разглядывая
Ольгу.
     Ольга молчала.
     --  Молчим?  А? Пришла, значит. Ну, ну! -- он повернулся к
капитану. -- Товарищ капитан, они соизволили прибыть!  Понятно?
Покажите им, пусть полюбуются.
     Капитан снял трубку телефона:
     -- 8, 43.
     Стальная  часть  стены  стала  подниматься вверх, открывая
полутемное  помещение.  Когда  стена  исчезла  в  потолке,   из
помещения  в  подвал въехал огромный тягач, предназначенный для
транспортировки ракет средней  дальности  СС-20.  На  платформе
тягача  лежал громадный брус серебристо-зеленого металла. Тягач
остановился.
     -- Ну! Смотри! -- мотнул головой генерал.
     Ольга подняла голову, посмотрела на брус.
     --  Сволочь!  Сволочь  ебаная!  --  выкрикнул  генерал   и
заговорил,  приблизив  вплотную  свое  побелевшее  лицо  к лицу
Ольги. -- Ты думала, что ты умнее все? А? Что, объебать? А?  На
мякине  провести?  Так? Нам можно, значит, впихнуть, мы съедим?
Да? Делайте, делайте,  Петр  Семеныч!  Блядь!  Блядюга  ебаная!
Приползла!  Встала,  сука  рваная!  Мы, значит, сжуем! Схаваем,
ебут твою! По первому, по первому пропихнем! И просто!  Просто,
как  у  людей! По-простому, ебут твою! А за восьмерку я встану!
Так?! Так, сволочь?! Так?! А?!
     Он размахнулся и ударил Ольгу  по  щеке.  Она  отшатнулась
назад, схватилась руками за лицо и зарыдала.
     -- Можно, можно! Разрешили! Да?! Можно гадить людям, можно
пакостить!  Валяй,  сри!  Делай  гадости,  мне можно! И ничего,
сожрут! Хули им, дуракам! А?! Я посру, а они сожрут! Сожрут! Но
нет, блядь! Нет, ебут твою! Это ты сожрешь! Сама! Сереж!
     Капитан снял трубку:
     -- 8, 12.
     Загудела сирена, открылись двери, и в подвал стали вбегать
солдаты с автоматами и строиться в две шеренги. Как только  они
построились, сирену выключили, раздалась команда:
     -- Рота, равняйсь, смир-но! Равнение на-право!
     К   генералу,  печатая  шаг,  подошел  старший  лейтенант,
приложил руку к козырьку:
     -- Товарищ генерал-майор, вторая рота построена!  Командир
роты старший лейтенант Севостьянов!
     -- Давай, давай! -- кивнул генерал капитану.
     Капитан снял трубку:
     -- 8, старуха.
     Открылась  дверь  и  двое  солдат  в  ватниках втолкнули в
подвал пожилую женщину в старомодном темно-синем платье. Она со
стоном упала, солдаты схватили ее за руки, проволокли по полу и
бросили рядом с Ольгой.
     -- Ниночка... -- потрясенно простонала старушка.
     -- Нет, нет, нет! -- Ольга упала  на  колени,  поползла  к
генералу.
     -- Не надо! Умоляю! Пощадите! Умоляю!
     -- А, пизда! Забрало?! -- генерал оттолкнул со сапогом. --
Ничего, щас порадуешься! Щас насмотришься!
     --  Нет!  Нет!  --  Ольга  поднялась  с  пола, бросилась к
дверям,  но  солдаты  в  ватниках  догнали  ее,  сбили  с  ног,
подволокли к генералу.
     --  Разрешите  нам,  Иван  Тимофеич, -- Ткаченко подошел к
Ольге.
     -- Даван, давай!
     Капитан Королев схватил Ольгу за левую руку,  подполковник
Лещинский за правую, Ткаченко взял ее за волосы.
     -- Нет, нет! -- кричала Ольга.
     -- А ты, пизда, чего сидишь?! -- крикнул генерал старушке.
-- Ну-ка,   раздевайся!   Покажи  нам  мандятину  свою!  Небось
засохла? Не ебли уж лет двадцать?! Ну?!
