у, вылез из кабины
и двинулся через толпу.
     Кузов  МАЗа  стал  подниматься.  К  Штаубе   подошли   две
сорокапятилетние  женщины,  близнецы  Маша  и  Марина, одетые в
одинаковые серые ватники, синие платки и резиновые сапоги.  Обе
держали  на  тарелках по стакану с прозрачной жидкостью. Штаубе
посмотрел в глаза женщин, взял стакан с  тарелки  Марины,  стал
подкосить  к  губам  и  вдруг  выплеснул в лицо Маши. Маша дико
закричала и, схватившись за лицо, упала ничком.
     -- Вот так, вот так! -- Штаубе бросил  стакан  на  грязный
снег, поднял другой и понюхал.
     --  И  еще  на курву, -- прохрипел полный мужик, склоняясь
над Машей с  трехлитровой  бутылью.  Кто-то  вытянул  резиновую
пробку,  дымящаяся  кислота  потекла  на  голову  Маши.  Марину
ударили железной трубой по голове, она упала рядом с Машей.
     -- Вот так, вот так! -- Штаубе плюнул в стакан и  с  силой
бросил  его  в лицо близстоящего человека. Человек схватился за
лицо и отвернулся. В это время багрово-красная, окутанная паром
отливка съехала с кузова  в  кучу  масла  и  с  шипением  стала
погружаться  в нее. -- Вот так, вот так! -- Штаубе сделал рукой
сложное движение.
     Одиннадцать человек подняли квадратную  бетонную  плиту  и
положили  на  Машу  и  Марину.  Шестнадцать  человек поднесли и
поставили  на  плиту   массивный   несгораемый   шкаф.   Штаубе
подсадили,  он влез на шкаф, выпрямился, опираясь на палку. Все
стихли. Штаубе вынул  из  кармана  кителя  бумажку,  развернул,
посмотрел, потом скомкал и бросил.
     --  Вот так, -- устало произнес он, опершись обеими руками
на палку, -- на одной ноге, с подпоркой... Знаете,  нам  трудно
представить современную жизнь без резины, без каучука. Мы носим
прорезиненные  плащи  и резиновые галоши, пользуемся резиновыми
шлангами и прорезиненными водолазными костюмами. Без каучука не
могут   существовать    автомобильный    транспорт,    авиация,
электротехника,  машиностроение.  Каучук  -- это шины, изоляция
проводов, баллоны аэростатов, тысячи, тысячи незаменимых вещей.
С  другой  стороны  --  многолик  мир  синтетических  смол.  И,
пожалуй,  одни  из самых удивительных среди них -- ионообменные
смолы, или просто  иониты...  --  он  помолчал,  сосредоточенно
нахмурившись,  провел  рукой  по  лицу.  --  Кто из нас, стоя у
карты, не мечтал; хорошо бы поехать на  Кавказ,  в  Арктику,  в
Антарктиду, в пустыню Каракум, или, например, в Кельн. Конечно.
это  очень  интересно.  Но  познакомьтесь с биографиями великих
путешественников и вы  узнаете,  что  они  задолго  до  дальних
экспедиции много путешествовали но своим местам. В родном краю,
в  котором на первый взгляд все известно, всегда окажется много
нового и интересного для исследователя. Главное  в  путешествии
-- это умение видеть и наблюдать. Например, здесь неподалеку на
столбе  у автобусной остановки висит объявление: "Молодая семья
снимет  квартиру  за   хорошую   плату.   Порядок   и   чисточу
гарантируем.   Телефон:  145  18  06".  И  я  вспомнил  Дмитрия
Ивановича Менделеева.  Органическая  геология  --  удивительная
наука.     Она    скромная,    скромнейшая    труженица.    Или
генерал-лейтенант  Карбышев.  Отважного   советского   генерала
фашистские  звери пытали в застенках многих концлагерей. В ночь
на 18 февраля 1945 года фашисты вывели его  во  двор  тюрьмы  в
лагере  Маутхаузен  и  при  двенадцатиградусном морозе обливали
холодной водой до тех пор, пока  тело  советского  патриота  не
превратилось  в  глыбу  льда.  Или  поздний  триас, брахиоподы,
коммунистический инвентарный номер... как,  собственно,  и  то,
что  по  мере приближения температуры любого тела к абсолютному
нулю изменение его энтропии, при изменении его любого свойства,
тоже стремится к нулю. Но...  нет!!!  Нет!!!  Не-е-ет!  Ебаные!
