поросшие  светлыми
волосами гениталии.
     -- Еще.
     Сережа поцеловал.
     -- Громче целуй.
     Сережа поцеловал, громко чмокнув.
     --  Ах  ты,  поросенок!  -- усмехнулась Ольга, беря его за
волосы.
     -- Что за крики? -- голый Ребров вошел в ванную.
     -- Крещение младенца, -- улыбнулась Ольга, -- как почивать
изволили?
     -- Прекрасно... -- Ребров подошел к раковине, взглянул  на
себя в зеркало, провел рукой по щеке.
     Сережа  вышел из ванны, забрал свои вещи и вышел, обиженно
молча. Ольга отвернула кран холодной воды, стала поливать  себя
из душа.
     --  М-да... ибо из малого строится великое, -- пробормотал
Ребров, взял с полки электробритву и стал бриться.
     -- Ой! Ах, хорошо! -- вздрагивала Ольга под душем.
     -- И вот я  о  чем  подумал.  Мы  сами  не  будем  звонить
Ковшову. Пусть сидит и ждет звонка. А Найман в это время поедет
к кооператорам. С болванкой. И пощупает Ковшова за вымя.
     -- Как? -- Ольга выключила душ.
     --  Радиотелефон  стоит  у  кооператоров.  Ясно? -- Ребров
посмотрел на нее.
     -- Гениально! -- Ольга покачала головой и хлопнула мокрыми
ладонями. -- Гениально!
     -- Так победим.
     Ребров плеснул в ладонь одеколона  и  быстро  размазал  по
щекам.

     Завтракали, как всегда, в оранжерее.
     --  Генрих  Иваныч,  как  вы  себя  чувствуете? -- спросил
Ребров, помешивая кофе.
     -- Прекрасно, -- Штаубе с аппетитом ел яичницу с ветчиной,
-- сон -- лучшее лекарство. Авиценна прав.
     -- Не болит?
     -- Абсолютно. Ольга Владимировна, голубушка,  налейте  мне
еще сока.
     Ольга  встала  и принялась разливать всем апельсиновый сок
из хрустального кувшина. Когда дошла очередь Сережи, он  накрыл
стакан ладонью и буркнул:
     -- Не буду.
     Ольга  протянула  ему  левую  руку  с  согнутым  мизинцем.
Сережа, помедлив, нехотя взялся своим мизинцем за Ольгин.
     -- Мирись, мирись, мирись и больше не дерись,  --  сказала
Ольга.
     -- А если будешь драться, то я буду кусаться, -- пробурчал
Сережа. Ольга поцеловала его в голову и налила ему сока. Ребров
допил кофе, вытер губы салфеткой:
     --  Друзья.  С вашего позволения, я воспользуюсь свободной
минутой для небольшого сообщения. Я не сказал вам вчера, но  и,
по-моему, к лучшему. Брикеты от Голубева не поступили.
     Ольга замерла со стаканом в руке. Штаубе перестал жевать:
     -- Как... как не поступили?
     Ребров отрицательно покачу головой.
     -- А Маша? -- Ольга поставила стакан.
     Он снова качнул головой.
     --  Но,  Виктор Валентиныч, я не понимаю! -- повысил голос
Штаубе. -- Тогда как нам  понимать  прикажете  ваши  воскресные
показания?  И  Маша?  Что же получается, нас водят за нос? Я не
понимаю ничего, объясните мне толком!
     Ребров вздохнул:
     -- Дорогой Генрих  Иваныч.  В  воскресенье  я  сказал  про
педагогов. Вы должны это помнить.
     --  Да!  Я  и помню! -- взвизгнул Штаубе. -- Помню! Как вы
позволили, вы дали этой твари,  этой...  ебаной  суке  обещать!
Обещать  и довериться! Как она смеялась, как согласилась! Блядь
эта! И вы, вы заступились за Мишаню! Вы!  Вы!  --  он  резко  и
неуклюже встал, опрокинув стакан с соком. -- И я, я вам говорю!
Я говорю вам, что я презираю Мишаню! Я срал на орловские! Срал!
