терпение
у людей давно было на исходе; я здесь третий год, и жизнь за это время
не становилась легче...
    Погодите, о чем он?
    - ...Сограждане! Еще одно усилие! И оно будет последним. Сотрем  с
лица земли, и плугом проведем борозду...
    - Ну,  программа  изложена  исчерпывающе.   Знаете,   Гектор,   я,
откровенно говоря, побаиваюсь.
    - Ничего, выберемся...
    - Я не об этом. Понимаете,  такое  напряжение  ведь  не  только  в
Намурии. Легче сказать, где его нет: в Швеции и Швейцарии, может быть,
А примеры заразительны. И если в других странах  не  начнут  принимать
серьезных мер".
    - То есть, не прибегнут к армии?
    - Глупости,  Гектор.  Серьезные  меры  могут   быть   лишь   одни:
немедленно жать на тормоза, наводить порядок в защите жизни  от  "Хомо
Фабер", иначе мир может в несколько дней превратиться в черт знает  во
что... Вы уже ударили в свой колокол?
    - Как бы не так! Нет связи, понимаете? Столько информации,  и  нет
возможности передать...
    - А Центр? - спросила  Ева.  -  Там-то  энергия,  наверное,  есть:
станция своя, и радиоцентр - тоже...
    - Я всегда говорил, что женщины умнее нас, -  сказал  Гектор;  они
говорили по-английски, и на них все чаще косились те близстоявшие, кто
мог хоть что-то услышать,  кроме  не  прекращавшегося  рева  толпы.  -
Давайте исчезнем, пока это еще возможно.  И  постараемся  пробиться  в
Центр. Хотя не представляю...
    - У нас тут рядом машина.
    - Тогда я с вами. Берете?
    - С радостью.  Помогите  Еве,  Гектор,  у  нее  нога.  А  я  пойду
ледоколом: меня сегодня еще не били. Ну - вперед!


    Они опоздали на несколько секунд: уже вся масса людей  устремилась
в улицы, уводящие с площади, и троих просто-напросто  потащило  вместе
со всеми. Противостоять потоку было невозможно. К счастью, их  понесло
по той же улице, по которой они пришли.
    - Страхуйте Еву справа, иначе ее сомнут.
    - Понял, Дан. Когда-то я умел...
    Журналист и сейчас не утратил  способности  ввинчиваться  в  толпу
решительно, но не грубо, без обострений.
    Как течение выносит щепку в  спокойную  заводь,  их  вытолкнуло  в
подворотню. Двор был пуст, лишь дерево по-прежнему медленно умирало, и
ему не легче было оттого, что  судьба  его  наконец-то  заинтересовала
людей всерьез.
    - Прыжки и гримасы, - пробормотал Милов. - Где машина?
    - Наверное, там, где Граве, - ответила Ева, вытирая пот со лба.  -
У  меня  чуть  не  вырвали  сумочку...  О,  да  в  ней  кто-то   успел
похозяйничать!
    - Пистолет?
    - Цел: в кармане жилета. А вот кошелек...
    - Выживем - разбогатеем. Как удалось Граве вырваться? Почему он не
дождался нас? Хотя, может быть, он ни при чем, а машину угнали,  чтобы
сжечь; призывы здесь, похоже, осуществляются быстро.
    - Дан, - сказала Ева. - Кажется, я смертельно устала, и нога никак
не успокаивается. Пешком до Центра  не  добраться.  Выход  пока  один:
идемте ко мне.
    - А там у вас машина? - с надеждой спросил Милов.
    - Моя осталась в Центре, но другая, надеюсь, дома. Там можно будет
подумать спокойно, для меня найдется неплохая аптечка. Гектор  покачал
головой:
    - Я неплохо знаю Лестера, Ева. И, откровенно говоря...
    - Его  сейчас  нет  дома,  -  сказала  Ева  уверенно.  -  Дан,  не
размышляйте глубокомысленно. Поверьте: я  права.  Идемте.  Теперь  моя
очередь возглавить шествие.