Не-ет!  Она  хлюпала! Пиздой своей вонючей! Когда варили живьем
ее троих  детей!  Живьем!  Так  полагают  измененное?  Нет?!  Я
спрашиваю  вас!  Так  полагают про общее? Про сваренных детей?!
Про ебаную? Как?  Не  слыхали?  Антонина  Львовна  Мандавошина!
Трясла  мандой  сначала  под  Харьковом! Потом на Волоколамском
направлении! Потом в столице нашей Родины городе-герое  Москве!
Жевала  говно лет двадцать в комитете блядских, ссаных, сраных,
хуесосовых советских матерей-дочерей! Трижды тридцать три  раза
распроебаных!  Задроченых до крови! Она показывала свою кислую,
лохматую, червивую  пизду!  Медали,  блядь!  Ордена!  Звания  и
заслуги! Почет, блядь! Уважение! Да я срал и ссал на твой горб!
Я  срал  и  ссал  на твои сисяры потные! Я срал, ебал и ссал на
мать твою, мокрожопую! Я срал и ссал на медали! Я срал  и  ссал
на  ордена!  Я срал на вареных детей! Я срал! Я срал! Сра-а-ал!
Сра-а-ал!!!  --  он  закрыл  рукой  свое   побледневшее   лицо,
помолчал,  пожал  плечами и заговорят вполголоса. -- Его я тоже
не понимаю. Совершенно.  Ну,  правда,  ептэть,  договорились  с
хозяевами,  заплатили  главному  архитектору, заплатили сестре,
выставили ванную в кухню, она позвала детей, Нине 9  лет,  Саше
7,  Алеше  3,  напоили их кагором, вымыли, обрили, он их забил,
потом выпотрошили, порубили и варили шесть часов, к  утру  было
готово,  он принес те самые солдатские миски и стали разливать,
разливать, разливали часа  два,  триста  семнадцать  мисок,  на
доски  поставили на веранде, легли спать, а в час он позвонил в
часть и вот на ужин прислали две роты новобранцев, и я подумал,
если она говорит, что он их забил, а  он  говорит,  что  живьем
варил,   значит   он  --  говноборок!  Говноборок!  Говноборок!
Говноборок! Хуило! Так бор нет? Хуило! Так бор нет? Хуило!  Так
бор нет? Хуило! Так бор нет? Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило!
Хуило!  Хуило!  Хуило! Хуило! Хуило! Хуио! Хуило! Хуило! Хуило!
Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило!  Хуило!
Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило!
     Он  прыгнул  вниз на снег. Его подхватили, помогли встать.
Штаубе вытер вспотевшее лицо платком:
     -- Стол.
     Принесли стол, накрыли белой скатертью.
     -- Ключ.
     Подошла старушка,  развязала  узелок,  вынула  и  передала
ключ. Штаубе отпер несгораемый шкаф:
     -- Вынимайте, кладите на стол.
     Из   шкафа  вынули  верхнюю  половину  распиленного  трупа
мужчины и положили на стол.
     -- В бараке его прозвали Гундосом,  --  заговорил  Штаубе,
вглядываясь  в  бледное  лицо  трупа,  --  всю жизнь он страдал
тяжелой формой гайморита. Стамеску мне и молоток.
     Ему  передали  узкую  стамеску   и   деревянный   молоток.
Несколькими  ударами  Штаубе  вскрыл  гайморовы полости на лице
трупа. Из пробоин медленно потек зеленоватый гной.
     -- Левая и правый! -- громко сказал Штаубе. Слева к  столу
подошла  девушка,  справа  подошел  юноша. Они быстро разделись
догола. Наклонившись над трупом, Штаубе высосал гной  из  левой
гайморовой  полости,  подошел  к  девушке, прижался губами к ее
губам и выпустил гной из своего рта ей в рот. Затем он  высосал
гной  из  правой  гайморовой  полости  трупа, подошел к юноше и
выпустил гной ему в рот.
