ошо и хорошими  деньгами,  настоящими.  Так
что и днем и ночью научно-технический прогресс являл здесь  миру  свой
лик - несколько надменный и самоуверенный, но  исполненный  выражением
заботы о всяческом расширении Знания -  на  благо  людей,  разумеется,
кого же еще.
    И  сейчас,  ночью,  взгляду  с  пригорка,  поросшего  травой,  что
начинала сохнуть, едва успев проклюнуться, и болезненным, тоже как  бы
расхотевшим   расти   кустарником,   лик   этот   казался    настолько
внушительным,  успокаивающим,  обнадеживающим,  а   элегантные   линии
строений - такими неизменно-вечными, что уже не верилось, что вот  еще
только минуты тому назад людям приходилось спасаться в узких  пещерных
ходах и убивать других, чтобы не  быть  убитыми  этими  другими  -  по
причинам, пока  еще  совершенно  непостижимым.  Успокоение  внушало  и
несильное,  зарево,  поднимающееся  далеко  отсюда,  за   лесом,   над
небольшой очень надежной  АЭС,  делавшей  и  Центр,  и  насело  ученых
совершенно независимыми от всей остально Намурии. Когда ставили Центр,
энергии в стране не хватало, большая гидростанция только еще строилась
и Центру удалось получить разрешение намурийского  правительства,  что
обошлось, правда,  недешево.  Теперь  ГЭС  уже  давала  ток,  обширное
водохранилище заполнилось до  проектной  отметки,  затопив,  правде  с
десяток селений - естественно, без человечески жертв, остальное же,  с
точки зрения прогресса, сожаления не заслуживало.
    Да, красиво все это было и внушительно, Но стреляли-то - почему  и
зачем?


    - Так что же все-таки у вас стряслось? - поинтересовался Милов.
    Уже  почти  совсем  оправившись  после  неожиданных   приключений,
волнений, страха и вынужденного купания, они все еще сидели,  чувствуя
себя в относительной безопасности и как бы оттягивая мгновение, когда,
придется встать и, очень возможно,  снова  подвергнуть  себя  каким-то
угрозам. Было тихо -  только  Граве  временами  громко  и  каждый  раз
неожиданно икал - вернее, никак еще не мог согреться.
    - Да перестаньте, -  сказала  Ева,  -  уймите  свои  страхи  и  не
нарушайте торжественной тишины.
    - Я не боюсь, -  возразил  Граве.  -  Просто  я  так  реагирую  на
охлаждение. Вы спрашиваете, что стряслось, господин Милф? Нечто такое,
что не укладывается в моем сознании. Нечто небывалое, скажу я вам  Вот
именно. Поселок жил  своей  нормальной  вечерней  жизнью,  поселок,  в
котором живут ученые и кое-кто из служб Центра. Ну, вы  представляете,
как в таких поселках проходят вечера...
    Черта с два я представляю, - подумал Милов. - Ни когда  не  жил  в
таких поселках, да и с учеными что меня общего? С этими одно, пожалуй:
я тоже представляю здесь ООН - только в другой области деятельности. У
каждого свои проблемы...
    - Ну, разумеется, могу себе представить, - ответим он вслух.
    - И вот в этот спокойный,  совершенно  благопристойный,  могу  вас
заверить, поселок внезапно врываются какие-то... Не знаю даже, как  их
назвать,..
    - Психи, - сказала Ева.
    - Во  всяком  случае,  какие-то   совершенно   неприличные   люди,
хулиганье. Вооруженные - пистолетами  охотничьими  ружьями,  не  знаю,
чем... Врываются в коттеджи. И  начинают,  вы  не  поверите,  избивать
людей крушить все вокруг себя - мебель,  посуду,  лампы,  книги,  бьют
окна... Я как раз занимался терминалом в доме профессора  Ляйхта.  Они
разбили весь компьютер, это акт вандализма, нет другого слова...  Меня
сильно ударили в спину, я вынужден был покинуть дом. Я хотел  сесть  в
свою  машину  и  уехать,  но  на  стоянке  было  множество  таких   же
головорезов - боюсь, что машина может пострадать... Тогда я побежал ко
входу в пещеры. В этом направлении бежали и другие, за  нами  гнались,
но мне удалось ускользнуть -  мне  и  вот  доктору  Рикс...  Это  было
ужасно, ужасно-они избивали людей, стреляли - я надеюсь, что в воздух,
но выстрелы раздавались совершенно отчетливо...
    - Интересно, - пробормотал Милов. - Откуда же они взялись?
