т.
    - Перестаньте быть таким невозмутимыми-крикнула Ева. - Ненавижу...
    - Да что господину Милфу, - горько сказал Граве. - Это ведь не его
страна, доктор, и не его соотечественники...
    - Дан, ну отчего вы так жестоки?
    - Для  меня  люди  -  везде  люди,  -  проговорил   Милов,   круто
выворачивая влево; навстречу шли  волонтеры,  числом  не  менее  роты;
вооружены они были, как полагалссь,  у  трех  или  четырех  были  даже
пулеметы.
    - Может быть, хоть они наведут порядок? - вслух подумал Граве.
    - Возможно, - буркнул Милов, - только какой?
    - Я лежала, - сказала Ева, - и мне были видны верхние  этажи  -  с
транспарантами, с надписями... "Сжечь машины",  "Долой  технику",  "Мы
хотим дышать", "К ответу ученых", "Позор правительству", "Спасем наших
детей"... Но ничего не говорилось о том, что надо убивать людей.
    - А  это  и  не  полагается  говорить,  -  сказал  Милов,   слегка
пошевеливая руль. - В наше  время  это  делается  без  предварительной
рекламы. Серьезная сила всегда молчалива... Нам далеко еще?
    - Совсем близко. Видите улочку? Налево.  Сворачивая,  Милов  успел
прочитать табличку на углу. Карму гант - так назывался переулок.
    - Куда вы привезли нас, Граве? - не удержался он.
    - Это вы привезли меня, Милф. Домой. Я немного растерян, и... Надо
решить, что делать дальше, и мне хотелось застать Лили, пока  она  еще
не ушла. Да и вам не мешает отдохнуть, выпить хотя бы по чашке кофе...
Прямо, прямо.
    Улочка была застроена небольшими домами, не выше  четырех  этажей,
но добротными, солидными - домами  для  зажиточных  людей.  Она  была,
наверное, зеленой и тенистой - когда деревья  еще  были  зелеными.  Но
стволы их, полумертвые, окаймляли проезжую часть и сейчас.
    Вон к тому дому - серому,  номер  шесть.  Так,  -  подумал  Милов,
послушно снижая скорость. - Карму гант, номер шесть.
    Смешные совпадения бывают в жизни: совершенно случайно я  оказался
там, куда не только Граве, но и мне самому нужно. Однако он, похоже, к
моим делам никакого отношения не имеет мне нужен другой человек,  тот,
что живет в тринадцатой квартире... Он  затормозил,  и  Граве  тут  же
выскочил из машины.
    - Слава Богу - кажется, все в порядке... И подъезд, возле которого
они остановились, и вся улочка выглядели спокойно, мирно,  достойно  -
словно тут же неподалеку, на главных улицах, не убивали людей.
    - Спасибо, мистер Милф, огромное спасибо! - Милов и не подозревал,
что  Граве  способен  быть  таким  оживленно-радостными  -  Откровенно
говоря,   я   и   не   надеялся   уже   -   ведь   происходит   что-то
апокалипсическое...  Ева,  я  надеюсь.  Лили  немедленно  сделаем  вам
перевязку, и сразу же позвоните домой, чтобы успокоить... Милф, вас я,
разумеется, тоже приглашаю!
    - Принимаю, - ответил Милов, потому что ему все равно нужно было а
этот дом, а кода он не знал-тут  в  инструктаже  был  пробел,  код  он
должен был выжать из  Карлуски  вместе  со  множеством  всякой  другой
полезной информации.
    Они вошли в подъезд. В  вестибюле  было  темно,  в  швейцарской  -
пусто.
    - Странно, - сказал Граве. - У  нас  тут  всегда  освещено,  да  и
Мартин не позволяет себе... Сюда, прошу вас, направо, к лифту.
    Он нажал кнопку; но лампочка не вспыхнула, дверцы не  разъехались,
не послышалось и приглушенного рокота снижающейся кабины.
    - Не понимаю. Похоже, что в доме нет электричества Какой  этаж?  -
спросил Милов.
    - Четвертый. Мне очень жаль, но...