     -- Передавайте, -- сказал Штаубе и пошел  сквозь  толпу  к
служебному  входу.  Две  очереди  стали выстраиваться к юноше и
девушке.  У  служебного  входа  стояли  грузчик  и  продавщица.
Расступившись,  они  пропустили  Штаубе  в  полутемный коридор.
Ребров протянул  ему  бутылку  с  раствором  марганцово-кислого
калия. Штаубе схватит бутылку, отхлебнул, тщательно прополоскал
рот и выплюнул.
     -- Веревки не выбрали, -- сказал Ребров.
     --  Я  не  Олег  Попов!  --  раздраженно ответил Штаубе и,
полоща рот, двинулся по коридору.
     -- Я  предупреждал,  --  Ребров  пошел  за  ним,  разминая
папиросу. Продавщица и грузчик заперли дверь на задвижку.
     --  Направо,  Генрих  Иваныч,  --  подсказал Ребров, и они
вошли в помещение, уставленное бочками с солениями. В углу  над
двумя  раскрытыми  посылками сидели, закусывая, Ольга, Сережа и
Якушев.
     -- Блядь! -- Штаубе швырнул бутылку в угол.  --  Весь  рот
себе  сжег...  Он сбросил камень с крышки бочки, двинул крышку,
зачерпнул  в  пригоршню  капустного  рассола  и  жадно   выпил.
Продавщица  заперла  дверь  и  опустилась  на  колени.  Грузчик
расстегнул ватник, задрал грязный свитер. На его животе и груди
были следы недавно заживших  ожогов.  Продавщица  всхлипнула  и
беззвучно заплакала.
     --   Да...   антипоследнее...  --  Штаубе  взял  у  Сережи
надкусанный батон салями, откусил.
     --  Что  теперь  показывать,  --  усмехнулся  Якушев,  жуя
галету.
     -- Одежда? -- спросил Ребров у продавщицы. Она показала на
деревянный ящик в углу.
     --   Генрих  Иваныч,  займитесь  одеждой,  --  Ребров  дал
грузчику 100 долларов, вынул из бумажника дестнитку,  встал  на
колени  перед  продавщицей, надел одну петлю на два ее передних
верхних зуба, другую петлю -- на два  передних  верхних  своих.
Сережа подошел, завел шарие и осторожно опустил на еле заметную
дестнитку. Шарие покатилась по дестнитке, слабо жужжа.
     --  Ахаран,  ахаран, ахаран, -- произнес Ребров, не двигая
зубами.
     -- Хатара, хатара, хатара, -- ответила  продавщица.  Шарие
подкатилась  к  ее  губе, затем двинулась назад к губе Реброва.
Штаубе  вынул  из  ящика  ворох  одежды,  снял  с  себя   форму
полковника и переоделся в свитер и шерстяные брюки.
     -- Атаках, агаках, агаках, -- произнес Ребров.
     --  Ханака,  ханака, ханака, -- ответила продавщица. Шарие
подкатилась  к  середине  дестнитки,  затем  двинулась  к  губе
продавщицы.  Штаубе  надел  полушубок,  валенок и шапку-ушанку.
Дверной  замок  слабо  щелкнул,  дверь  распахнулась,  отбросив
продавщицу.  В  помещение  ворвались  четверо  с  автоматами, в
бронежилетах:
     -- КГБ! Всем лежать!
     Ребров, грузчик, Якушев и продавщица  повалились  на  пол.
Штаубе поднял руки вверх.
     -- На пол! -- его толкнули, он упал, оттопырив ногу,
     Ольга прижала к себе Сережу, ущипнув его:
     --  Милые!  Милые! Они украли нас с сыном! Они мучили нас!
Господи!
     -- Мамочка! Мамочка! -- зарыдал Сережа, обняв ее за шею.
     Вошли еще двое с пистолетами и наручниками.