    - О, на этот вопрос  я,  к  сожалению,  могу  ответить  совершенно
точно:  это  были  местные   жители,   фермеры,   сельскохоэяйственные
рабочие... Да, как ни постыдно - это 6ыли намуры; а  ведь  мы  испокон
веку отличались спокойным,  уравновешенным  характером;  если  бы  это
совершили фромы, я, откровенно говоря, не очень удивился бы; поверьте,
мне чужда всякая национальная ограниченность, я ни в  коем  случае  не
расист,но фромы есть фромы, это вам скажет кто угодно... ,Но это  были
намуры, господин Милф...
    - Люди бежали, - добавила Ева, - как я заметила, главным образом к
Центру; а куда еще можно было деваться? Надеюсь, им удалось добежать.
    Граве снова икнул. Ева подошла к нему, села рядом, сказала  что-то
успокоительное. Милов краем  уха  услышал  их  разговор,  думал  же  о
другом. Нет, это все к нему отношения не имело. У меня другая  задача,
- думал он. - Главное - оказаться в нужное время в нужном месте, не то
груз опять уйдет - и канет неизвестно куда, как и в прошлый раз.  Нет,
чую - цепочка не зря ведет через этот самый Центр...
    - Простите? - спохватился он, поняв, что обращаются к нему.
    - Я говорю: скорее всего, это месть фермеров. Центру не  следовало
отказываться от закупок. Это было так неожиданно и для фермеров  столь
болезненно... Нет, я не оправдываю их, не поймите превратно,  но  ведь
они на это рассчитывали, и вдруг...
    - Вовсе не вдруг, - не  согласилась  Ева.  -  Мы  их  уже  не  раз
предупреждали: содержание нитратов в  овощах  выше  всяких  допустимых
пределов.  У  Центра  достаточно  денег,   чтобы   получать   за   них
доброкачественную пищу.
    - Простите меня, доктор, но это эгоизм, - сказал Граве обиженно, -
Конечно, вы иностранка, но мне, намуру, не все равно, как  будут  жить
наши фермеры.
    - Понятно, - сказал Милов, хотя рассуждения Граве  его  совсем  не
убедили. Впрочем, чего не случается на свете... - Значит, поселок  они
разгромили? - Он встал, с удовольствием потянулся. - Ну,  кажется,  мы
достаточно отдохнули... Глядите-ка, а ведь там уже не так  темно,  как
было только что!
    И в самом деле, облака над местом, где находился  поселок,  словно
бы посветлели.
    - Ну, слава Богу, - сказала Ева. -  Значит,  все  кончилось,  люди
вернулись. Может быть, и мне?.. - подумала она вслух. Милов смотрел на
облака; они становились все ярче, зарево разгоралось неровно,  как  бы
играя - но упорно. "Если это поселок, то он горит, - сказал  Милов,  -
другого объяснения не нахожу". После этих  слов  они  смотрели  молча.
Потом Граве сказал: "Да, это, несомненно, пожар.  Колоссальный.  Какой
смысл был исправлять компьютер, который все равно сгорит?" "Господи, -
пробормотала Ева, - ну, почему, почему? За то, что мы не купили у  них
сколько-то тонн капусты или томатов? Это же немыслимо и  бессмысленно,
это невозможно понять!" "Ну, - сказал Граве, - люди бежали  в  спешке,
кто-нибудь забыл выключить нагревательный прибор, а от этого до пожара
- один шаг". "Пожалуй, нет, - сказал Милов. - Очень  уж  бойко  горит.
Случайный пожар не распространяется так быстро: ветра почти  нет.  Тут
скорее поджог, с разных сторон одновременно.  Очень  благородно  с  их
стороны, что хоть людей выгнали из домов". Ева  усмехнулась,  сказала:
"Ну, меня-то не очень выгоняли -  наоборот,  несколько  молодых  людей
хотели задержаться со мной в доме. Юнцы, физиономии в прыщах,  решили,
видимо, познакомиться вплотную. Да, вот еще: у них на груди у  каждого
был  пришпилен  дубовый  лист  -  по-моему,  не  настоящий,  а  то  ли
пластиковый, то ли матерчатый... Отличительный знак, так сказать".
    - Как бы там ни было, господа, - сказал Граве и тоже встал, - надо
идти. Машины наши, вероятно, погибли, но  моя  застрахована,  и  ваша,
доктор, тоже, надеюсь? Воспользуемся ранним автобусом, пойдем к мосту,
там он делает остановку. Да,  да,  я  понимаю,  очень  прискорбно,  но
сейчас мы никому и ничем помочь не в состоянии -  кроме  наших  семей.
Вот и поспешим к ним. Или вы собираетесь оставаться здесь до скончания
веков?
