Нет, Нэннеке.
     Жрица щелкнула ножницами.
     - Уж не потому ли ты бежишь из храма, что боишься, как  бы  она  тебя
здесь не нашла?
     - Да, - признался он тут же. - Угадала.
     - Загадка не из трудных, - проворчала Нэннеке. - Успокойся,  Йеннифэр
уже была. Два месяца тому. Так скоро не вернется. Мы повздорили.  Нет,  не
из-за тебя, о тебе она даже не спрашивала.
     - Не спрашивала?
     - Вот где у тебя болит, - засмеялась жрица. - Ты эгоцентрист,  как  и
всякий мужчина. Самое худшее для вас, когда вами не  интересуются,  верно?
Хуже равнодушия. Не отчаивайся. Я достаточно хорошо знаю Йеннифэр. Она  не
спрашивала,  но  внимательно  смотрела,  пытаясь  отыскать  следы   твоего
присутствия. А на тебя была страшно зла, я это почувствовала.
     - Из-за чего повздорили-то?
     - Не все ли равно из-за чего?
     - Можешь не говорить. Я и без того знаю.
     - Сомневаюсь, - спокойно сказала Нэннеке,  поправляя  колышки.  -  Ты
знаешь ее весьма поверхностно. Она тебя, по правде сказать, тоже. Довольно
типично для уз, которые вас связывают или когда-то связывали. Обоих вас нс
хватает ни на что, кроме как на чересчур эмоциональную оценку  последствий
при одновременном игнорировании причин.
     - Она была здесь, чтобы вылечиться, -  сказал  он  холодно.  -  Из-за
этого вы и поругались, признайся.
     - Мне не в чем признаваться.
     Ведьмак встал и застыл под одной из хрустальных плит в кровле грота.
     - Подойди на минутку, Нэннеке. Взгляни на это.
     Он развернул потайной кармашек в поясе, извлек маленький сверточек  -
миниатюрный мешочек из козьей кожи" высыпал содержимое на ладонь.
     - Два бриллианта, рубин, три славных нефрита, привлекательный агат. -
Нэннеке разбиралась во всем. - Сколько отдал?
     - Две с половиной  тысячи  темерских  оренов.  Плата  за  упырицу  из
Вызимы.
     - За располосованную шею, - поморщилась жрица. -  Ну  что  ж,  вопрос
цены. Но  ты  правильно  поступил,  обратив  наличные  в  стекляшки.  Орен
держится слабо, а цены на камни  в  Вызиме  невысоки,  слишком  близко  от
гномовых приисков в Махакаме. Продав камушки в Новиграде,  получишь  никак
не меньше пятисот новиградских крон, а  крона  сейчас  тянет  на  шесть  с
половиной оренов и постоянно растет в цене.
     - Я хочу, чтобы ты это взяла.
     - На хранение?
     - Нет. Нефриты - для храма, как,  скажем,  мое  пожертвование  богине
Мелитэле. Остальные камни... для  нее.  Для  Йеннифэр.  Отдай,  когда  она
навестит тебя, что, вероятно, случится вскоре.
     Нэннеке взглянула ему прямо в глаза.
     - На твоем месте я бы не  стала  этого  делать.  Поверь,  ты  ее  еще
сильнее разозлишь, если такое вообще возможно. Оставь все как есть, ты уже
ничего не можешь ни исправить, ни улучшить. Сбежав от нее, ты вел  себя...
ну, скажем, не вполне достойно для зрелого мужчины. Пытаясь загладить вину
драгоценностями, ты себя ведешь как  мужчина  весьма,  весьма  перезрелый.
Поверь, я не знаю, какой тип мужчины мне меньше по душе.
     - Она слишком властолюбива, - проворчал Геральт, отвернувшись. - Я не
мог этого вынести. Она относилась ко мне, как...
     - Перестань, - оборвала Нэннеке. -  Не  распускай  нюни.  Я  тебе  не
мамочка, сколько можно повторять? Твоей поверенной тоже не намерена  быть.