     -- Арестуйте, свяжите их скорее! Скорее! -- рыдала  Ольга,
заслоняя Сережей сумку. -- Там еще трое! В кабинете товароведа!
Они пошли пить! Скорее!
     --  Успеем, -- спокойно произнес человек в кожаной куртке,
с пистолетом, -- только сначала отпусти сопляка. Ты  ему  такая
же мама, как я папа. Считаю до одного.
     Сережа отошел в сторону.
     -- А теперь -- на пол, руки за голову.
     Ольга  легла на мокрый от рассола пол. Всем, кроме Сережи,
надели наручники.
     -- Новиков со мной, остальные к  товароведу,  --  приказал
человек  в  кожаной  куртке.  Один  автоматчик  остался  с ним,
остальные вышли.
     -- Иглы что ли? -- человек в кожаной куртке кивнул на ящик
с одеждой. Автоматчик повернулся к  ящику,  человек  в  кожаной
куртке выстрелил ему в затылок.
     Автоматчик  упал.  В коридоре раздалась длинная автоматная
очередь.
     -- Ага, -- человек в  кожаной  куртке  навел  пистолет  на
дверь.
     -- Полет, -- раздалось за дверью.
     -- Союз, -- ответит он, впуская автоматчика. -- Ну?
     --  Есть  такое дело! -- нервно улыбнулся автоматчик и дал
очередь ему в лицо. Кровавые клочья брызнули на стену,  человек
в  кожаной куртке упал, успев выстрелить. Автоматчик вытащил из
кармана его куртки ключ, подмигнул Сереже:
     -- Щас сделаем... Где наши?
     Сережа показал на  Реброва,  Ольгу  и  Штаубе.  Автоматчик
кинул  ключ  Сереже  и  тремя  короткими  очередями  пристрелил
Якушева, грузчика и продавщицу.
     -- Зачем  Галю?!  --  Ольга  приподнялась  па  колени.  --
Патроны   девать   некуда?   Мудак!  Тьфу!  --  она  плюнула  в
автоматчика.
     -- Уходите через зал, на заднем и в винном  все  обложено,
--  пробормотал автоматчик, сменил рожок и выбежал. Сережа снял
с Ольги наручники, вдвоем они освободили Реброва и  Штаубе.  Из
пробитой бочки тек капустный сок, шарие каталось по полу, мягко
жужжа.
     --  Ой...  не  могу,  простите... -- Штаубе шагнул в угол,
расстегнул  брюки  и  присел,  подхватив  полы  полушубка.  Его
прослабило.  Ребров  поднял  шарие,  сиял  с  зубов  продавщицы
дестнитку:
     -- Тогда быстро.
     -- Какой гад! -- Ольга вынула пистолет из сумки, сунула за
пояс, запахнула шубу. -- Вот вам и Злотников!
     -- Злотников пашет на Пастухова, -- Штаубе  палкой  поддел
слетевшую  с  головы  грузчика вязаную шапочку, подтерся ей. --
Один говнюк напиздел, а другие поверили...
     -- Быстро! Быстро! -- Ребров  выглянул  за  дверь.  Штаубе
подтянул  штаны,  захромал  к  двери.  Они вышли и двинулись по
коридору. Возле кабинета товароведа лежали убитые автоматчики и
человек в штатском. Чуть поодаль  лежала  полная  продавщица  в
белом  халате  со страшнои рубленой раной в пол-лица: ее пальцы
сжимали  кусок  арматуры,  ноги  в  войлочных  ботинках   слабо
подрагивали,   подплывая   мочой.  Возле  двери  в  зал  стояли
автоматчик и молодая продавщица с окровавленным топором в руке.
     -- Давайте, пока они не прочухались, -- автоматчик оттянул
дверную задвижку. Ольга плюнула ему в лицо.