    Улица, на которой они вскоре оказались, была  застроена  красивыми
многоэтажными  домами,  теперь  уже  старыми,  но  по  уроню   удобств
наверняка превосходившими те жилища, которые  во  множестве  воздвигал
нынешний век.  Было  нечто  величественное  в  этих  строениях,  среди
которых не было  и  двух  одинаковых,  но  все  вместе  они  выглядели
архитектурным целым; объединяло их, кроме единой школы,  и  еще  одно:
ощущение неприступности, замкнутости, какой-то крепостной  уверенности
в себе...
    Но сейчас незримые крепостные валы  словно  бы  рухнули,  и  возле
домов толпился  народ,  тяжелые,  привыкшие  стоять  замкнутыми  двери
подъезда были распахнуты настежь, зеркальные окна - тоже, и уже летели
на мостовую книги; некоторые падали тяжело, кирпичом, словно  за  годы
стояния на полках книжных шкафов-семейных, переходивших из поколения в
поколение, - листы их так срослись друг с другом,  что  уже  не  могли
более разъединиться, как не могли разъединиться судьбы их  героев  или
символы  их  формул;  другие  книги,  как  будто   стараясь   подольше
удержаться в воздухе, а может быть, и вовсе улететь  от  ожидавшей  их
судьбы, раскрывались на лету и были похожи на подстреленных из  засады
птиц; третьи, самые старые, возможно, или более других читанные, уже в
падении разлетались отдельными страницами, и можно было подумать,  что
кто-то  швыряет  сверху  пачки  листовок,  чтобы  донести   до   людей
неизвестно чей яростный призыв... Внизу люди сгребали  упавшие  книги,
сносили на руках, толкали ногами, прикладами ружей, громоздя  кучу,  и
кто-то уже подносил к куче зажигалку, бережно прикрывая ладонью  лисий
хвостик пламени.
    - Боже мой, боже мой, - бормотала Ева. - Книги, но зачем же  книги
- они же не вредят природе, почему же их...
    - А почему же нет? -  сказал  Милов,  криво  усмехнувшись,  -  Где
граница, до которой можно, а дальше - нельзя? Если можно убивать людей
- почему же не жечь книги? Трудно бывает  начать,  но  еще  труднее  -
остановиться, особенно если катишься с кручи в каменный век...
    - Ненавижу ваше спокойствие, - задыхаясь, проговорила она.
    Тем  временем  еще  другие  окна  распахнулись,  и,  вперемешку  с
книгами,   стали   грохаться   на   тротуары   и   проезжий    асфальт
радиоприемники, от  карманных  транзисторов  до  массивных  настольных
всеволновых суперов - один, маленький,  угодил  в  голову  кому-то  из
усердствовавших внизу - тот схватился  рукой  за  поврежденный  череп,
сквозь пальцы проступила кровь, кто-то  засмеялся,  никто  не  подошел
помочь; гулко взрывались выброшенные  телевизоры;  откуда-то  волокли,
кряхтя, аппарат телекса; из другого подъезда вышвырнули сильно, словно
из катапульты выстрелили,  человека  -  лицо  его  было  в  крови,  он
прижимал к груди пачку каких-то бумаг, их рвали у него, несколько  раз
ударили, швырнули на тротуар; там он сел, глаза его близоруко моргали,
по лицу текли слезы, но обрывки бумаг он все же  сжимал  в  пальцах...
"Господи, - простонала Ева, у нее подгибались  ноги,  Милов  и  Сектор
едва не силой тянули ее вперед, поддерживая с двух сторон,  -  это  же
поэт, я его знаю, мы здороваемся, его, наверное, спутали с братом, тот
- ученый, но занимается астрофизикой, ну какой от нее вред природе?.."
