исит от его благополучного исхода. Для этого от
вас,  Виктор  Николаевич,  требуется  совсем  немногое:  полное
повиновение,   адекватность   ситуации   и   легкое  умственное
напряжение. Вы поняли? Никулин смотрел на него.
     -- Вы поняли? -- повторил Ребров. Ольга приставила дуло ко
лбу Никулина.
     -- А вот... это не надо,  --  отстранился  Никулин,  --  я
понял.
     -- Двинулись, -- выпрямился Ребров.
     Никулин выбрался из-за стола, пошел к двери.
     -- Войдете первым. Держитесь естественней.
     Ольга сменила обойму, сунула пистолет в сумочку. Они вышли
в холл,  Штаубе  запер  дверь,  отдал ключи Сереже. Из кабинета
Смирнова вышли двое и, переговариваясь, покинули холл.  Никулин
вошел в приемную министра. Ребров, Штаубе, Ольга и Сережа вошли
за  ним.  В  приемной  сидели  помощник  министра, секретарша и
посетитель.
     -- Здрасьте, -- вяло произнес Никулин.
     -- Хоп, -- Ребров  оттолкнул  Никулина  в  сторону.  Ольга
выстрелила  по  головам  сидящих.  Штаубе  запер входную дверь.
Ребров кивнул на дверь с табличкой РЕФЕРЕНТ. Никулин перешагнул
через ноги посетителя, приблизился к двери.
     -- Стоп. Сколько там человек?
     -- Пять... нет... семь, -- Никулин смотрел на табличку.
     -- Откройте дверь и попросите троих выйти сюда.
     Никулин взялся за ручку двери, потянул, приоткрыл:
     -- Петр... Сергеич, можно вас попросить... на минуту...  и
переводчиков тоже...
     --  А  сам  отвали,  --  пробормотала  Ольга, становясь за
дверь. Никулин отошел к столу помощника. Едва  референт  сошел,
Ольга  выстрелила  ему  в висок, прыгнула вправо и выстрелила в
головы  следующих   за   референтом   переводчиков.   Оттолкнул
падающих,  она  вбежала  в  кабинет  референта и открыла беглый
огонь по оставшимся четырем  сотрудникам.  Один  из  них  успел
вскрикнуть. Ольга сменила обойму, добила дергающуюся машинистку
и вышла.
     -- Вперед! -- кивнул Ребров Никулину.
     Никулин  вошел  в кабинет министра, отделенный от приемной
двумя массивными дубовыми дверями.  Вслед  за  Никулиным  вошли
Ольга,  Ребров  и Штаубе. Радченко говорил по телефону, сидя за
огромным столом красного дерева.
     -- В чем дело? -- спросил он, прикрыв трубку  ладонью.  --
Почему без доклада?
     --  Валерий...  Павлович...  это...  --  произнес  бледный
Никулин и упал на колени. Его вырвало на  ковер.  Ольга  трижды
выстрелила в один из шести телефонов министра.
     --  Что?  Что?  Что?!  --  бросив  трубку,  Радченко  стал
приподниматься из кожаного кресла.
     -- Спокойно,  Валерий  Палыч,  --  сказал  Ребров,  кивнув
Штаубе, -- сейчас товарищ полковник все разъяснит.
     Оставив  портфель  на  ковре,  Штаубе  подошел к Радченко,
вынул из кармана кителя кастет с двумя рядами стальных шипов  и
ударил  министра  по  лицу.  Радченко  упал в кресло, схватился
руками за лицо.
     -- Где фундаменты? -- Штаубе прислонил  палку  к  столу  и
присел на край. -- Орел или Красноярск?
     -- Терехова, -- пробормотал Никулин, вытирая рот.
     -- Хоп, -- кивнул Ребров на Никулина. Ольга выстрелила ему
в затылок.
     --  Орел  или  Красноярск?  -- наклонмся Штаубе к сопящему
Радченко и ударил его кастетом по прижатым к лицу рукам.
     -- Орел... Орел... -- простонал Радченко.
     Из приемной выбежал Сережа:
     -- Там стучат!
