нная колотушка.  После  недолгого  колебания  Геральт
протянул руку и коснулся позеленевшего металла. И сразу  отскочил,  потому
что ворота тут же со скрипом  распахнулись,  разгоняя  по  сторонам  пучки
травы, камушки и ветви. За воротами не было никого  -  лишь  пустой  двор,
запущенный, заросший  крапивой.  Ведьмак  вошел,  ведя  лошадь  за  собой.
Одурманенная Знаком лошадь не сопротивлялась, но  ноги  ставила  жестко  и
неуверенно.
     Двор с  трех  сторон  был  окружен  забором  и  остатками  деревянных
строительных лесов, четвертую образовывала фасадная стена здания, усеянная
оспинами  отвалившейся  штукатурки,  грязными  потеками,  увитая   плющом.
Облезлые ставни были закрыты. Двери тоже.
     Геральт накинул поводья Плотвички  на  столбик  у  ворот  и  медленно
направился к дому по щебенчатой аллейке, проходящей  вдоль  низкой  стенки
небольшого фонтана, забитого листьями и  мусором.  Посередине  фонтана  на
вычурном  цоколе  вздымался,  выгибая  к  небу  отбитый  хвост,   дельфин,
вытесанный из белого камня.
     Рядом с фонтаном, на чем-то вроде древней клумбы, рос  розовый  куст.
Ничем, кроме цвета, он не отличался от других кустов роз, какие доводилось
видеть Геральту. Цветы были исключением - индиго с легкой примесью пурпура
на кончиках некоторых  лепестков.  Ведьмак  коснулся  одного,  наклонился,
понюхал. У цветков был типичный для роз, но немного более резкий запах.
     Дверь особняка, а одновременно и все ставни с  треском  распахнулись.
Геральт быстро поднял голову. По аллейке, скрипя щебенкой, прямо  на  него
перло чудище.
     Правая рука ведьмака мгновенно взвилась над правым плечом, в  тот  же
миг левая рванула ремень на груди, и рукоять меча сама скользнула в  руку.
Клинок с шипением выскочил из ножен, описал короткий огненный  полукруг  и
замер, уставившись концом на мчащуюся бестию.  Увидев  меч,  чудище  резко
остановилось. Щебень прыснул во все стороны. Ведьмак даже не дрогнул.
     Существо было человекообразным, выряженным в довольно истрепанную, но
хорошего качества одежду,  не  лишенную  со  вкусом  подобранных,  хоть  и
совершенно  нефункциональных  украшений.  Однако  человекообразность   эта
доходила лишь до грязноватого жабо, а выше вздымалась  огромная,  косматая
медвежья голова с гигантскими ушами, парой диких глазищ и жуткой пастью  с
кривыми клыками, в которой ярким пламенем шевелился красный язык.
     - Вон отсюда, смертный! - рявкнуло чудище, размахивая лапами,  но  не
двигаясь с места. - Сожру! Разорву в клочья!
     Ведьмак не шелохнулся, не опустил меча.
     - Оглох, что ли? Вон, говорю, отсюда! - зарычало чудище и исторгло из
глубин  своих  звук,  напоминающий  нечто  между  визгом  свиньи  и  рыком
оленя-самца. Ставни залопотали и захлопали, стряхивая мусор и штукатурку с
парапетов. При этом ни ведьмак, ни чудище даже не пошевелились.
     - Проваливай, покамест цел! - заорало существо, но вроде бы не так уж
уверенно. - А то...
     - Что "а то"? - прервал Геральт.
     Чудище бурно засопело, наклонило ужасную голову.
     - Гляньте-ка, храбрец выискался, - сказало оно спокойно, скаля  клыки
и глядя на  Геральта  кроваво-красным  глазом.  -  Опусти  свою  железяку.
Изволь. Может, еще не усек, что ты находишься во дворе моего личного дома?
Или  там,  откуда  ты  родом,  принято  угрожать  хозяевам  мечами  на  их
собственных подворьях?