    Они подошли к дому, где жила Ева. Из дома тащили уже не  книги,  а
книжный шкаф, старинный, резной, черный, одна  дверца  его  все  время
открывалась, ее со злостью захлопывали, но она снова падала.  "Это  не
ваш, Ева?" - спросил Гектор. Она медленно качнула головой, "Нет. У нас
все современное, мы ведь здесь недавно..." Люди со шкафом  застряли  в
подъезде, войти было невозможно. "Гектор,  помогите  им",  -  попросил
Милов. "Чтобы я, своими руками?.." -  "Именно  вы,  и  своими  руками:
должны же мы попасть внутрь".  Гектор  выругался  и  пошел  на  помощь
тащившим;  те  были   хлипковаты,   чего   нельзя   было   сказать   о
корреспонденте. С его помощью шкаф выволокли, бросили на улицу, стали,
усердно пыхтя, разламывать на доски. Гектор вернулся.  "Чувствую  себя
подонком", - сказал он, снова взяв Еву  под  руку.  "Зачем,  зачем?  -
снова не проговорила, скорее простонала Ева. -  Культура  же  не  враг
экологии, наоборот, зачем же они все это?.." "Когда  же  вы  здесь,  в
вашем западном парадизе, научитесь понимать,  что  лозунг  -  одно,  а
действие - совсем другое", - с  досадой  пробормотал  Милов.  "Теперь,
наверное, уже никогда, - ответил Гектор, - просто не успеем. По-моему,
третий  этаж,  Ева?"  "Третий",  -  подтвердила  женщина  безразличным
голосом. Лифт, естественно, не работал.  Милов  поднял  Еву  на  руки,
сказал Гектору: "Идите вперед". На площадке второго этажа двое, один с
дубовым  листом  добровольца,  другой  в  полицейской  форме,  но  без
нашивок, преградили им  дорогу.  "Кто  такие?  Здесь  живете?"-спросил
доброволец. Полицейский молчал, внимательно глядя  на  Милова;  Даниил
опустил Еву, помог ей встать на ноги, чувствуя, что сейчас понадобятся
свободные руки - тогда полицейский перевел взгляд на обезьяний галстук
Милова - всмотрелся внимательно, словно там  было  написано  нечто,  -
потом посмотрел Милову прямо в  глаза.  Гектор  тем  временем  тихо  и
зловеще втолковывал добровольцу; "Ты что, сукин сын, не видишь  -  это
мадам Рикс?" "А на ней не написано, какая она такая мадам,  -  не  без
некоторой наглости отвечал тот.  Полицейский  сдержанным  и  уверенным
голосом произнес: "Пр-рапустить!"  "Слушаюсь!"  -  немедленно  ответил
доброволец. Полицейский, все еще глядя в глаза  Милову,  едва  уловимо
качнул головой, чуть заметно приподнял плечи, Милов же  не  то,  чтобы
кивнул, но сделал какой-то неуловимый намек на такое  движение.  После
этого он, поддерживая Еву, повел ее наверх.  Гектор  замыкал  шествие.
"Сейчас", - сказала она и стала рыться в сумочке. Потом подняла  глаза
на Милова.  "Наверное,  вытащили  вместе  с  кошельком...  Господи,  я
устала, устала,  не  могу  больше..."  -  и  заплакала.  Милов  смерил
взглядом дверь - она была даже на вид  массивной,  не  из  тех,  какие
вышибают плечом или ногой с разбега. "Ничего, -  сказал  Милов,  -  не
волнуйтесь, Ева,  милая:  сейчас  все  уладим".  Он  перегнулся  через
перила. "Капитан, - крикнул он вниз, - поднимитесь, пожалуйста,  нужна
ваша помощь". Человек в полицейском мундире  поднялся  по  ступенькам.