     -- Это Якушев! -- Ребров с Ольгой выбежали и  вернулись  с
Якушевым  и  Леонтьевым.  Якушев  злобно толкнул Леонтьева, тот
упал, приподнялся и стал раздеваться трясущимися руками.
     -- Карта в спецохране? -- спросил Штаубе.
     Радченко слабо кивнул. Зазвонил телефон.
     --  Это  говно  в  ноябре  еще...  гад!  --  Якушев   пнул
Леонтьева.
     --  Сколько  километров  от  Красноярска?  -- Штаубе убрал
кастет в карман, слез со стола.
     -- Семьдесят... -- произнес Радченко.
     -- Какое направление?
     -- Запад... западное...
     -- Ориентиры?
     -- Я... там не был... не помню без карты...  --  всхлипнул
Радченко, -- не надо только... убивать...
     --  Ну  что  там  рядом?  -- Ребров раскрыл "дипломат". --
Река? Деревня?
     -- Так там это  на  Чулыме,  ну,  когда  Ачинск  проедешь,
станция  Козулька,  --  быстро  забормотал голый Леонтьев, -- а
потом направо и километров, ну, полста и Чулым начнется,  и  по
Чулыму немного и через сопку там...
     --  А  Терехов? -- Ребров вынул из "дипломата" электронож,
поискал глазами розетку.
     --  Терехов...  --  пожал  плечами  Леонтьев  и   облизнул
пересохшие  губы.  Плачущий  Радченко открыл свое окровавленное
лицо:
     -- Тере... хов... Терехов уже... уже...
     Ребров и Штаубе переглянулись.
     -- Ах, еби твою! -- радостно хлопнул в ладоши Штаубе.
     -- Хоп, -- командовал Ребров, втыкая штепсель  в  розетку.
Ольга выстрелила в голову Леонтьева, он упал на ковер. Ребров и
Штаубе   перевернули  его  па  спину  и  Ребров  стал  вырезать
электроножом часть груди.
     -- Когда мне доложили... я  не  поверил...  --  всхлипывал
Радченко,  вытирая  лицо  рукавом,  --  я был уверен... что это
просто провокация. Наглая... провокация...
     --  Время?  --   Ребров   опустил   вырезанный   кусок   в
подставленный Штаубе целлофановый пакет.
     -- 30, -- Ольга взглянула на часы.
     --  Быстро!  --  Ребров  уложил пакет в "дипломат", Штаубе
вынул из своего портфеля папку  с  документами,  раскрыл  перед
Радченко, протянул ручку:
     -- Давай.
     Радченко подписал.
     -- Да не капай ты, мудак! -- Штаубе оттолкнул его голову и
промокнул пресс-папье две упавшие на документ капли крови.
     --  Быстро,  быстро!  --  Ребров  ждал с протянутой рукой.
Штаубе передал ему папку, Ребров убрал ее в "дипломат":
     -- Хоп, хоп.
     Ольга выстрелила в голову Радченко.
     -- Парадное? -- спросил Якушев.
     -- Ни в коем случае, -- на ходу ответил Ребров.
     Они прошли в комнату отдыха министра, открыли дверь  и  по
лестнице  спустились  во  внутренний  двор  министерства. Здесь
стояли десятка два машин. Они сели  в  черный  ЗИЛ-110,  Якушев
завел мотор,
     -- Перегрузил быстро? -- спросил Ребров.
     --  Сразу  после  вас,  -- Якушев завел машину, подъехал к
воротам и посигналил. Ворота стали медленно отворяться.
     -- Время, время! -- дернулся Ребров.
     -- Успеваем, -- Штаубе плюнул на испачканную кровью руку и
стал вытирать  ее  платком.  Они  выехали  на  Малую   Бронную,
свернули на Садовое, доехали до площади Маяковского и повернули
на улицу Горького.
     --   Генрих   Иваныч,   дайте   мне  ваш  сегмент,  --  не
оборачиваясь, попросил Ребров.
     Штаубе вынул из кармана кителя сегмент и  передал.  Ребров
приложил свой сегмент к сегменту Штаубе, нажал, соединяя замки.
