видеть, как  Скиллер,  отчаянно
отмахиваясь от чего-то невидимого, что  обвило  его  руки,  падает  назад  и
скатывается с чердака по крутой приставной лестнице.  Снизу  послышался  еще
один крик, свидетельствующий о том, что трактирщик свалился  прямо  на  свою
жену.
   Посох с грохотом упал на пол и остался лежать  там  в  окружении  слабого
октаринового сияния.
   Эск соскочила с кровати и босиком  подбежала  к  дверному  проему,  из-за
которого неслись ужасные проклятия. Добра это не  сулило.  Эск  выглянула  в
дверь, и ее взгляд упал на лицо госпожи Скиллер.
   - Отдай посох!
   Эск зашарила рукой по полу у себя за спиной, и ее  пальцы  сомкнулись  на
отполированном дереве.
   - Ни за что. Он мой.
   -  Это  неподходящая  вещь  для  маленьких  девочек,  -   рявкнула   жена
трактирщика.
   - Он принадлежит мне, - заявила Эск и спокойно закрыла дверь.
   Какое-то мгновение она прислушивалась к  доносящемуся  снизу  бормотанию,
пытаясь решить, что делать  дальше.  Превратив  эту  парочку  во  что-нибудь
мерзкое, она только поднимет ненужный шум.  Тем  более  что  она  не  совсем
представляла, как это сделать.
   Дело было в том, что магия срабатывала лишь тогда, когда  Эск  о  ней  не
думала. Сознание здесь не помогало, а лишь мешало.
   Эск прошла к крошечному окошечку и распахнула его.  В  комнату  ворвались
ночные запахи цивилизации - аромат влажных улиц, благоухание садовых цветов,
легкие намеки на переполненную отхожую яму.  За  окном  тускло  поблескивала
мокрая черепица.
   Когда Скиллер снова полез вверх по  лестнице,  Эск  вытолкнула  посох  на
крышу, выбралась следом и, чтобы не упасть, ухватилась за резные  украшения,
окаймляющие окно. Крыша  спускалась  к  какой-то  пристройке,  и  Эск,  едва
удерживая  вертикальное  положение,  наполовину   соскользнула,   наполовину
сбежала по неровной черепице. Прыжок с высоты шести футов  на  груду  старых
бочек, быстрый спуск по скользкому дереву - и вот она уже бежит  через  двор
трактира.
   Взбивая ногами уличный туман, она услышала  звуки  начавшейся  в  "Шутке"
перебранки.

   Скиллер пронесся мимо жены, положил ладонь на  кран  ближайшей  бочки  и,
помедлив, нерешительно открыл его.
   Комнату  наполнил  острый  как  нож  запах  персикового  бренди.  Скиллер
перекрыл кран и расслабился.
   - Ты боялся, что оно превратится в какую-нибудь гадость?  -  осведомилась
жена. Он кивнул.
   - Не будь ты таким неуклюжим... - завела она.
   - Говорю тебе, он меня укусил!
   - Ты мог бы стать  волшебником,  и  мы  навсегда  расстались  бы  с  этим
паршивым трактиром. Неужели у тебя вообще нет амбиций?
   Скиллер покачал головой.
   - Думаю, чтобы стать волшебником,  одного  посоха  мало.  Кроме  того,  я
слышал, что волшебникам нельзя жениться, им даже нельзя...
   Он заколебался.
   - Что? Что нельзя?
   Скиллер заизвивался.
   - Ну. Ты знаешь. Это.
   - Клянусь богами, понятия не имею, о чем ты говоришь, - отрезала  госпожа
Скиллер.
   - Да, наверное не имеешь.
   Он неохотно  вышел  из  погрузившейся  в  темноту  комнаты.  В  принципе,
волшебникам не так уж и плохо живется...
   Его правота была  доказана  на  следующее  утро"  когда  выяснилось,  что
персиковое бренди в десяти  бочках  действительно  превратилось  в  какую-то
гадость.

   Эск бесцельно бродила по темным улицам, пока не  добралась  до  крошечных
речных доков Охулана. У причалов  мягко  покачивались  широкие  плоскодонные
баржи, из приветливых на вид  печных  труб  поднимались  витиеватые  струйки
дыма. Эск легко забралась на ближайшую баржу и с помощью  посоха  приподняла
закрывающий палубу брезент.
   Оттуда пахнуло теплыми запахами ланолина и навоза. Баржа  была  загружена
шерстью.
   Глупо, конечно, засыпать на незнакомой барже, не ведая, какие  незнакомые
утесы будут проплывать мимо, когда вы проснетесь, не подозревая,  что  баржи
традиционно уходят рано утром (отправляясь в путь еще до того,  как  взойдет
солнце), понятия не имея, какие горизонты будут приветствовать вас завтра.