     -- Нет! Нет! -- забилась Ольга в руках офицеров.
     -- Господи, -- простонала старушка.
     -- Ну-ка, раздевайся, блядь! -- закричал  генерал.  --  Не
выводи  меня,  тварь! Раздевайся! Раздевайся, пизда! Я ждать не
буду! Старушка заплакала.
     -- Давай! Ну! -- крикнул генерал солдатам в ватниках.
     Солдаты стали сдирать одежду со старушки.
     -- Не-е-ет! -- истошно закричала Ольга.
     -- Щас тебе будет -- нет! Ну-ка, поднесите ей каргу, пусть
понюхает мандятину! А!
     Солдаты в ватниках  подхватили  голую  старушку  на  руки,
развели  ей ноги и поднесли ее промежностью к лицу Ольги. Ольга
дернулась, но офицеры подвинули ее вперед. Ткаченко,  держа  за
волосы, прижал ее лицо к гениталиям старушки. Ольга застонала.
     --  Понюхай, понюхай пизду заслуженного педагога! Понюхай!
Она у нас неделю без бани просидела, пахнет вкусно! Дай, дай ей
еще понюхать!
     Ткаченко стал тыкать Ольгу лицом в гениталии старушки.
     -- Вот! Вот! -- усмехнулся генерал. --  Пусть  нанюхается!
Дыши,  дыши  глубже!  А  теперь  --  жопу!  Там  тоже застойные
явления, как сказал бы Михаил Сергеич! Дважды в штаны  наклала,
дважды!  Первый  раз, когда обвинение зачитали, второй -- когда
башку Ерофеева гнилую увидала! Вот так!
     Солдаты  перевернули  старушки  и  приблизили   ее   худые
испачканные  калом  ягодицы  к лицу Ольга. Ткаченко стал тыкать
Ольгу лицом между ягодиц. Ольга отчаянно попыталась  вырваться,
но  на помощь троим офицерам пришли еще двое -- майор Духнин, и
капитан Терзибашьянц.
     -- И поглубже, поглубже! --  командовал  генерал.  --  Чем
глубже, тем вкусней!
     Старушка закричала высоким голосом.
     --  А  теперь  ну-ка  покажите нам мурло товарища Фокиной!
Всем!  Офицеры  развернули  Ольгу  к  солдатам.  Лицо  ее  было
испачкано калом.
     --  Гад,  гад,  гад...  -- рыдала Ольга. Старушка протяжно
кричала, разведенные ноги ее тряслись.
     -- А теперь мандавошь к ногтю! -- командовал генерал.
     Солдаты подняли  старушку  выше  и  бросили  об  пол.  Она
замолчала.
     --  Два,  три!  --  скомандовал  один  из  солдат  и  они,
подпрыгнув, стали старушке на спину. Хрустнули кости,  изо  рта
старушки потекла кровь.
     --  Я  расскажу...  я скажу Басову... я... гад, -- хрипела
Ольга.
     -- А теперь, Сереж, специалиста!
     Капитан снял трубку:
     -- 8, Говоров.
     Через пару минут двое солдат и прапорщик караульной службы
ввели человека в форме офицера, но без  погон.  Его  подвели  к
генералу, прапорщик приложил руку к козырьку:
     --  Товарищ  генерал-майор, арестованный Говоров по вашему
приказанию доставлен.
     -- А, Николай Иваныч, -- генерал с улыбкой сцепил руки  на
животе.
     -- Как самочувствие? Не холодно было? А?
     Говоров смотрел в сторону.
     -- Коля, прости меня, -- простонала Ольга.
     --  Простит, простит обязательно! -- громко сказал генерал
и офицеры засмеялись.
     Говоров по-прежнему смотрел в сторону.
     -- Прапорщик, ставьте его, -- кивнул генерал.
     Прапорщик и солдаты подвели Говорова  к  колонне  и  стали
привязывать веревками.
     -- А что с молоком? -- генерал повернулся к капитану.
     -- В четвертом боксе, товарищ генерал-майор.
     -- Ну?
     Капитан снял трубку:
     -- 8, молоко из четвертого.
