пистолетом  за  поясом-тем  самым  пистолетом,  что  Милов
оставил в машине. Ну,  молодец,  -  подумал  Милов,  весело  глядя  на
товарища по скитаниям, - всех нас за пояс заткнул. Зря я  боялся,  что
он спятил  необратимо  -  видимо,  нервная  система  крепкая,  психика
устойчивая, погоревал, пережил, понял, что  не  рыдать  надо,  а  дело
делать - и уехал, не стал дожидаться нас.  Нехорошо,  конечно,  с  его
стороны, но при таком раскладе трудно его упрекнуть. Зачем  только  он
полез в добровольцы? А куда еще? - сам себе ответил Милов. - Вот и сам
я, получается, пошел же. Если он не один тут такой - это хорошо,  люди
здравомыслящие крайностей  не  допустят,  сыграют,  может  быть,  роль
этакого тормоза. Да увидь же ты меня, увидь, нам с тобой обоим в Центр
надо, спасать людей, предупредить об опасности, выйти на связь со всем
миром...
    Граве увидел его, когда был уже почти  рядом.  Остановился.  Долго
смотрел на Милова, и на губах его возникло даже нечто вроде  улыбки  -
но не более того, а Милов-то ожидал, что тот ему чуть  ли  не  на  шею
бросится. Хотя - какие могут быть нежности в воинском  строю...  Граве
повернул голову ко второму командиру, негромко  сказал  что-то;  пожал
плечами и кивнул. Тогда Граве скомандовал громко, по-намурски:
    - Милов, выйдите из строя, подойдите ко мне!
    Милов вышел с удовольствием  -  по  всем  правилам,  "дав  ножку",
приблизился, щелкнул каблуками.
    - Ну что ж - поехали, - сказал Граве.
    - Куда? - осмелился спросить Милов.
    - Туда, куда вы и хотели  попасть.  Вот  и  прекрасно,  -  подумал
Милов. - Все же молодец он. Кто бы подумал: казался, в  общем,  божьей
коровкой, пистолета взять не хотел - и на тебе,  командует  отрядом  и
собирается, похоже, делать именно то, что нужно.
    - Слушаюсь!  -  ответил  он  громко.  Граве  зашагал  первым,   не
оглядываясь. Свернули за угол. Там стояла машина - та самая,  наследие
покойного Карлуски. Завидев ее,  Милов  обрадовался,  словно  встретил
старого, доброго знакомого.
    - И как это у вас ее не отобрали? - весело спросил Милов.
    Граве ничего не ответил, только покосился  на  Милова,  глаза  его
странно блестели. Под газком? - подумал Милов. - Для смелости, что ли?
Ну, если и принял, то не много.
    - Еву я доставил домой, - сказал Милов; вовсе не обязательно  было
ему  отчитываться,  командирская  повязка  Граве  была,  по  разумению
Милова, такой же липой, как и его собственный листок на груди. Однако,
должна  же  была  интересовать  Граве  судьба  их  спутницы  в  ночных
приключениях. Граве на сей раз откликнулся - что-то пробормотал. Милов
переспросил:
    - Простите?
    - Я говорю; все равно, - ответил Граве погромче. Он сел  за  руль,
кивнул Милову на первое сиденье. А больше сесть и некуда  было:  сзади
на сиденьи и на полу машины что-то лежало, укрытое  сверху  брезентом.
Повернувшись, Милов хотел,  любопытствуя,  приподнять  брезент.  Граве
резко осадил его:
    - Это не трогать!
    Милов пожал плечами. Играем в секреты? Ладно, все равно, приедем -
увижу; ясно же, что инженер везет что-то для Центра.
    Граве вел машину не  быстро,  повороты  брал  плавно,  старательно
объехал  выбоину,  что  попалась  на  пути   -   то   была,   впрочем,
одна-единственная на всей дороге.
    Въехали  в  промышленный  район;  по  сторонам,  за   бесконечными
бетонными заборами тянулись фабричные корпуса, многоэтажные  заводские
строения, старые и новые,  но  все  -  крепкие,  добротные;  складские
помещениям - и капитальные, и легкие  металлические  полуцилиндры,  на
которых отблескивало давно уже прошедшее  зенит  солнце;  порой  улицу
пересекали железнодорожные рельсы  подъездных  путей  -  на  переездах
Граве был особенно осторожен, проезжал их со скоростью пешехода,  хотя
рельсы шли заподлицо с мостовой и толчков  ждать  не  приходилось.  Ни
деревца не было вокруг, ни кустика, ни травинки даже, пусть и  убогих,
умирающих, как  в  жилой  части  города:  здесь  цивилизация  победила
безоговорочно, чтобы теперь умереть. Хотя пока это была еще,  пожалуй,
не смерть, скорее летаргия, и пробудить уснувших  оказалось  бы  делом
нетрудным - было бы желание. Интересно все  же,  -  подумал  Милов,  -
люди-то что будут делать? Те, что еще вчера здесь работали?  Разрушить
до основаниям - работа простая, но ведь потом надо и  строить  что-то?