     - Принято, - сказал  Геральт.  -  Но  только  тем  хозяевам,  которые
приветствуют гостей ревом и посулами разорвать в клочья.
     - Ишь ты, - занервничало чудище, - еще оскорбляет, бродяга. Тоже  мне
гость сыскался. Прет во двор, вытаптывает чужие цветы,  распоряжается  как
дома и думает, что ему немедля поднесут хлеб-соль! Тьфу на тебя!
     Чудище сплюнуло, засопело и захлопнуло пасть. Нижние  клыки  остались
снаружи, придавая ему вид кабана-одиночки.
     - Ну и что? - сказал ведьмак, опуская меч. - Так и будем стоять?
     - А есть другие предложения? Лечь? - хохотнуло чудище. -  Говорю  же,
спрячь железяку.
     Ведьмак ловко засунул оружие в  ножны  на  спине,  не  опуская  руки,
погладил оголовку, торчащую выше плеча.
     - Желательно, -  сказал  он,  -  чтоб  ты  не  делал  слишком  резких
движений. Этот меч можно вынуть в любой момент и быстрее, чем думаешь.
     - Видел, - кашлянуло чудище. - Если б не это, ты уже давно был бы  за
воротами с отметиной моего каблука на заднице. Чего тебе тут надо?  Откуда
ты взялся?
     - Заплутал, - солгал ведьмак.
     - Заплутал, - повторило чудище,  грозно  скривив  пасть.  -  Ну,  так
выплутывайся. За ворота, стало быть. Обороти левое ухо к солнцу  и  так  и
держись - попадешь на тракт. Ну, чего ждешь?
     - Вода тут есть? - спокойно спросил Геральт. - Лошадь пить хочет.  Да
и я тоже. Если тебе это не в тягость.
     Чудище переступило с ноги на ногу, почесало ухо.
     - Слушай, ты. Ты, что, меня в самом деле не боишься?
     - А надо?
     Чудище оглянулось, откашлялось, размашисто подтянуло широкие штаны.
     - Ладно, чего уж. Гость в дом. Не каждый  день  встречается  человек,
который, увидев меня, не драпанул бы  или  не  свалился  без  чувств.  Ну,
добро. Ежели  ты  усталый,  но  порядочный  путник,  приглашаю.  Но  ежели
разбойник или вор, знай - дом выполняет  мои  приказы.  За  этими  стенами
командую я!
     Он поднял косматую лапу. Ставни тут же  заколотились  о  стену,  а  в
каменном горле дельфина что-то глухо забулькало.
     - Приглашаю, - повторил он.
     Геральт не пошевелился, внимательно глядя на него.
     - Один живешь?
     - А тебе какое дело с кем? - зло проговорило чудище, разевая пасть, а
потом громко расхохоталось. - Ага, понимаю. Небось, думаешь,  держу  сорок
молодцов, красавцев вроде меня. Нет, не держу. Ну так  как,  черт  побери,
воспользуешься приглашением от чистого сердца? Ежели нет,  то  ворота  вон
там, как раз за твоим задом.
     Геральт сдержанно поклонился и сухо ответил:
     - Принимаю приглашение. Закон гостеприимства не нарушу.
     - Мой дом - твой дом, - ответило чудище столь же сухо. - Прошу  сюда.
А кобылу поставь там, у колодца.
     Дом внутри тоже требовал солидного ремонта, однако в нем было в  меру
чисто и опрятно. Мебель вышла, вероятно, из  рук  хороших  мастеров,  даже
если это и произошло давным-давно. В воздухе витал  ощутимый  запах  пыли.
Было темно.
     - Свет! - буркнуло чудище, и лучина,  воткнутая  в  железный  захват,
незамедлительно вспыхнула и выдала пламя и копоть.
     - Недурственно, - бросил ведьмак.
     - И всего-то? - захохотало чудище.  -  Похоже,  тебя  чем  попало  не
проймешь. Я же сказал, дом выполняет мои приказы. Прошу сюда. Осторожнее -
лестница крутая. Свет!
