м
принципам,  известным  науке.  Я  бы  сказал,  что  она  не   представляется
возможной.
   И он сел так же аккуратно, как встал, предварительно  взявшись  за  ручки
кресла и лишь затем бережно опустившись в него. В комнате  вновь  воцарилось
молчание. В группе ученых двое-трое согласно  кивнули,  остальные  держались
непроницаемо.
   Дьявол возмущенно обратился ко мне:
   - Эти болваны не поверили ни одному слову!.. Он не стал снижать голоса, и
в окружающей мертвой тишине его слова прозвучали  совершенно  отчетливо,  их
нельзя было не  услышать.  В  общем-то,  можно  предположить  с  достаточным
основанием, что политиков (коль скоро они таковы,  каковы  есть)  непременно
обзывают болванами, но чтоб им сказали это без обиняков, в глаза  -  такого,
надо полагать, с ними еще не случалось. Я покачал головой, отчасти  попрекая
дьявола за несдержанность, отчасти подтверждая, что да,  увы,  не  поверили.
Просто не посмели: любого,  кто  рискнул  бы  поверить,  осыпали  бы  градом
насмешек и без промедления лишили бы политического поста.
   Вскочив на ноги, дьявол хлопнул тяжелым волосатым кулаком  по  столу.  Из
ушей у него вырвались струйки дыма.
   - Вы создали нас! - завопил он. - Ваши грязные, мелкие,  злобные  умишки,
ваши бесподобно смутные умишки, ваши неумелые, ненасытные, трусливые  умишки
создали нас и тот  мир,  куда  вы  нас  поместили!  Вы  не  предвидели,  что
получится, и не виновны в том, что натворили. Хотя, раз уж вы так сведущи  в
физике и химии, могли бы и  догадаться  -  только  вы,  грамотеи,  предпочли
талдычить по-прежнему, что этого не может быть. Но теперь-то вы знаете,  что
может, теперь мы заставили вас понять это!  И  теперь  вы  морально  обязаны
облегчить несносные условия, которые сами нам навязали. Вы обязаны...
   Президент в свою очередь поднялся на ноги  и,  подобно  дьяволу,  стукнул
кулаком по столу. Впрочем, эффект оказался намного меньше, поскольку пустить
дым из ушей он не сумел.
   - Мсье дьявол, - выкрикнул президент, - я хотел бы, чтобы вы ответили  на
мои вопросы. Вы заявили, что остановили машины и радио...
   - Чертовски верно, остановил! - прорычал дьявол. -  Остановил  не  только
здесь,  а  по  всему  миру,  но  это  лишь  первое  предупреждение,   легкая
демонстрация моих возможностей. И обратите внимание, я  проявил  гуманность.
Машины остановились плавно и спокойно, ни одного  пострадавшего.  Самолетам,
прежде чем я остановил их, было дозволено приземлиться. А фабрики и заводы я
и вовсе пока не тронул, чтобы не лишить людей работы и не  оставить  их  без
денег и потребительских товаров...
   - Но ведь без  транспорта  нам  все  равно  крышка!  -  вскричал  министр
сельского хозяйства,  до  той  поры  молчавший.  -  Люди,  лишенные  подвоза
продовольствия, начнут голодать. Прекращение перевозок промышленных  товаров
приведет к остановке бизнеса...
   - А интересы армии! - взвизгнул  генерал.  -  Ни  самолетов,  ни  танков,
коммуникации перерезаны...
   - Вы еще ничегошеньки не видели, - объявил дьявол. - В  следующий  раз  я
наложу запрет на колесо. Колеса просто перестанут вращаться. Не останется ни
фабрик, ни велосипедов, ни роликовых коньков, ни...
   - Мсье дьявол, - крикнул президент, -  прошу  вас  высказываться  потише.
Прошу всех высказываться потише. От того, что мы орем  что  есть  мочи,  нет
никакой пользы. Проявим благоразумие. У меня  назрел  еще  один  вопрос.  Вы
сказали, что вы это сделали. Не скажете ли вы нам, как вы это сделали?
   - Ну как, как, - начал дьявол и запнулся, - просто  сделал,  вот  и  все.
Приказал, чтоб это случилось, оно и случилось. Я многое делаю  именно  таким
способом. Вы же сами вложили в меня этот способ, выдумали его, описали  его,
без конца говорили о нем между собой. Дьявол  может  все,  что  угодно,  при
одном-единственном условии - если творит  зло.  Очень  сомневаюсь,  что  мне
удалось бы с таким же успехом творить добро...