    - Побережем время. Вы, Ева, все-таки добились своего: придется мне
нести вас.
    Он сказал это с улыбкой, ясно показывавшей, насколько приятно  это
будет-для него, во всяком случае. Не дожидаясь ответа, он поднял ее на
руки. Даже Граве позволил себе улыбнуться.
    - Достается вам сегодня, господин Милф, не правда ли?
    - Похоже, мы были для вас не самой лучшей компанией. - Он  обогнал
поднимавшегося с ношей  Милова  и,  когда  тот  появился  на  площадке
четвертого этажа, уже вкладывал пластинку с личным кодом в щель замка.
    - Не будем шуметь, друзья, - проговорил он почти шепотом,  отворив
дверь. Милое позволил Еве встать на ноги, поднял глаза. Квартира  была
номер тринадцать.
    - Прошу  извинить,  -  говорил  шепотом  Граве,  пропуская  их   в
прихожую, - мы редко принимаем гостей, но у нас очень уютно. Вообще, в
доме  живут  солидные,  добропорядочные  люди...  Вот  сюда,  прошу  -
располагайтесь, посмотрите пока  на  моих  рыбок,  у  меня  прекрасный
аквариум... - Он машинально щелкнул выключателем. - Все еще нет тока -
странно. И уборщица, кажется, сегодня не приходила - чувствуется,  что
пыль не вытерла. Еще раз приношу свои извинения...  Милов  нагнулся  и
поднял с пола окурок.
    - Граве, - сказал он негромко. - Ваша жена курит "Дромар"?
    - Она вообще не курит, -  сказал  Граве,  -  но  вы  правы,  такие
сигареты у  нее  есть  -  иногда  за  рюмкой  ликера,  с  подругами  -
современные женщины, понимаете ли, должны... Сейчас, я только  загляну
в спальню. Лили придется встать...
    - Где у вас телефон? - спросила Ева.
    - На столике, рядом с аквариумом, да проходите же, садитесь, прошу
вас.
    Он бесшумно отворил дверь  спальни  и  шагнул;  после  мгновенного
колебания Милов последовал  за  ним.  "Дромар",  -  думал  он.  -  "Не
найдется ли у вас сигареты?" - "Только "Дромар", ничего другого  я  не
курю". - "Слабоваты, не правда ли?" - "Зато  какой  аромат!"  То  были
ключевые слова в звене цепочки, при обмене репликами  пачка  "Дромара"
должна была появиться на  свет.  Если  они  всерьез  рвут  цепочку,  -
подумал Мялов, - если с Карлуски не просто случайность, то...


    Окно спальни было закрыто тяжелой шторой, но и  в  полутьме  можно
было увидеть белую кровать, широчайший шкаф, зеркало в полстены. Милов
смотрел на отраженную в зеркале кровать - на ней  лежала  женщина,  до
подбородка накрытая пухлым одеялом, глаза ее были закрыты.  "Спит",  -
прошептал Граве с нежностью, осторожно пятясь. Он наткнулся на Милова,
не сводившего глаз с зеркала - с одеяла в нем, которое не  шевелилось,
словно бы под ним лежала статуя, а  не  молодая  и  красивая  женщина.
"Пойдемте, - тем же шепотом пригласил Граве, - пусть еще отдохнет, она
страшно устает порой..."
    Милов взял его за плечи, грубо  отодвинул  в  сторону.  Подошел  к
окну, рывком откинул штору. Приблизился к кровати.  "Что  вы  делаете,
как вы посмели!  -  зашипел  Граве.  -  Это...  это  переходит  всякие
границы! Вы дикарь!" Милов, стоя вплотную к кровати, смотрел  на  лицо
женщины; оно было серо-бледным. Милов решительно откинул одеяло.  Лили
лежала в пижаме, чуть раскинув руки, на груди краснело пятнышко. Крови
почти не было. "Что... что это значит?" - задыхаясь, произнес Граве за
спиной. Милов взял руку  убитой.  Рука  была  холодной,  безжизненной.
