матовыми стеклами машина.
   В квартиру номер сорок шесть прежние жильцы больше не возвращались.
   Ребенка определили в приют для социально опасных подкидышей.




17

   Син-цитий-доду украдкой поглядывал на пленника и каждый  раз  с  трудом
удерживался от блаженной  улыбки.  Рассеянный  белесый  свет,  проникающий
через матовое стекло, делал лицо землянина странно бесстрастным. Но не  он
ли полчаса назад расшвырял, словно оловянных солдатиков, его лучшую группу
захвата?
   По боковому стеклу проплыло яркое  пятно.  Син-цитий-доду  зашевелился.
Похоже, что это фонарь у ворот "Маленькой мышеловки". Логос ты мой, как  в
эту пору  поздно  светает!  Машина,  не  притормозив,  поехала  дальше,  и
Син-цитий-доду понял, что поторопился. Это был сигнальный фонарь  платного
молитвенного дома. Значит, до тюрьмы еще минут пять-шесть езды.
   Он уселся поудобнее и посмотрел  на  землянина  почти  добродушно.  Чем
ближе к тюрьме, тем меньше шансов,  что  переводчик  выкинет  какую-нибудь
неожиданную штучку.
   Умен,  а  дурак!  Син-цитий  вдруг  сообразил,  что  у  него  получился
простенький, но неплохой каламбур. Он несколько раз повторил его про себя,
чтобы не забыть и при случае обронить его на ближайших сборах алхимической
ассоциации. Каламбура посложнее они все равно не поймут.
   С некоторым неудовольствием Син-цитий-доду глянул на рукав  мундира.  В
смутном  свете  дырочка  выглядела  невинным   крохотным   пятнышком.   Но
Син-цитий-доду прекрасно знал, что это самый настоящий обман зрения. Стоит
присмотреться к пятнышку  при  нормальном  освещении,  и  видно,  что  это
отвратительнейшего вида дырка.  Края  ее  зеленовато-красновато-синеватого
оттенка. Попытка  заштопать  отверстие  ни  к  чему  не  привела  -  нитки
прорезали гнилой край, и получалось еще хуже.
   Если бы химикат капнул хоть чуть-чуть  ниже,  можно  было  бы  перешить
обшлаг на несколько сантиметров выше и прикрыть дыру.
   Что за химикат ему предложили сотворить, он  не  мог  взять  в  толк  и
сейчас.  Какую-то  вонючую  голубую  жидкость  он  должен  был  по  каплям
добавлять в широкий сосуд  с  узким  горлышком.  В  сосуде  жидкость  была
бесцветной, и в ней перламутровыми змейками  извивались  нити.  Неожиданно
раствор  порозовел.  Син-цитий-доду  растерялся  и  повернулся  в  поисках
Наставника. Тогда-то и брызнула капля реактива на рукав мундира.
   Первая часть семинара по алхимии проходила  как  практическое  занятие.
Потом наступало  время,  официально  определенное  как  "время  задушевной
беседы". Наставник обучал их рисовать алхимические  символы,  изображающие
различные планеты, и объяснял, какой элемент какой планете соответствует.
   Наводящие тоску речи можно было выдержать  только  при  умении  вовремя
отключиться.  Хуже   становилось,   когда   Наставник   зачем-то   начинал
акцентировать внимание полицейских на значении ртути. Это была его любимая
тема. Он возвышал гнусавый голос до крика,  чем  будил  присутствующих.  В
самых  различных  вариациях  Наставник  уподоблял  Непостижимого  духовной
сущности ртути и философскому камню Сущего. Он, неумело  модулируя  голос,
вещал, что новое познание должно духовно преобразить каждого  и  внутренне
приблизить к  Логосу.  Конечно,  судьбе  такой  могли  сподобиться  только
граждане благонамеренные и, без сомнения, в первую очередь полицейские. Но
и среди полицейских есть разные люди. Есть, которые преданы душой и телом.
А есть такие, в которых Энтроп зароняет  зерна  сомнения.  Червь  сомнения
есть выражение образное, метафорическое, но, вместе с  тем,  и  совершенно
конкретное, ибо тлетворный  враг  духа  светлого  принимает  форму  червя,
поражающего генный аппарат грешника. Энтроп алчет духовное  в  человеке  и
пожирает его. А  взамен,  словно  кость  псу  шелудивому,  бросает  глупцу
материальные услады.
   Все понимающе кивали и со строгими и  просветленными  лицами  повторяли
последние слова каждой фразы.