"Мадам потеряла ключ, - объяснил Милов, - дайте возможность попасть  в
квартиру". "Но, господин по..."  Милов  прервал  мгновенно:  "Это  моя
личная просьба". Полицейский, не колеблясь  более,  вынул  из  кармана
черную коробочку с кнопками, повозился с полминуты, открыл дверь -  за
ней оказалась другая, она тоже отняла  несколько  секунд.  "Прошу",  -
сказал он и отступил в  сторону.  Ева  вошла,  за  ней  Гектор,  Милов
задержался на мгновение. "Что тут? - спросил он  капитана  полиции.  -
Что-то еще можно сделать?" Полицейский покачал головой.  "Мы  зашли  в
тупик,  сейчас  все  порвано,  обстановка  неясная  -  пока  стараемся
уцелеть". "Же - лаю", - кратко попрощался Милов,  потому  что  изнутри
уже звала Ева: "Дан, ну где вы там!" Он вошел,  закрыл  за  собой  обе
двери.  "На  засовы,  пожалуйста,  -  попросила  Ева,  -  механика  не
действует". Вслед за хозяйкой они вошли в обширную комнату, где она не
села, а просто рухнула на  широченный  диван.  "Сядем,  передохнем,  -
сказал Гектор, - тут мы в безопасности". Милов  кивнул:  он  знал  это
лучше Гектор, однако говорить об этом счел излишним:  это  только  его
было  дело  и  еще  нескольких  человек  в  этой  стране  (и  капитана
полиции-или бывшего капитана, черт его теперь знал) - и ничьим больше.
"Понимаю, - сказал он, - раз тут живет Рикс, то и  выставлена  охрана,
не так ли7" "Если бы только Рикс!  -  усмехнулся  Гектор.  -  Там,  на
втором этаже, где они стоят - сам  Мещерски!"  "Ах,  да,  Мещерски,  -
сказал Милов с понимающим видом, - ну, конечно,  как  же  я  сразу  не
подумал!  Кстати,  а  кто  такой   этот   Мещерски?"   Тут   они   оба
расхохотались. "Нет, Дан,  в  покер  с  вами  я  не  сяду,  -  сказал,
посмеявшись, Гектор, - я было и вправду поверил, что вы в  курсе  всех
дел, Мещерски - это тот, кто выступал на площади вслед за Растабеллом.
Глава добровольческого движения, председатель партии борьбы за  жизнь,
и так далее". "Высоко залез, - сказал Милов. - Судя по фамилии, он мой
соотчич? Из эмигрантов, что ли?" "Нет, не думаю, чтобы он был  русским
- возможно, кто-то из предков, но вообще-то  он  свой  род  ведет,  по
слухам, от каких-то греков, или  из  тех  краев,  во  всяком  случае".
"Интересно, - проговорил задумчиво Милов, - деятель культуры  и  глава
штурмовиков - в одной упряжке?.." "Ну,  это  до  поры  до  времени,  -
уверенно промолвил Гектор, -  Растабелла  они  сразу  же,  как  только
утвердятся у власти, ну, не то, чтобы выкинут, но сделают  из  него  -
как это у вас, русских, называется - образец..."  "Образ,  -  поправил
Милов,  -  икону,  вы  это  имели  в  виду?"  "Вот-вот,  и  будут  ему
поклоняться, но делать-то станут по-своему". "Ясно, - сказал  Милов  и
встал. - Ева, -  позвал  он  осторожно;  женщина  лежала  с  закрытыми
глазами и отозвалась лишь на повторное  обращение.  -  Вам  что-нибудь
нужно?" "Спасибо, Дан, ничего, я просто полежу,  только,  если  можно,
снимите с меня ваши туфли - я вам очень благодарна за них, но теперь я
уже дома". Милов осторожно снял с нее  туфли.  "Ева,  с  ногами  нужно
что-то сделать. Где тут поблизости живет врач?"  "Не  нужно  врача,  в
ванной откройте аптечку, там есть такая коричневая туба с мазью -  это
все, что нужно". Милов не сразу (жилище было обширным)  нашел  ванную,
принес требуемое, выдавил мазь на  пальцы,  осторожно  начал  втирать.