     На лестнице чудище обернулось.
     - А что это у тебя на шее болтается, гостюшка? А?
     - Посмотри.
     Чудище взяло медальон в  лапу,  поднесло  к  глазам,  слегка  натянув
цепочку на шее Геральта.
     - У этого животного неприятное выражение... лица. Что это?
     - Цеховой знак.
     - Ага, вероятно, твое ремесло - намордники? Прошу сюда. Свет!
     Середину большой комнаты, в которой не было ни одного  окна,  занимал
огромный  дубовый  стол,  совершенно  пустой,  если  не  считать  большого
подсвечника из позеленевшей латуни, увитого  фестонами  застывшего  воска.
Выполняя очередную команду,  свечи  зажглись,  замигали,  немного  осветив
помещение.
     Одна из стен была увешана оружием - композициями  из  круглых  щитов,
скрещивающихся  алебард,  рогатин  и  гизард,  тяжелых  мечей  и  топоров.
Половину  прилегающей  стены   занимал   огромный   камин,   над   которым
располагались ряды шелушащихся и облезлых портретов. Стену напротив  входа
заполняли охотничьи трофеи - лопаты лосиных рогов, ветвистые  рога  оленей
отбрасывали  длинные  тени  на  головы  кабанов,  медведей  и  рысей,   на
взъерошенные  и  расчехранные   крылья   орлиных   и   ястребиных   чучел.
Центральное,  почетное  место  занимала  отливающая   старинной   бронзой,
подпорченная, с торчащей из дыр паклей голова скального  дракона.  Геральт
подошел ближе.
     - Его подстрелил мой дедуля, - сказало чудище, кидая в камин огромное
полено. - Пожалуй, это был последний дракон  в  округе,  позволивший  себя
поймать. Присаживайся, гость. Голоден?
     - Не откажусь, хозяин.
     Чудище уселось за стол, опустило голову, сплело  на  животе  косматые
лапы, некоторое время что-то бормотало,  крутя  большими  пальцами,  потом
негромко рыкнуло,  хватив  лапой  о  стол.  Тарелки  и  блюда  оловянно  и
серебристо звякнули, хрустально зазвонили кубки. Запахло жарким, чесноком,
душицей, мускатным орехом. Геральт не выдал удивления.
     - Так, - потерло лапы чудище. -  Получше,  чем  слуги,  а?  Угощайся,
гость. Вот пулярка, вот ветчина, это паштет из... Не знаю из чего. Это вот
рябчики. Нет, ядрена вошь, куропатки.  Перепутал,  понимаешь,  заклинания.
Ешь, ешь. Настоящая, вполне приличная еда, не бойся.
     - Я и не боюсь. - Геральт разорвал пулярку пополам.
     - Совсем забыл, - усмехнулось чудище, - что  ты  не  из  пугливых.  А
звать тебя, к примеру, как?
     - Геральт. А тебя, хозяин? К примеру же.
     - Нивеллен. Но в округе кличут Ублюдком либо Клыкачом. И  детей  мною
пугают. - Чудище опрокинуло в глотку содержимое гигантского  кубка,  затем
погрузило пальцы в паштет, выхватив из блюда половину за раз.
     - Детей, говоришь, пугают, - проговорил Геральт  с  набитым  ртом.  -
Надо думать, без причин?
     - Абсолютно. Твое здоровье, Геральт!
     - И твое, Нивеллен.
     - Ну как винцо?  Заметил,  виноградное,  не  яблочное.  Но  ежели  не
нравится, наколдую другого.
     -  Благодарствую.  Вполне,  вполне.  Магические  способности  у  тебя
врожденные?
     - Нет. Появились, когда это выросло. Морда, стало быть. Сам не  знаю,
откуда  они  взялись,  но  дом  выполняет  все,  чего  ни  захочу.  Ничего
особенного. Так, мелочь. Умею наколдовать жратву, выпивку,  одежу,  чистую
постель, горячую воду, мыло. Любая баба сумеет и без колдовства. Отворяю и
запираю окна и двери. Разжигаю огонь. Ничего особенного.