   Ужас для каждого члена Добровольной алхимической ассоциации начинался в
конце семинара, когда Наставник задавал контрольные вопросы. "Как вы сами,
лично, считаете? - спрашивал он смиренно,  и  пристально  глядел  в  глаза
испытуемого железным взглядом. - У вас ведь есть право и  на  свое  личное
мнение.      Как      и      почему       реализуется       иррациональная
преобразовательно-созидательная  функция   Непостижимого   как   духовного
философского камня? Не надо  обращаться  к  узко  эзотерическим  понятиям.
Объясните, как вы это чувствуете и понимаете сами, чисто субъективно".
   Опрашиваемые  долго  откашливались,   мялись,   багровели,   и   в   их
вытаращенных глазах светился лишь один вопрос: "Как неудачи в алхимических
упражнениях отразятся на аттестации?"
   На одном из занятий их просветили. К  аттестации  алхимические  занятия
прямого отношения иметь не  будут.  Хотя,  без  сомнения,  характеристика,
подписанная Наставником Добровольной алхимической ассоциации, на испытании
может учитываться.
   Однажды один из коллег Син-цития-доду не выдержал и ответил прямо:  "Не
знаю... Не понимаю..." Наставник, как всем показалось,  давно  ждал  таких
слов. Он разразился целой  речью,  суть  которой  сводилась  к  тому,  что
главное - не понимание. Главное - не бесчувственный разум, подобный разуму
ученых, а разумные чувства. Холодный разум все расчленяет и умерщвляет. Он
не приносит ни радости, ни истинного знания.  Что  знает  о  человеке  как
вселенском явлении ученый,  всю  жизнь  изучавший,  например,  особенности
лимфообращения  забрюшинного  пространства?  Разум  умерщвляет,   вера   -
возвращает к жизни!
   Задание полицейских чинов - получить здесь соответствующую подготовку и
проследить в кружках учреждений, организаций,  предприятий,  как  проходят
алхимические занятия. Надо следить не за тем,  чтобы  слушатели  полностью
поняли суть, а чтобы они прониклись чувством, чтобы  основательно  заучили
несколько фундаментальных аксиом. И тогда глубоко сидящие знания в  нужную
минуту всплывут из памяти и направят человека по нужному пути.
   После объяснения обстановка значительно разрядилась. И шутки  начались.
Свои, простецкие в доску. И анекдотцы травить безбоязненно начали. И сразу
стало видно, что, если отбросить алхимическую заумь,  то  на  поверку  все
оказались довольно неглупыми и симпатичными ребятами.
   Вот на последнем занятии в перерывах такие анекдоты  рассказывали,  что
живот от  смеха  можно  было  надорвать.  Жаль  только,  что  не  все  они
запоминаются. Но  вот  последний  специально  запомнил.  При  случае  надо
рассказать в отделении.  Как  он  там  начинается?  Ага!..  Это  из  серии
тюремных. Проверяющий спрашивает у политического: нет  ли  претензий?  Тот
жалуется, что надзиратели бьют до крови. И тут  проверяющий  -  остроумный
парень! - отвечает, откуда у вас кровь? Вы же везде кричите,  что  из  вас
всю ее власть имущие высосали!
   И собственный каламбур о землянине надо не забыть при случае  обронить.
И в самом деле, умен, а дурак. Почему он так  сразу  поверил,  что  девица
Интиль у нас?
   Машина резко затормозила, круто взяла влево, и Синь-цития-доду  прижало
к твердому,  словно  камень,  телу  землянина.  Син-цитий  с  раздражением
подумал, что эта мерзкая лихаческая привычка  полиц-водителя  к  добру  не
приведет. На прошлой операции из-за резкого поворота он так ударился боком
о дверную ручку, что до сих пор трудно дышать.  Но  ничего,  когда  придет
время очередной раз подписывать аттестационный лист, он  ему  сделает.  Он
ему напомнит!
   На лице землянина появилась брезгливая гримаса, и он  тыльной  стороной
ладони  отодвинул  от  себя   полицейского.   Рука   землянина   коснулась
травмированного ребра, и Син-цитий-доду охнул от боли. "А еще  гуманисты!"
- со злобой подумал  полицейский  офицер.  Особенно  его  раздражало,  что
абсолютно ничего-превентивного по  отношению  к  этому  опасному  существу
делать нельзя. Таков приказ!
   На инструктаже по спецориентировке Прим-полицейский  объяснил  им,  что
если землянин задаст вопрос, по какому праву  его  задержали,  то  следует
крайне вежливо объяснить,  что  все  делается  для  его  же  безопасности.