"Ева! - крикнул Милов. - Подойдите, пожалуйста, вы здесь  нужны!"  "Я,
конечно, не судебный медик, - видимо, такое  предисловие  Ева  считала
обязательным, - но видно, что борьбы не было, вероятнее всего,  в  нее
выстрелили, когда она спала-кто-то вошел в квартиру..." "Никто не  мог
войти в квартиру! - снова закричал Граве. - Замок настроен  только  на
ее и мой дактошифр!" Милов пожал плечами: он знал, что  ключи  есть  к
любым замкам. Граве в комнате уже не  было  -  он  стоял  в  прихожей,
прижав телефонную трубку к уху, и что-то громко и возбужденно  говорил
по-намурски. "Телефон, видимо,  работает",  -  сказал  Милов.  Тут,  в
спальне, тоже был аппарат - на ночном столике, со стороны Лили;  Милов
поднял трубку, поднес к уху, покачал  головой:  "Ни  звука".  "Дан,  я
боюсь, он... вы понимаете?" Милов кивнул и спросил: "Что он говорит? Я
не воспринимаю, когда разговор идет на такой скорости". Он не  сказал,
что вообще Намурия - не его регион, и его послали сюда только  потому,
что заболел Мюнх, если можно считать болезнью две пули, в  груди  и  в
плече, и на язык ему дали неделю времени. Ева  прислушалась.  "Я  тоже
знаю не в совершенстве, но... Он разговаривает с канцелярией  Господа,
требует, чтобы его соединили с Самим, поскольку ему необходимо,  чтобы
Спаситель прибыл  и  воскресил  Лили.  Сейчас  угрожает  обратиться  к
конкуренту..." "Печально, -  сказал  Милов.  -  Он,  кажется,  всерьез
тронулся". "Дан, это все, что вы можете сказать? - со внезапной тоской
в голосе спросила Ева. - Рехнулся, не  рехнулся...  Это  ведь  любовь,
знакомо вам такое слово? Понимаете хоть, что оно означает?  Любовь,  о
которой может только мечтать - и мечтает  всякая  женщина,  но  только
редкая встречает в жизни такую... Вы просто никогда  не  любили,  Дан,
если ничего другого не можете сказать..." Милов увидел, что на  глазах
ее выступили слезы, и внезално, помимо  желания,  представил,  что  не
Лили лежит убитой в собственной постели - Лили,  какими-то  неведомыми
путями впутавшаяся в опасные игры,  ставшая  звеном  цепочки,  которую
теперь хозяева рвали - безжалостно, уничтожая звено за  звеном,  -  не
Лили, а Ева, всего лишь несколько часов назад им впервые  встреченная,
но чем-то его уже зацепившая, уже прирастившая к себе, как  он  сейчас
почувствовал; он представил себе Еву в  постели  мертвой  -  и  ощутил
вдруг, как перехватило горло, и понял, что куда сложнее обстояло  дело
с ним самим, чем ему казалось, и не просто из чувства долга он брал ее
на руки и нес,  но  уже  ощущая  какую-то  ответственность  за  нее  -
неизвестно перед кем, но ответственность, как за существо, данное ему,
и близкое ему, и необходимое ему во  всей  жизни,  сколько  бы  ее  ни
оставалось... Он изумился  внезапному  ощущению  и  испугался  его,  и
подумал, что если бы это Ева лежала, то он - нормальный, здоровый и ко
многому привыкший человек - пожалуй, тоже сошел  бы  с  рельс-не  так,
наверное, как Граве, но сошел бы...
    Сам того не  сознавая,  он  все  эти  секунды,  пока  такие  мысли
проносились в голове, а импульсы - в сердце, смотрел  на  Еву  в  упор
крепко схватив ее за плечи  -  и  она  смотрела  на  него  и,  видимо,
понимала и читала нечто в его глазах, потому что умолкла и тоже только
смотрела...
    Громкий звук, донесшийся  из  прихожей,  заставил  их  опомниться.
Милов мгновенно оказался у двери, в руке его как-то сам  собой  возник
пистолет. Опасности не было: это  Граве,  потерявший  сознание,  упал,
опрокинув столик с телефоном, валявшийся теперь рядом. Ева  подбежала,
встала на колени около упавшего.