   Вы это знаете. Эск не знала.

   Эск проснулась от  чьего-то  свиста.  Она  лежала  абсолютно  неподвижно,
прогоняя в голове события вчерашнего вечера. Вспомнив, наконец, о  том,  как
она здесь оказалась, девочка осторожно перекатилась  на  живот  и  чуть-чуть
приподняла брезент.
   Итак, она по-прежнему здесь. Но это "здесь" успело переехать.
   - Значит, вот что называют плаванием, - сказала  она  себе,  наблюдая  за
скользящим мимо далеким берегом. - По-моему, в этом нет ничего особенного.
   Ей и в голову не пришло испугаться. В течение первых восьми лет ее  жизни
мир был чрезвычайно скучным местом, и теперь, когда он понемногу  становился
интересным, она не собиралась проявлять неблагодарность.
   К далекому свисту присоединился лай. Эск откинулась  в  шерсть,  мысленно
потянулась к собаке и, отыскав ее сознание,  мягко  Позаимствовала  его.  Из
бестолковых, беспорядочных мыслей животного она узнала, что на барже  плывут
по меньшей мере четыре человека, а на других баржах, вереницей протянувшихся
по реке, находится еще множество людей. Некоторые  из  этих  людей,  похоже,
были детьми.
   Она отпустила собаку и долго смотрела на пейзаж -  баржи  проплывали  меж
высокими оранжевыми утесами, опоясанными полосами камня самых разных цветов,
благодаря  чему  горы  выглядели  громаднейшими   сандвичами,   сооруженными
каким-то  голодным  богом.  Эск  всячески  пыталась  увильнуть   от   упорно
преследующей ее мысли. Однако та настаивала, вторгаясь в ее сознание, словно
танцор, прыгающий под дверью туалета Жизни. Рано  или  поздно  Эск  придется
вылезти из-под брезента. На этом настаивал не ее желудок, но мочевой пузырь,
который не желал терпеть никаких отсрочек.
   Может, если она...
   Брезент над ее головой резко отдернулся в сторону,  и  к  ней  склонилось
большое бородатое лицо.
   - Так-так, - сказало лицо. - Что это у нас тут? Заяц, похоже?
   Эск смерила лицо холодным взглядом.
   - Ага. - Смысла отрицать очевидный факт не было. - Может, ты поможешь мне
вылезти?
   - А ты не боишься, что я брошу тебя... щукам? - поинтересовалось лицо  и,
заметив  ее  растерянный  взгляд,  услужливо  пояснило:  -   Таким   большим
пресноводным рыбам. Шустрым. Зубастым. Щукам, одним словом.
   Такая мысль даже не приходила ей в голову.
   - Не боюсь, - правдиво ответила она. - А что? Ты это сделаешь?
   - Нет. На самом деле нет. Не бойся.
   - Я и не боюсь.
   - О-о.
   Из-за брезента появилась смуглая рука,  прикрепленная  к  лицу  обычными,
свойственными  человеку  приспособлениями,  и  помогла  Эск   выбраться   из
гнездышка в тюках шерсти.
   Эск стояла на палубе баржи и осматривалась. Небо, синее, как бочонок  для
сухарей,  крепко  обнимало  широкую   долину,   по   которой   текла   река,
неторопливая, как бюрократическая процедура.
   За спиной у Эск возвышались Овцепикские горы, которые по-прежнему служили
коновязью для облаков, но уже не доминировали над пейзажем, как  делали  это
все те годы, что Эск их знала. Расстояние поубавило им спеси.
   - Где мы? - спросила она, вдыхая запахи плавней и осоки.
   - В верховьях реки Анк, - ответил пленитель. - Ну и как тебе здесь?
   Эск посмотрела вверх и вниз по течению. Анк стал гораздо шире, чем был  в
Охулане.
   - Не знаю. Реки явно прибавилось. Это твой корабль?
   - Судно, - поправил ее собеседник. Он был выше ростом, чем отец  Эск,  но
помоложе и одет, как цыган. Большинство его зубов  превратились  в  золотые,
однако Эск решила, что сейчас не время спрашивать, как это произошло.  Кроме
того, у мужчины был шикарный загар, которого богачи пытаются добиться,  днюя
и ночуя на дорогих курортах, хотя  на  самом  деле,  чтобы  его  заполучить,
требуется всего лишь  каждый  день  трудиться  до  изнеможения  на  открытом
воздухе. Мужчина хмурил брови.
