собирать  ее  и  запасать  впрок.  В  данной
местности магии было хоть отбавляй.
   - Этот посох заключает в себе большую силу, - сказал он. -  Огромную.  Он
поднял руки к вискам.
   - Становится чертовски холодно, - заметила матушка.
   Назойливый дождь превратился в  снег.  В  окружающем  их  мире  произошла
резкая перемена. Лодка остановилась - нет, она ни на что  не  наталкивалась,
просто море как будто решило стать твердым. Матушка заглянула за борт.
   Море и в  самом  деле  затвердело.  Плеск  волн  доносился  с  некоторого
расстояния и с каждой минутой удалялся.
   Она нагнулась, постучала по воде и констатировала:
   - Лед.
   Лодка неподвижно стояла посреди океана льда. Доски  угрожающе  затрещали.
Напролоум медленно кивнул.
   - В этом есть смысл, - признал он. - Если они находятся... там, где,  как
мы думаем, они находятся, то там очень холодно. Говорят,  там  царит  холод,
как в межзвездном пространстве. Так что посох это тоже чувствует.
   - Правильно, - согласилась матушка и вылезла  из  лодки.  -  Значит,  нам
нужно найти центр льдины, там-то и будет посох, верно?
   - Я знал, что вы это предложите. Могу я хотя бы надеть туфли?
   Они  брели  по  замерзшим  волнам,   и   Напролоум   время   от   времени
останавливался, чтобы попытаться определить  точное  местоположение  посоха.
Одежда на нем покрылась ледком. Зубы стучали.
   - Вам не холодно? - спросил он матушку, чье платье громко потрескивало на
ходу.
   - Холодно, - призналась она. - Просто я не дрожу.
   - У нас были похожие зимы там, где я рос, -  заметил  Напролоум,  дуя  на
пальцы, чтобы согреть их. - В Анке почти не бывает снега.
   - Действительно, - отозвалась матушка, глядя сквозь ледяной туман.
   - Помню, на вершинах гор круглый год лежал снег. О, нынче температура уже
не опускается так низко, как в годы, когда я был ребенком. По крайней  мере,
до сих пор не опускалась, - поправился он, топая ногами по льду.
   Льдина грозно захрустела, напоминая, что она, и только она,  лежит  между
ним и морским дном. Он стал топать осторожнее.
   - А что это были за горы? - поинтересовалась матушка.
   - О-о, Овцепики. Там намного ближе к Пупу.  Деревушка  называлась  Медный
Лоб. Губы матушки шевельнулись.
   - Напролоум,  Напролоум,  -  забормотала  она  себе  под  нос.  -  Уж  не
родственник ли вы Актуру Напролоуму?  Он  жил  в  большом  старом  доме  под
Скачущей горой, и у него была куча сыновей.
   - Это мой отец. Но, во имя Диска, откуда вы его знаете?
   - Я там выросла, -  ответила  матушка,  подавляя  искушение  ограничиться
всезнающей улыбкой. - В соседней долине. Дурной Зад. Я помню вашу  маменьку.
Приятная женщина, держала коричневых и белых цыплят,  я  все  ходила  к  ней
покупать яйца для своей  мамочки.  Разумеется,  это  было  до  того,  как  я
почувствовала призвание к ведовству.
   - Я вас не помню, - признался Напролоум. - Естественно,  это  было  очень
давно. В нашем доме всегда собиралось множество  детей,  -  вздохнул  он.  -
Может быть, когда-то я дергал вас за  косички.  Я  любил  заниматься  такими
пакостями.
   - Возможно. Я припоминаю одного толстого мальчишку. Довольно неприятного.
   - Наверное, это был я. А я вроде как помню одну девчонку,  которая  вечно
всеми командовала, но это было очень давно. Очень.
   - В те дни мои волосы не были покрыты сединой, - сказала матушка.
   - В те дни все имело другой цвет.
   - Это правда.
   - Лето не было таким дождливым.
   - Закаты были более красными.
   - Тогда  было  больше  стариков.  Они  просто  кишмя  кишели,  -  заметил
волшебник.
   - Точно. А теперь мир заполнен молодежью. На самом деле  странно.  Скорее
следовало ожидать, что все будет наоборот.
   - Тогда  даже  воздух  был  чище.  Им  было  легче  дышать,  -  продолжал
Напролоум.
   Они шагали сквозь метель, обдумывая неисповедимые пути Времени и Природы.
   - Вы когда-нибудь навещали родные места? -  спросила  матушка.  Напролоум
пожал плечами.