Красные  шкалы совпали на 8, 3, черные на 8, 7. Ребров взглянул
на часы,  посчитал  на  микрокалькуляторе,  сдвинул  сегментные
зубцы:
     -- 27, 10, 6.
     -- Ну и слава Богу! -- Штаубе забрал у него сегмент. -- Вы
всегда хотите прямо... что-то идеальное!
     --   Идеального   нам   не  видать,  как  своих  ушей!  --
раздраженно вздохнул Ребров.
     -- Побойтесь Бога, Виктор Валентиныч!
     -- Витя, а там поддержка потребуется? -- расстегнув жакет,
Ольга засовывала в патронташ новые обоймы.
     -- Нет.
     -- С Сергеевым осторожней, -- сказал Якушев, -- он  мог  с
Леонтъевым в Уренгое снюхаться. И Павлов тоже.
     -- Мне по шет? -- Сережа вертел кубик Рубика.
     -- Да, да. И держись попроще.
     В  12.49  они  подъехали к главным воротам завода "Борец".
Якушев дал сигнал. Вахтер выглянул в окошко и  скрылся.  Ворота
поехали в сторону.
     --  Если Шагин отвертелся -- ты поведешь, -- сказал Ребров
Якушеву.
     -- А ЗИЛ?
     -- Я сам.
     Машина въехала на территорию завода и  остановилась  возле
литейного  цеха.  Не  успели  они  выйти  из  машины, как к ним
подошли Сергеев, Бармин и Хлебников.
     -- Здравствуйте, товарищи! -- бодро произнес Сергеев.
     -- Здрасьте, -- сухо  кивнул  Ребров  и,  не  подав  руки,
направился ко входу.
     --  А  что  же... вы так одеты легко? -- неловко улыбаясь,
Сергеев помог Штаубе вылезти из машины. -- Так  и  простудиться
недолго...
     --  Ничего,  щас согреемся, -- не взглянул на него, Штаубе
захромал за Ребровым.
     Ольга  обняла  Сережу  и  они  прошли  мимо   встречавших.
Опередив  Реброва, Бармин открыл дверь. Ребров, Штаубе, Ольга и
Сережа вошли в  широкий  грязный  коридор,  миновали  тамбур  и
оказались  в  литейном  цеху,  большую  часть которого занимала
дуговая электросталеплавильная печь,  возле  которой  суетились
человек  десять  рабочих.  Еще  человек пятнадцать стояли возле
двухметровой опоки. Сунув руки в карманы брюк. Ребров посмотрел
на печь, повернулся к Сергееву:
     -- Докладывайте.
     Сергеев кашлянул.
     -- Значит, Леонид Яковлевич, вчера в 12.45 мы получили 280
коробок игл для  одноразовых  шприцов  западногерманской  фирмы
"Браун".  По  22000  игл  в  каждой  коробке.  Общее количество
полученных  игл  составило  6160000.   Сразу   же   нами   были
организованы  распечатывание  и  загрузка  игл  в  ванну  печи.
Загрузка велась непрерывно в три смены и была завершена сегодня
к 9.40. А в 10.00 печь была пущена. В данный момент все  готово
к отливке.
     Ребров взглянул на часы:
     -- Покажите образец иглы.
     -- Пантелеев! -- крикнул Хлебников.
     Молодой   рабочий   поднес   пустую  картонную  коробку  с
наклейками "Braun" и "всесоюзный Детский фонд им.  В.И.Ленина".
На  дне  коробки  лежала  упакованная  игла.  Ребров  взял  ее,
распечатал упаковку, снял  пластмассовый  колпачок,  посмотрел,
потом бросил в коробку:
     -- Приступайте.
     Сергеев  махнул  рукой  оператору.  Заработал  мотор, печь
стала медленно наклоняться. Вновь прибывшим  раздали  каски,  с
защитными темными стеклами.
     --  Щас  железо  потечет?  --  спросил  Сережа у седоусого
рабочего, помогающего ему надеть каску.
     -- Потечет! -- усмехнулся рабочий. -- Только не железо,  а
сталь!