   - Заклятье, джентльмены! -  провозгласил  я.  -  Единственное  объяснение
случившемуся - заклятье. И не пеняйте на это дьяволу  -  мы  сами  придумали
заклятье, как и все остальное.
   Старичок, выступавший от имени ученых, тоже оказался на  ногах.  Он  сжал
кулаки и, пошатнувшись, поднял их над головой.
   - Заклятье? - пискнул он. - Не может быть никакой"  заклятья!  Нет  таких
законов науки...
   Он хотел продолжить, но  задохнулся,  постоял  минутку  в  надежде  вновь
обрести дыхание и  дар  речи,  не  справился  с  этим  и  сдался,  бессильно
опустившись обратно в кресло.
   - Наверное, нет, - согласился дьявол. - Но при чем тут законы науки?  Что
мне за дело до науки? Мой следующий шаг -  колесо,  потом  электричество,  а
потом, надо полагать, огонь, хотя так далеко в будущее я еще не  заглядывал.
А  когда  это  будет  выполнено,  назад  к  феодализму,  к  старому  доброму
средневековью, ко временам простого честного мышления и...
   - Теперь, сэр, - вмешался президент, -  если  вы  покончили  с  угрозами,
разрешите еще вопрос.
   - Мой превосходный сэр, - ответил дьявол в тон,  изо  всех  сил  стараясь
быть вежливым, - я отнюдь не угрожаю. Я просто заявляю, что еще  может  быть
сделано и будет сделано, и вы...
   - Но  зачем  вам  это  нужно?  -  поинтересовался  президент.  -  Чем  вы
недовольны? На что жалуетесь?
   - Жалуюсь! - заревел дьявол, вспылив и мгновенно забыв о вежливости. - Вы
еще спрашиваете, на что я жалуюсь! Хортон Смит,  раненный  при  Геттисберге,
сражавшийся голыми руками с Дон Кихотом, гонявшийся за  злобной  ведьмой  по
страшным чащобам, уже обрисовал перед вами мои печали. - Тут он одумался и в
знак доброй воли снизил голос с рева до обычного рычания. - Некогда наш  мир
был населен отважным народцем. Одна его часть была  честной  и  искренней  в
своей добродетели, другая честной и  искренней  в  служении  злу.  Не  стану
скрывать, друзья мои: я был и остаюсь в числе служителей зла. Но по  меньшей
мере мы сознавали свое назначение и вели достойную жизнь -  добрые  и  злые,
феи и бесы в равной мере. А кого нам  навязывают  сегодня?  Я  скажу,  кого.
Крошку Эбнера, Чарли Брауна и опоссума Пого. Сиротку Энни, Дэгвуда  Бамстеда
и двойняшек Боббси. Хорейшо  Элджера,  мистера  Мэгу,  фею  Динь-Динь,  Мики
Мауса, безмозглого Хауди Дуди ...  Президент  попытался
жестом остановить его.
   - Полагаю, вы очертили проблему с достаточной ясностью.
   - Ни у кого из них нет характера, - не унимался дьявол. - Ни в ком из них
не  чувствуется  ни  вкуса,  ни  стиля.  Все  они  пресны,  как   вата.   Ни
по-настоящему злобных, ни по-настоящему добрых - от той доброты, что  в  них
якобы заложена, выворачивает желудок. Спрашиваю вас  со  всей  искренностью:
мыслимо ли с таким контингентом выстроить толковую цивилизацию?
   - По правде сказать, - вклинился министр здравоохранения и т.д.,  -  этот
джентльмен - не единственный, у кого выворачивает желудок. Просто поражаюсь,
чего ради мы принимаем участие в этом балагане...
   - Потерпите еще минуту, - произнес президент. - Я  стараюсь  разобраться,
что к чему. Пожалуйста, проявите терпение.
   - Вероятно, - заявил дьявол,  -  вам  хочется  выяснить,  что  вы  можете
предпринять.
   - Совершенно верно, - согласился президент.
   - Вы можете положить конец этим глупостям. Можете остановить  интервенцию
крошек Эбнеров, Хауди Дуди и  Мики  Маусов.  Можете  вернуться  к  прямым  и
честным фантазиям. Можете придумать существа, исполненные настоящей злобы, и
другие существа, исполненные подлинной доброты, и можете поверить в них...
   - Никогда во всей моей жизни, -  вскричал  министр  сельского  хозяйства,
поднявшись  на  ноги,  -  я  не  слышал  такого  позорного  предложения!  Он
предлагает контроль  над  мыслями!  Он  предлагает  нам  диктовать  характер
развлечений  и  зрелищ,  душить  художественную  и  литературную  творческую
свободу!  Но  даже  если  бы  мы  согласились  на  это,  каким  образом  это
осуществить? Можно ли представить себе такой закон или  президентский  указ?
Пришлось  бы  развернуть   специальную   кампанию,   секретную,   совершенно
секретную, - хотя, на мой взгляд, ее все равно  не  удалось  бы  удержать  в
секрете более трех дней. И даже если бы удалось, потребовались бы  миллиарды
долларов и годы настойчивых усилий самых хитроумных экспертов  Мэдисон-авеню
 - а толку, уверен, все равно  не  вышло  бы  никакого.
Нынче не средние века, которые, по-видимому, приводят  этого  джентльмена  в
такой восторг. Мы не можем заставить наш народ или другие народы мира заново
поверить в дьяволов и  чертей,  да  и  в  ангелов  тоже.  Предлагаю  считать
дискуссию законченной. Слово взял министр финансов.
   - Мой коллега,  -  сказал  он,  -  принял  данное  происшествие  чересчур
серьезно. Я лично и, подозреваю, многие другие в этой  комнате  не  в  силах
отнестись  к  услышанному  даже  с   минимальным   доверием.   Принять   эту
смехотворную концепцию,  пусть  гипотетически,  и  обсуждать  ее,  по-моему,
унизительно и несовместимо с нашим достоинством и общепринятыми правилами.
   - Слушайте! Слушайте! - возопил дьявол.
   - Мы сыты вашими выходками по горло, - обратился к нему директор  ФБР.  -
Не в духе американских  традиций,  чтобы  государственный  совет  выслушивал
потоки оскорбительной и злобной чепухи, да еще из уст кого-то либо  чего-то,
кому и чему, в сущности, нет места в действительности.
   - Прекрасно! - взъярился дьявол. - Нет места в действительности, говорите
вы? Я покажу вам, олухи, что почем. Колесо, затем электричество, а  потом  я
вернусь  и  у  нас,  быть  может,  появится  лучшая  база  для   откровенных
переговоров. - С этими словами он потянулся и схватил меня  за  руку.  -  Мы
удаляемся!..
   И мы удалились, не сомневаюсь, в клубах пламени и дурно  пахнущего  дыма.
Так или иначе, мир опять ушел из-под ног, нас накрыл мрак, завыли  ветры,  а
когда мрак рассеялся, мы вновь очутились на тротуаре у ограды Белого дома.
   - Ну что ж, парень, - заявил дьявол самодовольно, - похоже, я  сказал  им
все, что о них думаю. Похоже, я  содрал  фальшивую  шкуру  с  их  напыщенных
задниц. Обратил ты внимание, какие у  них  были  рожи,  когда  я  назвал  их
олухами?
   - Да, конечно, вы выступили блестяще, - ответил я досадливо. - Прямо-таки
с изяществом бегемота.
   - Теперь, - он потер руки, - теперь колесо...
   - Откажитесь от этого, - предупредил я. - Вы разрушите наш  мир,  но  что
произойдет тогда с вашим собственным миром?..
   Однако он уже не слушал меня. Он уставился  мне  через  плечо  на  что-то
вдали, видимое только ему, и на его лице застыло странное выражение.  Толпа,
окружавшая дьявола в момент, когда я увидел его здесь впервые, рассеялась  -
но в парке на другой стороне улицы было немного народу, и вдруг все как один
подняли восторженный крик.
   Я резко обернулся, чтобы выяснить, что там такое.
   К нам стремительно приближался Дон Кихот,  до  него  оставалось  едва  ли
полквартала. Он мчался верхом на мешке с костями, служившем ему  в  качестве
боевого коня. Дон Кихот был в шлеме, щит поднят, сверкающее на солнце  копье
взято наперевес. Следом поспешал Санчо Панса,  увлеченно  настегивая  своего
ослика, который прыгал на непослушных ногах, как мог бы  прыгать  вспугнутый
кролик. В одной  руке  Санчо  держал  кнут,  в  другой,  плотно  прижатой  к
туловищу, - ведро, где была какая-то жидкость. Ослик не хотел  отставать  от
коня, прыгал изо всех  сил,  и  при  каждом  прыжке  она  выплескивалась  на
мостовую. А позади Дон Кихота и Санчо гарцевал единорог, на ярком солнце  он
казался  ослепительно  белым,  точеный  рог  отливал  колдовским   серебром.
Единорог бежал грациозно и легко, он был само изящество, и на спине у  него,
примостившись боком, сидела Кэти Адаме.
   Дьявол снова потянулся ко мне, но я отбил его руку и, поднырнув под  нее,
ухватил его поперек живота. Одновременно, выбросив ногу назад,  я  пропихнул
ее меж чугунных прутьев ограды. По сути я не отдавал себе отчета в том,  что
делаю, я не планировал ничего подобного и, скорее всего, вообще не понимал в
ту секунду, что делаю и зачем. До, вероятно, подсознание подсказало мне, что
это может сработать. Только бы не  позволить  дьяволу  перебраться  за  долю
секунды в иные края - тогда Дон Кихот доскачет до нас и, если  не  промажет,
нанижет его на копье. Была и еще какая-то мыслишка о том, что мне  при  этом
не помешает надежный якорь, а может, припомнилось и поверье, что дьяволу  не
по нутру соприкосновение с железом, - по той ли, по другой  ли  причине  моя
нога оказалась меж прутьев и там заклинилась.
   Дьявол извивался, пытаясь вырваться, однако я  вцепился  в  него  мертвой
хваткой, сомкнув руки на его брюхе. Шкура у него  была  вонючая.  Мое  лицо,
поскольку я поневоле прижался  к  ней,  взмокло  от  его  жирного  пота.  Он
вырывался, ругался последними словами, молотил по мне кулаками,  но  уголком
глаза я все  время  видел  устремленное  к  нам  острие  копья.  Стук  копыт
отдавался все громче, надвигался все ближе, и вот копье с  хлюпающим  звуком
вонзилось в цель. Дьявол упал. Я выпустил его и тоже упал на тротуар, а нога
так и застряла между прутьями.
   Кое-как вывернув шею, я увидел, что  копье  ударило  дьявола  в  плечо  и
пришпилило его к ограде. Он извивался и подвывал, взмахивая руками. Изо  рта
у него текла пена.
   Дон Кихот попытался открыть забрало, но петли заело. Тогда рыцарь  дернул
шлем так, что сорвал его с головы целиком.  Старческие  пальцы  не  удержали
тяжесть, шлем вывалился из них и заклацал по тротуару.
   - Мошенник! - вскричал  Дон  Кихот.  -  Предлагаю  тебе  сдаться  и  дать
торжественный обет, что отныне и навсегда ты воздержишься от вмешательства в
дела людей...
   - Будь ты проклят на веки вечные, -  отвечал  дьявол.  -  Уж  кому  бы  я
сдался, так только не бестолковому добродею, который дня не  может  прожить,
не затеяв новый крестовый поход. Изо  всего  вашего  племени  ты  несомненно
самый несносный. Ты способен учуять доброе дело за миллион  световых  лет  и
рвешься к нему как одержимый. А я не хочу иметь с тобой ничего общего. Пойми
ты наконец - ничего общего!..
   Санчо Панса соскочил с ослика и устремился к нам со своим  ведром,  куда,
как выяснилось, был опущен черпак. В двух шагах от  нас  Санчо  остановился,
схватил черпак и плеснул на дьявола жидкостью, которая  тут  же  с  шипением
вскипела. Дьявол скорчился от нестерпимой муки.
   - Вода! - восторженно вскричал Санчо. - Освященная лично святым  Патриком
и наделенная чудодейственной силой!..
   Он  выплеснул  на  дьявола  еще  черпак.  Тот   продолжал   корчиться   и
вскрикивать.
   - Проси пощады! - требовал Дон Кихот.
   - Сдаюсь! - завопил дьявол. - Сдаюсь, и подавитесь своим обетом!..
   - Более того, - заявил неумолимый Дон Кихот, - ты дашь еще обет, что  все
зло, причиненное тобою людям, отменяется. С настоящей минуты и навсегда.
   - Не стану! - взвыл дьявол. - Как же так, разрушить всю  мою  кропотливую
работу!..