Можно, конечно, и города разрушить, и всех на землю посадить  -  но  -
ведь и тут профессионализм нужен, да и земли  свободной  нет,  значит,
нддо ее отнимать у кого-то - может  быть,  конечно,  есть  у  них  уже
какой-нибудь теоретически изящный проект, который на практике,  вернее
всего, ничего не стоит... Нельзя ведь "назад к природе", можно  только
- вперед к ней...
    - Интересно, как теперь будет использоваться  все  эти  корпуса  -
спросил он вслух.
    - Никак, - ответил Граве, не отводя глаз от дороги.  -  Их  просто
взорвут. Разве не слышите? Я потому поехал этой дорогой, что здесь это
начнется позже.
    - Почему вы думаете, что взорвут?
    - Не думаю - знаю. Растабелл сказал.
    - Я слышал его речь, но не помню...
    - Это он мне сказал. Мне.
    Заговаривается? - подумал Милое. - Может, он все-таки... -  Громко
же сказал:
    - Ну, на все взрывчатки не хватит.
    - Вы думаете? - равнодушно  спросил  Граве;  так  говорят  просто,
чтобы не прерывать разговора, не более того.
    - Да тут и думать нечего.
    - Ну, почему же, - сказал Граве. - Думать всегда есть о чем - если
человек умеет думать...
    Город заканчивался, мимо проскальзывали унылые  пустыри,  где  еще
ничего не успели построить. Дальше пошли хилые, хворые рощицы, два или
три  раза  машина  по  аккуратным,  чистым  мосткам   проскочила   над
ручьями-вода их отблескивала радужной пленкой, и в эти ручейки  кто-то
что-то сбрасывал - дерьмо  хотя  бы,  если  не  было  ничего  другого.
Окрестность выглядела, как давно брошенное жилье, в котором воцаряется
запустение - однако же люди здесь жили, на  всей  планете  люди  -  то
ухитрялись жить...
    - Когда-то, - неожиданно заговорил Граве, - тут шумели леса. В них
жили олени. Вы хорошо стреляете, Милф?
    - Хотите предложить охоту на оленей?
    - Кто-нибудь предложит. Кому-нибудь. Не сейчас,  конечно.  Но  тут
снова вырастут леса. И в них будет жизнь.
    - И тогда вы снова повезете меня по этой дороге и скажете...
    - Нет, - сказал Граде все так же равнодушно. - Я не повезу.  И  не
скажу. Да и никто другой вас не повезет.
    - Понимаю: машин не будет. Но воскреснут лошади...
    - Лошади воскреснут. А вот мы с вами - никогда.
    - Ну, не так уж мы стары, чтобы не дожить...
    - Мы не стары, -  сказал  Граве.  На  шоссе  он  немного  прибавил
скорости, но по-прежнему был осторожен и внимателен. - Мы не стары. Мы
мертвы, Милф. Неужели вы не понимаете?
    - Нет, - честно сказал  Милов.  -  Не  понимаю.  После  этого  еще
несколько километров они проехали в молчании.
    - Мы мертвы, - сказал Граве, словно  решив  посвятить  спутника  в
некую, ему одному ведомую тайну, -  потому  что  мертвы  те,  кого  мы
любим.
    - Я очень, очень сочувствую вам, Граве, - сказал Милов искренне.
    - Как и я вам.
    - Мне?
    - Потому что Ева тоже мертва.
    - Что за вздор! Я сам привел ее домой, я же  говорил  вам!  И  там
была охранам. Кто решился бы убить жену Риста? - Бред!
    - Я.
    - ВЫ?!
    - Я сам пришел к ней. Потом, уже после вас. И убил ее; теперь  вам
ясно?
    - Вы  с  ума  сошли!  -  пробормотал  Милов;   ничто   другое   не
подвернулось на язык.
    - Может быть, да. А может, нет. Какая разница?
    - Врете, Граве!.
    - Зачем?
    Сейчас я убью его, - со  странным-спокойствием  подумал  Милов.  -
Просто задушу. Своими руками. Пусть он врет -  за  одно  уже  то,  что
такая мысль возникла в его безумной голове. А если не  врет?  Господи,
что же это делается, что делается в нашем сумасшедшем мире...