Я  срал  и ссал на ваши упражнения с ним! Я срал на эти вонючие
деньги! Они, видите ли,  поставили  нам  условие!  Прошли  пару
черных! Благодетели! Нет! -- он постучал, пальцем в стол. -- Вы
не  закончите  с третьим! Нет, нет! И не надо мне подробностей!
Не надо этих  фокусов  с  челюстью!  Я  не  клоун  вам,  Виктор
Валентиныч!  Я  не  Найман!  Не этот... не эта тварь! Блядская!
У-у-у, мрази! -- лицо Штаубе побелело, в глазах блеснули слезы.
-- Я, я старик! Старик! И я, по-вашему,  должен  вот  для  этой
ебаной,  блядской  гадины  доставать!  Да?! Я, инвалид, больной
человек?! Я должен  ублажать  Злотникова?!  Идти  в  исполком?!
Забирать?! С этими сволочами ездить?! Да?! Да?! И комки?! Да? И
плиты? Я?! И вы равнодушно с этим смиряетесь? Вы?! Вы?!
     Ребров поднял опущенную голову и тихо произнес:
     -- Промежуточный блок у меня.
     Штаубе замер:
     -- Как это?
     -- Еще пятнадцатого. Лежит у Тамары Алексеевны.
     Штаубе перевел недоумевающие глаза на Ольгу. Она кивнула.
     -- Ну... -- Штаубе пожал плечами, -- тогда...
     Он помолчал, сосредоточенно глядя в стол и пробормотал:
     -- Тогда... простите старика.
     --  Да  бросьте,  --  Ребров посмотрел на часы, -- итак, в
двенадцать раскладка. Прошу всех быть в  полной  готовности.  И
более  профессионально,  чем  в  прошлый  раз. Завтра -дело #1.
Помните, пожалуйста, про это. И о наклонном.
     -- Не забудем, -- Штаубе  накрыл  салфеткой  лужицу  сока,
понюхал  воздух и наклонился к сидящему рядом Сереже. -- Фу! Да
ты никак набздел!
     Сережа удивленно потянул носом:
     -- Я... нет...
     -- Запустил шипуна и помалкивает! А, Виктор Валентиныч?
     Ребров встал:
     -- Жду вас в двенадцать.

     Раскладку проводили в маленькой комнате рядом с  кабинетом
Реброва. Когда все сели на стулья по углам расстеленной на полу
развертки.  Ребров  бросил  эбонитовый  шар  на  середину.  Шар
остановился на "радости". Ольга закрыла лицо руками.
     -- Ничего, ничего, -- успокаивающе улыбнулся Ребров.
     Она положила обе свои пластины на 6. Штаубе тронул  жезлом
красное.  Сережа  пометил  "стену-затвор".  Ребров  оттянул  по
второму, сдвинул сегмент  к  "коню",  тронул  шар.  Шар  показы
"рассеянье".
     Ольга  переставила  левую  пластину  на  27. Штаубе прошел
кольцом желтое и "борк". Сережа провел мелом по  "стене-маяку".
Ребров  оттянул  по  шести  и девятке-кресту, сдвинул сегмент к
"кунице", тронул шар. Шар показал "доверие". Ольга  переставила
правую  пластину  на  18. Штаубе тронул жезлом синее и завершил
петлю. Сережа стер "стену-затвор", пометил "стену-препятствие".
Ребров оттянул по двенадцати, сдвинул сегмент на  поле,  тронул
шар.  Шар показал "согласие". Штаубе в раздражении бросил жезл.
Ольга плакала.  Ребров  раскрыл  книгу  списков,  нашел  нужную
страницу:
     --

9,46,21,82,93,42,71,76,84,36,71,12,44,47,90,65,55,36,426.

     Штаубе развел руками:
     -- Только вага, стри и воп.
     Ребров кивнул, закрыл книгу. Ольга плакала навзрыд.
     -- Ну я пойду? -- встал со стула Сережа.
     Ребров  кивнул.  Сережа  вышел.  Штаубе  встал  и захромал
следом. Ребров посмотрел на плачущую Ольгу:
     -- Ольга Владимировна, вам придется...