   - Когда умер отец. Странно, прежде я ни с кем об этом не говорил, но... в
общем, там были мои братья, потому что я, разумеется, восьмой сын, и  у  них
были дети, даже внуки, но ни один  не  умел  писать  -  лишь  свое  имя  мог
накарябать, и то с трудом. Я мог бы купить всю деревню. Со  мной  обращались
как с королем, но... Я побывал в разных местах, видел вещи, от которых у них
ум зашел бы за разум, обращал в бегство существ, которые были куда  ужаснее,
чем их ночные кошмары. Мне ведомы тайны, известные лишь очень немногим...
   - Но вы чувствовали, что вы там лишний, - подытожила матушка.  -  В  этом
нет ничего необыкновенного. Это случается со всеми из нас. Мы  сами  выбрали
свою судьбу.
   - Волшебникам не следует возвращаться домой, - вздохнул Напролоум.
   - Да они и не могут по-настоящему вернуться домой, - согласилась матушка.
- Я всегда говорила, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
   Напролоум обдумал это заявление.
   - Мне кажется, тут вы не правы, - сказал он наконец.  -  Я  и  входил,  и
пересекал одну и ту же реку тысячи раз.
   - Да, но это была не та же самая река.
   - Не та?
   - Нет.
   Напролоум пожал плечами.
   - А по мне, так это была та же самая чертова река.
   - И нечего  разговаривать  таким  тоном,  -  возмутилась  матушка.  -  Не
понимаю, почему это я должна выслушивать подобные выражения  от  волшебника,
который даже на письмо ответить не может!
   Напролоум какое-то время сохранял молчание, если не считать кастаньетного
стука зубов. Потом до него дошло.
   - О-о. Понимаю. Значит, эти письма посылали вы?
   - Вот  именно.  И  подписывалась  под  ними.  По-моему,  это  сразу  дает
возможность понять, кто их автор, вам не кажется?
   - Ладно, ладно. Я просто думал, что  это  шутки,  вот  и  все,  -  угрюмо
пробормотал Напролоум.
   - Шутки?
   - От женщин мы получаем не так уж много заявлений о приеме. Мы их  вообще
не получаем.
   - А я-то гадала, почему мне не ответили, - пожала плечами матушка.
   - Если вам так хочется знать, я их выбросил.
   - Вы могли бы по крайней мере... Вон он!
   - Где? Где? А, вижу.
   Туман расступился, и они  увидели  фонтан  снежинок,  декоративный  столб
застывшего воздуха. А под ним...
   Посох не был закован в лед, он мирно лежал в озерце бурлящей воды.
   Одним из необычных аспектов магической Вселенной  является  существование
противоположностей.   Выше   уже   отмечалось,   что   темнота    не    есть
противоположность света, но просто его отсутствие. Таким же  точно  образом,
абсолютный ноль - это  отсутствие  тепла.  Если  хотите  узнать,  что  такое
настоящий холод, холод, который настолько холоден, что даже  вода  не  может
замерзнуть, а переходит в состояние антикипения,  то  вам  не  нужно  ходить
дальше этого озерца.
   Несколько секунд они молча смотрели на воду, забыв о перебранке.
   - Если вы сунете туда руку, - наконец проговорил Напролоум, - ваши пальцы
хрустнут, как морковки, и отвалятся. - Как вы думаете, вы  сможете  вытащить
его оттуда при помощи магии? - спросила матушка.
   Напролоум похлопал по карманам и, в конце концов, отыскал  свой  кисет  с
папиросной бумагой. Раскрошив опытными пальцами остатки нескольких  окурков,
он высыпал их в новую бумажку, свернул самокрутку и, лизнув ее край,  придал
ей окончательную форму - все это он проделал, не отрывая глаз от посоха.
   - Нет, не смогу, - ответил он. - Но все равно попытаюсь.
   Он с тоской посмотрел на сигарету, засунул ее за ухо, вытянул руки вперед
и растопырил пальцы. Губы его беззвучно зашевелились - он  пробормотал  себе
под нос несколько магических слов.
   Посох повернулся в своем озерце, мягко поднялся надо льдом - и немедленно
стал центром кокона из замерзшего воздуха. Напролоум аж закряхтел от  натуги
- прямая левитация представляет собой самый трудный вид практической  магии,
поскольку  в  ней  всегда  присутствует  опасность,   обусловленная   хорошо
известными  принципами  действия  и  противодействия.  Это   означает,   что
волшебник, пытающийся поднять тяжелый предмет при помощи одной  только  силы
своего разума, сталкивается с  перспективой,  что  его  мозги  в  результате
перекочуют в его башмаки.