     - Ну как-никак, а все же... А эта... как ты сказал, морда, она  давно
у тебя?
     - Двенадцать лет.
     - Как это вышло?
     - А тебе не все равно? Лучше налей еще.
     - С удовольствием. Мне-то без разницы, просто любопытно.
     - Повод вполне понятный и в принципе приемлемый, - громко рассмеялось
чудище. - Но я его не принимаю. Нет тебе до этого  дела,  и  вся  недолга.
Однако, чтобы хоть малость удовлетворить твое любопытство, покажу,  как  я
выглядел до того. Взгляни-ка туда, на портреты. Первый  от  камина  -  мой
папуля. Второй - хрен его знает, кто. Третий - я. Видишь?
     Из-под пыли и тен„т с портрета водянистыми  глазами  взирал  какой-то
толстячок с пухлой, грустной и прыщавой физиономией.  Геральт,  который  и
сам, на манер некоторых портретистов, бывал  склонен  польстить  клиентам,
грустно покачал головой.
     - Ну, видишь? - осклабившись, повторил Нивеллен.
     - Вижу.
     - Ты кто такой?
     - Не понял.
     - Не понял, стало  быть?  -  чудище  подняло  голову.  Глаза  у  него
загорелись, как у кота. - Мой портрет, гостюшка, висит в тени. Я его вижу,
но я-то не человек. Во всяком случае, сейчас. Человек,  чтобы  рассмотреть
портрет, подошел бы ближе, скорее всего взял бы свечу. Ты этого не сделал.
Вывод прост. Но я спрашиваю без обиняков: ты человек?
     Геральт не отвел взгляда.
     - Если ты так ставишь вопрос, - ответил он после недолгого  молчания,
- то не совсем.
     - Ага. Вероятно, я не совершу бестактности, если спрошу, кто же ты  в
таком разе?
     - Ведьмак.
     - Ага, - повторил Нивеллен, немного помолчав. - Если  мне  память  не
изменяет, ведьмаки довольно своеобразно зарабатывают на  жизнь.  За  плату
убивают разных чудищ.
     - Не изменяет.
     Снова наступила  тишина.  Языки  пламени  пульсировали,  устремлялись
вверх тонкими усиками огня, отражались блестками в резном хрустале кубков,
в каскадах воска, стекающего по подсвечнику.  Нивеллен  сидел  неподвижно,
слегка шевеля огромными ушами.
     - Допустим, - сказал он наконец, - ты ухитришься вытащить меч прежде,
чем я на тебя прыгну. Допустим, даже успеешь меня полоснуть. При моем весе
это меня не остановит, я повалю тебя с ходу. А потом дело  докончат  зубы.
Как думаешь, ведьмак, у кого из нас двоих больше шансов перегрызть другому
глотку?
     Геральт, придерживая большим пальцем оловянную крышку графина,  налил
себе вина, отхлебнул, откинулся на  спинку  стула.  Он  глядел  на  чудище
ухмыляясь, и ухмылка была исключительно паскудной.
     - Та-а-ак, - протянул Нивеллен, ковыряя  когтем  в  уголке  пасти.  -
Надобно признать, ты умеешь отвечать на вопросы, не разбрасываясь словами.
Интересно, как ты управишься со следующим? Кто тебе за меня заплатит?
     - Никто. Я тут случайно.
     - А не врешь?
     - Я не привык врать.
     - А к чему привык? Мне рассказывали  о  ведьмаках.  Я  запомнил,  что
ведьмаки  похищают  маленьких  детей,  которых  потом  пичкают  волшебными
травами. Кто выживет, становится ведьмаком, волшебником с  нечеловеческими
способностями. Их учат убивать, искореняют в  них  всяческие  человеческие
чувства и рефлексы. Из  них  делают  чудовищ,  задача  которых  уничтожать
других чудовищ. Я слышал, говорили, уже пора начать  охоту  на  ведьмаков,
потому как чудовищ становится  все  меньше,  а  ведьмаков  -  все  больше.
