цо  его  порозовело.  Универсуума  неудержимо
тянуло говорить.
   - Это же надо придумать эту  мерзость  гидрохлорид!  Однако  же,  какое
божественное  самоощущение  после  инъекции!  По  сути  дела,  человек   -
совокупность  огромного  количества  химических  реакций,  протекающих   в
микрообъемах, ограниченных клеточными мембранами. Я  добавляю  в  человека
каплю определенного препарата. Химизм реакций  изменяется  очень  немного,
почти незаметно. Но по самоощущению  -  я  бог,  я  равен  самому  Логосу!
Человеку кажется, что он властелин своей судьбы, что он повелевает  своими
поступками.  Как  бы  не  так!  Он  обыкновенная  химическая  фабрика   по
производству воды и углекислого газа. Именно таковы конечные продукты  его
обмена. Все  поступки  человеческие  направлены  на  создание  оптимальных
условий для протекания химических реакций в нем. А люди  -  самовлюбленные
глупцы, - когда пытаются оправдать самые  низменные  из  своих  поступков,
говорят: "Ничто человеческое вам  не  чуждо!".  Ничто  химическое  нам  не
чуждо! Ничто животное нам не чуждо!
   Первый расцветал в улыбках и одобрительно кивал головой:
   - Вот и хорошо! Вот и расчудесно! Теперь  попрошу  тебя  набросать  еще
одну модную  теорийку.  Наподобие  той,  по  которой  мы  создали  "Миссию
истинного божественного света". Чтобы  люди  не  лезли  в  политику,  надо
занимать их мозги чем-нибудь иным. Что нужно людям? Пища для желудка и для
ума. Она не должна  быть  слишком  тяжелой  и  обязана  создавать  иллюзию
сытости. Понял? Иллюзию, и не более! Я не заинтересован в том, чтобы они и
в самом деле были сыты. Сытый человек неуправляем. Таковы мои  соображения
по данному поводу. Придумай что-нибудь такое, - Первый пощелкал  пальцами.
- Чтобы там было немного  против  официального  учения.  Почти  незаметный
штришок.  Совсем  чуть-чуть.  Это  привлекает.  Случайно  заметившие  этот
штришок будут считать себя почти революционерами,  этакими  тираноборцами!
Приятно покрасоваться перед барышней критическим образом мыслей. Ха-ха-ха!
Любая плесень  думает,  что  она  производит  пенициллин,  и  каждая  жаба
пытается выкарабкаться на кочку, чтобы осчастливить своим видом как  можно
большее количество зрителей! Много тебе надо времени на размышления?
   Глаза Универсуума вдохновенно заблестели:
   - Времени не надо вовсе. Я готов уже сейчас.  Можно,  например,  ввести
хорошо забытое старое... Почему  бы  и  нет?  Итак,  начинаю!  Мир  сейчас
становится все сложнее. Наука, его объясняющая, для большинства обывателей
- непостижимая тайна. Самое время возродиться мистике, алхимии.  Пусть  ум
людей работает на холостых  оборотах.  Они  утешатся  самообманом,  убедив
себя, что понимают Мир и могут управлять им с помощью иррациональных  сил.
Вспомним алхимию.  Именно  так!  В  алхимии  наибольший  интерес  для  нас
представляет ее философия.
   - Очень хорошо! -  поощрил  его  Первое  Доверенное  Лицо.  -  Диктофон
включил? - обратился он к секретарю.
   - Да.
   Универсуум вперил взгляд в пространство. Он  уже  никого  и  ничего  не
видел.
   -  Микрокосм-человек  и  макрокосм-Вселенная  развиваются  параллельно.
Следовательно, человек содержит элементы,  соответствующие  трем  ступеням
бесконечного. Телесная материя противостоит астральной мировой душе. Логос
трансформирует нас так же, как философский камень -  металлы.  Превращение
металлов - частный случай. Жизнь  -  алхимический  процесс,  а  физические
процессы и процессы химические есть повторение феноменов души...
   Универсуум все говорил и говорил, а Первый откровенно скучал. Он  зевал
и, поглядывая в окно, полировал ногти.
   Универсуум  говорил  все  медленнее  и,  наконец,  умолк.  Возбуждение,
вызванное наркотиком, спало, и он угрюмо смотрел в угол.
   Первый бросил ему еще один шприц-тюбик.  Универсуум  ввел  в  вену  его
содержимое и оживился сильнее прежнего.
   - Теперь в отношении намеченного тобой  эксперимента.  Ты  уверен,  что
возможно сращение живого мозга и куска железа с электрическими  импульсами
в нем?