   - Вы можете поставить его вертикально? - поинтересовалась матушка.
   С величайшей осторожностью посох медленно повернулся в воздухе и завис  в
нескольких дюймах от  поверхности  льда  прямо  перед  матушкой.  На  резьбе
поблескивала изморозь, и Напролоуму показалось - сквозь алую дымку  мигрени,
плавающую перед глазами, - что посох смотрит на него. С негодованием.
   Матушка поправила шляпу и решительно выпрямилась.
   - Прекрасненько, - процедила она.
   Напролоум пошатнулся. Тон этого голоса полоснул его, как  алмазная  пила.
Он смутно припомнил, как мать журила его, когда он был совсем маленьким.  Ну
так  вот,  сейчас  он   услышал   такой   же   голос,   только   отточенный,
сконцентрированный и утыканный по  краям  крошечными  кусочками  карборунда;
командный голос, который заставит покойника встать  по  стойке  "смирно"  и,
возможно, промаршировать до середины кладбища, прежде чем тот вспомнит,  что
давным-давно умер.
   Матушка стояла перед висящим в воздухе посохом, растапливая  его  ледяной
кокон одной своей яростью.
   - Значит, так, по-твоему, надо себя вести? Нежишься  в  море,  пока  люди
погибают, да? Замечательно!
   Она  начала  расхаживать  взад  и  вперед  вокруг  полыньи.  К  изумлению
волшебника, посох повернулся и последовал за ней.
   - Ну, выбросили тебя, - рявкнула матушка. - Что с того? Она же ребенок, а
дети рано или поздно всех нас выбрасывают. Это, что  ли,  верная  служба?  У
тебя что, ни стыда ни совести нет? Плаваешь тут и дуешься, вместо того чтобы
принести наконец хоть какую-то пользу...
   Она наклонилась вперед, так что ее крючковатый нос оказался в  нескольких
дюймах  от  посоха.  Напролоум  был  почти  уверен,  что   посох   попытался
отклониться назад, избегая взгляда ее пылающих глаз.
   - Сказать, чем заканчивают нехорошие посохи? - прошипела она. -  Сказать,
что я с тобой сделаю, если Эск будет потеряна для этого мира?  Один  раз  ты
спасся от огня, передал боль ей. В следующий раз это будет не огонь, о нет.
   Ее голос понизился до хлесткого, как бич, шепота.
   - Сначала в дело пойдет рубанок.  Потом  -  наждачная  бумага,  сверло  и
огромный нож...
   - Эй, послушайте, полегче там, а? - взмолился Напролоум,  чьи  глаза  уже
начали слезиться.
   - ...а то, что останется, я отнесу в лес на радость  грибам,  термитам  и
древоточцам. Мучения продлятся ГОДЫ.
   Вырезанные  на  посохе  узоры  корчились  в  муках.  Большая   их   часть
перебралась на обратную сторону посоха, чтобы укрыться от матушкиных глаз.
   - А сейчас, - продолжала она, - мы -сделаем вот что. Я возьму тебя, и все
вместе мы вернемся в Университет. И помни, тупая пила уже близко.
   Она закатала рукава и протянула руку.
   - Волшебник! Ты должен будешь отпустить его.
   Напролоум обреченно кивнул.
   - Когда я скажу "давай", давай! Давай!

   Напролоум снова открыл глаза. Матушка  стояла,  крепко  сжимая  в  кулаке
посох.
   Он был окутан клубами пара, и с него кусками опадал лед.
   - Прекрасно, - подытожила матушка. - Но если подобное случится еще раз, я
очень рассержусь, понял?
   Напролоум опустил руки и торопливо подбежал к ней.
   - Вам не больно? Она покачала головой.
   - Все равно что держать горячую сосульку. Ладно, нет у нас времени стоять
тут и чесать языками.
   - А как мы вернемся?
   - О, ради всех богов,  приятель,  проявите  же  силу  своего  разума.  Мы
полетим.
   Она помахала метлой. Аркканцлер с сомнением посмотрел на этот  инструмент
по выметанию пыли.
   - На этом?
   - Разумеется. А разве волшебники не летают на своих посохах?
   - Это считается унизительным.
   - Если с этим могу примириться я, то вам это тоже по силам.
   - Да, но это безопасно? Матушка бросила на него испепеляющий взгляд.
   - Вы имеете в виду вообще? - вопросила она. - Или, скажем, по сравнению с
тем, чтобы остаться стоять на быстро тающей льдине?