     --  Дура!  --  засмеялся  он,  вытираясь.  Продавщица  зло
посмотрела  на  Ольгу,  открыла  дверь. Ребров, Ольга, Штаубе и
Сережа вошли в зал. Здесь было много народа: выстроившись в три
длинные очереди, участники войны получали посылки  гуманитарной
помощи.  Слева  у  прилавков  дрались, слышались крики женщин и
мужская брань; у стены лежала женщина, дружинник  и  милиционер
подносили  ей нашатырь; у выхода шел обмен продуктами из только
что полученных  посылок.  Ребров  протискивался  сквозь  толпу,
прокладывая дорогу остальным.
     --  Сынок,  помоги!  --  низкорослый,  полный  инвалид  на
костылях схватил Реброва за руку. -- Мне одному не уволочь!  --
Помоги, Христа ради!
     --  Не  Христа  ради,  браток, -- Штаубе подхватил посылку
инвалида с одного края, Ребров  с  другого,  --  а  ради  славы
советского солдата!
     --  Бот  спасибо,  братцы,  вот  спасибо!  -- взволнованно
улыбаясь, инвалид ковылял за ними. -- Ты где воевал, друг?
     -- 1-ый Белорусский, --  Штаубе  шел,  бодро  опираясь  на
палку, -- начал под Прохоровкой, кончил Берлином.
     -- На рейхстаге расписался?
     -- И расписался и насрал между колоннами. От души.
     -- Танкист?
     -- Никак нет. Бог войны.
     -- Артиллеристы, Сталин дал приказ! А как же!
     --  Артиллеристы, зовет Отчизна на-а-ас! -- пропел Штаубе;
Ребров, Ольга и Сережа громко подхватили:
     -- Из сотни тысяч батарей, за слезы наших матерей, за нашу
Родину -- огонь, ого-о-онь!
     Перед ними расступились. Они вышли из магазина.
     -- А теперь,  слышь,  немец  посылки  шлет!  --  оживленно
засмеялся инвалид.
     -- Да. Хочет колбасой рот заткнуть, -- Штаубе настороженно
огляделся. -- Ну и хуй с ним...
     Они  бросили  посылку на снег, прошли скаозь собравшуюся у
магазина толпу  и  сели  в  красный  "Москвич"  с  черно-желтой
инвалидовской  наклейкой.  ЗИЛ  стоял у газетного киоска, возле
него суетились милиционеры и  люди  в  штатском.  Ребров  завел
мотор, вырулил на Голубинскую и осторожно поехал.
     --  Проскочили?  --  Ольга  переложила  пистолет  в сумку,
достала портсигар.
     -- Не торопитесь, Ольга Владимировна, -- покосился в  окно
Штаубе, -- у них пиздюли не залежатся.
     --  Сережа,  ты  челнок  не  потерял?  --  Ребров  облизал
пересохшие губы.
     -- Неа, -- Сережа вынул челнок.
     -- Дай-ка мне, -- Ольга  взяла  челнок,  сунула  в  карман
шубы, закурила. -- Витя, а почему ты про Злотникова не сказал?
     -- Потому что Радченко Соловьеву не знал лично.
     --  И  вы  до  конца не были уверены? -- повернулся к нему
Штаубе.
     -- И я до конца не был уверен.
     -- Значит это... крест?
     -- Значит это крест, --  Ребров  взял  у  Ольги  папиросу,
затянулся.
     --  Век  живи,  век  учись! -- зло усмехнулся Штаубе. -- А
здоровьем расплачивайся!
     -- У  нас  не  было  выбора,  Генрих  Иванович.  Риск  был
оправдан, мы же смотрели по сегментам.
     --  Что  сегменты... по раскладке выпала восьмерка. Тут не
знаешь, чему верить...
     -- Верьте инструкции, Генрих Иванович. Внимание  всем:  на
вокзале быть чрезвычайно осмотрительными.
     -- Мимикрия? -- спросила Ольга.
     -- 6, 3. И легче, легче...
     -- Куда уж легче! -- пробурчал Штаубо, отворачиваясь.
     В 14.55 они подъехали к Казанскому вокзалу.
     --  Носильщик!  --  крикнул  Ребров, вылезая из кабины. От
группы носильщиков отделился один и подвез тележку к машине.
     -- 56-ой поезд, пожалуйста, -- Ребров открыл багажник.