     Солдаты и прапорщик отошли от привязанного ими Говорова.
     -- Командуйте, -- кивнул генерал.
     --  Первая  шеренга,  на колено стано-вись! -- скомандовал
старший лейтенант. Солдаты первой шеренги опустились на  правое
колено.
     -- Коля! Коля! -- закричала Ольга. -- Нет! Гады! Гады!
     Ткаченко  поднял  разорванное  платье  старушки  и рукавом
зажал Ольге рот.
     -- Оружие к бою.
     Солдаты щелкнули затворами.
     -- По голове предателя Родины, короткой очередью..  Огонь!
-- старший лейтенант махнул рукой.
     Раздался грохот 110 автоматов. Голова Говорова разлетелась
в клочья.  Привязанное  за  руки  к  колонне  тело  наклонилось
вперед, из размозженной шеи потекла кровь.
     -- Первая шеренга, встать! Рота, автоматы на пле-чо!
     Из  открытого  полутемного  ангара  два  солдата   вывезли
широкую тележку, на которой стояли 20 молочных бидонов.
     -- Так, -- генерал взглянул на тележку и перевел взгляд на
капитана.
     -- Ну и?
     Солдаты  остановили  тележку  возле тягача. Капитан встал,
подошел к тележке, открыл бидон, наклонился и  понюхал  молоко.
Все  смотрели  на  него. Он выпрямился и посмотрел на генерала.
Генерал опустил глаза и тяжело вздохнул. Потом медленно подошел
к Ольге, опустился на корточки. Ткаченко освободил ее рот.
     -- Понимаешь, -- заговорил генерал, -- если  нет  доверия,
нет  уверенности,  что  на человека можно положиться, тогда все
теряет смысл. Все.  Но,  с  другой  стороны,  обидеть  человека
недоверием,  держать  его на дистанции, так сказать, тоже может
оттолкнуть. И  оттолкнуть  навсегда.  Вот  в  чем  проблема.  Я
ненавижу  это  идиотское  правило:  доверяй,  но  проверяй. Его
придумали  сталинские  аппаратчики,  карьеристы,  шагающие   по
головам.   Им   важно  было  разобщить  народ,  посеять  в  нем
подозрительность, неуверенность в своей работе, в себе самом. А
значит -- лишить человека  профессионализма,  отделить  его  от
любимого   дела,   втянуть  в  болото  производственных  дрязг,
превратить его в пешку для своих, так сказать, партократических
игр. А  следовательно,  уничтожить  в  нем  личность.  То-есть,
попросту, лишить человека звания Человек.
     Он замолчал, разглядывая свои морщинистые руки.
     -- Иван Тимофеич, -- осторожно заговорил Ткаченко, -- мы с
Сергеем Анатольичем хотели бы выяснить по поводу Подольска. Они
и вчера звонили и сегодня. Басова нет, а Панченко я докладывать
не могу.
     -- Почему? -- поднял голову генерал.
     -- Не могу, -- покачал головой Ткаченко.
     --  А  вы,  товарищ полковник, через "не могу", -- генерал
встал. -- Сереж, звони Клокову.
     Капитан снял трубку:
     -- 3, 16. Товарищ полковник, капитан Червинский. Здесь вот
полковник Ткаченко приехал с Фокиной. Да. Да. По девятке.  Иван
Тимофеич?  --  капитан вопросительно посмотрел на генерала, тот
отмахнулся. -- Он уже ушел. Да. Уже выкатили. Да. Есть, товарищ
полковник.
     -- Ну вот, -- генерал посмотрел  на  часы.  --  Значит,  я
пойду  к  себе,  Клокову  про  трисин  --  ни гу-гу. Пускай сам
поебется.
     Генерал подошел к ближайшей двери и  исчез  в  ней.  Ольга
дернулась в руках все еще держащих се офицеров.
     --  Отпустите  ее, -- скомандовал Ткаченко и те отпустили.
Ольга поднялась с колен, подошла к  открытому  бидону  и  стала
мыть  лицо  молоком.  На  другом  конце подвала открылись двери
лифта, вышел полковник Клоков.