   - Впервые в жизни лечу на метле, - признался Напролоум.
   - Да неужели?
   - Я думал, что на  них  достаточно  сесть  и  они  полетят,  -  продолжал
волшебник. - Не знал, что нужно еще бегать взад и вперед и кричать на них.
   - Тут необходима сноровка, - пояснила матушка.
   - А еще мне казалось, что летают метлы быстрее, - не унимался  Напролоум.
- И, если честно, выше.
   - Что вы хотите сказать этим "выше"? - осведомилась матушка,  поворачивая
к верховьям реки и пытаясь удержать  равновесие  наперекор  клонящейся  вбок
массе волшебника на заднем сиденье.  Как  и  все  пассажиры  с  незапамятных
времен, волшебник так и норовил наклониться не в ту сторону.
   - Ну вроде как над  деревьями,  а  не  под  ними,  -  ответил  Напролоум,
пригибаясь, чтобы  уклониться  от  мокрой  ветки,  которая,  тем  не  менее,
все-таки ухитрилась сбить с него шляпу.
   - Все с порядке с этой метлой. Скорее, это вам следует немножко  сбросить
вес, - отрезала матушка. - Но, может, вы предпочтете слезть  и  идти  дальше
пешком?
   - Не будем говорить о том, что мои  ноги  и  так  большую  часть  времени
волочатся по земле, - парировал Напролоум. - Мне не хотелось бы ставить  вас
в неловкое положение, но если кто-нибудь попросил бы  меня  перечислить  все
опасности полета, то мне и в голову не пришло бы включить в список опасность
остаться без ног в результате того, что их исхлещет высоким кустарником.
   - Вы что, курите? - поинтересовалась матушка, мрачно  глядя  прямо  перед
собой. - Что-то горит.
   - Мадам, мне просто нужно было успокоить нервы после  столь  безрассудных
воздушных гонок.
   - Ну так вот, сию же минуту потушите сигарету. И держитесь.
   Метла, рыская  и  дергаясь,  пошла  вверх.  Ее  скорость  увеличилась  до
скорости бегущего трусцой старца.
   - Господин Волшебник...
   - Слушаю?
   - Когда я сказала держаться...
   - Да?
   - Я не имела в виду там.
   Наступило молчание.
   - О-о. Да. Понимаю. Очень извиняюсь.
   - Все в порядке.
   - Моя память уже не та, что была раньше. Уверяю вас...  Я  не  хотел  вас
обидеть.
   - Я и не обиделась.
   Какое-то мгновение они летели в полном молчании.
   - Тем не менее, - задумчиво сказала матушка, -  в  общем  и  целом  я  бы
предпочла, чтобы вы все-таки убрали оттуда свои руки.

   Дождь хлестал по крышам Незримого Университета и  лился  в  канавы,  где,
словно  плохо  построенные  лодки,  плавали  вороньи  гнезда,  брошенные   с
наступлением осени. Вода, булькая, бежала по  древним  проржавевшим  трубам.
Она затекала под черепицу и приветствовала пауков, обитающих  под  карнизом.
Стекала с фронтонов и образовывала потайные озера высоко среди шпилей.
   На бесконечных крышах Университета, по сравнению с которым собор  Святого
Петра выглядит обыкновенным сараем на железнодорожном полустанке, жили целые
сообщества. В крошечных джунглях,  выросших  из  яблочных  семечек  и  семян
сорняков, пели птицы, в сточных желобах плавали  жабы,  а  колония  муравьев
деловито изобретала сложную цивилизацию.
   Единственное, чего вода не могла делать, так  это  бить  из  декоративных
водометов-химер, расставленных вдоль крыш.  Это  объяснялось  тем,  что  при
первых же признаках  дождя  химеры  покидали  свои  места  и  укрывались  на
чердаках. "То, что вы уродливы, - при  этом  приговаривали  они,  -  еще  не
означает, что вы глупы".
   Дождь лился потоками. Дождь лился реками. Дождь лился морями. Но  главным
образом дождь лился сквозь крышу Главного зала, в которой после дуэли  между
матушкой и Напролоумом осталась громадная дырища. Тритл воспринимал льющиеся
сверху потоки как личное оскорбление.
   Он стоял на столе, организуя работу студенческих групп, которые  поспешно
снимали со стен картины и древние гобелены. Ему  пришлось  встать  на  стол,
потому что на полу уже плескалось  небольшое  озерцо  глубиной  в  несколько
дюймов.