    - Граве, если это правда - почему?
    - А почему убили мою жену?
    - Если хотите знать -  потому,  что  она  была  ввязана  в  мощную
контрабандную сеть...
    - Да, Теперь я это знаю. Как и то, что вы  никакой  не  турист,  а
агент, ушедший по их следам...
    - Кто сказал вам?
    - Лестер Рикс. Я пришел к нему и  потребовал  ответа:  за  что?  Я
хотел убить и его. Но ом мне все объяснил.  Ничего  не  случилось  бы,
если бы вы не шли по следам.
    - Не во мне дело, Граве.
    - Не объясняйте: я теперь знаю все. Вы - охотник  за  наркотиками.
Но ведь не их ввозили сюда, Милф. Везли совсем другое.
    - А что же,  в  таком  случае?  Косметику?  Электронику?  Бросьте,
Граве, не рассказывайте сказок. Граве усмехнулся.
    - Нет, Милф, не косметику, тут вы  правы.  Пластик.  Взрывчатку  -
Теперь машина шла километров на сто с небольшим, дорога была  гладкой,
прямой и пустынной. - И только ее. Но много. Очень много! Однако,  это
же совершенно не ваше дело, Милф! Так  что  вы  зря  вмешались  в  эту
коммерцию. И те, кто вас послала - тоже. Не будь вас - Лили жила бы. И
Ева Рикс не встретила бы вас - и тоже осталась бы жива. Пластик, Милф!
Другая технология доставки. И ни одна из ваших тренированных собак его
не чуяла. Потому что это - не пахнет! И его ввозили сюда  вагонами!  А
вы искали двойные донца в чемоданах и прочую ерунду...
    - Зачем и кому понадобилось столько взрывчатки? Рыбу глушить - так
она и без того давно вымерла. Я  знаю,  сколько  можно  заработать  на
взрывчатке; поверьте, Граве, не так уж много.
    - Все-то вы знаете, умница  Милф!  Но  мыслите  стандартно.  А  вы
попробуйте подумать как следует - и поймете...
    - На такой скорости мне трудно думать, Граве; не гоните так, никто
нас не преследует.
    - Может быть, нет. Но какая-то машина видна далеко позади. И я  не
хочу, чтобы нас догнали.
    - Так что же я должен понять?
    - Да хотя бы то, что вряд ли  было  простым  совпадением:  плотина
рухнула и потоп случился именно тогда, когда все было  готово,  вплоть
до дубовых листьев на груди, и именно тогда, когда еще  один  ребенок,
родившись, отказался дышать...
    - Что вы плетете, Граве...
    На такой скорости мне с ним ничего  не  сделать,  -  думал  Милов,
быстро-быстро проигрывая в уме варианты, - надо  как-то  отвлечь  его,
чтобы он, втянувшись в спор по-настоящему, машинально снизил  скоростц
и тогда - как собаку.
    - Вы говорите глупости, Граве!
    - Вы, Милф,  просто  ничего  не  знаете.  Сыщик!  Плотине  помогли
развалиться! А  вы  представляете,  сколько  для  этого  потребовалось
взрывчатки? Это вам не самолет взорвать... И ведь хватило,  не  правда
ли? И осталось еще много! Много! Вы говорите - заработок, прибыль... А
сколько стоит, по-вашему,  власть?  Сколько  стоит  спасение  планеты?
Да-да, не одной только маленькой Намурии, но всей планеты! Потому  что
- и об этом вы и сами начали догадываться еще раньше - мы  всего  лишь
запал, сигнальная ракета, сегодня одержим победу мы  -  и  завтра  это
начнется везде,потому что повсюду есть единомышленники и Растабелла  -
чтобы провозглашать лозунги, - и Мещерски, чтобы реализовать замыслы.
    - Граве, Граве, что вы говорите! Вы так тяжело  переносите  гибель
вашей жены - но ведь одно только  наводнение  наверняка  унесло  сотни
тысяч жизней...
    - Им некогда было спастись, да и некуда...
    - А все то, что вы начинаете, унесет еще больше. По всей планете -
страшно подумать, сколько...
    - Чего же тут страшного, Милф? Дурная традиция,  только  и  всего.
Современная технология губит мир, это аксиома. Но только при ее помощи
можно прокормить столько людей, сколько населяет сейчас Землю! Слишком
много людей! Возврат  к  охранительному  ведению  хозяйства  неизбежно
потребует уменьшения их числа. Перенаселение, Милф, - вот наша беда. И
не надо пугаться рациональных мер, которые приведут к сокращению числа
жителей! Не надо! Потому что гибель части лучше, чем всеобщая  гибель.