    Так или иначе, - думал Милов, глядя на ее узкую спину  и  светлые,
уже высохшие волосы, - свое дело  я  кажется,  благополучно  провалил.
Были известны  две  звена  цепочки  -  и  вот  они,  одно  за  другим,
ликвидированы.  Куда  шла  цепочка  дальше  -  у  меня   лишь   слабые
представления, да и у всех наших... Да никто не давал  мне  полномочий
идти дальше: цепочка-то вела наверх, тут, наверное, нужен  работник  с
другим статусом. Значит, программа теперь выглядит так: доставить  Еву
домой, - хоть одно благое  дело  будет  сделано,  -  Граве  отвезти  в
больницу, а самому спешить в Регину, их столицу,  и  оттуда  доложить,
что и как - ну, а дальше как прикажут.
    - Думаю, надо поторопиться, Ева, - сказал он.
    - Мне никак не удается...
    Милов нагнулся, не без усилия поднял Граве с пола и  взвалил  себе
на спину. Что-то осталось в руке,  вроде  тряпочки,  он  сунул  это  в
карман, не думая, машинально, из привычки не бросать  ничего  на  пол.
Ева отворила выходную дверь, придержала ее, Милов вынес  Граве.  Дверь
мягко  защелкнулась  за  спиной.  Рыбки  теперь  передохнут,  -  вдруг
почему-то подумал Милов и даже пожалел  их,  как  будто  рыбки  станут
единственными жертвами происходившего. Ева шла впереди,  Милов  тяжело
спускался вслед-веса в Граве было куда больше, чем в женщине.
    - Дан...
    - Ева?
    - Странно, правда? И неожиданно... Ему не надо было объяснять, что
не о Лили было это  сказано,  и  даже  не  обо  всем  том,  не  вполне
понятном, что происходило нынче в городе и вокруг него.
    - Ева, я...
    - Да. Я ведь поняла.
    - Но если бы вы не сказали там, я бы не понял - о себе...
    - Не надо объяснять, - сказала она.
    - А мне надо, - сказал он. - Только не сейчас. Что с ногой?
    - Посмотрим потом. Терпимо.
    В машине он спросил:
    - К вам домой?
    - Да, - сказала она, помедлив. - Наверное, да, Он включил мотор.
    До перекрестка доехали  беспрепятственно.  Там,  однако,  пришлось
уменьшить  скорость:  за  то  время,  что  они  провели  у  Граве,  на
пересечении улиц собралось довольно много людей, - с дубовыми листьями
и без них, вооруженных и безоружных, молодых и пожилых; общим для  них
было, пожалуй, выражение лиц - какое-то мрачное ожидание  читалось  на
них. Людей пришлось едва ли не  расталкивать  машиной-дорогу  уступали
неохотно, в самый последний миг. Милов спросил негромко:
    - Где пистолет?
    - В сумочке.
    - Выньте и держите на коленях. Прикройте хотя бы платочком...
    - Знаете, Дан, - помедлив, сказала Ева, - я не поеду сейчас домой:
передумала. Мне нужно в Центр. К ним. Тем более, что  Карлуски  погиб.
Так что выезжайте на проспект, и  -  прямо,  пока  сумеем.  Главное  -
выскочить на шоссе.
    - Ваше слово - закон, - согласился он. - И  Граве  там  пристроим,
кстати. Только надо бы где-нибудь заправиться - едем на остатках...
    - Направо и еще раз направо, - сказала она.
    - Спасибо, мой штурман.
    На проспекте прохожих стало намного больше, и  с  первого  взгляда
можно  было  подумать,  что  все  в  порядке;  однако,  в  отличие  от
хаотического движения людей на улицах в обычное время, здесь почти все
направлялись в одну сторону; почти не было женщин, и  совсем-детей.  И
никакого транспорта, за исключением той машины, в  которой  ехали  они
сами.
    - Дан! - это было сказано почти с ужасом.
    - Что с вами, Ева? - он резко затормозил.
    - Вы что, тоже... из них?