     -- "Енисей"? Сделаем... -- носильщик вынул из багажника  и
поставил  на тележку металлический ящик с промежуточным блоком,
чемодан с жидкой матерью  и  рюкзак.  Ребров  взял  "дипломат",
Штаубе -- портфель. Носильщик быстро повез тележку,
     -- Давайте мороженое купим! -- Сережа взял Ольгу за руку.
     --  Мороженое,  Сережа,  зимой не едят, -- сухо проговорят
Ребров. Когда подошли  к  подъезду,  ушедший  вперед  носильщик
обернулся:
     -- Какой вагон-то?
     Ребров достал билеты:
     -- Седьмой. Места 9-12.
     У  вагона  их  встретила  кудрявая  татарка-проводница,  с
улыбкой посмотрела билеты: ,
     -- До Красноярска? Вот молодцы! А  то  все  самолетом,  да
самолетом.   Никак   брильянты   везете?   --  она  кивнула  на
металлический ящик, с которым возится носильщик.
     -- Хуже. Киноаппаратуру, -- Ребров взял у нее билеты.
     -- Кино  про  нас  снимать?  --  засмеялась  она,  обнажив
золотые зубы.
     -- Давно пора!
     Носильщик  занес  вещи  в  купе.  Ребров дал ему 6 рублей.
Через 9 минут поезд тронулся.
     -- Слава Тебе, Господи, -- перекрестился Штаубе.
     -- Поехали! -- Сережа сдвинул оконную занавеску.
     В дверь постучали.
     -- Открыто! -- громко  сказал  Ребров.  Вошла  проводница,
присела на край дивана.
     --  Разместились  нормально?  --  нс переставала улыбаться
она, раскладывая на коленях кожаную папку  с  карманчиками  для
билетов.
     -- Вполне, -- кивнул Ребров, отдавая ей билеты.
     --  Дорогуша,  как  у  вас  обстоит дело с ресторацией? --
спросил Штаубе.
     -- Получше, чем у вас в Москве, -- она свернула  билеты  и
засунула    в   карманчик,   --   икорка,   балычок,   солянка,
цыплята-табака. Коньяк, шампанское.
     -- Отлично! -- Штаубе шлепнул себя по колену.  Ребров  дал
ей 10 рублей:
     -- За постель и за чай.
     -- Сдачи не надо, -- улыбнулась Ольга.
     -- Спасибо, -- проводница убрала деньги, -- а вы без шуток
кино снимать едете?
     -- Без шуток.
     -- Про любовь?
     -- Про экологию.
     -- У-у-у-у. Я-то думала!
     -- Не нравится тема? -- Ребров переглянулся с Ольгой.
     --  В  зубах  навязло,  --  проводница  встала. -- Будто в
Сибири уж и чистого воздуха нет!  Поезжай  в  тайгу,  да  дыши,
сколько влезет. Я вам через полчасика чаек организую...
     Она вышла. Штаубе сразу запер дверь:
     -- Все! Жрать! Умираю!
     -- В ресторан? -- рассеянно потрогал усы Ребров.
     --  У  нас  полно  продуктов, какой еще ресторан! -- Ольга
потянула из-под столика рюкзак.
     Через час  трапеза  была  закончена.  Сережа  помог  Ольге
собрать  в  пакет  куриные кости, яичную шелуху, хлебные корки.
Вошла проводница со второй порцией чая,
     -- Отлично! -- Штаубе вытирал руки салфеткой.
     -- Я чай могу тоннами пить, -- сказал Сережа.
     --  На  здоровье!  --  засмеялась  проводница,  расставляя
стаканы.
     --  Дорогуша,  сколько  же  нам  пилить до Красноярска? --
Штаубе налил себе в чай коньяку из серебряной фляжки.
     -- Почти трое суток.
     -- С ума сойти, -- покачала  головой  Ольга,  --  устанешь
ехать...
     --  Да ничего не устанете, -- проводница взяла у нее пакет
с мусором, -- в Горьком и Казани  все  посходят,  одни  с  вами
поедем,  хоть  в футбол играй. Будем чаи гонять, и в подкидного
реза