   - Да, это мое судно, - решительно  изрек  он,  стремясь  снова  завладеть
инициативой. - А вот что ты на нем делаешь,  хотел  бы  я  знать?  Из  дома,
небось, сбежала? Будь ты мальчишкой, я бы предположил, что ты отправилась на
поиски счастья.
   - А разве девочки не могут искать счастья?
   - По-моему, им полагается искать счастья с богатыми  юношами,  -  ответил
незнакомец, одаривая ее улыбкой на двести карат и протягивая смуглую ладонь,
пальцы которой были унизаны перстнями. - Пойдем позавтракаем.
   - Вообще-то мне хотелось бы воспользоваться  вашим  туалетом,  -  сказала
Эск. Незнакомец разинул рот.
   - Но это же баржа!
   - И что с того?
   - А то, что здесь имеется только река.  -  Он  похлопал  Эск  по  руке  и
добавил: - Но ты не волнуйся, она привыкла к такому обращению.

   Матушка стояла на причале,  и  ее  башмак  выбивал  дробь  на  деревянном
настиле.  Невысокий  человечек,  чья  должность   примерно   соответствовала
начальнику Охуланского порта, испытал на  себе  полную  силу  ее  взгляда  и
заметно поник. Впрочем, лицо  матушки  не  выглядело  так  зловеще,  как,  к
примеру, выглядят клещи для выдирания ногтей, зато ясно намекало, что  клещи
для выдирания ногтей -  это  не  самая  худшая  перспектива,  которая  может
ожидать человека в жизни.
   - Так, говоришь, уплыли еще до рассвета? - переспросила она.
   - Д-да, - отозвался человечек. - Э-э, я не знал, что им нельзя уплывать.
   - А ты случаем не видел на борту одной из барж маленькую девочку?
   "Тук-тук", - угрожающе постукивал ведьмовской башмак.
   - Гм-м. Нет. Мне очень жаль... - Лицо начальника порта вдруг просияло.  -
Но это были зуны. Если девочка  с  ними,  значит,  ей  ничего  не  угрожает.
Говорят, зунам можно верить. Они очень чтят семейную жизнь.
   Матушка повернулась к Хильте, которая трепетала, как ошарашенная бабочка,
и вопросительно подняла брови.
   - О да, - пискнула Хильта. - У зунов хорошая репутация.
   - М-м, - неопределенно отозвалась матушка и,  повернувшись  на  каблуках,
зашагала обратно к центру города.
   Начальник порта обмяк, словно из его рубашки только что вытащили вешалку.
   Квартирка Хильты располагалась над лавкой торговца лекарственными травами
и позади дубильной мастерской. Из нее открывался великолепный вид  на  крыши
Охулана. Хильте квартирка нравилась, поскольку обеспечивала уединение. А это
уединение, как выражалась  пухленькая  ведьма,  "очень  ценят  мои  наиболее
разборчивые клиенты, которые предпочитают  совершать  деликатные  покупки  в
атмосфере спокойствия, где девиз - осмотрительность".
   Не скрывая пренебрежения, матушка Ветровоск оглядела гостиную. Здесь было
чересчур много бахромы, кистей, занавесок из бус, астрологических  таблиц  и
черных кошек. Матушка терпеть не  могла  черных  кошек.  Она  принюхалась  и
обвиняюще спросила:
   - Это что, дубильная мастерская рядом так смердит?
   - Благовония, - ответила Хильта, мужественно собираясь  с  силами,  чтобы
противостоять матушкиному презрению. - Очень нравятся клиентам.  Настраивают
на нужный лад. Ну, сама понимаешь...
   - Я, Хильта, считаю, что достойным уважения делом можно заниматься, и  не
прибегая к светским штучкам, - заявила матушка, усаживаясь и  принимаясь  за
долгий непростой труд по вытаскиванию шпилек из шляпы.
   - В городах все по-другому, - возразила Хильта. - Приходится идти в  ногу
со временем.
   - И зачем это? Не знаю. Чайник на плите?
   Матушка перегнулась через стол и сняла  бархатную  накидку  с  Хильтиного
хрустального шара - сферы кварца величиной с ее собственную голову.
   - Никогда не умела обращаться с этими треклятыми кремниевыми штуковинами,
- проворчала она. - Когда я была девушкой, нам вполне хватало миски  воды  с
капелькой чернил. Ну, посмотрим.