Надобно намекнуть, что ему угрожает террористическая группа.
   Но землянин вопросов не задавал, всю дорогу молчал.
   Наконец машина остановилась и землянина вывели.
   Солнце было уже не красным, а налилось слепящей  белизной.  Его  четкие
контуры смазались. Туман прибивался все ниже к земле, и из него  вырастало
серое громоздкое здание с легкомысленными башенками.
   В башнях держали самых упрямых.  И  не  подвал  порой  ломал  людей,  а
веселая  башенка.  Психологи  рассчитали  правильно.  Из  окошечка   башни
заключенный видит прелестный окружающий пейзаж - то, с чем  ему  предстоит
распроститься навсегда... если он не  согласится  сделать  ряд  пустяковых
одолжений определенным организациям и службам.
   В дежурке "Маленькой мышеловки", как всегда, царил хаос, на  барьере  в
беспорядке лежали прошнурованные журналы,  старые  газеты,  стояли  мутные
стаканы, покрытые в нижней части своей налетом ржавого  цвета;  у  барьера
комком валялось тряпье, снятое с задержанных.
   Дежурный сидел в расстегнутом кителе - потный и размякший. В  помещении
попахивало спиртным. Смотритель камер возился в  подсобке  и  периодически
взрывался матом.
   Увидев секунд-полицейского, дежурный вскочил  и,  торопливо  застегивая
мундир, принялся сбивчиво докладывать.
   -  Ладно,  оставьте,  -  простецки,  в  расчете  на  землянина   сказал
Син-цитий-доду. - Вот у нас гость. Мы его  должны  защитить  и  укрыть,  -
слово "укрыть" он произнес с особым нажимом. - Познакомьте для развлечения
с особенностями нашей работы.
   Секунд-полицейский глянул в округлившиеся глаза дежурного и с некоторым
раздражением пояснил:
   - Ну, с работой Субтилен-доду и Думэмбу. Вот и все.
   Он сделал попытку похлопать Владимира по плечу. Тот уклонился и  сказал
серьезно и спокойно:
   - Вот эту доску с перегородки сорву и всех вас тут перекалечу.
   - Это земные шутки, - объяснил Син-цитий-доду и поспешно убрал руку.
   Он протянул дежурному журнал и со злорадством заметил:
   - Гостя передаю вам. Вот здесь распишитесь, что приняли.
   Дежурный мучительно наморщил низкий лоб  и  спросил,  выводя  закорючку
подписи:
   - Ну, а куда же?.. Ну, это... потом, куда его определить?
   - Туда. Туда, - многозначительно пояснил Син-цитий-доду. -  Где  у  нас
комната для особо уважаемых гостей. Понятно?
   Дежурный обалдело таращил глаза и молчал.
   - Осел! - не выдержал секунд-полицейский. - Снова ничего  не  понял!  В
подвале... Комнатка там есть. Симпатичная такая. Понял теперь?
   - Понял, - лицо дежурного прояснилось. - Но там есть...
   - Все, все, все! - заторопился секунд-полицейский,  забирая  журнал.  -
Хватит  мне  морочить  голову.  Мое  дежурство  уже   давно   закончилось!
Выполняйте приказ! Гостя ублажать, развлекать  и  -  ха-ха!  -  никуда  не
выпускать!
   Из каморки выглянул заспанный  смотритель  камер  с  ворохом  тряпья  в
руках. Он почтительно поздоровался со спиной уходящего  офицера  и  бросил
вещи возле барьера.



18

   Владимир, не обращая внимания на полицейских,  рассматривал  помещение.
Оно было небольшим, а перегородка, за которой  восседал  дежурный,  делала
его еще меньше. В углу находилась печка с  круглой,  испачканной  побелкой
крышкой. Сквозь побелку на крышке выступала надпись на старофирболгском  и
едва виднелись очертания диковинного существа - то ли зверя, то ли  птицы.
Серый  пол...  Не  исключено,  что  после  постройки  здания  его  еще  не
удосужились помыть.
   На барьере стоял  переносной  телевизор.  Экран  мерцал,  по  нему  шли
зубчатые полосы.
   - Телевизор с нами посмотрите, - предложил дежурный сладким  голосом  и
посмотрел на гостя с неудовольствием.
   И тут до слуха Владимира донесся странный звук. Вначале он был похож на
плач ребенка, а затем превратился в звериный - с уханьем - вой.
   - Что это! Что?! - спросил Владимир,  насторожившись,  и  по  коже  его
пробежали мурашки.
   Смотритель издал довольный смешок.