   - А человек - кусок мяса с электрическими импульсами в нем! - захохотал
Универсуум. -  К  тому  же,  суперкомпьютер  в  Доме  эвтаназии  -  машина
небывалой мощности! И вообще...
   - Ясно, - прервал его  Первый.  -  Как  ты  думаешь  привлекать  в  Дом
эвтанзии  качественный  человеческий  материал?  Есть   ли   необходимость
составить списки нужных нам людей и  провести  широкомасштабные  акции?  Я
предпочел  бы  иной  путь.  Акция  такого  размаха  вызовет  нежелательное
волнение. Но главное - земляне могут узнать. Логос ты  мой,  как  они  мне
надоели! Всюду суют свой нос!
   Универсуум  потряс  кулаками  и  завопил,  подмигивая  то  Первому,  то
замершему, словно манекен, секретарю:
   - Зачем акции?! Зачем захват?!  Где  это  вы  видели,  чтобы  мышеловка
бегала за мышью? В Дом эвтанзии сами пойдут лучшие умы Фирболгии. -  Слова
выскакивали из щербатого рта Универсуума часто и отрывисто, словно  кто-то
сыпал сухой горох в пустую кастрюльку. - Так называемый средний человек не
пойдет на добровольное умерщвление. Он за  жизнь  зубами  держится.  Он  у
другого  кусок  изо  рта  выдерет,  чтобы  выжить.  Человек  неординарный,
талантливый имеет тонкую, ранимую структуру нервной системы.  Ты,  Первый,
создал такие условия для талантливых и порядочных людей, что многие  видят
выход только в эвтанзии.  Видимо,  и  среди  подлецов  есть  специфические
гении, и ты, в самом деле, первый среди них!
   На жилистой шее Первого вздулись толстые синие вены.
   - Ну иди, дружок. Иди! Не то собачек спущу. Не потому, что  я  на  тебя
обиделся, а чтобы наказать за низкий уровень каламбура.  -  Старик  тщетно
пытался придать оскалу добродушие. - Аудиенция, которой я  тебя  удостоил,
закончена.
   Подталкиваемый секретарем, не переставая говорить, Универсуум вышел  из
кабинета.
   Когда секретарь вернулся. Первый, брезгливо морщась, приказал:
   -  Помещение  проветрить!  Кресло,  на  котором  сидело  это  животное,
поменять!
   Приказ был выполнен без промедления.
   Первый  подвигал  бровями,  почмокал  губами   и   проговорил   голосом
капризного карапуза, обращаясь к секретарю:
   - Что  же  ты,  паршивец  этакий,  не  торопишься  показать  мне  моего
божественного шефа? - Мешочки  щек  у  него  затряслись  от  сдерживаемого
смеха. - Непостижимому не полагается ждать так долго. Он может заскучать и
потерять аппетит. Это будет для меня большим ударом. Я этого не переживу.
   Секретарь обнажил десна в понимающей улыбке.
   - Его сейчас введут.
   В кабинет вошел хмурый долговязый человек в белом  халате.  Он  вел  за
руку... Непостижимого. Олицетворение бога двигался, как автомат. Лицо  его
было отечно, остекленевшие глаза ничего не выражали.
   - Стой! - скомандовал врач.
   Непостижимый покорно остановился.
   Первое Доверенное Лицо вышел из-за стола и подошел к Непостижимому.  Он
обошел его со всех сторон, заботливо осмотрел, пригладил вихор на затылке.
   - Хорош! Хорош! Вот только волосы у этого экземпляра чуть темнее...
   - Обесцветим, - хриплым басом пообещал доктор.
   - Волосы у него, как мне кажется, несколько  гуще,  чем  у  предыдущего
Непостижимого.
   - Сделаем реже. Часть эпилируем, - равнодушно согласился эскулап.
   - Прелестно, - сыто мурлыкал Первое Доверенное Лицо. - А  не  будет  ли
инцидентов, как в случае с Непостижимым  -  порядковый  номер  четыре?  Не
ляпнет чего-нибудь такого?
   Доктор был категоричен:
   - Не ляпнет. Нервус лярингенус реккуренс я перерезал весьма  тщательно.
Голос у него пропал раз и навсегда. Он и пикнуть не сможет. Мы так  всегда
делаем нашим собачкам, когда оперируем их без  наркоза.  Воют,  проклятые,
сосредоточиться не дают.
   - Как вы циничны!  -  поежился  Первый.  -  Скажите,  как  в  отношении
управляемости?
   - Он получает уже три  дня  наркотики  и  транквилизаторы  в  предельно
допустимой терапевтической дозе. Теперь он вполне управляем.
   - Продемонстрируйте! - потребовал Первый.