Простая и неопровержимая логика, не правда ли? Вот зачем  власть,  вот
для чего нужна сила! И вот для чего - взрывчатка.  Вся  она  пойдет  в
дело, не беспокойтесь. Чтобы уничтожить! Вырвать с корнем!  Выжечь!  -
Теперь Граве почти кричал, капельки слюны вылетали изо рта  и  оседали
на приборном щитке. - И начнем с этого самого Центра,  потому  что  он
уже не просто учреждение, он стал символом! Уничтожим символ!
    - Вы же сами там работали...
    - Да. Но они - сначала Растабелл, а потом Мещерски, я и с ним ведь
разговаривал, - помогли мне понять, что постигшее меня - кара  за  то,
что я был с вами. Чинил ваши проклятые "Ай-Би-Эм" и прочие дьявольские
орудия. Поделом мне! Но я искуплю. У меня нет другого пути!..
    Граве на мгновение повернул к Милову  лицо  с  глазами  -  дикими,
словно искра разума уже совсем покинула их.
    - Граве, - сказал Милов, -  прошу  вас,  остановимся  на  минутку.
Вместо ответа Граве сильнее нажал на педаль газа.
    - Остановитесь же; мне нужно...
    - Потерпите, - равнодушно ответил Граве, - недолго  осталось.  Или
обходитесь, как знаете... - и,  краем  глаза  уловив-почти  незаметное
движение Милова: - Стоп! Не пытайтесь что-то  сделать!  Машина  набита
взрывчаткой, все установлено, как надо, и мы взлетим  на  воздух  даже
просто от резкого торможения! Так что сидите тихо, как маленькая мышка
- если хотите прожить еще некоторое время!
    Милов откинулся на спинку, положил ладони на колени, закрыл глаза.
Неожиданно пришло расслабление, и странное спокойствие  охватило  его,
покой безжизненности. Ева, - думал он, - родная, нелеп этот мир, и  мы
с тобой были в нем так же нелепы во всем - начиная с нашего знакомства
и кончая тем,  чем  все  это  завершается...  Нелепо  было,  наверное,
ввязываться в чужую драку, надо было сразу, как только я понял, в  чем
суть - хватать тебя и мчаться прочь, пусть бы они сводили свои  счеты,
а мы должны были предупредить весь мир. Но  у  тебя  были  твои  дети,
которые не желают дышать, а у меня - другие  дети,  свои,  потому  что
ведь каждое дело, которое мы начинаем -  наше  дитя,  и  мы  стремимся
заботится о нем и растить его... Я виноват в том,  что  тебя  нет;  я,
потому что оставил тебя там, хотя должен  был  понять,  что  спокойнее
тебе быть со мною даже под огнем, чем пусть и  у  себя  дома,  но  без
меня... Поверил логике, а тут ведь логика ни при чем, когда чувствуешь
к человеку то, что почувствовал совсем другим надо  руководствоваться,
не логике верить, а подсознанию. Ты прости меня, маленькая... Почему я
в тот миг не подумал, что наши помогают событиям реализоваться  -  то,
что раньше называлось "накликать беду"? Помешало то, что я старый коп,
старая ищейка международного масштаба, у меня был след, и я  бежал  по
нему, думая, что смогу вернуться  к  тебе  -  забыл,  что  если  мы  и
возвращаемся, то не  туда,  откуда  вышли,  а  в  иное  время  с  иным
расположением планет. Тебя нет, и мне все равно - пусть убийца жмет на
газ, спеша доставить свою взрывчатку в Центр, где  она...  Где  она  -
что?
    - Послушайте, Граве, а  на  кой  черт  вы  тащите  в  Центр  такое
количество пластика?
    Граве засмеялся - как-то странно, судорожными выдохами. Господи, -
догадался Милов, - он же просто не умеет смеяться, наверное, никогда в
жизни по-настоящему не смеялся...
    - А вот увидите, Милф! Пройдет  совсем  немного  времени  -  и  вы
увидите, или, во всяком случае, почувствуете...  Да  ведь  вы  и  сами
прекрасно все поняли, зачем же задавать лишние вопросы?
    Милов покосился на спидометр: было где-то под сто сорок.
    - Я просто хотел сказать вам, Граве,  что  если  вы  действительно
хотите доставить ее в Центр, эту вашу контрабандную взрывчатку, то  не
гоните так, как сейчас: мало ли - не выдержит камера...
    - Скорость придает решимости, Милф, вселяет уверенность - разве не
знаете? Я бы гнал еще быстрее, но эта колымага уже на пределе, быстрее
она просто не может, а другой машины мне достать не удалось  -  не  до
того было. М-да. К сожалению, у того, сзади, мотор, видимо,  посильнее
- да и нет у него,  наверняка,  причин  ехать  осторожно.  Гонит,  как
ненормальный... Милф, мне не нравится этот преследователь. Оглянитесь.