     -- Никто ему ничего, ясно? -- вполголоса произнес Ткаченко
и двинулся навстречу Клокову. Они козырнули друг другу,  пожали
руки,
     --  Рота, равняйсь! Смирно! -- скоматаовал Севостьянов. --
Равнение на средину!
     --  Отставить,  вольно,  --  сказал  Клоков  и  подошел  к
офицерам. -- Здравствуйте, товарищи.
     Офицеры поприветствовали его.
     --  Как  обстановка?  -- он посмотрел на подплывший кровью
труп старушки, на безглавое тело Говорова.
     --  Приближена  к  боевой!  --  ответил  Ткаченко  и   все
засмеялись.
     --  Совсем хорошо, -- Клоков увидел Ольгу, вытирающую лицо
носовым платком. -- Товарищ Фокина!  Д  где  же  ваш  напарник?
Капитан Воронцов? Наш замечательный сыщик?
     Ольга не ответила.
     -- Что-то случилось?
     Ольга убрала платок, одернула китель:
     -- Выписка в кармане у майора Зубарева.
     Офицеры  обернулись  к  Зубареву.  Мгновенье он смотрел на
Ольгу.  потом  дернулся  к  двери,  но  Ребров  подставил   ему
подножку. Зубарев упал, на него навалились, прижали к полу.
     -- Переверните его, -- скомандовал Клоков, подходя.
     Зубарева перевернули лицом вверх.
     -- Обыщите.
     Офицеры  обыскали  его,  достали  из  внутреннего  кармана
кителя сложенный вчетверо листок бумаги. Клоков развернул, стал
читать. Ольга подошла, заглянула в бумагу:
     -- Да. Это Лисовского. А ниже -- по кольцам. Огуреева.
     Клоков сжал тубы, кивнул. Ольга протянула  ему  зажигалку.
Он взял ее:
     -- Старший лейтенант Севостьянов!
     Севостьянов подошел.
     --  Спросите  у  этого  гуся, где пробы. А если не скажет,
вгоните ему пулю в лоб.
     Севостьянов вынул из кобуры  пистолет,  оттянул  затвор  и
направил на Зубарева.
     --  Они  в  сейфе...  у  Жогленко  там...  --  пробормотал
Зубарев.
     Клоков щелкнул зажигалкой, поджег листок:
     -- Огонь.
     Севостьянов выстрелил. Пуля попала Зубареву  в  грудь,  он
застонал,  выгибаясь.  Офицеры  отпустили  его.  Клоков  бросил
горящий листок на пол, отдал Ольге зажигалку:
     -- Спасибо. Лейтенант, двух солдат мне.
     -- Соболевский, Ахметьев, выйти из строя!  --  скомандовал
Севостьянов и солдаты подошли к полковнику.
     --  И  вы тоже, -- сказал Клоков двум солдатам в ватниках,
-- за мной -- марш.
     Он  направился  к  лифтам.   Ребров,   Ольга   и   солдаты
последовали за ним.
     --  Еще  в Подольске он меня уверял, что с первого раза мы
по параметрам не пролезем, --  заговорил  на  ходу  Клоков,  --
прошли  комиссию, прошли ГУТ, отметились у Язова, потом выехали
под Баршуп, -- и все он  тревожился,  все  писал  докладные.  И
Басову,  и  Половинкину,  и  мудаку  этому  Ващенко:  нормы  не
соблюдены, объект  принят  с  сильными  недоделками,  барсовики
текут, магнето течет, в выходном пробой.
     Они вошли в лифт, он нажал кнопку 3 и продолжал:
     --  А  это  сентябрь,  две  недели дождь, дорога раскисла,
тягачей хрен-два и обчелся, энергетики  нам  насрали  от  всего
сердца,  посадили  нас  на 572-ых, комиссия воет, Лешку Гобзева
отстранили,  Басов  рвет  и  мечет,  мы  с  Иваном   Тимофеичем
разрываемся...
     Лифт остановился, двери открылись. Клоков первым шагнул на
ковровую дорожку:
     --  И вдруг эта сволочь приходит ко мне и показывает фото.
А у меня только что был разговор с  Басовым.  Тогда  я  впервые
усомнился...