   Она  вгляделась  в  пляшущую  сердцевину  шара,  пытаясь  с  его  помощью
сконцентрировать свой мозг на местопребывании  Эск.  Хрустальные  шары  и  в
лучшие-то времена нелегко использовать,  а  общение  с  ними,  как  правило,
гарантирует жестокую мигрень. Матушка им не доверяла,  считая,  что  от  них
попахивает волшебниками. Ей всегда казалось, что эти чертовы  штуковины  как
нечего делать могут высосать ваше сознание, словно улитку из раковины.
   - Эта зараза вся искрится, - пожаловалась она, дыша на шар и протирая его
рукавом.
   Хильта заглянула ей через плечо.
   - Это не искры, это что-то означает, - медленно проговорила она.
   - Но что?
   - Я не уверена. Можно мне попробовать? Ко мне он привык.
   Хильта столкнула со  второго  стула  кошку  и  нагнулась,  вглядываясь  в
стеклянные глубины.
   - М-м. Пожалуйста, пожалуйста,  -  пробурчала  матушка,  -  все  равно  у
тебя...
   - Погоди. Что-то проступает.
   - Отсюда видны одни искры, - настаивала матушка. - Маленькие  серебристые
огоньки, и все летают по воздуху, словно в шариках со снегопадом.  На  самом
деле очень симпатично.
   - Да, но загляни за эти хлопья...
   Матушка заглянула.
   И вот что она увидела.
   Точка  обзора  находилась  очень  высоко,  и  под  матушкой  расстилалась
бескрайняя равнина, по которой пьяной  змеей  извивалась  широкая  река.  На
переднем плане плавали серебристые искорки, но они представляли  собой  лишь
хлопья  в  могучей  буре  огней,  которая  закручивалась  огромной   ленивой
спиралью, словно престарелый смерч, испытывающий сильный  приступ  снега,  и
воронкой устремлялась вниз,  к  подернутому  дымкой  пейзажу.  Прищурившись,
матушка с трудом различила на реке несколько точек.
   Время от времени внутри медленно поворачивающейся воронки  из  светящихся
точек проблескивало нечто вроде молнии.
   Матушка моргнула и подняла глаза. Комната показалась ей очень темной.
   - Странная погода, - заметила она, поскольку ничего лучшего ей  в  голову
не пришло. Даже с закрытыми глазами она продолжала видеть сверкающие  точки,
пляшущие перед ее мысленным взором.
   - Это не погода, - отозвалась Хильта. - И вообще, я не уверена, что  люди
могут это видеть, хотя шар  показывает.  Мне  кажется,  это  магия,  которая
конденсируется из воздуха.
   - В посох?
   - Ага. Именно так и работает посох волшебника. Он  вроде  как  перегоняет
магию.
   Матушка рискнула бросить на шар еще один взгляд и осторожно уточнила:
   - В Эск.
   - Да.
   - Похоже, магии там полно.
   - Точно.
   Матушка уже не в первый  раз  пожалела,  что  не  знает,  как  волшебники
используют свою магию. Ей представилось, как Эск переполняется  волшебством,
как все ее ткани и поры раздуваются, после чего оно  начинает  просачиваться
наружу - сначала медленно, проскакивая в землю дугами слабеньких пробоев, но
постепенно собираясь в мощный разряд оккультной потенциальности.  Волшебство
может натворить массу бед.
   - Проклятье, - выругалась она. - Мне никогда не нравился этот посох.
   - По крайней мере, она  движется  в  сторону  Университета,  -  вмешалась
Хильта. - Там разберутся, что делать.
   - Так-то оно так. Как ты думаешь, сколько они уже прошли по реке?
   - Миль двадцать или около того. Баржи плывут со скоростью пешехода.  Зуны
не любят спешить.
   - Это хорошо.
   Матушка, решительно сжав зубы, поднялась на ноги и протянула руку к своей
шляпе и мешку с пожитками.
   - Полагаю, я хожу быстрее, чем баржа, -  заметила  она.  -  Река  здорово
петляет, а я могу двигаться по прямой.
   - Ты собираешься догонять ее пешком? - в ужасе вскричала Хильта. - Но там
же леса и дикие звери!
   - Прекрасно, мне не помешает вернуться к цивилизации. Я нужна  Эск.  Этот
посох захватывает над ней власть. Я предупреждала, что так оно  и  случится,
но разве меня кто-нибудь слушает?
   - А что, нет? - спросила Хильта, отчаянно пытаясь сообразить, что матушка
имела в виду под "возвращением к цивилизации".
   - Нет, - холодно ответила матушка.

   Его звали Амшат Б'хал Зун. Он жил на барже со своими тремя женами и тремя
детьми. Он был Лгуном.