   - У этой еще голос ничего. Музыкальный. А вот мужик вчерашний  нарочно,
подлец, прегнусным голосом орал.
   - Это что? Пытки?! - воскликнул Владимир и сделал шаг к дежурному.
   - Извините, -  залебезил  тот.  -  Не  все  предусмотрено  строителями.
Перегородки тонкие, звукоизоляция -  ни  к  черту!  Нам  самим  это  порой
мешает.
   - Прекратите немедленно! - заорал землянин, сжимая массивные кулаки.  -
Изверги проклятые!
   Дежурный, взглянув в лицо землянина, онемел  и  медленно,  стараясь  не
делать резких движений, полез в ящик стола. Затем  как  можно  быстрее  он
выхватил оттуда пистолет и направил его в грудь землянина.
   Владимир отвернулся от перегородки, подошел к  печке  и  взял  кочергу.
Пистолет в руке дежурного ходил ходу ком.
   - Не подходи! Стрелять буду! - испуганно выкрикнул он. - Я уже стреляю!
Я совсем уже выстрелил!
   - Смотри, болван!
   Владимир согнул кочергу и швырнул ее на барьер.
   - Это называется бантик. Понятно? То же самое с пистолетом сделаю.
   - Этого не надо, - опасливо сказал дежурный, пряча пистолет за спину. -
Он казенный. На мне записан.
   Дежурный кивнул смотрителю:
   - Иди. Скажи, чтобы прекратил. На завтра перенес, что  ли.  А  то  этот
скандал учиняет. Не люблю скандалов. И бантики мне его не нравятся.
   Потрясенный смотритель все еще смотрел на "бантик". Он отвесил челюсть,
и его и без того удлиненное лицо уподобилось морде какого-то животного.
   Смотритель камер направился в глубину здания, и крики вскоре умолкли.
   - Вот вы говорили о нас слова разные... - голос дежурного вздрогнул  от
обиды. - Извергами назвали. Это оскорбительно.  Первый  раз  увидели  -  и
сразу делаете выводы. Меня, кстати, все знакомые считают очень приличным и
добрым человеком.
   Володя  с  удивлением  понял,  что  верит  дежурному.   Ужас   ситуации
заключался в том, что на работе этот полицейский мог привычно  и  обыденно
совершать такие вещи, от вида которых неподготовленный зритель мог сойти с
ума. И, вместе с тем, дома он, вполне вероятно, нежный отец, гостеприимный
хозяин и хороший приятель.
   - Нехорошо! А еще земляник! - гнул  свою  линию  дежурный.  -  Поймите:
работа наша такая, и мы ее должны выполнять. Нам за работу деньги  платят.
А без денег у нас нельзя. Не воровать же, в самом деле! Слыхал  я,  что  у
вас на Земле всякая работа в почете...
   Владимир скрипнул  зубами  и,  сев  на  шаткий  табурет,  отвернулся  к
телевизору, чтобы только не видеть дегенеративной физиономии полицейского,
умеющего здраво рассуждать.
   Изображение мерцало. Голос диктора то и дело исчезал.
   Диктор гнусаво комментировал довольно странное шествие.
   На экране появилась длинная цепочка людей. Внутри и снаружи  находились
разные люди. Внутри шли молчаливые, худощавые,  боязливо  поглядывающие  в
камеру. Обрамляли колонну мордатые здоровяки. На одном боку у  них  висела
палка с металлическим шиповатым наконечником, на другом - небольшой мешок,
из которого они то и дело доставали камни и  куда-то  швыряли.  Раздавался
звон стекла.
   -  Все  граждане  Фирболгии  возмущены,  -  диктор  стремился  окрасить
интонацию в тот оттенок, который,  по  его  мнению,  должен  был  передать
возмущение граждан Фирболгии. Получалось плохо. Получался ряд,  в  который
хорошо бы вписывались вопли: "Вы тут не стояли!" и "Сам дурак!". - Простые
люди  тоже  возмущены  тяжким  преступлением,   совершенным   в   квартале
угледобытчиков и, конечно же, при их прямом участии, -  Володя  сообразил,
что диктор, говоря о простых людях, имел в виду  мордатых  с  палицами.  -
Угледобытчики и раньше позволяли  себе  политические  выпады,  подрывающие
мощь великой Фирболгии. И  теперь  -  последнее  преступление  -  убийство
великого, несравненного Директора конторы внутренней безопасности. Сколько
сил он отдал отчизне! Сколько свершено! Но сколько благородных  планов  не
осуществилось... Склоним головы... Память о нем переживет века!