Отведай куропатку, пока вовсе не остыла.
     Нивеллен взял с блюда куропатку, целиком запихал в  пасть  и  сжевал,
словно сухарик, хрустя косточками.
     - Молчишь? - спросил  он  невнятно,  проглатывая  птичку.  -  Что  из
сказанного правда?
     - Почти ничего.
     - А вранье?
     - То, что чудовищ все меньше.
     - Факт, их немало, - ощерился Нивеллен. - Представитель оных как  раз
сидит перед тобой и раздумывает, правильно ли  поступил,  пригласив  тебя.
Мне сразу не понравился твой цеховой знак, гостюшка.
     - Ты - никакое не чудовище, Нивеллен, - сухо сказал ведьмак.
     - А, черт, что-то новенькое. Тогда кто же  я,  по-твоему?  Клюквенный
кисель? Клин диких гусей, тянущийся к югу тоскливым ноябрьским утром? Нет?
Так, может, я - святая невинность,  потерянная  у  ручья  сисястой  дочкой
мельника? Э? Геральт? Ну скажи, кто я такой? Неужто не видишь - я аж  весь
трясусь от любопытства?
     - Ты не чудовище. Иначе б не смог прикоснуться к этой вот  серебряной
тарелке. И уж ни в коем случае не взял бы в руку мой медальон.
     - Ха! - рявкнул Нивеллен так, что язычки пламени свечей на  мгновение
легли горизонтально. - Сегодня  явно  день  раскрытия  страшных  секретов!
Сейчас я узнаю, что уши у меня выросли, потому что я еще сосунком не любил
овсянки на молоке!
     - Нет, Нивеллен, - спокойно сказал Геральт. - Это - результат сглаза.
Уверен, ты знаешь, кто навел на тебя порчу.
     - А если и знаю, то что?
     - Порчу можно снять. И довольно часто.
     - Ты как ведьмак, разумеется, умеешь снимать порчу. Довольно часто?
     - Умею. Хочешь попробовать?
     - Нет. Не хочу.
     Чудище раскрыло пасть и вывесило красный язычище длиной в две пяди.
     - Ну что, растерялся?
     - Верно, - признался ведьмак.
     Чудище захохотало, откинулось на спинку стула.
     - Я знал, что растеряешься. Налей себе еще, сядь поудобнее.  Расскажу
тебе всю эту историю. Ведьмак не ведьмак, а глаза у тебя не злые.  А  мне,
видишь ли, приспичило поболтать. Налей себе.
     - Уже нечего наливать-то.
     - Дьявольщина, - откашлялось чудище, потом снова хватануло  лапой  по
столу. Рядом с двумя пустыми графинами неведомо  откуда  появился  большой
глиняный кувшин в ивовой оплетке. Нивеллен сорвал клыками восковую печать.
     - Как ты, вероятно, заметил, - начал он,  наполняя  кубки,  -  округа
довольно пустынна. До ближайших людских поселений  идти  да  идти.  Потому
как, понимаешь, папуля с дедулей в свое время особой любовью ни у соседей,
ни у проезжих купцов не пользовались.  Каждый,  кто  сюда  заворачивал,  в
лучшем случае расставался с имуществом, если папуля примечал его с  башни.
А несколько ближних поселков сгорели, потому как папуля, видишь ли, решил,
что они задерживают оброк.  Мало  кто  любил  моего  папулю.  Кроме  меня,
разумеется. Я страшно плакал, когда однажды  на  возу  доставили  то,  что
осталось от моего папочки после удара двуручным мечом. Дедуля  в  ту  пору
уже не разбойничал, потому что  с  того  дня,  как  получил  по  черепушке
железным шестопером, жутко заикался, пускал слюни и  редко  когда  вовремя
успевал добежать до сортира. Получилось, что мне как наследнику  досталось
возглавить дружину.