     -- А сталь лучше железа?
     --  Лучше!  --  рабочий  положил  руку на плечо Сережи. --
Смотри!
     Раздалась команда  по  радио,  послышался  удар,  и  сталь
хлынула в ковш.
     -- Во здорово! -- закричал Сережа.
     -- Хочешь быть сталеваром? -- наклонился к нему рабочий,
     -- Хочу!
     Когда  вся сталь вытекла, ковш подъехал к опоке и началась
отливка.
     -- Когда будет готова? -- спросил Ребров, снимая каску.
     -- Часов через десять, -- Сергеев взял у него каску.
     Ребров кивнул, повернулся к Хлебникову:
     --  Так,  товарищ  секретарь.  Теперь   пойдем   с   тобой
разбираться,
     Они  вышли из цеха, поднялись по лестнице на второй этаж и
вошли в большой кабинет секретаря парткома. Сидящий  за  столом
Павлов  встал,  подошел к Реброву. Ребров молча подал ему руку,
повернулся к Сергееву:
     -- Заприте дверь и опустите шторы.
     Хохлов запер дверь, Бурмин опустил шоры.  Сергеев  сел  за
свой  рабочий  стол.  Ребров,  Штаубе,  Ольга,  Сережа, Бармин,
Хлебников, Хохлов, Павлов, Козлов, Гельман и Вырин разместились
за длинным столом для заседаний. Штаубе открыл портфель, достал
конверт и передал Сергееву. Сергеев взял конверт, вынул из него
пачку долларов:
     -- 3?
     -- 3500, -- ответил Штаубе.
     -- Деловые! -- усмехнулся Сергеев, убирая деньги в стол.
     -- Иван Иванович, я убедительно прошу вас не опоздать,  --
сказал Ребров.
     --  Успеется,  --  Сергеев  посмотрел на часы, -- давай-ка
сперва твоего архаровца заслушаем.
     Все посмотрели на Сережу.
     -- Вставай,  друг  ситный,  --  Сергеев  снял  очки,  стал
протирать их платком, -- расскажи нам о своих похождениях.
     Сережа встал и, опустив голову, заговорил:
     --  Ну  я  сразу  после  звонка  поехал.  Электричкой.  До
Вишняков доехал, а там автобусом. До этой... до водокачки.
     -- До бойлерной, -- подсказал Ребров.
     -- Ага. А там улицу нашел, пошел и дом номер  семь  нашел.
Потом  постучал  и вошел. А там тетенька открыла. А я сказал: я
от Афанасия Федоровича. А  она  говорит:  проходи.  А  там  еще
дяденька  был  и старенькая такая бабушка. Она там это, ну, все
время плакала. И так вот руками все делала...
     -- Короче, -- Сергеев надел очки.
     -- Ну а потом я сумку им дал. Тетеньке. А он у нее  отнял.
И говорит: пошли под землю.
     -- Куда?
     --  Ну  это  там такой подвал у них. Мы туда спустились. А
там баня и бассейн.  И  комнаты  разные.  И  там  был  дяденька
такой...
     -- Горбатый?
     -- Ага. И у него еще нос такой, ну...
     -- Перебитый.
     -- Ага. И там еще две тетеньки были. А тот первый дяденька
дал сумку  этому  горбатому. А горбатый вынул балтик из сумки и
надел на талпык.
     -- Что, он талпык заранее приготовил? -- Сергеев посмотрел
на Штаубе. Штаубе опустил глаза.
     -- Ага, заранее. Он на столе лежал. Ну и рычаг  перевел  и
потекло  в стакан. А тетенька держала. А потом они проверили на
шар.
     -- И сколько?
     -- 7,8.
     Сергеев вздохнул:
     -- Ну, ну. Дальше.
     -- А потом горбатый стал бить  того  первого  дяденьку.  А
дяденька  встал  на  колени и говорит: это Пастухов. А тетенька
первая тоже на колени встала. А потом они меня  бить  стали.  И
спрашивали про Пастухова и про тот... про лабораторию.
     -- А ты?
     -- Ну я... плакал.