   Врагов  его  племени  всегда  раздражала  не  только   честность   зунов,
абсолютность которой могла взбесить кого  угодно,  но  еще  и  прямота  этих
людей. Зуны никогда не слышали об эвфемизмах и  не  знали  бы,  что  с  ними
делать, даже если бы  эти  эвфемизмы  у  них  появились  -  разве  что  зуны
наверняка  назвали  бы  их  "способом  вежливо  наговорить  человеку  всяких
гадостей".
   Строгая приверженность к истине не была предписана каким-либо богом,  но,
похоже, имела под собой генетическую основу. Обычный зун точно так же не мог
лгать, как не умел дышать под водой.  Одной  концепции  лжи  хватало,  чтобы
привести зуна в полное расстройство. Сказать  Неправду  равноценно  для  них
изменению Вселенной.
   Поскольку зуны были торговой расой, эта черта очень мешала им, так что их
старейшины в течение многих тысячелетий изучали  сию  странную  способность,
которая проявлялась у остальных рас во всевозможном изобилии,  -  и  наконец
решили, что зунам тоже следует ее развить.
   Молодые люди, проявляющие  слабые  зачатки  подобного  таланта,  всячески
поощрялись искажать Истину - во время  особых  церемоний  устраивались  даже
настоящие соревнования. Первой  зарегистрированной  протоложью  зунов  стала
фраза "вообще-то мой дедушка довольно высокий". Постепенно зуны поняли,  как
это делается, и среди них была учреждена должность Лгуна племени.
   Важно  понять,  что,  хотя  большинство  зунов  не  умеет  лгать,  они  с
величайшим почтением относятся к любому своему соплеменнику,  который  может
сказать, что мир не таков, каков он есть. Таким  образом,  Лгун  занимает  в
племенной иерархии довольно высокое положение.  Он  представляет  племя  при
всех сношениях с внешним миром,  который  средний  зун  давно  уже  отчаялся
понять. Племена зунов очень гордятся своими Лгунами.
   Другие расы это сильно раздражает. Они считают, что  зунам  следовало  бы
учредить более подходящие должности, такие, как,  например,  "дипломат"  или
"специалист по связям  с  общественностью".  Им  кажется,  что  зуны  просто
насмехаются над мировой системой.
   - И  это  все  правда?  -  подозрительно  спросила  Эск,  обводя  глазами
переполненную каюту баржи.
   - Нет, - твердо ответил  Амшат.  Его  младшая  жена,  которая  варила  на
крошечной, затейливо украшенной  плите  овсянку,  хихикнула.  Трое  детей  с
серьезным видом наблюдали за Эск поверх края стола.
   - А ты когда-нибудь говоришь правду?
   - А ты? - Амшат улыбнулся своей золотоносной улыбкой,  но  глаза  его  не
смеялись. - Как ты оказалась в тюках с шерстью?  Амшат  не  похищает  детей.
Наверное, дома о тебе беспокоятся...
   - Полагаю, матушка будет меня искать, - сказала Эск. -  Но  вряд  ли  она
станет  сильно  беспокоиться.  Мне  кажется,  она  просто   рассердится.   А
направляюсь я в Анк-Морпорк. Ты можешь ссадить меня с корабля...
   - ...с судна...
   - ...если хочешь. Я не боюсь щук.
   - Я не могу этого сделать, - заявил Амшат.
   - Это была ложь?
   - Нет! Здесь  вокруг  дикие  звери,  грабители  и...  всякое  такое.  Эск
радостно кивнула.
   - Вот и ладненько. Я согласна спать среди шерсти.  И  могу  заплатить  за
проезд. Я умею...
   Она заколебалась. Неоконченная фраза повисла в воздухе, словно  маленький
завиток хрусталя, а осторожность в это время предприняла  успешные  шаги  по
завоеванию длинного язычка Эск.
   - ...делать полезные вещи, - неуклюже закончила Эск.
   От нее не укрылось,  что  Амшат  искоса  посматривает  на  старшую  жену,
которая шила, сидя у плиты. По зунской  традиции,  она  была  одета  во  все
черное. Такой наряд матушка одобрила бы целиком и полностью.
   - Но какие именно полезные вещи? - уточнил он. - Стирка, подметание пола?
   - И это тоже, - ответила  Эск.  -  А  также  перегонка  с  использованием
двойного или тройного перегонного куба, смешивание лаков, глазурей, кремов и
тому подобных вещей, очистка воска, изготовление  свечей,  правильный  выбор
семян, корней, черенков и приготовление большей части настоек и  отваров  из
"Восьмидесяти Чудесных Трав". Я умею прясть, чесать шерсть, вымачивать лен и
коноплю, наматывать нить и ткать на ручных, стоячих, веерных  и  благородных
ткац