    - Боюсь, - сказала Ева, - что скончание веков уже насупило,


    Мужчины повернулись к ней. Ева стояла, вся подавшись вперед, глядя
туда, где за лесом, едва проступавшим на левом берегу, в отдалении (за
годы лес медленно, но решительно  отступил  от  реки,  которая  вместо
жизни - или вперемешку с  нею  -  несла  все  более  концентрированную
гибель; у деревьев, надо думать, есть какой-то свой инстинкт,  и  если
каждое в отдельности уйти от опасности не может, то лес в Целом  такой
способностью обладает, так же, как  и  противоположной:  возвращаться,
когда угроза миновала и враг леса - цивилизованный человек -  оказался
вынужден убраться прочь) - за лесом стоял  город,  и  хотя  отсюда  не
увидеть было и высочайшей из его кровель  или  башен,  но  и  над  ним
должно было светить ночное зарево; однако сейчас в  той  стороне  было
совершенно  темно,  и  для  всех,  исключая  Милова,   в   этом   было
неестественное и страшное.
    - Ни искорки, - сказала Ева почти жалобно. - Ни проблеска...
    - Наверное, перебой с энергией, - услоконя Милов. - Это лучше, чем
пожар.
    - Знаете, господа, - неожиданно откровенно произнес Граве,  -  мне
страшно. Не напрасно ли мы успокаиваем себя?
    Ева вцепилась пальцами в его  плечо,  тоже  напуганная  молчаливым
мраком, которого даже горящий поселок не мог одолеть.
    Милов остался как бы в одиночестве. Он был чужаком тут, и  не  его
город это был, и дела у  него  были  свои,  особенные,  его  спутников
совершенно не касающиеся. Наверное,  пора  было  прощаться  с  ними  и
следовать своим путем; город пока его  не  интересовал,  его  очередь,
города, должна была наступить  позже.  Надо  было  уходить,  иначе  он
рисковал попасть в жестокий цейтнот. И все же что-то  мешало  вот  так
сразу повернуться и двинуться своим путем. Может быть, как раз потому,
что был он здесь посторонним, он сохранял способность  думать  трезвее
и, не имея  пока  никаких  доказательств,  как-то  нутром,  что  ли  -
чувствовал: что-то не так, не в отказе покупать капусту было  дело,  а
значит, инцидент мог оказаться не единственным, и опасность, какой  бы
она ни была, далеко еще не  миновала;  интуиция  говорила  так,  а  он
привык  доверять  ей.  Он  уже  повернулся  было,   чтобы   поторопить
спутников, но те и сами вышли, наконец, из своей бездвижности.
    - Я чувствую, как Лили зовет меня!  -  патетически  сказал  Граве.
Дрожь его  прошла,  голос  звучал  едва  ли  не  героически.  Ева  же,
напротив, попыталась погасить волнение насмешкой.
    - Браво! - сказала она. - Вот заговорил мужчина.  А  вы,  Дан,  не
спешите спасать свою благоверную? Туристы ведь ездят семьями. Где  вы,
кстати,  ухитрились   потерять   ее?   Или   она   предоставляет   вам
неограниченную свободу действий?
    (Черт знает, что я говорю, - подумала она сама. - Зачем).
    - Я езжу один, - сказал Милов. - Догадался своевременно развестись
- давным-давно.
    - О, - сказала Ева, - куда  только  смотрят  женщины?  Какой  шанс
упускают! Ну, пора идти. Вы, надеюсь,  с  нами?  -  Это  был  даже  не
вопрос, но утверждение.
    - С вами, - сказал Милов, прикинув еще, что  до  Центра  добраться
куда быстрее по шоссе, доехав на автобусе до перекрестка. - Во  всяком
случае, часть пути проделаем вместе, а уж там - помашу  вам  рукой  на
прощание.
    - Значит, бросите нас на произвол судьбы, - сказала Ева.
    Вместо ответа Милов протянул оба захваченных в пещере пистолета:
    - Возьмите на всяким случай...
    - Нет-нет, от этого избавьте, - сказал Граве  и  спрятал  руки  за
спину. - У меня нет разрешения полиции  на  ношение  оружия,  и  я  не
вправе...
    - Давайте, Дан, - кивнула Ева.
    - Справитесь?
    - Ну, я современная женщина. Не беспокойтесь.
    - Гм, - сказал Милов несколько смущенно и засунул второй  пистолет
в карман. - А я-то надеялся  избавиться  от  лишнего  груза.  Господин
Граве, вы можете получить его, как только попросите.
    - Нет-нет. Очень вам благодарен, но...  Обождите,  господин  Милф,
нам же не в ту сторону! Мост-там!