     -- Я знаю, знаю! -- рыдала Ольга.
     Ребров помолчал, забрал шар, сегмент, жезл и вышел.

     До обеда Ребров и Штаубе работали  над  первым  блоком,  а
Ольга  с  Сережей отправились на лыжах в лес. Проехав километра
три ельником, они остановились посередине большой поляны.
     -- Давай здесь, -- огляделась Ольга  и  воткнула  палки  в
снег.
     Сережа  снял  небольшой  рюкзак  и стал развязывать. Ольга
расстегнула  куртку,  достала  свой   спортивный   пистолет   с
глушителем:
     -- Повесишь вон туда, через каждые десять шагов.
     --  Лыжных шагов? -- засмеялся Сережа, доставая из рюкзака
три килограммовых куска мяса на крюках. -- Тогда  не  шагов,  а
бегов!
     --  Хорошо,  бегов,  --  Ольга  сбросила  куртку на снег и
осталась в лыжном костюме олимпийской сборной СССР.
     Сережа поехал и долго развешивал  мясо  на  нижних  сутках
елей.
     -- Готово!
     Он  вернулся,  встал чуть позади Ольги, достал секундомер.
Красное мясо блестело на солнце на фоне зелени. Ольга  оттянула
затвор  и  стала быстро стрелять по кускам. Куски закачались на
крюках,  от  них  полетели  клочья.  Обойма  кончилась,   Ольга
вставила  новую  и  продолжала  стрельбу.  Она  стреляла, меняя
обоймы до тех пор, пока на крюках ничего не осталось.
     -- Сколько? -- она обернулась к Сереже.
     -- Пятьдесят... три.
     Она недовольно тряхнула головой:
     -- Вшивенько. Придется сегодня покачаться.
     -- Оль, а дай мне? Три раза?
     -- Милый, он же по моей руке сделан. Ты на курок нормально
нажать не сможешь. Я тебе из "макара" дам.
     -- Ну, Оль! Ну, разик!
     -- Ну, давай. Только возьми обеими руками. Вон в  ту  ель.
Сережа поднял-нистолет. долго целился, выстрелил.
     -- Молодец, попал. Давай еще.
     Он выстрелил и снова попал. Выстрелил еще и промазал.
     --  Ничего, научишься из "макара", -- Ольга забрала у него
пистолет.
     -- Этот тяжелый.
     -- Тяжелый. Зато бьет, как зверь. На речку поедем?
     -- Ага.
     Ольга надела куртку,  Сережа  --  рюкзак.  Медленно  пошли
рядом.
     -- Там лыжня, -- сказала Ольга. -- Наверно, завалило всю,
     -- Оль, а у Реброва большой хуй? -- спросил Сережа,
     -- Обыкновенный.
     -- Меньше, чем у Фарида?
     -- Конечно. Смотри!
     Белка прыгнула с сосны на ель. Куски снега полетели вниз.

     Ужинали  в  восемь. После индейки с маринованными фруктами
Ольга подала шоколадный мусс.  Позвонил  телефон.  Ребров  взял
лежащую на стуле трубку с короткой антенной:
     -- Да. Да. Пропустите.
     Он  положил  трубку,  зачерпнул  ложкой мусс из стеклянной
розетки:
     -- Генрих Иваныч, это специально для вас.
     -- Что? -- поднял голову Штаубе.
     --  Карташов  Виктор  Афанасьевич.  Движется  к   нам   от
проходной на своей "волге".
     -- Как? Как. Погодите... -- Штаубе закашлял, бросил ложку.
     -- Вероятно, с подарком.
     --  Господи... погодите... -- кашляя, Штаубе встал. -- Как
же? Это что же?
     -- Успокойтесь, Генрих Иваныч. Мы вас не выдадим.
     -- Да. Ну, а... -- побледневший Штаубе пожал плечами.
     -- Идите наверх, -- спокойно проговорил Ребров.
     Штаубе взял палку и вышел из столовой.
     --  Встретим  в  прихожей,  --  Ребров  размял   папиросу,
закурят.  --  Сережа,  принеси  из  моего  кабинета  коричневый
портфель.