Мне безразлично, как она  к  тебе  относилась.  А  твое  к  ней  отношение
интересует меня еще меньше. Посредничать или  же  вручать  ей  эти  дурные
камушки я не собираюсь. Если хочешь быть  дураком  -  пожалуйста,  но  без
меня.
     - Ты не поняла. Я не собираюсь ублажать ее или покупать. Просто я  ей
кое-что должен, а лечение, на которое она  рассчитывает,  стоит,  кажется,
очень дорого. Я хочу ей помочь, вот и все.
     - Ты, оказывается, еще  больший  дурень,  чем  я  думала.  -  Нэннеке
подняла корзинку. - Дорогое лечение? Помощь? Геральт, для нее твои камушки
- мелочь, не стоящая плевка. Знаешь ли ты, сколько Йеннифэр может получить
за прерывание беременности у светской дамы?
     - Это-то я как раз знаю. Как и то, что за лечение бесплодия она берет
еще больше. Жаль, себе не в силах помочь. Поэтому ищет помощи у других,  в
том числе и у тебя.
     - Ей не поможет никто, это совершенно исключено. Она волшебница.  Как
у большинства магичек, у нее атрофированные, совершенно непроизводительные
гонады, и это необратимо. У нее никогда не будет ребенка.
     - Не все чародейки в этом смысле ущербны. Я кое-что знаю об этом.  Ты
- тоже.
     - Верно. - Нэннеке прищурилась. - Знаю.
     - Не может быть правилом то, из чего есть исключения. И,  пожалуйста,
не  надо  говорить,  что,  мол,  исключения  подтверждают  правила.  Лучше
расскажи об исключениях из таковых.
     - Об исключениях,  -  холодно  ответила  богослужительница,  -  можно
сказать только одно: они есть. Ничего больше. А Йеннифэр... Ну  что  ж,  к
сожалению, она в число исключений не входит. Во всяком случае, в том  роде
дефектности, о котором мы говорим. Потому что  во  всем  остальном  трудно
найти исключение большее, нежели она.
     - Чародеям, - Геральт не обиделся  ни  на  холод,  ни  на  намеки,  -
удавалось воскрешать мертвых. Мне  известны  документально  подтвержденные
случаи.  А  воскрешать  мертвых,  сдается,  потруднее,  чем  ликвидировать
атрофию желез или органов.
     - Скверно тебе сдается. Я  не  знаю  ни  одного  задокументированного
удачного  случая  лечения  атрофии  либо  регенерации   желез   внутренней
секреции. Геральт, хватит, наша беседа начинает походить на консилиум.  Ты
в этом не разбираешься, а  я  разбираюсь.  И  если  говорю,  что  Йеннифэр
заплатила  за  приобретение  определенных  способностей  утратой   других,
значит, так оно и есть.
     - Если  это  настолько  очевидно,  то  не  понимаю,  почему  она  все
пытается...
     - Ты вообще страшно мало понимаешь, - прервала жрица. - Страшно мало.
Перестань беспокоиться о недугах Йеннифэр, подумай о своих. Твой  организм
тоже подвергли необратимым изменениям. Тебя удивляет она, а что скажешь  о
себе самом?  Ведь  тебе  должно  быть  ясно,  что  ты  никогда  не  будешь
человеком, а меж тем ты только то и делаешь,  что  пытаешься  быть  им.  И
совершаешь человеческие  ошибки.  Ошибки,  которые  ведьмак  совершать  не
должен.
     Геральт прислонился к стене грота, отер пот со лба.
     - Не отвечаешь, - заметила Нэннеке, улыбнувшись. -  -  Неудивительно.
Трудно спорить с гласом рассудка.  Ты  болен,  Геральт.  Ты  неполноценен.
Плохо  реагируешь  на  эликсиры.  У  тебя  ускоренный  пульс,  замедленная
аккомодация глаз,  запаздывающие  реакции.  У  тебя  не  получаются  самые
простые Знаки.  И  ты  намерен  выйти  на  большак?  Тебе  надо  лечиться.