Я разрешаю. Только без глупостей. Понимаю, что у вас может  возникнуть
искушение, однако, что бы вы  ни  сделали,  Центр  вам  все  равно  не
спасти, и людей в нем - тоже, но я везу им судьбу легкую и быструю,  а
другая может оказаться куда мучительнее... Теперь я  вас  предупредил.
Можете посмотреть.
    Милов  послушно  посмотрел  в  заднее  стекло-для  этого  пришлось
извернуться в кресле. Широкая, приплюснутая к дороге машина и в  самом
деле была теперь куда ближе, чем когда Граве заметил ее впервые.
    - Хорошо идет, - сказал Милов. - Классная машина.
    - Слишком хорошо. Возьмите ваш автомат, Милф. С какой радости?
    Сейчас вы будете стрелять. Старайтесь попасть в водителя.  Или  по
колесам. Надо остановить его, слышите? Он определенно гонится за нами,
хочет помешать мне.
    - По-моему, он больше не  приближается:  держит  дистанцию.  Ну  и
пусть себе держит, а?
    - Милф,  где  же  ваш  опыт?  Они  держатся  позади,  потому   что
собираются стрелять по нам - и не хотят пострадать в случае,  если  мы
взорвемся. А для этого может хватить и одного попадания: у меня ведь и
весь багажник набит... Не медлите, стреляйте через стекло  -  нам  оно
все равно не понадобится, до своего конца мы дойдем и так....
    Слишком многословен был и слишком лихорадочно сыпал словами - нет,
конечно, с психикой у Граве было совсем плохо, но он сидел за рулем, и
ничего с этим не поделаешь. Хотите сигарету, Граве?
    - Ну ладно, если вам так не  терпится...  Я  везу  пластик,  чтобы
взорвать ваш чертов Центр, Милф. Все, кто виноват, ответят мне.  И  уж
вы в первую очередь - с вами счет особый.
    - Вы же не умеет взрывать, Граве.
    - Я же говорил вам:  все  сделано  -  мне  нужно  только  доехать,
въехать, вбиться в проклятый  Черный  Кристалл.  О,  какой  это  будет
торжественный въезд!
    - Судя по тому, что я слышал, Кристалл -  постройка  прочная.  Тут
вашего заряда не хватит. Зря пыхтите.
    - Не волнуйтесь. Там есть свой  запас,  его  не  успели  до  конца
вывезти - а может быть, намеренно оставили...
    Ну да, - подумал Милов. - Не зря меня ориентировали первую очередь
на Центр. Покойный доктор Карлуски. Тогда  это,  пожалуй,  серьезно...
Что там визжит этот псих?
    - Заткнитесь, Граве, - сказал он. - Они не приближаются, на  таком
расстоянии попасть трудно, а у меня всего один рожок, и если я потрачу
патроны зря...
    - Слушайте, Милф: черт с вами! Обойдусь без вашей жалкой жизнишки.
Обещаю: сшибете их с дороги я вас выпущу, только без оружия, и живите,
как вам будет угодно-если вы еще способны жить. Иначе погибнете вместе
со мной, все равно - на Дороге от их пули или в Центре, под  обломками
Кристалла. Выбор прост, Милф. Хотите жить? Тогда стреляйте и  помните:
только попадание идет в зачет.
    Жить-то я, конечно, не против, - подумал Милов. - Не ради себя, но
получается так, что кроме меня некому  предупредить  мир.  Гектор?  На
знаю, очень мало уверенности, что армия захочет  помочь,  раз  уж  она
объявила невмешательство, и значит,  только  из  Центра  еще  возможно
выйти на связь. Так что надо сберечь Кристалл, и себя тоже. Если  там,
в машине, предположим, люди Мещерски, и вцепились  они  в  нас,  чтобы
убедиться в выполнении задания, то  пустить  их  под  откос  -  вполне
приличное дело.
    - Ладно,  уговорили,  -  проворчал  он.  -  Сейчас.  Он  неспешно,
осторожно переместился на сиденьи - встал  на  него  коленями,  оперся
локтями о спинку, изготовил автомат.
    - Не медлите, Милф, стреляйте же!
    Милов всматривался  в  преследовавшую  машину;  окна  ее  были  из
поляризованного  стекла,  и  увидеть   водителя   не   удавалось.   Но
определить, где должна находиться его голова, было нетрудно.
    - Черт, они, видно, заметили меня - отстают... Г