     Мальчик вышел.
     -- Ну вот, -- Ребров с улыбкой посмотрел на Ольгу.  --  Не
только потери.
     -- Поддержка? -- спросила Ольга.
     -- Не понадобится.
     В  дверь  позвонили.  Ребров  с  Ольгой прошли в прихожую.
Ребров открыл дверь. На пороге стоял человек среднего  роста  в
серой  дутой  куртке  и  голубой  спортивной шапочке. В руке он
держал чемодан.
     -- Здрасьте, -- человек вошел и опустил чемодан на пол.
     --  Здравствуйте,  Виктор  Афанасьич,  --  сухо   произнес
Ребров, закрывая дверь за Карташовым.
     --  А  я это, на Одоевского позвонил, а там нет никого, --
Карташов посмотрел на спускающегося по лестнице Сережу.
     Ребров выпустил дым, передо папиросу Ольге и взял у Сережи
портфель. Карташов шмыгнул носом и сунул руки в карманы куртки,
     Ребров  открыл  портфель,  вынул  металлический   предмет,
протянул Карташову.
     -- Ага, -- тот взял предмет и тут же спрятал в карман.
     -- Мы вам позвоним, -- Ребров открыл дверь.
     --  Ага.  До  свидания,  --  Карташов  вышел, Ребров запер
дверь, взял чемодан, стал  подниматься  по  лестнице.  Ольга  и
Сережа  последовали  за  ним.  На  втором  этаже  в холле стоял
Штаубе.
     -- Прошу, Генрих Иваныч, -- Ребров поставил чемодан  перед
Штаубе.  Опустившись  на  колено,  Штаубе  открыл  чемодан.  Он
оказался полон мятой женской одежды и нижнего белья.
     -- Так, так, так, -- Штаубе стал выбрасывать вещи па полу,
бегло  просматривая  их.  Под  одеждой   оказался   потрепанный
скрипичный  футляр.  Штаубе открыл его. В футляре лежало что-то
продолговатое,  завернутое   в   целлофановый   пакет.   Штаубе
развернул пакет и вынул из него женскую руку, грубо отрубленную
по  локоть.  На безымянном пальце руки было золотое обручальное
кольцо, с мизинца была снята кожа. Штаубе замер, глядя на руку,
потом бросил ее в чемодан, схватил руку близстоящего Реброва  и
поцеловал.
     --  Как  вам  не  стыдно,  -- отстранился Ребров и пошел к
лестнице.
     -- Виктор Валентинныч, голубчик, -- Штаубе  приподнялся  с
колена.
     -- Чай, чай пить, -- Ребров стал спускаться вниз.
     --  Ой...  Господи,  --  Штаубе  вытер  пот со лба. -- Вам
коньяку, или валерьянки? -- улыбалась Ольга.
     -- Мне? Коньячку, коньячку!

     Закрывшись  в  бильярдной.  Ребров  и  Штаубе   играли   в
"пирамиду".  Оба шестисвечных шандала были зажжены, на тумбочке
стояла ополовиненная бутылка армянского коньяка.
     -- Троечку от борта налево, -- Штаубе прицелился  и  забил
шар, -- оп! Эдак я вас голым оставлю... девять в серединку.
     -- Если б вы, Генрих Иваныч, так на раскладке работали, --
Ребров допил свой коньяк. -- Тогда б мы уже были в Красноярске.
     --  Раскладка -- раскладкой, а вот... -- Штаубе забил шар.
-- То, что мы укатали эту падаль и вставились к партийцам, это,
батенька, дело архиважное, как сказал бы лысый.
     -- Райкомовцы,  между  прочим,  целиком  ваша  забота,  --
Ребров  вынул  шары из луз, положил на полку, -- если Герасимов
не пойдет на замену, тогда нашему промежуточному -- грош цена.
     -- Пойдет, куда он денется, -- натирая кий  мелом,  Штаубе
смотрел  на  стол, -- Герасимов висит на Коваленко, а Коваленко
на Большакове. А  Большакову  мы  в  любое  время  суток  можем
сказать: ату, Сергей Сергеич. Пять, четырнадцать направо.