Необходима терапия. Но прежде - транс.
     - Так вот зачем ты прислала ко мне Иолю? Ради терапии? Для облегчения
транса?
     - Глуп ты, как я погляжу!
     - Не настолько.
     Нэннеке  отвернулась,  засунула   руку   между   мясистыми   побегами
незнакомых ведьмаку вьющихся растений.
     - Ну ладно. Да, я прислала ее к тебе. Ради терапии,  как  ты  изволил
выразиться. И скажу тебе, это  получилось.  Утром  ты  реагировал  гораздо
лучше. Был спокойнее. Кроме того, Иоля тоже нуждается в терапии. Не злись.
     - Я не злюсь ни на... терапию, ни на Иолю.
     - А на глас рассудка, который слышишь?
     Геральт не ответил.
     - Транс  необходим,  -  повторила  Нэннеке,  окидывая  взглядом  свой
пещерный  сад.  -  Иоля  готова.  Она  установила  с  тобой  физический  и
психический контакт. Если хочешь уехать, мы сделаем это сегодня ночью.
     - Не хочу.  Пойми,  Нэннеке,  в  трансе  Иоля  может  начать  вещать.
Пророчествовать, читать будущее.
     - Именно это и имеется в виду.
     - Вот-вот. А я не хочу знать будущего. Как я стану после этого делать
то, что делаю? Впрочем, я знаю его и без того.
     - Ты уверен?
     Он промолчал.
     - Ну хорошо, - вздохнула богослужительница. - Пошли. Да, Геральт,  не
хочется быть бестактной, но скажи мне... Скажи, как вы познакомились? Ты и
Йеннифэр? Как это началось?
     Ведьмак улыбнулся.
     - Началось с того, что нам с Лютиком нечего было есть,  и  мы  решили
наловить рыбы.
     - Надо понимать, вместо рыбы ты поймал Йеннифэр?
     - Не совсем так. Я расскажу, как было. Но, если не возражаешь,  после
ужина - я немного проголодался.
     - Тогда пошли. Я взяла все, что требовалось.
     Ведьмак направился к  выходу,  еще  раз  повел  глазами  по  пещерной
теплице.
     - Нэннеке?
     - А?
     - Половина того, что здесь растет, не встречается нигде в мире. Я  не
ошибаюсь?
     - Не ошибаешься. Больше половины.
     - В чем причина?
     - Если я скажу, что причиной  тому  милость  богини  Мелитэле,  тебе,
вероятно, этого будет недостаточно?
     - Скорее всего, да.
     - Так я и думала. - Нэннеке улыбнулась. - Видишь  ли,  Геральт,  наше
яркое солнце все еще светит. Но уже не так, как  раньше.  Хочешь,  почитай
книжки. А ежели  не  хочешь  тратить  на  это  времени,  то,  может,  тебя
удовлетворит, если я скажу, что  хрусталь,  из  которого  сделаны  окна  в
кровле, действует как фильтр. Он отсеивает убийственные  лучи,  которых  в
солнечном свете все  больше.  Поэтому  здесь  живут  растения,  которых  в
естественных условиях нигде в мире не встретить.
     - Понял, - кивнул ведьмак. - А мы, Нэннеке? Как с нами? Ведь и на нас
светит то же солнце. Не следует ли и нам попрятаться под такие стекла?
     - В принципе следует, - вздохнула жрица. - Но...
     - Что "но"?
     - Но уже поздно.






__________________________________________________________________________



                            ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ


                                    1


     Сом выставил усастую голову, сильно рванул, забился,  взбурлил  воду,
сверкнул белым брюхом.
     - Осторожнее, Лютик! - крикнул ведьмак, упираясь каблуками  в  мокрый
песок. - Держи, черт...
     - Держу... - прокряхтел поэт. - Мать моя,  ну  чудовище!  Не  рыба  -
левиафан! Жратвы будет, боги!
     - Трави, трави, а то бечева порвется!