    - Знаю. Но вы уверены, что на мосту - чисто?
    - А вам нужно, чтобы было подметено?  -  не  утерпела  Ева.  Милов
усмехнулся:
    - Простите, это  жаргон...  Понимаете  ли,  у  меня  есть  сильное
подозрение, что там не безопасно. Поверьте: охота на людей  -  старый,
но вечно увлекательный спорт. Поэтому я предлагаю идти вброд.
    Это говорилось уже на ходу; они все прибавляли и прибав-ляли шагу.
    Трое шли, наискось приближаясь к воде, и Милов, как  и  в  пещере,
шагал впереди - уверенно, словно был гидом и не раз водил экскурсии по
этим  местам.  Граве  этого  даже  не  заметил;  торопливо  переступил
короткими ногами, он был душою уже весь в городе, у себя дома, рядом с
Лили. Ева оказалась наблюдательнее: и потому,  что  была  женщиной,  и
еще,  наверное  -  ничья  судьба  не  волновала  ее  настолько,  чтобы
совершенно отвлечь от  реальности.  Увязая  каблучками  в  песке,  она
нагнала Милова и пошла рядом.
    - Вы говорили, что впервые здесь, Дан?
    - Так оно и есть. Что вас смущает?
    - Слишком уж уверенно идете.
    - Я опытный путешественник и заблаговременно изучаю  местность  по
картам.
    - И на них обозначен каждый брод? Милов усмехнулся.
    - Дан, вы...
    - Что, Ева?
    - Нет, ничего. Милов замедлил шаг.
    - Что такое? - Она невольно перешла на шепот. Он ответил так же:
    - Кусты на берегу. Стойте тут, я проверю. Шагнул - и растворился в
темно-серой мгле. Еве сразу стало зябко. Река плескалась совсем рядом,
и в стороне - выше по течению -  на  поверхности  воды  играли  блики:
строенный из дерева поселок горел так  сильно,  что  отблески  пламени
достигали даже реки. Граве стоял у Евы за спиной, громко сопя.
    - Нет, нет,  -  вдруг  сказал  он  в  полный  голосом.  Все  чушь.
Нелепость. Земледельцы сошли с ума, но это еще не зчачит...
    Ева, не поворачиваясь, нашарила его руку, стиснула до боли.
    - Граве, смотрите... Видите?
    - А что я должен увидеть, доктор?
    - Да не вверх глядите, а  на  воду!  Что-то  плыло  по  течению  -
темное, удлиненное, слишком маленькое, чтобы оказаться лодкой.
    - Да, вижу. Какая-то колода, я думаю.
    - Граде, я боюсь...
    То плыл труп. Река несла его неторопливо, словно  в  торжественной
похоронной процессии. Милов возник неслышно, как и ушел.
    - Идемте, - сказал он. - Тут спокойно.
    - Дан, я не полезу в эту воду... в ней плавают мертвецы. Ужасно!..
Что это значит?
    - Что убивают людей.
    - Но почему, зачем?
    - Боюсь, что мы это скоро узнаем.  Мужайтесь,  Ева,  другого  пути
нет. - Он остановился у самого уреза воды, прислушался. - Тут.
    - Ладно, - со вздохом проговорила Ем. - Только на этот раз я пойду
последней: уж очень густой  загар  ложится  на  голое  тело  от  ваших
взглядов.
    Они медленно двинулись,  слышался  только  легкий  плеск,  к  лишь
однажды Ева  издала  сдавленное  "Ох!"  -  оступилась,  видно,  однако
справилась и шла вместе со всеми, не отставая. "Вы осторожно,  -  тихо
сказал Милов, - тут дно паршивое".  "Это  я  уже  поняла",  -  так  же
приглушенно отозвалась женщина.