     -- Проблематично, -- пробормотал Ребров.
     Штаубе промазал:
     -- Всегда вы под руку...
     --  С  Герасимовым  есть одна тонкость... пять направо, --
Ребров забил шар, пошел вокруг стола. -- Представьте себе такой
вариант: вы давите через Большакова на Коваленко, он  пробивает
замену,  Герасимов  подписывает, мы получаем диски. Таня едет в
Питер, я с Найманом  наведываюсь  к  соплякам,  которые  честно
соглашаются, честно проводят восстановительные работы, и так же
честно...  семь  в середину... показывают ведомости Рыбниковой,
которая сразу же докладывает Герасимову,  замыкая,  тем  самым,
порочный круг. А Герасимов...
     --  А  Герасимов  кладет  докладную  Рыбниковой  под  свою
толстую жопу и молчит, как камбала, потому что у Большакова  не
только письмо, но и алматра.
     -- Вы уверены?
     -- Видел собственными глазами.
     -- Тогда это меняет дело, -- задумался Ребров.
     --  Меняет  дело,  меняет де-е-е-ло-о-о, -- пропел Штаубе,
суетясь у стола, -- "дедушку" от борта в середину.  Оп!  Вы  на
бобах, Виктор Валентиныч. Будем доигрывать?
     --  Да  нет,  --  Ребров  положил кий, -- с Таней вы когда
свяжитесь?
     -- Хоть завтра, --  старик  налил  себе  коньяку,  --  как
закончим, так и позвоню. Или вы хотите сейчас?
     -- Сейчас, -- проговорил Ребров, глядя на свечи.

     В   9.25   утра   машина   Реброва   подъехала   к  зданию
райвоенкомата Октябрьского района и встала на обочине.
     -- После знедо позовем, -- сказал Ребров и открыл  дверцу.
На  нем была зимняя форма подполковника ВВС, Ольга была одета в
форму старшего лейтенанта милиции. Штаубе  и  Сережа  сидели  в
своей обычной одежде.
     Ребров  и  Ольга вышли из машины, поднялись по ступенькам,
вошли внутрь. Сидящий за стеклянным барьером дежурный лейтенант
встал,  отдал  Реброву  честь,  Ребров  на  ходу  ответил.  Они
поднялись на второй этаж. В коридоре было пусто. Ребров подошел
к кабинету начальника военкомата и открыл дверь.
     --  Здравствуйте,  --  сказал он секретарше, печатающей на
машинке.
     -- Здрасьте, -- она приветливо улыбнулась, -- а они вас  в
Ленинской комнате ждут.
     --  Ясно,  --  Ребров  закрыл  дверь,  двинулся  дальше по
коридору.
     Ольга следовала за ним. Они вошли в Ленинскую комнату.  За
столом,  покрытым  красным  сукном,  сидел начальник военкомата
полковник Ткаченко, поодаль  на  стульях  сидели:  подполковник
Лещинский,   майор  Зубарев,  майор  Духнин,  капитан  Королев,
капитан Ломейко, капитан Беляков, капитан Терзибашьянц, старший
лейтенант Волков.
     -- Здравствуйте, товарищи, -- бодро сказал Ребров.
     -- Николай Николаич, приветствую! --  заулыбался,  вставая
Ткаченко.  Они  пожали  друг другу руки. Офицеры встали. Ребров
поздоровался с каждым за руку. Ольга стояла возле двери.
     -- Подойдите сюда, -- холодно сказал ей Ребров.
     Она подошла и встала, опустив голову.
     -- Представьтесь, -- скомандовал Ребров.
     -- Следователь  Кировского  РУВД  города  Москвы,  старший
лейтенант милиции Фокина Светлана Викторовна.
     --  А-а-а...  --  Ткаченко  подошел к ней, заложил руки за
спину. -- Вот, значит, мы какие. А годков нам сколько?
     -- Двадцать шесть, -- тихо ответила Ольга.
     -- Неплохо, очень  неплохо!  --  поморщился  Ткаченко.  --
Двадцать шесть и двадцать шесть, сколько это будет? А?