     Сом прильнул ко дну,  рывком  кинулся  вниз  по  течению,  в  сторону
излучины. Бечева зазвенела, перчатки Лютика и Геральта задымились.
     - Тяни, Геральт, тяни! Не отпускай, запутается в корнях!
     - Бечева лопнет!
     - Не лопнет! Тащи!
     Они  напряглись,  потянули.  Бечева  со   свистом   рассекала   воду,
вибрировала,  разбрасывала  капли,  блестевшие,  словно  ртуть,  в   лучах
восходящего солнца. Сом вдруг вынырнул, закружил  под  самой  поверхностью
воды, напряжение бечевы ослабло. Они принялись быстро выбирать слабину.
     - Завялим, - засопел Лютик. - Отвезем в деревню и велим  завялить.  А
головизна пойдет на уху!
     - Осторожнее!
     Чувствуя под брюхом мелководье, сом вывалился  из  воды  до  половины
двухсаженного  тела,  дернул  головой,  хлестнул  плоским  хвостом,  резко
ринулся в глубину. Перчатки снова задымили.
     - Тяни! Тяни! На берег его, рыбью душу!!!
     - Бечева трещит! Трави, Лютик!
     - Выдержит! Не боись! А из головы... уху сварим...
     Снова подтянутый ближе к берегу сом  взвертелся  и  принялся  яростно
рвать бечеву, словно давая понять, что так легко не даст засунуть  себя  в
горшок. Брызги взвились на сажень вверх.
     - Шкуру продадим... - Лютик, упираясь и покраснев  от  натуги,  тянул
бечеву обеими руками. - А усы... Из усов сделаем...
     Никто никогда не узнает, что собирался поэт сделать из сомовьих усов.
Бечевка с треском лопнула, и рыбаки,  потеряв  равновесие,  повалились  на
мокрый песок.
     - А, чтоб тебя! - рявкнул Лютик так, что  эхо  пошло  по  камышам.  -
Сколько жратвы пропало! Чтоб ты сдох, рыбий хвост!
     - Говорил я, - Геральт отряхнул брюки,  -  говорил,  не  тяни  силой!
Испортачил ты все, друг мой Лютик. Рыбак из тебя, как  из  козьей  задницы
труба.
     - Неправда, - обиделся  трубадур.  -  То,  что  это  чудовище  вообще
заглотало наживку, моя заслуга.
     - Интересно. Ты и пальцем не пошевелил, чтобы помочь  закинуть  крюк.
Бренькал на лютне и драл глотку на всю округу, ничего больше.
     - Ошибаешься, - ухмыльнулся Лютик. - Когда ты уснул, я снял с  крючка
живца и нацепил  дохлую  ворону,  которую  нашел  в  кустах.  Хотел  утром
посмотреть на тебя, когда ты эту ворону вытянешь. А сом купился на ворону.
На твоего живца хрен бы что клюнуло.
     - Клюнуло-клюнуло. - Ведьмак сплюнул в  воду  и  принялся  наматывать
бечеву на деревянную крестовину.  -  А  порвалось,  потому  что  ты  тянул
по-дурному. Чем болтать, сверни лучше остальные лесы. Солнце взошло,  пора
в дорогу. Я пошел собираться.
     - Геральт!
     - Что?
     - На второй лесе тоже что-то есть...  Нет,  тьфу  ты,  просто  что-то
зацепилось. Ты смотри, держит словно камень, не справиться!  Ну...  пошло.
Ха, ха, глянь! Не иначе барка времен короля Дезмода! А большая, едри ее...
Глянь, Геральт!
     Лютик, конечно, преувеличивал. Вытянутый из  воды  клубок  прогнивших
веревок, остатков сетей и водорослей  был  большой,  но  до  барки  времен
легендарного короля ему было далеко. Бард распластал  добычу  на  песке  и
начал копаться в ней мыском ботинка. В  водорослях  кишмя  кишели  пиявки,
бокоплавы и маленькие рачки.
     - Эй! Глянь, что я нашел!