     -- А что ты им сказал? -- спросил Павлов.
     -- Я сказал, что Пастухов уехал, а пробы готовит Самсиков.
А они  меня  раздели  и  стали  топить  в  бассейне. И тетеньки
помогали. И я это... ну... я сказал.
     -- Про Пастухова?
     Сережа кивнул. Присутствующие неодобрительно зашевелились.
     -- Эмоции после, -- Сергеев глянул на часы. -- Ну? Заложил
ты, значит, Пастухова, и потом?
     -- А потом они меня одели, он деньги пересчитал, положил в
сумку. А тетенька та -- первая, ромб  завернула  в  такую,  ну,
специальную  бумажку,  и  тоже  в  сумку  мне положила. А потом
горбатый говорит: вот тебе леденец на дорогу. И  заставил  меня
это... ну... переднее место у него сосать...
     Сережа замолчал.
     -- Понятно, понятно, -- Сергеев снова взглянул на часы, --
заложил  Пастухова,  пососал  переднее  место,  взял  сумочку и
поехал. Садись. Женя! Пойди,  пожалуйста,  скажи  чтобы  начали
разбивать опоку. Только поаккуратней.
     Хозлов быстро вылез из-за стола и вышел.
     --  В  общем  так,  друзья, -- Сергеев хлопнул ладонями по
столу, -- наш бизнес закончен. Никаких дел с вами больше  иметь
мы  не-же-ла-ем.  Сегодня  же  я звоню Пастухову, и сегодня же,
прямо  сейчас,  после  того,  как  вы   отсюда   уберетесь,   я
распоряжусь о закрытии северного. Все! -- он встал.
     --  Иван  Иванович,  но  мы  компенсируем,  мы... -- начал
Ребров.
     -- Все!  Все!  --  махнул  рукой  Сергеев,  направляясь  к
выходу. -- Забирайте отливку и убирайтесь.
     Он  вышел,  члены  заводской  администрации стали выходить
следом. Штаубе ударил Сережу по шеке. Сережа заплакал.
     -- А вот это уж лишнее,  --  покачал  головой  Павлов,  --
Легче  всего  --  выпороть ребенка. Кто это сказал, не помните?
Горький..
     Все вернулись в цех. Шестеро рабочих  разбивали  кувалдами
опоку,   установленную  на  стальной  платформе.  Вскоре  опока
треснула  и  развалилась   на   куски,   обнажив   раскаленную,
яркокрасную отливку.
     -- Докладывайте, -- сказал Ребров.
     --   Значит,   --   кашлянул  Сергеев,  --  силами  нашего
предприятия   и   при   помощи   сотрудников   Государственного
Зоологического  музея  была  произведена отливка из нержавеющей
стали по форме увеличенной  в  10000  раз  личинки  чесоточного
клеща.  Вес  отливки:  1800  кг.  Сергеев  кивнул  Козлову,  он
развернул бумажку, стал  читать:  --  Чесоточный  клещ  (Acanis
siro).  Самки 0,3 мм длиной, тело округлое, с короткими ногами,
покровы  кожистые,  бороздчатые.  Самец  вдвое  меньше.   Самка
питается  кожей, прогрызая в ее роговом слое извилистые ходы до
15 мм длиной, которые различаются через поверхность кожи в виде
сероватых линий. Яйца 0,1 мм откладываются в  ходах,  над  ними
самка  обычно  выгрызает вентиляционные отверстия. Вылупившаяся
из яйца личинка  лишена  половых  признаков  и  трех  последних
сегментов   брюшка,  все  шесть  ног  ее  недоразвиты.  Личинка
развивается во взрослого клеща в две стадии, становясь  сначала
протонимфой,  затем  телеонимфой.  Личинки и протонимфы живут в
ходах, питаясь остатками изгрызенной  самкой  кожи  и  тканевой
жидкостью.   Сами   они   ходов   не   прогрызают.   Протонимфы
превращаются в телеонимф, которые выползают на поверхность кожи
обычно ночью, когда больной спит. Здесь часть их превращается в
самцов, которые спариваются с женскими телеонимфами -- будущими
самками.  Оплодотворенные  телеонимфы  вгрызаются  в   кожу   и
превращаются в самок. Самцы проводят...