     - Молод я тогда был, - продолжал Нивеллен. - Прямо молокосос, так что
парни из дружины мигом меня окрутили. Командовал я ими, как понимаешь,  не
лучше, чем, скажем, поросенок волчьей стаей. Вскоре  начали  мы  вытворять
такое, чего папочка, будь он жив, никогда б не допустил.  Опускаю  детали,
перехожу сразу к сути. Однажды отправились мы аж под  самый  Гелибол,  что
под Миртом, и грабанули храм. Вдобавок ко всему была там еще и молоденькая
жричка.
     - Что за храм, Нивеллен?
     - Хрен его знает. Но, видать, скверный был  храм.  Помню,  на  алтаре
лежали черепа и мослы, горел зеленый огонь. Воняло, аж жуть!  Но  ближе  к
делу. Парни прижали жричку, стянули с нее одежку, а  потом  сказали,  что,
мол, мне пора уже стать мужчиной. Ну, я и  стал,  дурной  сопляк.  В  ходе
становления жричка плюнула мне в морду и что-то выкрикнула.
     - Ну?
     - Что я - чудище в человечьей  шкуре,  что  буду  чудищем  из  чудищ,
что-то о любви, о крови, не помню. Кинжальчик маленький такой был  у  нее,
кажется, спрятан в прическе. Она покончила с собой, и тут... Драпанули  мы
оттуда, Геральт, так что чуть коней не загнали. Нет. Скверный был храм...
     - Продолжай.
     - Дальше было так, как  сказала  жричка.  Дня  через  два  просыпаюсь
утром, а слуги, как меня увидели, в рев. И в  ноги  бац!  Я  к  зеркалу...
Понимаешь, Геральт, запаниковал я, случился  со  мной  какой-то  припадок,
помню, как сквозь туман. Короче говоря, трупы. Несколько. Хватал все,  что
только под руку попадало, и вдруг стал страшно сильным. А дом помогал  как
мог: хлопали двери, летали по воздуху предметы, метался огонь. Кто  успел,
сбежал: тетушка, кузина, парни из дружины,  да  что  там  -  сбежали  даже
собаки, воя и поджимая хвосты. Убежала моя кошечка  Обжорочка.  Со  страху
удар хватил даже тетушкиного попугая. И вот остался  я  один,  рыча,  воя,
психуя, разнося в пух и прах что ни попадя, в основном зеркала.
     Нивеллен замолчал, вздохнул, шмыгнул носом и продолжал:
     - Когда приступ прошел, было уже поздно что-нибудь  предпринимать.  Я
остался один. Никому не  мог  объяснить,  что  у  меня  изменилась  только
внешность, что, хоть и в ужасном виде, я остался  по-прежнему  всего  лишь
глупым пацаном, рыдающим в пустом замке  над  телами  убитых  слуг.  Потом
пришел жуткий страх: вот вернутся те,  что  спаслись,  и  прикончат  меня,
прежде чем я успею растолковать. Но никто не вернулся.
     Уродец замолчал, вытер нос рукавом.
     - Не хочется вспоминать те первые месяцы, Геральт. Еще и сегодня меня
трясет. Давай ближе к делу. Долго, очень долго сидел я в замке,  как  мышь
под метлой, не высовывая носа со двора.  Если  кто-нибудь  появлялся  -  а
случалось это редко, - я не выходил, велел  дому  хлопнуть  несколько  раз
ставнями либо рявкал через водосточную  трубу,  и  этого  обычно  хватало,
чтобы от сбежавшего посетителя только туча пыли осталась. Но  вот  однажды
выглянул я в окно и вижу, как ты думаешь, что?  Какой-то  толстяк  срезает
розы с тетушкиного куста. А надобно тебе знать, что это не хухры-мухры,  а
голубые розы из Назаира, саженцы привез еще  дедуля.  Злость  меня  взяла,
выскочил я во двор. Толстяк, как  только  обрел  голос,  который  потерял,
увидев меня, провизжал, что хотел-де всего лишь  взять