     Геральт,  заинтересовавшись,  подошел.  Находка  оказалась   щербатым
глиняным кувшином, чем-то вроде двуручной  амфоры,  запутавшейся  в  сети,
черной от сгнивших  водорослей,  колоний  ручейников  и  улиток,  покрытой
вонючим илом.
     - Ха! - гордо воскликнул Лютик. - Знаешь, что это?
     - А как же! Старый горшок.
     -  Ошибаешься,  -  возвестил  трубадур,  щепкой  соскребая  с  сосуда
раковины и окаменевшую глину. - Это не что  иное,  как  волшебный  кувшин.
Внутри сидит джинн, который исполнит три моих желания.
     Ведьмак хохотнул.
     - Смейся-смейся. - Лютик покончил с очисткой, наклонился  и  постучал
по амфоре. - Слушай-ка, на пробке печать, а на печати волшебный знак.
     - Какой? Покажи.
     - Ишь ты! - Поэт спрятал кувшин за спину. - Еще чего. Я его нашел,  и
мне полагаются все желания.
     - Не трогай печать! Оставь кувшин в покое!
     - Пусти, говорю! Это мой!
     - Лютик, осторожнее!
     - Как же!
     - Не трогай! О дьявольщина!
     Из кувшина, который во время возни упал на песок, вырвался светящийся
красный дым.
     Ведьмак отскочил и кинулся за мечом. Лютик, скрестив руки  на  груди,
даже не шевельнулся.
     Дым запульсировал и на уровне головы поэта  собрался  в  неправильной
формы шар. Потом превратился в карикатурную безносую  голову  с  огромными
глазищами и чем-то вроде клюва. В голове было около сажени диаметра.
     - Джинн, - проговорил Лютик, топнув ногой,  -  я  тебя  освободил,  и
отныне я - твой повелитель. Мои желания...
     Голова защелкала клювом, который был вовсе не клювом, а чем-то  вроде
обвислых, деформированных и меняющих форму губ.
     - Беги, - крикнул ведьмак. - Беги, Лютик?
     - У меня, - продолжал Лютик, - следующие  желания.  Во-первых,  пусть
как можно  скорее  удар  хватит  Вальдо  Маркса,  трубадура  из  Цидариса.
Во-вторых, в Каэльфе проживает графская дочка Виргиния, которая никому  не
желает давать. Пусть мне даст. В-третьих...
     Каково было третье желание Лютика, никому узнать не дано.  Чудовищная
голова выкинула две ужасающие  лапы  и  схватила  барда  за  горло.  Лютик
захрипел.
     Геральт в три прыжка подскочил к голове, взмахнул серебряным мечом  и
рубанул от уха, через середину. Воздух завыл, голова пыхнула дымом и резко
выросла,  удваиваясь  в   размерах.   Жуткая   пасть,   тоже   значительно
увеличившаяся,  раскрылась,   защелкала   и   взвизгнула,   лапы   дернули
вырывающегося Лютика и прижали его к земле.
     Ведьмак сложил пальцы Знаком Аард  и  послал  в  голову  максимальную
энергию, какую только ему удалось сконцентрировать. Энергия, превратившись
в  охватившем  голову  свечении  в  ослепительный  луч,  ударила  в  цель.
Громыхнуло так, что у Геральта зазвенело в ушах, а от  взрывной  волны  аж
зашумели ивы. Чудовище оглушительно зарычало,  еще  больше  раздулось,  но
отпустило поэта, взметнулось вверх, закружилось и отлетело  к  поверхности
воды, размахивая лапами.
     Ведьмак кинулся оттаскивать неподвижно лежащего  Лютика,  и  тут  его
пальцы наткнулись на засыпанный песком круглый предмет.
     Это была латунная печать,  украшенная  знаком  изломанного  креста  и
девятиконечной звезды.
     Висящая над рекой голова уже вымахала до размеров стога  сена,  а  ее
раскрытая орущая пасть напоминала ворота овина средних  размеров.  Вытянув
лапы, чудовище напало.