     Они  подошли  к  двери с номером 35. Клоков открыл и вошел
первым.
     Сидящий за столом прапорщик встал.
     -- Работайте, работайте, -- махнул рукой Клоков, подошел к
обитой  черным  двери,  открыл.  --  Вы,  с  автоматами,  здесь
останьтесь.
     Автоматчики   встали  у  двери,  остальные  прошли  внутрь
уютного, обитого дубом кабинета. Клоков прикрыл за ними дверь и
скомандовал:
     -- Раз!
     Солдат в ватнике ударил  Реброва  ногой  в  живот,  другой
заломил Ольге руку. Ребров, согнувшись, повалился на пол, Ольга
упала на колени.
     --  Вот  так,  --  Клоков  подошел  к  сейфу, отпер ключом
внешнюю дверцу, набрал шифр и открыл внутреннюю, -- пусти козла
в огород.
     -- Что? Зачем вы?! -- воскликнула Ольга, морщась от боли.
     -- Еще ему добавь, -- Клоков вынул из сейфа красную папку.
     Солдат ударил Реброва сапогом в спину.
     -- Вопросы есть? -- Клокоз подошел к Реброву, --  Или  все
ясно?
     -- Все... ясно, -- прохрипел Ребров.
     -- Номер замены?
     -- 28, ряд 64...
     -- Полоса?
     -- Восьмая.
     --  Хорошо,  --  Клоков открыл папку, вынул лист. -- Итак,
вместо вполне  заслуженной  пули  в  лоб  вы  получаете  пробы.
Сегодня, на шестом складе, вот по этой накладной. Вставайте.
     Ребров с трудом встал.
     --  Держите,  --  Клоков  дал  ему лист, Ребров взял, стал
морщась читать.
     -- Отпусти, -- сказал Клоков солдату, тот отпустил Ольгину
руку, помог ей встать.
     -- Теперь по лестнице  наверх,  --  Клоков  нажал  кнопку,
дубовая  панель  поехала в сторону, открывая ход в стене, дверь
за собой захлопните. Возле санчасти моя машина с шофером.
     Ольга первая вошла в проем.
     -- И на  прощанье,  от  личного  состава,  --  Клоков  дал
Реброву  сильную  пощечину.  --  Попадись  ты мне еще хоть раз,
вонючка. Пшел! -- он пнул Реброва ногой.  Ребров  отшатнулся  в
проем,  панель  задвинулась.  Внутри  горели  тусклые лампочки,
наверх  вела  винтовая  лестница.  Ольга   восторженно   обняла
Реброва:
     -- Ой, Витя! Витенька!
     -- Рано, рано, -- зашептал он, отодвигаясь. -- Двинулись.
     Они  поднялись по лестнице, открыли железную дверь и вышли
из торца бойлерной.
     -- Где это... -- завертел  головой  Ребров,  --  ага,  вон
санчасть.
     --  У тебя губа разбита, подожди, -- Ольга достала платок,
вытерла кровь.
     -- Пошли, пошли, -- Ребров быстро зашагал к санчасти.
     -- Витя! Витенька! -- Ольга догнала его. -- Это же пиздец!
Ой... миленький... сильно болит?
     -- Тихо.
     Они миновали  выходящих  из  столовой  солдат,  подошли  к
санчасти.  Неподалеку  стояла  черная  "волга".  Ребров  сел на
переднее сиденье, Ольга сзади.
     -- Здравия желаю,  товарищ  подполковник,  --  сидящий  за
рулем сержант завел мотор.
     --   Здорово,   --   Ребров   потрогал  губу,  --  Москва,
Дорогомиловская, дом 42.
     --  Есть,  товарищ  подполковник,   --   сержант   включил
передачу, машина тронулась.
     --  Как  Дорогомиловская?  -- удивленно наклонилась вперед
Ольга. Зачем же?
     Ребров строго посмотрел на нее.
     -- Я не могу! Я не смогу! Господи!  --  она  закрыла  лицо
руками.
     --  Волга  впадает  в  Каспийское  море,  -- сухо произнес
Ребров.
     Ехали молча. На Большой Дорогомиловской свернули во двор и
стали...