   Вернувшийся смотритель грузно сел на стул, уставился на  экран,  зевнул
и, вытянув ноги, благодушно произнес:
   - Хорошо, что эвтаназиков не привозили. Устаешь с ними очень.  Какие-то
дерганые они. А сегодня - хранит нас Логос.
   - Не сглазь, - заметил дежурный. - На прошлом  дежурстве  тоже  все  не
было да не было. А потом сразу четверых привезли.
   - Пятерых, - поправил смотритель, зевая.
   - А ты не спорь со старшими по званию, - вдруг ни  с  того  ни  с  сего
окрысился дежурный. - Мне из-за тебя тогда и перепало! Где полагается быть
смотрителю? Внизу, в подвале. У тебя там есть свое помещение. Ну,  и  сиди
там!
   - Ты же знаешь, что у меня ревматизм. Нельзя мне быть в сыром  подвале.
И твари шастают. Спасу нет. Если ты на меня обижаешься из-за кофточек,  то
напрасно. В прошлой группе обе женщины в серых кофточках  были.  Вот  я  и
взял их себе. Ты же сам говорил, что твоя жена серого не выносит.
   - Выносит - не выносит! Делиться надо. Чего ты решил, что  я  для  жены
хотел взять?
   - Клянусь, я не думал...
   - Когда тебе что-то надо, ты хорошо думаешь!
   - Клянусь, я!..
   - Плевал я на твои  клятвы!  Вот  донесу  секунд-полицейскому,  что  ты
эвтаназиков по голове лупил. Забыл, что на инструктаже говорили? Голову не
трогать! Беречь ихние мозги надо! А ты своими кулачищами так и норовишь  в
темечко дать! Болван!
   Эвтаназия... Эвтаназики... Володя старался не пропустить ни слова.
   - Я болван?! Зато всем известно,  что  твоя  жена,  как  только  ты  на
дежурство уходишь...
   Дежурный вскочил, опрокинув стул. Смотритель сжал кулаки.
   - Стоп! - гаркнул Владимир. - Что за скандал в благородном семействе? У
вас же гость!
   Полицейские разом повернулись к нему, и  в  их  налитых  кровью  глазах
отражалось непонимание: что это за человек и чего ему тут нужно?
   Потом дежурный с неудовольствием вернулся  на  свое  место  за  барьер.
Смотритель  направился  в  каморку,  но,  что-то  сообразив,  на   полпути
остановился. Дежурный и смотритель переглянулись и с  тревогой  уставились
на Владимира.
   - Вы тут о какой-то эвтаназии говорили, - с наивным видом заметил он. -
Что это?
   Дежурный заюлил.
   - Какая эвтаназия? И слова  я  такого  не  знаю!  Ничего  такого  я  не
говорил!
   - А я ничего такого не слышал, - вставил смотритель.
   - Достаточно того, что слышал я. Играем в открытую, неуважаемые господа
полицейские. Мои  условия:  или  вы  сообщаете  мне  все,  что  знаете  об
эвтаназии, или я сообщаю завтра вашему руководству о вашей оплошности.
   Полицейские снова переглянулись. Случай был  нестандартный,  и  они  не
знали, как поступить. Если бы  не  запрет  начальства  и  не  внушительные
физические  данные  землянина,  можно  было  бы   растолковать   ему   все
по-свойски. Дать в поддых. Ударить головой о стенку. Потоптаться  по  нему
ногами, пока бы не треснули  ребра  и  он  не  захлебнулся  в  собственной
проклятой крови. Но такого  и  вдвоем  не  осилить.  Да  и  Син-цитий-доду
представил  его  как  гостя.  Гостя,  которого  нежелательно  обрабатывать
физически.
   Владимир  почти  слышал,  как  с   тяжелой   натугой   работают   мозги
полицейских.
   - Ладно, - сказал он. - Я вам помогу. Слушайте,  бедолаги.  У  вас  нет
иного выхода, как только рассказать все, что знаете. И не пытайтесь врать.
Мы, земляне, имеем специальное чувство такое. Сразу оно  нам  дает  звать,
если врут.
   Дежурный взмолился:
   - Помилосердствуйте! Мы знаем так мало!
   - И хорошо! Быстрее выложите.
   - К нам почти каждый день прибывают эвтаназики. С утра обычно  те,  кто
сам хочет отправиться на тот свет. Ученые всякие,  поэты  бывают.  Словом,
те, у кого ум за разум заходит. Ну, мы их культурно  садим  в  специальный
автобус. Рассказывают, что  там,  куда  они  прибывают,  их  очень  хорошо
встречают.  Даже  девочек