     Геральт, не зная, что делать, зажал печать в кулаке и, выставив  руку
в сторону нападающего, выкрикнул формулу экзорцизма, которой  некогда  его
научила одна знакомая богослужительница. Никогда раньше он  этой  формулой
не пользовался,  поскольку  в  суеверия  принципиально  не  верил.  Эффект
превзошел все ожидания.
     Печать зашипела и  раскалилась,  обжигая  ладонь.  Гигантская  голова
замерла в воздухе  над  водой.  Повисев  так  минуту-другую,  она  взвыла,
зарычала и превратилась в пульсирующий клуб дыма,  в  огромную  клубящуюся
тучу. Туча тонко взвизгнула и с невероятной скоростью помчалась  вверх  по
течению  реки,  оставляя  на  поверхности  воды  бурлящую  полосу.   Через
несколько секунд исчезла вдали, только вода еще какое-то  время  приносила
понемногу утихающий вой.
     Ведьмак наклонился к поэту, стоящему на коленях на песке.
     - Лютик? Ты жив. Лютик? Черт тебя побери! Что с тобой?
     Поэт замотал головой, замахал руками и раскрыл рот для крика. Геральт
поморщился и прикрыл глаза - у Лютика  был  хорошо  поставленный,  звучный
тенор, а при сильном испуге он мог достигать невероятных высот. Но то, что
вырвалось из горла барда, было едва слышным скрипом.
     - Лютик! Что с тобой? Ну не молчи же!
     - Х-х-х...е-е-е...кх...кх-х-уррва!
     - Тебе больно? Что с тобой. Лютик?
     - Х-х-х...к-к-ку-курррва...
     - Замолчи. Если все в порядке, кивни.
     Лютик сморщился, с превеликим трудом  кивнул,  перевернулся  на  бок,
скорчился, и его тут же вырвало кровью.
     Геральт выругался.



                                    2


     - Боги милостивые! - Стражник попятился я опустил  фонарь.  -  Что  с
ним?
     - Пропусти нас, добрый человек, - тихо  сказал  ведьмак,  поддерживая
скорчившегося в седле Лютика. - Ты же видишь, мы спешим.
     - Вижу, - сглотнул стражник,  глядя  на  бледное  лицо  поэта  и  его
заляпанный черной запекшейся  кровью  подбородок.  -  Ранен?  Это  скверно
выглядит.
     - Я спешу, - повторил Геральт. - Мы в  пути  с  рассвета.  Пропустите
нас, пожалуйста.
     - Не можем, - сказал другой стражник. - Через  ворота  можно  входить
только от восхода до заката. Ночью не  можно.  Приказ.  Не  можно  никому,
разве что со знаком короля аль ипата. Ну и еще, если гербовый вельможа.
     Лютик захрипел, скорчился еще  больше,  оперся  лбом  о  гриву  коня,
затрясся, дернулся в сухом позыве. По шее лошади,  изукрашенной  засохшими
"извержениями", потекла очередная струйка.
     - Люди, - сказал Геральт как можно спокойнее, -  вы  же  видите,  ему
плохо. Мне нужен кто-нибудь, кто его вылечит. Пропустите нас, прошу.
     - Не просите. - Стражник оперся на алебарду. -  Приказ  есть  приказ.
Пропущу, а меня поставят к позорному столбу и выгонят  со  службы.  Чем  я
тогда буду детей кормить? Нет, милостивые государи, не могу. Стащите друга
с коня и отведите в сторожевую башню перед  крепостной  стеной.  Там  есть
комната. Мы его перевяжем, до рассвета протянет, ежели на  роду  написано.
Ждать осталось недолго.
     - Тут перевязать мало, - скрипнул зубами ведьмак.  -  Нужен  знахарь,
жрец, способный медик...
     - Такого ночью все равно не добудитесь, - сказал второй  стражник.  -
Все, что мы можем  сделать,  это  не  заставлять  вас  перед  воротами  до
рассвета торчат