    - С чего вы взяли?
    - Дубовый лист...
    - Он торчит у вас из кармана!
    Сняв руку с руля, он вытащил зеленую суконную тряпочку из кармана.
Помял в пальцах.
    - Шинельное сукно... Не бойтесь, Ева, это я  подобрал  у  Граве  в
прихожей. Верно, потерял кто-то... тот, кто приходил.
    - Дан, я и в самом деле начинаю бояться: что происходит с миром?
    - Не знаю, хотя предположения можно строить. Может быть,  он,  как
змея, меняет кожу. Выползает из старой.
    - И старая кожа - мы?
    - Может быть.
    - Слушайте, а это хорошо, что мы едем в ту же сторону,  куда  идут
все они?
    - Мы ведь направляемся к центру, если нам нужно на шоссе?
    - Но можно и обратным путем-так, как приехали...
    - Боюсь, что там выехать из города будет трудно: помните? Ну  вот;
и люди тоже идут в центр. Да, теперь  я  уверен:  это  не  само  собой
случилось. Кто-то это затеял, готовил,  командовал.  Ну,  а  теперь  -
здесь, во всяком случае, - они, видимо, одержали верх. И сейчас должны
изложить свою программу и обнародовать указы. И есть лишь один  способ
сделать это.
    - Как в средние века?
    - Тока ведь нет, а значит - ни  радио,  ни  теле,  ни  газет.  Нет
информации. А без нее-многое ли отличает нас от средних веков?
    - Вы всерьез?
    - Не совсем, может быть. Думаю, что какие-то качества нас  все  же
отличают, даже когда нет  электричества.  -  Милов  кивнул  в  сторону
одного из немногих прохожих, что шли против  движения;  этот  был  без
листка и тащил два ведра с водой. -  Даже  когда  приходится  заменять
водопровод вот этим...
    - Дан, а вы помните танк? И солдат? Вот это меня всерьез пугает...
    - А меня, напротив, успокаивает. Армия бездействует - значит, ждут
команды.  Откуда?   Из   столицы,   естественно.   В   таких   случаях
правительство, как правило, не  реагирует  мгновенно:  нужно  взвесить
последствия, и внутренние, и внешние.,. А  пока  армия  под  контролем
правительства, могут быть эксцессы, но до всеобщей резни не дойдет.
    - Думаете, в столице не происходит ничего подобного?
    - Если  правительство  хоть  чего-то  стоит,  его  не  так   легко
разогнать, как ваших коллег  в  поселке...  Ага!  Бензоколонка.  Давно
мечтал о встрече.
    - Дан, я боюсь: вы плохо говорите по-намурски, а они...
    - У вас есть какая-нибудь булавка, шпилька? Приколите мне повязку,
как только остановимся.
    Он подъехал к колонке, затормозил, протянул ей левую руку.
    - Теперь пересядьте за руль. Пистолет  оставьте  на  сиденье,  под
платочком. И если увидите, что у меня осложнения...
    - Буду стрелять.
    - Нет. Вы немедленно уедете.
    - Не  выйдет,  Дан.  С  моей  ногой  мне  сейчас  даже  не  выжать
сцепления. Так что обходитесь без осложнений.
    Он вышел из машины. Заправщика не было. Просунув  руку  в  окошко,
погудел; никто не вышел из конторки. Тогда Милов сам  отвинтил  пробку
бака, вставил наконечник шланга. На всякий  случай  еще  раз  погудел.
Теперь человек вышел и махнул рукой. Проговорил лениво:
    - Ты что, только проснулся? Тока нет.
    Дурак старый, - подумал Милов о себе. - Знал ведь, что  город  без
энергии, как же насосы станут е„ качать? Однако же, бензин мне  нужен.
- Он заметил, что за будкой, почти целиком скрытая ею, стоит  "тойота"
- наверное, самого заправщика. Ну, - подумал Милов, - у него-то,  надо
думать, бак полон, не в ту эпоху живем,  когда  сапожники  ходили  без
сапог... - Милое направился к будке неторопливыми, уверенными шагами.
    - