ка.
   Я уже сидел на кровати и натягивал джинсы. Думать после таких предуп-
реждений было некогда. В шкафу меня ждал НЗ, хранимый как раз для  таких
случаев: упакованная сумка с одеждой, деньгами  и  пистолетом  Макарова.
Вытащив из кармана пиджака личные документы, я сунул  их  во  внутренний
карман джинсовой куртки, надел кроссовки, запихнул "Макар" за пояс брюк,
кинул в сумку мобильный телефон с подзарядкой, сгреб  со  стола  Костино
письмо и посмотрел из окна во двор. Тишина и покой.
   В дверном глазке тоже никто не шевелился. Я просунул в дверь  голову,
потом все остальное и рванул по лестнице, но не вниз, как сделали бы все
нормальные люди, а вверх.
   Почти год ушел на то, чтобы родной ЖЭК организовал для меня ключи  от
чердака. Проблема, конечно, заключалась не в том ключе,  что  от  нашего
чердака, с этим я справился бы и сам, а в том, что ключи были от чердака
в крайнем подъезде. Чего только не пришлось мне выдумывать, чтобы  дока-
зать жизненную важность для меня этих ключей. Кончилось тем, что я пока-
зал справку из психдиспансера, в которой мой приятель отчетливо написал:
"Фобия пожаров и ограниченных пространств".
   Этой дорогой я пользовался лишь трижды, и последний раз это случилось
около четырех месяцев назад, когда мне пришлось избегать встречи с одной
навязчивой дамой. Поэтому сейчас я молил Бога, чтобы ЖЭК не поменял зам-
ки.
   Не поменял.
   Я вышел из крайнего подъезда и нырнул в него снова, надеясь, что  ос-
тался незамеченным. Метрах в шестидесяти от  меня,  прямо  против  двери
подъезда, ведущей где-то там наверху в  мои  покои,  стояли  три,  да-да
именно три, автомобиля, причем каждый из них  был  черным  джипом.  Нас-
колько я успел заметить, два мужика мирно беседовали,  облокотившись  на
капот одного из них. Решив не вмешиваться в их разговор,  я  ретировался
на второй этаж, открыл окно, ведущее на улицу, и сполз на благословенную
землю. Здесь меня никто не ждал, и в этот раз я не  стал  печалиться  по
этому поводу.
   Солидным шагом, чтобы не  привлекать  внимания  окружающих,  которых,
кстати сказать, не было, я добрался до  пересечения  Садового  кольца  и
Петровки и тут уж от души замахал руками в надежде на  такси.  Такси  не
было, а вот частник на скрипучей "пятерке" меня подобрал. Сев в  машину,
я наконец глянул на часы. Четыре утра.
   Пока водитель с сильным грузинским акцентом  объяснял  мне  нелепость
войны в Абхазии, я пытался выстроить план действий, но отчего-то ни одна
стоящая мысль не задерживалась в моей голове. Обрывки информации, образы
навязчивого, яркого сна, строки из Костиного письма, ФСБ и кровь -  пол-
ный ступор для моих несчастных мозгов. Кроме того, покоя не давала мысль
о том, что меня посреди ночи  грубо  разбудили  и  заставили  бежать  из
собственного дома куда глаза глядят.
   До работы было недалеко, и шпиль телебашни приближался, когда я поду-
мал, что приближаться он может не только ко мне. Вот же  идиот:  сбежать
из дома и поехать на работу! А?! Каков умник!
   - Остановитесь здесь, пожалуйста.
   Заседание политклуба прервалось.
   - Дорогой, мы еще не доехали. Зачем...
   - Мне и нужно было сюда, - я протянул деньги и вышел из машины на пе-
ресечении Шереметьевской улицы и Сущевки у кинотеатра "Гавана".
   Бросив сумку рядом, я присел на скамейку и закурил. Хорошо, что  было
начало лета, иначе не сидел бы я сейчас, с наслаждением вдыхая запах си-
рени вприкуску с дымком "Мальборо".
   Итак, кто виноват и что делать?
   В том, что виновато Костино письмо, я не сомневался.  Но  не  так  же
быстро, товарищи дорогие. И ахнуть ведь не успел, как танки  пожаловали.
Если бы эти, ну те, что руководят танковой дивизией, знали, что я  паци-
фист, можно было бы о чем-нибудь договориться. А так,  что  ж?  Никакого
желания разговаривать с ними у меня теперь не было. О чем?
   Предложить им посреднические услуги по вопросу закупки крови, которую
они выкачивают из ничего не ведающих граждан? Очень смешно! Они ведь для
этого и прислали ко мне свою армию, чтобы те убедили меня в необходимос-
ти такого сотрудничества. Развеселившись от этих  мыслей  и  представляя
подобный разговор с "военачальниками", я вдруг насторожился. В мою  сто-
рону нацелились чьи-то шаги. Разобрав, что они женские, я успокоился, но
сигарету потушил. Незачем лишний раз привлекать к себе внимание.
   И что вы думаете? Через минуту я уже стоял перед той, что цокала каб-
лучками. Я не из тех людей, что кидаются на незнакомых женщин по  ночам.
Просто не люблю я этого. И хоть та, что была теперь передо мной,  стоила
любых подвигов, в сложившейся ситуации я бы даже  не  пошевелился,  если
бы... если бы неведомая сила не оторвала меня от скамейки и не  толкнула
вперед. Я смотрел на нее, а газовый баллончик смотрел в  мои  прекрасные
очи.
   - Е-е-е, м-м-м, - видимо, эти козлиные звуки, изданные мной  с  целью
знакомства, немного успокоили ее, и баллончик приопустился.
   - Ну? - определенно произнесла она.
   - Я не сплю! - доказал я, что тоже могу говорить.
   - Тонко подмечено, - замерзло синее море глаз. - У меня нет  привычки
шляться по чужим снам.
   - Да, но не далее как сегодня ночью, вы уже были в моем сне.
   - Тогда я приду и завтра, может быть. А сейчас, извини, мне нужно ид-
ти. - Она сделала шаг, и я посторонился, растерянно пробормотав:
   - Да, да, Полная Луна, конечно.
   Она прошла несколько шагов и остановилась. Я замер.
   - Почему ты назвал меня Полной Луной?
   - Так вас звали в моем сне.
   Она задумалась, потом, будто что-то решив, сказала:
   - Проводи меня. Страшно одной.
   Я  провалился  сквозь  землю,  выбрался  наверх,  опять   провалился,
опять...
   - Кто же ходит по ночам в одиночку да еще с такой внешностью? - нагло
поинтересовался я, подхватывая сумку.
   - Так получилось, - сухо ответила она и пояснила: - это я о  ночи,  а
не о внешности.
   - Да, внешность дома не оставишь. - Мне показалось или  она  действи-
тельно улыбнулась?
   - Кем же я была в твоем сне?
   - Пленницей, которую должны были принести в жертву.
   - Вот как? Печальное обстоятельство. - Она помолчала. - И что же, ме-
ня убили?
   - Нет. Императорский художник спас вас вместе с отцом и братом.
   - А потом?
   - Я не знаю, меня разбудили.
   Снова возникла пауза, но ненадолго:
   - Откуда же я была родом?
   - Из Атлантиды.
   - Очень романтично, но избито.
   - Зато правда.
   - Правда? Во сне? - Мне нравится ее сарказм. В глазах появляется  ма-
ленький набор молний, но не среди туч, а прямо среди ясного дня.  Краси-
во.
   - Но уж теперь, встретив вас, я не знаю, правда это или нет.
   Она замолчала, и я заметил, что мы вошли во двор. Не люблю  я  компа-
ний, блуждающих по ночному городу в поисках приключений, как и эту, ока-
завшуюся у нас на дороге. Стандарт: "Закурить не найдется?" - и  шарящий
в поисках добычи взгляд.
   Протягиваю левой рукой пачку сигарет, приоткрывая полу куртки,  чтобы
этот самый взгляд отметил присутствие нежелательного для себя  предмета.
Две сигареты исчезают со словом: "Мерси!" - и мы расстаемся.
   - Ничего, вежливые ребята, -  говорю  я,  когда  братва  удаляется  в
странном молчании, и поправляю пистолет за поясом, но так, чтобы не  ви-
дела моя спутница.
   - Господи, я так испугалась.
   - "Не ходите, дети, в Африку гулять", - обожаю временами назидания.
   - Ну, в ресторане я была с однокурсниками! Диплом обмывали! Что ж,  и
шагу ночью не ступить? Дурдом какой-то!
   Боже мой, сколько эмоций. Неужели это я вызвал? Приятно.
   - И в какой же области вы теперь профессионал?
   - Историк.
   Почему-то мне в голову опять влез сегодняшний сон, и я поинтересовал-
ся:
   - Уж не Древняя ли Америка наша специальность?
   Она остановилась. Как вкопанная остановилась. Я люблю, когда люди так
останавливаются. Бежит человек, бежит,  потом  -  стоп!  Кирпич!  Вот  и
взгляд стал более осмысленным. До сих пор меня можно было  не  замечать,
хоть я и был рядом. Теперь же где-то там,  в  подсознании,  поселился  я
собственной персоной. И с этим приходилось считаться.
   - Ты следил за мной! - нашла она простое решение.
   - Следил? Хм. - Я провел поверхностный психоанализ и  заключил:  -  В
вас говорит гордыня.
   - А это здесь при чем? - удивилась она.
   - При том, - занялся я демагогией, - что на свете не так уж много лю-
дей, за которыми следят или которых хотят убить.  Но  каждый  человек  в
глубине души считает, что он пуп Земли и потому ему  угрожает  опасность
или... слава. Но, как правило, это заблуждение. - У меня  перед  глазами
встали три черных джипа, и я уже не так уверенно повторил: -  М-да,  как
правило.
   Она снова посмотрела на меня изучающим взглядом,  но,  не  говоря  ни
слова, пошла вперед. Через несколько секунд спросила:
   - Что еще интересного тебе снилось?
   - Странный город из пирамид.
   - Уж не в Египте ли? - Она была полностью уверена,  что  я  использую
современную экзотику, чтобы заморочить ей голову.
   - Нет, Империя называлась Легенда.
   Теперь ее взгляд приобрел характер оценки: вру я или нет.  Интересно,
что решила?
   - Странное название.
   - Да, а на сензаре оно звучит так, - и я произношу трудно  передавае-
мые сочетания звуков из шипящих, свистящих и почти без  гласных,  отчего
мой язык без привычки сворачивается в трубочку.
   Теперь она действительно смеется.
   - А ты большой выдумщик.
   Я почти обижен:
   - Может, у меня не совсем хорошо с произношением, но звучит  примерно
так.
   - Если это действительно сензар, то тебе  можно  писать  диссертацию.
Этот язык неизвестен науке, кроме упоминания о нем несколькими мистиками
вроде Блаватской.
   - Я подумаю об этом.
   В этот момент я понимаю, что мы пришли. И еще я понимаю, что если она
сейчас попрощается, то я уже не смогу  ее  удержать,  а  удержать  можно
только одним способом, если не применять силу, конечно. И я  применяю...
первый способ.
   - Вот вы сейчас уйдете, и мы больше никогда не увидимся. А ведь  и  у
вас, и у меня останутся вопросы, на которые  только  мы  можем  ответить
друг другу.
   Она внимательно смотрит на меня, обдумывая мои слова, и все же произ-
носит:
   - Например?
   - Например, мой сон.
   - Но ведь это твой сон.
   Я не знаю, что ей сказать. Она мысленно  удаляется,  а  я  не  нахожу
слов. Белая ночь заканчивается быстро, и в голубых радужках глаз стоящей
передо мной девушки я вижу синие стрелки, подсвеченные  чистым  утренним
небом. Будто сомнамбула, монотонно вспоминаю слова художника:  "Огромные
голубые глаза с синими стрелками в радужке, пшеничный  стог  на  голове,
взбитый как львиная грива, рост... едва ли Ветер был на пять сантиметров
выше - все это в отдельности было любопытным и необычным для  его  мест,
где черные волосы, невысокая фигура и темные глаза служили  генетической
основой. Поражало другое - пропорции. Мера была во всем: овал лица  ком-
пенсировал величину глаз, носа и рта. Брови стремились  к  еле  заметным
под волосами ушам. Нос и губы уравновешивали друг друга, как горы и озе-
ро".
   Она молчала. Трудно, ох, как трудно, вот так сразу, пустить к себе  в
жизнь еще полчаса назад незнакомого тебе человека. Я ждал ее  выбора,  и
она его сделала.
   - Как вас зовут? - Любопытно, что обычно люди  переходят  от  "вы"  к
"ты", тут же все было наоборот. Я понадеялся, что она решила начать наши
отношения с белого листа.
   - Алексей.
   - А я думала Ветер, - она улыбнулась.
   - Ветер - это тот самый Императорский художник, а полное его имя  Ве-
тер Небес.
   - Поэтично, хотя для индейцев в порядке вещей.
   - Да, наверно. Никогда не  был  индейцем,  -  сострил  я  и  полез  с
дальнейшими расспросами: - А как зовут вас?
   Она стушевалась. И я подумал, что зовут ее, что-нибудь  вроде  Фроси.
Оказалось еще интересней.
   - У меня странное имя для девушки. Вася.
   Я мог бы посмеяться, но меня ведь учили не  только  хорошим  манерам.
Поэтому я ответил:
   - Почему-то в жизни все парадоксально. Красивое ходит об руку с урод-
ливым, смешное - с возвышенным. Ведь Василиса - удивительное имя, но оно
же и Вася. Поэтому вы вмещаете в себя два полюса этого мира,  а  значит,
саму жизнь.
   Она снова рассмеялась.
   - Боже, какая сложная философия. Но вы первый, кто так быстро сообра-
зил. Мое имя - своеобразный тест на глупость. Вы получили пять из  пяти.
Поздравляю!
   - У нас все ходы просчитаны и записаны, - буркнул я и  поинтересовал-
ся: - А многие получали пятерки?
   - А вот это уже вторжение в частную жизнь, - поставила  она  меня  на
место.
   - Виноват, исправлюсь! - по-военному отчеканил  я,  вызвав  снова  ее
улыбку. - Хотя я только тем и занимаюсь последний час, что  вторгаюсь  в
вашу жизнь.
   - Ладно, лучше скажите мне, что вы-то делаете на улице ночью?
   Надо сказать, что я совершенно забыл о своем положении, и вопрос  де-
вушки заставил меня не только вспомнить о Косте и черных  джипах,  но  и
лихорадочно выдумывать что-нибудь правдоподобное.  Однако  мимика  моего
лица уже сделала свое дело, и я увидел, что в глазах  Василисы  усилился
бриз.
   - Надеюсь, вы не совершили какого-нибудь преступления?
   - Пока нет. Врать я не хочу,  а  история  моего  бомжевания  довольно
длинна и не очень интересна.
   - Мне кажется, что вы все-таки врете, - она была бескомпромиссна, - а
мы вроде бы говорим сегодня только правду. Или нет?
   Я посмотрел ей в глаза, думая одновременно, что втягивать ее в  игру,
где правила неизвестны даже мне, а людей уже убивают, опасно.
   Но она, словно прочитав мое самое сокровенное желание, сказала:
   - Хорошо. Может, я и ошибаюсь в очередной раз в жизни,  но...  идемте
ко мне пить кофе. Там все и расскажете. - Повернулась и пошла к  подъез-
ду. Я не шевелился. Ответственность перед ней не позволяла мне идти, хо-
тя я безумно хотел этого. На пороге подъезда она удивленно обернулась.
   - Что-то не так?
   Я подошел. Надеюсь, мои глаза были красноречивей слов.
   - Я, наверное, полный идиот. Я очень хочу пойти, но  я  действительно
оказался в ситуации, в которую просто не имею права вас втягивать.  Даже
рассказывать о ней не имею права. Ради вас же самой.
   - Послушайте, - бриз начал переходить в шторм, - это удивительно. По-
лучается, что я вас уговариваю пойти ко мне пить кофе. Это уже наглость.
Ведь это вы мне говорили о том, что мы не случайно встретились.  И  еще:
мне все время кажется, что я вас где-то видела. Где?
   Я был слегка ошеломлен ее напором и поэтому просто сказал:
   - Я - репортер. Вы могли видеть меня по телевизору.
   Она молча глядела на меня, словно что-то высчитывая, и  я  не  совсем
понял ее взгляд. Там было и узнавание, но,  кроме  него,  появилась  ка-
кая-то жесткость. И я не знал, что это. Зато она коротко подытожила:
   - Идемте.
   И я пошел.
   Это была обычная двухкомнатная "хрущеба", хотя в ней была сделана пе-
репланировка и комнаты оказались изолированными.
   Василиса усадила меня в кресло, а сама отправилась на кухню  готовить
кофе.
   Я огляделся. Ничего особенного: шкаф, складной диван, кресло, книжные
полки. Мое внимание привлекла фотография, висевшая на стене. Я  встал  и
прочитал надпись, сделанную на английском языке: "Фотография модели Тео-
тиуакана, выполненная сотрудниками Национального музея антропологии  го-
рода Мехико".
   Позади раздались шаги и голос хозяйки:
   - Черт, обрезалась.
   Я посмотрел на ее палец, где проступила кровь, и в моей  памяти  воз-
никла красная пирамида, а вместе с ней и жертвы Легенды.
   - Больно?
   - Да нет, чепуха. Что вас так заинтересовало?
   - Это Мексика? - спросил я, кивая на фотографию.
   - Да. Город, строительство которого относят  к  ольмекам,  жившим  за
несколько тысячелетий до нашей эры. А что?
   - Город, который мне снился.
   - Что, это он?
   - Нет, но очень похож.
   - Может, тогда вы напишете еще одну диссертацию на тему  предназначе-
ния пирамид и их строительства? - Она снова  была  саркастичной,  но  на
этот раз мне почудилось, что в ее  словах  не  было  прежней  доброжела-
тельности. В чем дело? Или показалось?
   - Я этого не знаю. До конца не знаю. Знаю только, что  использовались
они не для погребения фараонов, а представляли собой своеобразные заводы
по перемещению душ и переливанию крови.
   - Хм, вот как. - В ее глазах снова возник интерес, и мои сомнения от-
летели прочь. - Как же все это происходило?
   Я описал то, что видел во сне. Василиса часто  задавала  вопросы,  на
которые до этого я никакого внимания не обращал.  Ее  интересовало  все:
надписи на стенах, одежда, язык, назначение предметов и еще куча  всякой
белиберды, как будто она сама собиралась  писать  диссертацию.  В  конце
концов, она заключила:
   - Ну и ну. Настолько правдоподобно, что  я  сама  начинаю  заражаться
мистикой. Интересно, что известные науке факты совпадают с вашим  описа-
нием. Но главное: многие загадки вдруг обретают смысл, хотя и дикий  для
нашего сознания, но, возможно, вполне оправданный с точки  зрения  людей
той эпохи. Впрочем, время, которое вы описываете, не совсем  принадлежит
ольмекам, а кому - я затрудняюсь сказать.
   Она посидела в задумчивости несколько минут и потом сказала то,  чего
я давно ждал и очень надеялся, что это забудется:
   - Теперь рассказывайте, что у вас произошло.
   Если до этого она сидела в кресле против меня, свесив ноги, то теперь
взобралась на него целиком, и из его глубины на меня глядели  только  ее
глаза. Она готова была слушать.
   Я снова начал рассказывать, но теперь меня не перебивали.
   Когда я закончил, она не изменила своего положения, как кошка,  уютно
свернувшаяся в клубок, и сидела так минут пять, не говоря ни слова.  По-
том встала, коротко сказав:
   - Вы спите в этой комнате. Белье и одеяло в шкафу. Я - в душ. Спокой-
ной ночи, - и вышла.
   Я остался один, не зная, как на все  это  реагировать.  Мои  сомнения
вернулись. Тон был холодный, да и глаза не лучше. Она вела себя так, как
будто изучает меня, и - главное - что-то знает. Что? Кто она такая, кро-
ме того, что историк? Да историк ли? Впрочем,  об  ольмеках  она  что-то
знала. Вряд ли те, на танках, стали бы засылать ко мне кого-то, да еще с
таким совпадением интересов. Ведь сон мне приснился только  сегодня.  Не
контролируют же они сны, черт возьми!
   Тогда, что?
   Я слышал, как она вышла из душа. Заглянув в мою комнату уже в  халате
и в чем-то вроде чалмы на мокрой голове, в которой показалась мне просто
королевой, бросила:
   - Ко мне не приставать, - и скрылась.
   Вот так. Просто и отчетливо. Впрочем, я и  не  собирался  приставать,
только этого мне не хватало. Я постелил и снова провалился в древность.

	4.
   Кисть художника медленно опускалась вдоль лица Полной Луны. Меж  сжа-
тых губ Ветра едва виднелся кончик языка, выражавший усердие. Он  всегда
немного высовывал язык, когда был увлечен. А  этот  портрет  был  первым
случаем, когда художник все время оставался недоволен. То здесь не  так,
то там. Ученики, окружавшие его вначале работы, потеряли к ней интерес и
уже четыре дня занимались своими делами. Ветер этого не замечал.
   Уже в который раз за эту неделю он вздохнул, посмотрел на холст,  за-
тем на оригинал, сидевший перед ним на фоне Цеха Реинкарнации, и  гневно
пнул ногой ведро с водой, стоявшее рядом.
   - Не могу, - сказал он, - не понимаю!
   - Стоит ли так переживать? - произнесла девушка. - У тебя  все  полу-
чится со временем. Отец говорит, что ты еще слишком молод, и тебе недос-
тает терпения, хотя то, что ты уже сделал, он считает гениальным.
   - Да-да. Но то, что уже сделано, - не в  счет.  Каждая  новая  работа
заставляет учиться заново. Можно быть гениальным в старых вещах, а в но-
вых... А-а, - Ветер махнул рукой и сел на табурет. - Иди сюда. -  Полная
Луна подошла. - Вот смотри, видишь этот цвет? Я не могу изменить его, не
хватает нежности. Я уже смешивал все что можно.
   - Попробуй добавить старое яйцо, - раздался голос поза