   Санчо Панса положил черпак на  тротуар.  Сжав  ведро  обеими  руками,  он
приподнял его и вознамерился опорожнить на дьявола целиком.
   - Погодите! - истошно заорал дьявол. -  Уберите  проклятую  воду!  Сдаюсь
безоговорочно и приношу любые обеты, какие хотите!..
   - Тогда, - заявил Дон Кихот с  известной  церемонностью,  -  наша  миссия
здесь окончена.
   Я даже не заметил, как  они  исчезли.  Не  было  ни  мерцания,  ни  самой
короткой вспышки. Просто их вдруг не стало - ни дьявола, ни Дон  Кихота,  ни
Санчо Пансы, ни единорога. А Кэти осталась и бежала ко мне со всех ног, и  я
еще подумал: как же это она может так резво бежать, ведь  у  нее  растяжение
связок... Попытался встать ей навстречу, но сперва надо было выдернуть  ногу
из ограды, а я не мог. Нога застряла плотно, освободиться не удавалось.
   Кэти опустилась подле меня на колени.
   - Мы снова дома! - воскликнула она. - Хортон, мы дома!..
   Она наклонилась и поцеловала меня, а  толпа  на  противоположной  стороне
отозвалась на поцелуй громкими возгласами и гиканьем.
   - Нога застряла, - пожаловался я.
   - Ну так вытащи ее, - улыбнулась Кэти, не сдерживая счастливых слез.
   Я попытался еще раз и опять не смог. Ногу, как только я тянул ее на себя,
сводило болью. Кэти, поднявшись, подошла к ограде и попробовала помочь мне -
тщетно, ничего не получалось.
   - Кажется, щиколотка опухла, - сказала  она,  вновь  села  на  тротуар  и
расхохоталась. - Два сапога пара, - смеялась она и плакала, - у обоих одно и
то же. Сперва моя щиколотка, теперь твоя...
   - Но твоя-то теперь в порядке...
   - У них в замке живет волшебник. Чудесный старик с длинной белой бородой,
в смешном колпаке и в плаще, усыпанном звездами. И вообще этот замок - такое
славное место, лучшее из всех, какие я видела в жизни. Все так благородно  и
вежливо. Право, я могла бы остаться там навсегда, если б только  ты  был  со
мной. А единорог! Такой милый, такой ласковый... Ты же видел единорога?
   - Видел, видел, - подтвердил я.
   - Послушай, Хортон, а кто эти люди, бегущие к нам по лужайке?
   Я так увлеченно смотрел на нее, так радовался тому, что она  вернулась  в
наш мир, что лужайка у Белого дома  просто  выпала  из  поля  моего  зрения.
Теперь я их увидел. Они бежали к ограде - впереди президент, а  за  ним  все
остальные, кто был на заседании.
   Добежав и остановившись, президент смерил меня  взглядом,  который  я  не
назвал бы особо доброжелательным.
   - Хортон, -  спросил  он  требовательно,  -  черт  побери,  что  тут  еще
происходит?
   - Вот, нога застряла, - ответил я.
   - Черт с ней, с ногой! - объявил он. -  То  есть  я  вовсе  не  то  хотел
сказать... Клянусь, я видел здесь рыцаря и единорога...
   Участники заседания скучились у самой ограды. И вдруг  от  ворот  донесся
выкрик охранника:
   - Эй! Смотрите все! Машина! По улице едет машина!..  И  точно,  на  улице
появилась машина. На ходу.
   - Но что будет с его ногой? - возмутилась Кэти. - Мы  не  можем  вытащить
ее, щиколотка опухла. Боюсь, похоже на вывих.
   - Надо бы послать за  доктором,  -  сказал  госсекретарь.  -  Раз  машины
завелись, то,  наверное,  и  телефоны  заработали.  Как  ваше  самочувствие,
Хортон?
   - Нормально, - откликнулся я.
   - И пришлите сюда слесаря с ножовкой, - распорядился президент. - Во  имя
всего святого, пусть перепилят ограду, но освободят ему ногу...
   Так я и остался недвижим, поджидая врача и слесаря, и Кэти рядом со мной.
Не обращая внимания на толпу министров у ограды, а может,  заинтересовавшись
происходящим, несколько белок из обитающих подле Белого  дома  выбрались  на
тротуар. И сели рядком, изящно поджав передние лапки и выпрашивая подачку.
   А по улице катились машины, и их становилось все больше и больше.