    Вода, которую они  расталкивали  сначала  бедрами,  потом  грудью,
казалось, стала еще жирнее, неприятнее  на  ощупь,  чем  была,  в  ней
попадалось больше всякого плавучего мусора,  потом  проплыли  еще  два
трупа, один-ближе к левому берегу, к которому они направлялись, другой
проскользнул почти рядом: он плыл лицом вверх, но черты лица  было  не
разглядеть, еще слишком темно было, и Милов лишь понадеялся,  что  это
не тот был, чей снимок он видел и запомнил, кого нужно было  встретить
в Центре не далее, как утром, которое все приближалось..  Милов  ногой
нащупывал место для каждого нового шага, середину они уже миновали - и
вдруг с левого берега  неожиданно  и  сокрушительно  хлестким  потоком
голубого света ударил прожектор, уперся в правый, теперь  уже  дальний
берег, подполз к воде, осторожно опустился на нее и начал высвечивать,
но  не  равномерным  сканированием,   а   рывками,   зигзагами-видимо,
управляли  им  люди  неопытные.  После  едва  ощутимой  заминки  Милов
прошипел: "Нырять!" - настолько повелительно, что у спутников  его  не
мелькнуло и мысли о  неподчинении.  Головы  скрылись  под  маслянистой
поверхностью, луч прошел мимо, хотя и под водой свет  был  так  силен,
что ощущался даже кожей. Ева, начав уже  задыхаться,  первой  высунула
голову, волосы ее повисли, словно водоросли, с них стекала вода,  едва
слышно журча.  "Прощай,  красота",  -  пробормотала  она  с  печальной
насмешкой. "Быстро к  берегу!"  -  скомандовал  Милов.  Они  зашагали,
расталкивая воду теперь уже коленями, не стесняясь более шума:  тут  и
сама  река  не  молчала  в  неровностях  берега.  "Глаза  щиплет",   -
пожаловалась Ева. "Надо было зажмуриться плотнее, тут  вам  не  Майами
Бич, - сердито выговорил ей Милов. - Ну-ка, давайте  сюда".  Они  были
уже на берегу, на песке, и Милов, повернувшись, подступил  вплотную  к
женщине - она отчаянно терла глаза пальцами, но легче не  становилось,
- с силой отнял ее руки, взял голову Евы в ладони.  "Да  не  жмурьтесь
сейчас! - тихо прикрикнул он. - Раньше надо было, там,  в  воде!"  Ева
машинально положила руку на его плечо, он и не почувствовал вроде  бы,
приблизил  свое  лицо  к  ее,  пегому  от  растекшегося  грима  (Граве
возмущенно  отвернулся  и  поспешил  отойти  подальше,   происходившее
выходило, по его мнению, далеко за всякие мыслимые пределы приличий) и
стал языком вылизывать  ее  глаза,  поминутно  сплевывая.  Она  стояла
покорно и еще секунду оставалась так, когда он уже  отошел,  и  только
после этого вдруг едва не захлебнулась дыханием, словно придя в  себя.
Граве в отдалении  успел  уже  обтереться  травой  и  теперь  поспешно
одевался, бормоча: "Господа, я сильно опасаюсь,  что  мы  опоздаем..."
Луч прожектора широко промахнул поверху, но теперь они его не боялись:
они были внизу, под обрывом, а прожектор - высоко на берегу.
    - Как фильм о войне, - сказала Ева, одеваясь. - А  я  думала,  что
такое никогда не повторится...
    - Нет, - сказал Милов задумчиво, - на войну не по-хоже,  но  и  на
полный мир тоже. Трудно сказать, что происходит, но думаю, что  мы  не
зря пренебрегли мостом.
    - Я  сейчас  мечтаю  о  примитивной  вещи,  -  сказал  Граве;   он
приблизился  к  ним  медленно,  как   бы   опасаясь   какой-то   новой
нескромности,  что  было  бы,  по  его  затаенное  мнению,  совершенно
неудивительным: русский, американка - чего еще можно от них ожидать?..
- Да, о крайне примитивной: добраться до дому, поцеловать жену, лечь в
постель,  а  утром,  проснувшись,  узнать,  что  все  это   наваждение
кончилось - и забыть раз и навсегда.
    - А если я не хочу забыть? - подняла голову Ева. - А вы, Дан?  Мне
было хорошо, Дан, когда мы так стояли.
    - Господа, - просительно сказал Граве, - сделайте одолжение... Мы,
намуры, относимся ко всем аспектам морали чрезвычайно серьезно... Мы -
спокойный, уравновешенный народ, мы любим тишину и порядок во всем.
    - Это заметно, - сказал Милов. - А сейчас ведите нас, Граве.
    Идти по влажному песку было легко.  Все  более  светлело.  Поселок
вдалеке, видимо,  уже  догорал  -  зарево  совсем  ослабло,  пламя  не
поднималось столбами, и река казалась теперь черной,  как  только  что
заасфальтированная дорога. Почти ничто не  нарушало  тишины;  впрочем,
это, может быть, сюда, под обрыв, не  доносились  звуки:  и  Центр,  и
город  были  там,  наверху.  После  очередного  порыва  ветерка  Милов
принюхался.
    - Бензин? - предположил он вслух.
    - Ну вот, пора подняться, - вместо ответа проговорил Граве. -  Тут
должна быть тропинка, попробуйте отыскать ее, господин Милф - я  плохо
вижу при таком свете.
    - Обождите, - Милов медленно прошел вперед. -  Кажется,  вот