   К сожалению, это была не просто дождевая вода. Это была вода,  обладающая
истинной индивидуальностью, определенным характером,  который  появляется  у
нее после  долгого  путешествия  по  пересеченной  местности.  Она  обладала
консистенцией подлинно Анкской воды - слишком  плотная,  чтобы  ее  пить,  и
слишком жидкая, чтобы ее пахать.
   Река вышла из берегов, и теперь миллионы  крошечных  ручейков  бежали  по
территории Университета,  врываясь  через  подвалы  и  играя  в  прятки  под
выстилающими пол плитками. Время от времени где-то вдалеке раздавался гул  -
это забытая магия, оказавшаяся в затопленном подземелье,  высвобождала  свою
энергию в результате короткого замыкания. Тритл с подозрением  покосился  на
неприятного вида пузыри, с мерзостным шипением вырывающиеся на поверхность.
   Он снова подумал" как  хорошо  живется  волшебникам-отшельникам,  которые
обитают в небольших пещерках, собирают травы, думают о важных вещах и знают,
о чем говорят совы. Только в пещерах  чаще  всего  царит  сырость,  а  трава
попадается и ядовитая. Кроме того, Тритл никогда не  знал  наверняка,  какие
именно вещи следует считать по-настоящему важными.
   Он неуклюже слез со стола и зашлепал по темной бурлящей воде. Что  ж,  он
сделал все, что было в его силах. Он попытался собрать старших волшебников и
организовать магическую починку крыши, однако все  переругались  по  поводу,
какие заклинания лучше использовать, и в конце концов сошлись  на  том,  что
это работа ремесленников, а не магов.
   "Вот вам и волшебники, - мрачно размышлял он, бредя по колено в воде  под
мокрыми  арками.  -  Вечно  исследуют  абстрактное  и  никогда  не  замечают
конкретного. Особенно если это "конкретное" касается работ по  дому.  Причем
пока здесь не объявилась эта ведьма, таких проблем не было".
   Он,  хлюпая,  ступил  на  лестницу,  освещенную  в  этот   момент   особо
впечатляющей вспышкой молнии. Его не оставляла холодная уверенность  в  том,
что, хотя никто не может обвинить  в  происшедшем  его,  все  именно  так  и
поступят. Он подхватил подол мантии, обреченно  выжал  его  и  потянулся  за
кисетом.
   Это был очень миленький зеленый водонепроницаемый кисет - то есть  дождь,
попадающий  в  него,  наружу  выбраться  уже  не   мог.   Впечатление   было
неописуемое.
   Тритл отыскал папиросную бумагу.  Все  листки  склеились  в  один  комок,
подобно знаменитой банкноте, которая имеет привычку обнаруживаться в  заднем
кармане брюк после того, как их выстирают, выжмут, высушат и прогладят.
   - Черт! - с чувством выругался он.
   - Эй! Тритл!
   Волшебник оглянулся. Он последним покидал зал, где уже  начали  всплывать
скамейки. Водовороты и дорожки пузырьков отмечали  щели,  через  которые  из
погребов просачивалась магия. В зале никого не было.
   Может, заговорила одна из статуй?
   Скульптуры были слишком тяжелыми, чтобы их выносить,  и  Тритл  вспомнил,
что сам сказал студентам, что, мол,  статуям  этим  не  повредит  хорошенько
помыться.
   Он посмотрел на строгие каменные лица и пожалел о своих словах. Изваяния,
изображающие могущественных умерших магов, иногда выглядят более живыми, чем
принято. Вероятно, ему не следовало орать во всю глотку.
   - Да? - несмело откликнулся он, остро ощущая на себе каменные взгляды.
   - Наверх посмотри, болван!
   Он  поднял  глаза.  Метла,  то  резко  устремляясь   вниз,   то   рывками
выравниваясь, тяжело  опускалась  сквозь  дождь.  Где-то  в  пяти  футах  от
поверхности  воды  она  забыла  о  тех  немногих  претензиях  покорительницы
воздуха, которые у нее еще оставались, и с шумом плюхнулась в водоворот.
   - Не стой там, идиот! Тритл нервно вгляделся в темноту и возразил:
   - Но я же должен где-то стоять.
   - Я имею в виду, помоги нам! - рявкнул  Напролоум,  поднимаясь  из  волн,
подобно толстой и разгневанной Венере. - Даме первой, разумеется.
   Он повернулся к матушке, которая шарила руками в воде.
   - Я потеряла шляпу, - заявила она. Напролоум вздохнул.