     -- Жди здесь, -- сказал Ребров  шоферу,  быстро  вылез  из
машины и открыл заднюю дверь. -- Прошу.
     Ольга  выбралась  из  машины и побрела к подъезду. В лифте
она разрыдалась.
     -- Ольга Владимировна, я прошу вас, -- Ребров взял  ее  за
руки, -- я очень вас прошу.
     --  Ну  зачем! За что мне... Господи, я не могу! -- трясла
она головой, -- все же хорошо... ну, зачем?!
     -- Вы же все, все понимаете, вы помните 18  на  раскладке,
милая,  мне  самому  тяжело,  но мы на пути, и теперь так легко
сорваться, разрушить все. Возьмите себя в руки, прошу  вас,  не
губите  наше  дело.  Мы  не  можем себе позволить расслабиться.
Расслабиться -- значит погибнуть, погубить других.  Ну!  --  он
встряхнул ее за плечи.
     --  Да,  да,  --  всхлипнула  Ольга,  доставая  платок, --
погибнуть...
     Они вышли из лифта, она вытерла лицо и Ребров  позвонил  в
квартиру 165.
     -- Я не приказываю, я прошу, -- сказал он.
     Дверь открыл Иванилов. Он был в байковой рубахе, кальсонах
и тапочках на босу ногу.
     --  В  самый,  самый раз, -- заулыбался он, пропуская их в
тесную переднюю, -- а я вот это, съезд показывают, и там Ельцин
им дает... В квартире громко звучал телевизор.
     -- Лезут на него, понимаешь, а он  их  глушит!  Во,  во...
полозковцы. Может, чаю?
     --  Мы  торопимся,  Петр Федорович, -- сухо сказал Ребров,
расстегивая шинель на Ольге.
     -- Как знаете,  --  Иванилов  выключил  телевизор,  открыт
комод.
     Ребров  повесил шинель Ольги на вешалку, она сняла фуражку
и прошла в маленькую смежную комнату. Иванилов вынул из  комода
серую папку, положил на стол.
     --  И  поаккуратней,  Петр  Федорович, -- Ребров прошел на
кухню, посмотрел в окно. -- У нас сегодня тяжелейший день.
     -- Все понял,  --  Иванилов  с  улыбкой  вошел  в  смежную
комнату  и  запер  за  собой  дверь. Окно в комнате было плотно
зашторено. Сидя на узкой кровати в углу, Ольга снимала  сапоги.
Посередине  комнаты  стояло  старое  зубоврачебное  кресло, над
изголовьем которого  был  укреплен  на  столе  стул  с  круглым
отверстием  в днище. Иванилов проворно разделся догола, положив
одежду на угол кровати:
     -- Светлана Викторовна, давайте помогу.
     -- Отойдите! -- дернула головой Ольга. Он отошел  и  встал
возле кресла, поглаживая себя по плечам. Она разделась и села в
кресло.  Иванилов влез на стол, сел на укрепленный стул, спиной
к Ольге. Его зад просунулся в  отверстие,  навис  над  Ольгиным
лицом.
     -- Только не быстро, -- произнесла Ольга, крепко берясь за
подлокотники.
     --  Само  собой...  -- Иванилов напрягся, шумно и протяжно
выпустил газы в лицо Ольги. Она открыла рот,  приложила  к  его
анусу.  Иванилов  стал  медленно  испражняться  ей  в рот, тихо
кряхтя. Ольга судорожно глотала кал, часто вдыхая носом.  Голые
ноги ее дрожали.
     --  Все,  --  пробормотал  Иванилов,  приподнимаясь. Ольга
сползла с кресла на пол и замерла, всхлипывая и громко дыша.
     -- Все, все, --  Иванилов  слез  со  стола  на  пол,  стал
одеваться. -- какой сегмент?
     Ольга не ответила.
     -- Ну, я тогда там... -- он оделся и вышел из комнаты.
     Ребров пил молоко на кухне.
     --  А какой сегмент-то? -- громко спросил Иванилов. Ребров
поставил стакан, вошел в комнату:
     -- Восемнадцатый.
     -- Та