   - Как вы относитесь к вашей немоте, возникшей в результате  проведенной
мною невротомии?
   Непостижимый, склонив голову набок, кивнул.
   - Нет, нет, нет! - замахал руками Первое Доверенное Лицо. -  Разве  так
кивает ипостась Логоса?! Так может  кивнуть  простой,  самый  обыкновенный
человек. Я, например. Воплощение бога  живого  должен  кивать  так,  чтобы
внутри заледенело, чтобы речь отнялась безо всякой там "томии". Нужна  еще
и еще дрессировка. То  бишь,  тренировки  и  репетиции!  Возьмите  лучшего
актера  нашего  театра,  играющего  трагические  роли.  Пусть  натаскивает
болвана на роль бога.
   Секретарь кивнул и что-то черкнул в своем блокноте.
   Первое Доверенное  Лицо  задумался,  почесал  в  затылке  и  спросил  у
доктора:
   - Вы понимаете, что у двойников должно совпадать абсолютно все? А  того
не учли, что шрам на шее у ныне еще действующего Непостижимого белый, а  у
этого - красный!
   - Все свежие шрамы красные. Через два-три месяца побелеет.
   "Непостижимый" был настолько неподвижен, что напоминал  статую.  Первый
еще раз окинул его взглядом.
   - Когда вы наконец разработаете не  слишком  токсичные  препараты?  Для
меня слишком хлопотно менять Непостижимых каждые три-четыре года!
   - Работаем, - неопределенно ответил доктор.
   - Ну, пошли, пошли! - махнул рукой Первое Доверенное Лицо. - На сей раз
я почти доволен.
   Доктор  поклонился  и  увел  шагающего  с  механической  размеренностью
пациента.
   Первый уселся в кресло и заметил, будто мимоходом:
   -  Надеюсь,  ты  понял,  что  актер,  который  будет   обучать   нового
Непостижимого, должен исчезнуть сразу же после курса обучения?  Ничего  не
поделаешь, если сами говорят, что искусство требует жертв.
   Секретарь сделал заметку в блокноте.
   - Будет сделано. Автокатастрофа по дороге на дачу?
   - Примитивно. Банально. Но зато проверено и надежно.  Согласен.  Теперь
сводочку новостей мне.
   Секретарь подал  Первому  Доверенному  Лицу  папку,  в  которой  лежало
несколько отпечатанных на машинке листков.
   Хмыкая и посапывая, Первый просматривал информацию.  И  все  это  время
секретарь смотрел на него холодным изучающим взглядом.



10

   Полоска над дальней кромкой леса из лиловой стала розовой, потом  алой.
Река  играла.  В  каждой  волне  взблескивало  алым   крохотное   дрожащее
зеркальце.
   На берегу реки, стоя на  коленях,  замерло  около  двадцати  человек  -
юношей и девушек. Все они были полуобнажены.  Длинные  распущенные  волосы
девушек доставали до песка и скрывали склоненные лица.
   Ближе всех к воде стоял коренастый рыжеволосый  юноша.  Он  внимательно
всматривался в горизонт. Вот из-за  горизонта  показался  край  солнечного
диска. Юноша воздел  руки  кверху  и  закричал  страстно  и  пронзительно.
Постепенно из нечленораздельных криков и бормотания стали выделяться слова
молитвы.  Протягивая  к  светилу  руки,  вслед  за  ним   запели   молитву
коленопреклоненные юноши и девушки.
   Внезапно они  вскочили,  взялись  за  руки  и,  продолжая  петь,  стали
двигаться по кругу. Ритм движения все ускорялся, пение снова  превращалось
в  нечленораздельные  крики.  Лица  танцующих  обессмыслились,  в   глазах
появился безумный блеск. Рыжеволосый юноша в центре круга, словно дирижер,
взмахами рук все ускорял и без того быстрый ритм движения.
   Одна из девушек, рослая и  красивая,  соединив  руками  двух  ближайших
партнеров, вышла из круга. Ее высокая  грудь  часто  вздымалась,  на  лице
застыло выражение  недовольства.  Рыжеволосый  вперил  в  нее  пристальный
взгляд. Проскользнув под руками танцующих, он нагнал девушку.
   - Интиль! - сказал  он  требовательно.  -  Что  с  тобой?  Ты  нарушила
ритуальный танец! Разве ты забыла, что это не просто  пляска,  из  которой
можно уйти по собственному желанию? Наш  танец  -  прославление  истинного
божественного света. Уйдя, ты оскорбила бога чистого!
   - Чистого? - Улыбка Интиль была полна невыразимого презрения. - Разве я
дитя, Лос? Разве не видела я, чем заканчивается ваше прославление?