"Как приятно, - тихо проговорила Ева, - еще,  пожалуйста...  и  вторую
тоже..." Это заняло минут  пятнадцать;  Гектор  тем  временем,  сперва
поглядев на них с иронией, закрыл глаза и, кажется, задремал.  "Я  еще
полежу немного, - сказала Ева, - а  потом  чем-нибудь  покормлю  вас".
Милов и в самом деле почувствовал, что  закусить  было  бы  не  лишне.
Услышав о еде. Гектор мгновенно открыл глаза. "Кстати, о еде - а где у
вас телефон? Серьезный, я имею в виду". "В его кабинете, - сказала Ева
бесцветным голосом, - из холла по коридору прямо, в самом конце".  "Да
не работают телефоны, Гектор, - напомнил Милов, - тока ведь нет". "Ну,
- сказал Гектор,  -  правил  без  исключения  не  бывает,  это-то  вам
известно?" "Тогда я с вами", - сказал Милов. Он снова подошел  к  Еве,
погладил ее по голове-она слабо улыбнулась. Гектор уже  вышел,  чтобы,
по журналистской  привычке,  первым  захватить  связь.  "Дан,  -  тихо
сказала женщина, - вы меня презираете?" "За что, Ева?"  "Ведь  Рикс  -
мой муж, вы знаете... И он во всем этом играет какую-то роль - похоже,
немалую, Но я не знала, и сейчас  не  знаю,  честное  слово..."  Милов
пожал  плечами.  "Ну,  и  что?  Почему  вы  должны  стыдиться   своего
замужества? Я вот тоже был женат, и надеюсь, что вы простите мне  это:
тогда я ведь не знал вас..." Он ожидал, что она  снова  улыбнется,  но
женщина оставалась серьезной ."Рикс, - повторила она, - он  ведь  тоже
стоял там, на балконе, по соседству с Растабеллом и Мещерски..." Милов
присвистнул. "Но какое отношение он, иностранец, может иметь..." "Я не
знаю, как и что, - сказала она, - честное слово, хотя и знала,  что  у
него есть какие-то дела с политиками-но  ведь  деловому  человеку  без
этого нельзя. Но я не предполагала, клянусь вам..." "Ева,  -  серьезно
сказал Милов, - я тоже клянусь вам, что никогда не стану целоваться  с
Риксом". На этот раз она все же подняла уголки губ. "А со мной?" Милов
нагнулся и поцеловал: поцелуй был долгим. "Идите, - сказала она, -  не
то моего терпения не хватит".
    Он прошел в кабинет. Гектор сидел за обширным пустым столом.  Тихо
звучал транзисторный приемник; передача шла на английском языке. Кроме
приемника  здесь  были  два  телефона,  стоял  телекс,   факсмашина,на
отдельном столике - персональный компьютер, по стенам - закрытые полки
с видеокассетами  и  дискетками.  Гектор  нажимал  клавиши  одного  из
телефонов. Окна были зашторены, шум улицы сюда не доносился.
    - Ну, есть успехи?
    - Вот этот аппарат дышит. Остальное мертво.
    - А компьютерная связь?
    - То же самое. Звоню всем подряд. Аэропорт, вокзалы, телевизионный
центр - все молчат.  Ни  междугородный,  ни  международный  каналы  на
действуют, Впечатление такое, что все телефоны в  городе  выключены  -
кроме  таких  вот,  особых,  Это  специальная  линия,  с  питанием  от
установки в Министерстве порядка.
    - Но ведь эти, работающие, должны для чего-то служить?
    Гектор не успел ответить: телефон зазвонил -  негромким,  приятным
жужжанием.
    - Не снимайте, - поспешно сказал  Милов.  Гектор  кивнул.  Телефон
прожужжал несколько раз и умолк.
    - Кому-то нужен Рикс, - сказал Милов.
    - Вероятно, Рикс должен скоро явиться, - сказал Гектор. - Это было
бы некстати.
    - А может быть, он сам разыскивает жену?
    - Если так,то теперь он знает, что ее нет дома.
    - Кстати, что вы успели услышать по радио?