     -- Достаточно, -- прервал его Ребров. -- Давайте грузить.
     Сергеев  махнул  рукой,  платформа,  подцепленная  краном,
стала подниматься. Рабочие уже  успели  убрать  куски  опоки  и
срезать с отливки литники, прикрывшись от жара щитами.
     --  Леонид  Яковлевич,  только  тут с шофером неприятность
случилась,  я  вам  забыл  сказать,  --  озабоченно  нахмурился
Сергеев.
     -- Что такое?
     --  Они  машину  еще  давно прислали, а шоферу вдруг плохо
стало: рвота, чуть сознание не потерял. Сказал, утром  консервы
ел. Ну, мы скорую вызвали. А вас кто-нибудь из наших повезет --
Белкин или Саша Егоров.
     -- У нас свой шофер найдется, -- Ребров двинулся вперед, к
раскрывающимся воротам цеха.
     -- Как хотите, -- злобно пробормотал Сергеев.
     Кран  вынес  платформу  из  цеха и она повисла над кузовом
грузовика.
     -- Майна! -- крикнул усатый рабочий и платформу опустили в
кузов.
     К Реброву подошел Якушев.
     -- Поведешь МАЗ.  Товарищ  полковник  дорогу  покажет,  --
сказал  Ребров.  Якушев  кивнул  и полез в кабину. Штаубе сел с
ним.
     Рсбров подошел к ЗИЛу и сел за руль. Ольга и  Сережа  сели
сзади.
     -- А как же... -- нахмурился побагровевший Сергеев.
     --  Вот так, товарищ Сергеев, -- Ребров опустят стекло. --
ты думаешь, я всю жизнь в кабинете просидел?
     Хохлов дважды подмигнул Реброву. Ребров завел мотор, резко
развернул машину и  повел  к  воротам,  сигналя.  МАЗ  тронулся
следом.
     --  Поддержка,  знедо  по девятке, Сереже взять соф, -- не
оборачиваясь сказал Ребров.
     Ворота октрылись. Ребров свернул налево и  резко  прибавит
скорость.
     --  Ну что, прав я оказался? -- усмехнулся Якушев, выезжая
из ворот.
     -- Засранцы пастуховские!  --  засмеялся  Штаубе.  --  Все
замазаны! И Павлов, и Сергеев, и Толстожопый! Ну и мудаки! Свет
таких не видывал!
     -- Теперь понятно, почему Радченко сдал в спецхран.
     --  Ну,  козлы!  Ну,  мудилы! -- смеялся Штаубе. -- Бармин
клялся-божился, что Лебедев в Уренгой не сунется! А с  шофером!
Дуболомы!
     В  14.02 МАЗ подъехал к "Универсаму" на Голубинской улице.
Огромная толпа шумно втискивалась в только что  открытые  двери
магазина.
     --  Внимание,  товарищи!  -- раздался голос в мегафоне. --
Повторяю! Продуктовые посылки буду выдаваться при  предъявлении
двух  документов:  удостоверения участника войны -- раз! талона
Черемушкинского райисполкома -- два! При отсутствии  одного  из
этих документов посылка выдаваться не будет!
     -- Что это они с опозданием... -- зевнул Штаубе.
     -- Как всегда, -- Якушев объехал толпу, развернулся и стал
задом подъезжать к воротам внутреннего двора магазина.
     --  Откуда  посылки-то?  --  Штаубе вынул сегмент, сдвинул
зубцы на 2 пункта.
     -- ФРГ. Хотели к Рождеству, а потом почему-то перенесли.
     -- Еще бы им не перенести! -- усмехнулся Штаубе.
     Якушев трижды посигналил, ворота открыли. Весь  внутренний
двор  "Универсама"  был  заполнен людьми, которые расступились,
пропуская грузовик. МАЗ осторожно въехал  и  остановился  перед
кучей из кусков сливочного масла.
     --  Давай сразу! -- сказал Штаубе Якушев