   Лос нимало не смутился.
   -  В  том,  о  чем  ты  говоришь,  нет  ничего  дурного.  Единение  тел
символизирует единение душ.
   Интиль  плавным  жестом  забросила  волосы   за   спину,   сощурившись,
посмотрела на солнечный диск.
   - Я не чувствую единения с вами. Признаться, не чувствовала  и  раньше.
Долго размышляла и поняла: не там вы ищете истину. Совсем  не  там.  Более
того, я подозреваю, что ты сам и не заинтересован в ее поиске.
   Лос отломил гибкую ветку, нервно погрыз прохладную кору и, почувствовав
едкую горечь, с проклятьем отбросил ее в сторону.
   Интиль села, вытянув стройные ноги и опершись руками на песок за собой.
Вслед за ней сел Лос. Он был зол и озадачен, но сдерживал себя, потому что
не терял надежды и думал, что нынешнее поведение  девушки  не  более,  чем
каприз красавицы.
   Интиль  внимательно  посмотрела  на  рыжеволосого  юношу  и  сказала  с
понимающей улыбкой:
   - Лос! Ты нервничаешь! А это значит, что нет в тебе силы и  уверенности
в своей правоте!
   В  ее  улыбке  не  было  ничего  двусмысленного.  Поза  ее  была  самой
естественной. Но Лосу казалось, что все в девушке  полно  тайного  смысла,
что Интиль нарочно пытается вскружить ему голову чарами прекрасного тела.
   - Я спокоен, - выпалил Лос с дрожью в голосе и облизнул сухие  губы.  -
Я...
   В реке плеснула рыба. Лос вздрогнул и, повернув голову на  звук,  долго
смотрел в рябящую воду. "Поистине, красота ее подобна колдовству, -  думал
он. - Она отнимает разум и превращает человека в бессмысленное животное!"
   - Ну, говори же, Лос! Твой голос сладостен,  словно  звук  тростниковой
дудочки среди  рябиновой  ночи.  -  Она  засмеялась  тихим  завораживающим
смехом.
   - Ты требуешь доказательств моей правоты, - сказал  наконец  Лос.  -  А
нужна вера. Доказательства - детище разума. Разум же веру убивает.
   - Разумеется, - согласилась  Интиль.  -  Лживую  веру  он  убивает.  Ты
призываешь, отказаться от  разума.  В  таком  случае,  в  самом  идеальном
положении окажутся животные. У них  нет  разума  вообще.  Вера,  я  думаю,
должна существовать,  но  эта  вера  в  разум,  вера  в  то,  что  человек
когда-нибудь убьет в себе  зверя.  Тогда  разум  и  вера  уподобятся  двум
могучим крыльям. Надо познавать истину. Ведь сказано: "Познайте истину,  и
истина сделает вас свободными". Я хочу  познать  истину.  И  я  хочу  быть
свободной. А вы зовете меня поклоняться  ложным  святыням  и  исповедовать
бога неведомого.
   - Ты хочешь  уйти  от  нас?  -  Из  слов  девушки  Лос  тут  же  сделал
практический вывод.
   - Да! - твердо ответила Интиль.
   - Ты уходишь от нас в Мир, а Мир есть порождение дьявола Энтропа!
   Интиль невесело рассмеялась.
   - Не дьявол сотворил Мир, а многие из людей Фирболгии  ежечасно  творят
дела дьявольские. Не надо валить на дьявола ответственность за свои  дела.
И землян сюда же зачем-то приплели! Я видела землян... Я говорила о них  с
людьми, знающими их... Они вовсе не похожи на воплощение Энтропа.  И  вещи
для них не цель. Вещи для них - покорные слуги. Это мы, фирболжцы,  делаем
из вещей кумиров и возводим их на пьедестал.
   Беседа стала явно надоедать ей. Лос видел это и старался  спешно  найти
какой-то сильный, совершенно неотразимый довод. Он искал... и не находил.
   - Но земляне... Эти земляне... Разве ты не согласна  с  моей  вчерашней
проповедью?
   Интиль посмотрела прямо в лицо Лосу, и ему показалось,  что  зрачки  ее
сузились от злости. Лос вздрогнул: такой Интиль нравилась ему еще больше.
   - Твоя проповедь? - спросила она с оскорбительным изумлением. - Так это
была проповедь? Ты такое понасочинял!.. Особенно о землянах. Наверное,  ты
их никогда сам не видел. Я - видела. Я разбираюсь в лицах. В  их  лицах  -
высокая одухотворенность. Особенно у одного из них. Я узнала его имя.  Его
зовут...