    - Сообщили, что связь  со  страной  прервана  и  граница  закрыта.
Больше никто ничего не знает: ни Рейтер, ни ваш ТАСС, ни, естественно,
Ю-Пи-Ай - поскольку я сижу здесь и молчу. Значит, ни у кого нет связи,
не только я один страдаю.
    - Попробуйте позвонить еще. Может быть, в префектуру?
    - Мысль не банальна. Спрошу хотя бы, какие возможности связи будут
предоставлены иностранным корреспондентам.
    - Постойте... Если префектура работает, там в два счета установят,
откуда вы звоните.
    - От Рикса, не откуда-нибудь.
    - Не годится. Если вы рядом с Риксом, то он знает больше, чем  сам
префект - вам не понадобилось бы звонить.
    - Верно. Значит, у нас остаются две возможности  выйти  на  связь:
через армию или научный центр. Надо  спешить,  Милов,  не  то  во  мне
крепнет ощущение не просто дармоеда, но плохого журналиста,  а  я  всю
жизнь считал себя хорошим... Что там, на улице? Милов подошел к  окну,
отодвинув штору.
    - Работают вовсю.
    - То есть жгут?
    - В лучших традициях.
    - Жутковато становится, честное слово... Не знаю, как вас, Дан,  а
меня успокаивает лишь то, что у нас это было бы невозможно.
    - Не знаю, Гектор, не знаю. Конечно, у вас великие демократические
и гуманные традиции и все такое прочее, однако люди  везде  боятся  за
свою жизнь, людям всюду надоела расправа с миром, в котором мы  живем,
и людям повсеместно осточертело, что правительства много говорят,  еще
больше обещают, но слишком мало делают  для  того,  чтобы  цивилизация
перестала быть  смертоносной.  И  вот  под  знаменем  борьбы  с  этими
уродствами людей можно повести в конечном итоге на что угодно.
    - Хорошо, - Гектор встал. - Я понял, что работать мы должны каждый
в своем напраалении: так больше  шансов.  Я  попробую  договориться  с
военными.
    - А я поспешу в Центр. Постараюсь не опоздать.
    - Боитесь, что там будет жарко?
    - Уверен в этом. Но что делать?
    - Вы правы. Но только - Дан, не обижайтесь,  вроде  бы  и  не  мое
дело, однако, хочу сказать вам... Не тащите женщину на гибель.  Да-да,
Еву, не делайте большие глаза, тут и слепой бы все увидел. Я понимаю -
она сама хочет, там ее пациенты, и так далее. Но все они-все, кто есть
и еще окажется там - скорее всего, обречены:  вы  же  слышали  речь  и
видели толпу. Зачем же лишние жертвы?
    - Простите, Гектор, но вы не понимаете...
    - Да все я понимаю, я же вам сказал... Но вот именно поэтому -  не
берите греха на душу. Вы малый прочный и, надеюсь, выкрутитесь, а если
и нет - что же, все от Бога; но вот  она...  Так  что  я  вам  всерьез
советую: уходите, пока она еще не пришла  в  себя,  Иначе  вам  ее  не
удержать, а без вас она, быть  может,  и  на  рискнет,  а  может,  муж
удержит...
    - Вы правы, Гектор, - сказал Милов, помолчав. - Тогда объясните  -
как мне добраться туда кратчайшим путем. Я плохо знаю город, вернее  -
почти совсем не знаю, На листке блокнота Гектор набросал схему.
    - Вы легко разберетесь. Двинете пешком?
    - Как получится.
    - Сейчас пешком проще. Милое кивнул и сказал:
    - Давайте-ка и мне листочек.
    Не садясь, он написал: "Ева, дорогая. Вам лучше пока побыть  дома.
Я навещу Центр и вернусь. Берегите себя". Он покосился  на  Гектора  и
дописал: "Целую. Ваш Дан". Проставил время.
    Он на цыпочках  вошел  в  комнату,  где  лежала  Ева.  Она  спала,
постанывая во сне,