     -- Пятьдесят... два, -- еле слышно произнесла она.
     --  Пятьдесят два, -- повторит он, злобно глядя на нее. --
Открой, Евгений Степаныч.
     Капитан Королев подошел к двери, противоположной  входной,
отпер ее и стал спускаться вниз по ступенькам.
     -- Прошу, -- мотнул головой Ткачекко. Ольга последовала за
Королевым.  Остальные  двинулись  за  ней.  Они  спустились  по
лестнице и вышли во двор военкомата. Во дворе стояло  несколько
машин.  Королев  подошел  к серо-голубому микроавтобусу, открыл
дверцы,  сел  за  руль.  Ткаченко  сел  на  переднее   сиденье,
остальные разместились в салоне.
     -- Поехали, -- кивнул Ткаченко.
     Королев  завел  машину,  они выехали со двора и поехали по
улице Вавилова.
     --  Николай  Николаич,  а  что  Моисеев?  --  спросил,  не
оборачиваясь, Ткаченко.
     -- В командировке, -- ответил Ребров.
     -- Ну, тем хуже для него.
     Свернули  на  Профсоюзную и минут через пятнадцать выехали
из Москвы.  Профсоюзная  перешла  в  Калужское  шоссе,  Королев
прибавил  скорость.  На  тридцать шестом километре микроавтобус
свернул с шоссе направо и поехал через лес  по  прямой,  хорошо
расчищенной  дороге.  Километра  через  два  дорога  уперлась в
массивные  ворота  с  красными  звездами.  Королев  посигналил,
ворота  открылись,  машина  поехала и остановилась в КПП, перед
полосатым шлагбаумом.  Подошел  солдат  с  автоматом.  Ткаченко
протянул  ему из окошка бумагу и удостоверение. Солдат зашел на
КПП и вернулся  с  лейтенантом.  Лейтенант  возвратил  Ткаченко
удостоверение,  козырнул.  Шлагбаум поднялся, машина въехала на
территорию.
     -- Давай прямо и у казарм направо, --  подсказал  Ткаченко
Королеву.  Свернули  у  казарм  и остановились возле небольшого
двухэтажного здания.
     --  Приехали,  --  Ткаченко  вылез  из  машины,   подождал
остальных  и  первым  вошел  в  здание. Офицеры, Ребров и Ольга
последовали за ним. Внутри  размещался  большой  лифт  с  двумя
кабинами,  охраняемый тремя солдатами и прапорщиком. Они отдали
честь офицерам, прапорщик нажал кнопку снял трубку телефона:
     -- 6, 23.
     Двери одной кабины  открылись,  офицеры,  Ребров  и  Ольга
вошли, двери закрылись, кабина поехала вниз.
     Ткаченко посмотрел на Ольгу:
     -- Железная душа не берет барыша.
     Ольга опустила голову.
     --  Сама  себя  и  обхитрила,  --  усмехнулся Ткаченко. --
Мамочка, отдай!
     Офицеры заулыбались. Лифт остановился, двери открылись.
     -- Прошу! -- кивнул  Ткаченко  и  все  вышли  из  лифта  в
огромное  подвальное  помещение,  освещенное  сотнями  неоновых
ламп, подвешенных к высокому потолку.  В  подвале  было  пусто,
только далеко впереди виднелась группа военных.
     --  Вперед!  --  скомандовал  Ткаченко Ольге. Она медленно
пошла к военным. Остальные двинулись за ней.
     -- И побыстрей!
     Ольга пошла немного быстрее. Пройдя почти весь подвал, они
приблизились к торцевой стене, половина которой  была  затянула
сталью.  Возле стены стояли два солдата с автоматами. За столом
с  телефоном  сидел  капитан.  Возле  стола  стоял   коренастый
седовласый  генерал-майор  ВВС.  Не дойдя до него шагов десять,
Ольга остановилась. Идущие за ней тоже остановились.
     -- Ну что, сил нет? А? -- спросил генерал. -- Нот не идут?
Давай, давай, подходи!
     Ольга подошла к нему и остановилась, опустив голову.
     -- Ну и что? Что дальше-то? А? -- спросил он,