   - А я? - заныл Лос.  -  А  мое  лицо?  Разве  у  меня  ты  не  находишь
одухотворенности?
   - Твое лицо? - с безразличием переспросила Интиль, вставая.  -  Есть  в
математике понятие  пустого  множества.  Твое  лицо  -  иллюстрация  этого
понятия.
   Угол рта у Лоса дернулся.
   - Ты слишком много читала. И твой ум заблудился среди пустого множества
книжных выдумок. Не испытывай мое терпение!  -  сказал  он  с  угрозой.  -
Последний раз предлагаю: останься! По-доброму покамест прошу!
   Интиль встала, стряхнула с себя песок.
   - Нельзя одновременно служить двум господам - Лжи и Истине,  -  бросила
она через плечо. - Я выбираю Истину!
   Она ушла, покачивая бедрами; небольшая ступня ее глубоко погружалась  в
рыхлый песок.
   Лос глядел ей вслед горящим взглядом. Когда Интиль скрылась из вида, он
изо всей силы ударил кулаком по песку и выругался.
   - Погоди же! Я предупредил тебя! - Он скорчил оскорбительную гримасу. -
Истина ей нужна! Вы только посмотрите на нее!  Сильно  умная  стала.  Нет!
Книги до добра не доводят!



11

   Володя любил многие земные города. Любил Киев с его  открытостью  небу;
южный  мягкий  говор  жителей,  склонных  к  лукавой  шутке;  бело-розовые
пирамидки цветущих каштанов - весной и багряный узор из  кленовых  листьев
на  потемневшем  булыжнике  крутых  дорог  -  осенью;  пышно-академический
Печерск; окутанную дымкой, хорошо видную с приднепровских откосов  далекую
Дарницу и овеянную романтикой мудрой древности златоглавую Софию.
   Любил Ленинград. Его строгие черты, полные силы  и  величия.  Владимира
несказанно волновало, что камня  мостовой,  по  которой  он  сейчас  идет,
касалась когда-то нога Ленина. Что здесь белыми ночами  бродил  опьяненный
рифмами Пушкин. Здесь, именно  здесь  когда-то  схлестнулись  безудержная,
яростная  мощь  Петра  и  тупая  сила  природы.  И  вырос  город-памятник,
город-символ, город - торжественная песнь человеческому гению и труду.
   Любил Москву. Ее неудержимый ритм и богатырский размах; неисчерпаемость
ее новизны. И многоголосие ее светлых вокзалов.  И  покой  ее  заснеженных
пригородов.
   Он не знал, сможет  ли  полюбить  этот  город.  Напор  впечатлений,  их
ревущий  водоворот  был  настолько  силен,  что  он  зачастую  не  успевал
составить устойчивого мнения об увиденном.  Порой  какое-нибудь  отдельное
здание - маленькая церквушка с каким-то игрушечным готическим  шпилем  или
помпезное здание в стиле "эклект" - не производили на  Владимира  никакого
впечатления.  Но  вечером,  когда   увиденное   из   разрозненных   кусков
складывалось в единую картину,  он  начинал  чувствовать  некую  неуклюжую
грацию и композиционное единство города.
   Новые здания изо всех сил старались "произвести впечатление".  Все  эти
кубы, шары, спирали, "соты", словно базарные приставалы, хватали прохожего
и орали: "Да ты посмотри только, какие мы!"
   Неожиданными были переходы широких трасс в узкие улочки доавтомобильной
эпохи.
   Солнце здесь светило ярче. Тени были прозрачнее и воздушное. Все вокруг
казалось специально подсвеченной декорацией.
   Раньше он совершал по городу телевизионные путешествия. И вот  сегодня,
наконец-то, долгожданная экскурсия!
   Видя огромные правительственные  лимузины  в  сопровождении  кавалькады
мотоциклистов, люди на  тротуаре  опускали  головы.  Некоторые,  напротив,
смотрели в сторону автомобилей с вызовом. Их губы  что-то  шептали,  и  по
выражению лиц можно было легко догадаться, что это не комплименты.
   Директор конторы внутренней безопасности был багров и потен от усердия.
В качестве гида он  выступал  впервые.  Улыбаясь  гостеприимной  и  все  ж
неприятной улыбкой, он давал косноязычные, путаные объяснения. У него была
совершенно  своеобразная  манера  рассказывать  о   достопримечательностях
столицы.
   - Вот здесь, - с коротким смешком говорил он и тыкал пальцем в  боковое
стекло, - кажется, вот здесь. Не-т, не здесь. Кажись - там.  Вроде  -  да.
Здание с зигзагообразными балконами. Это - дос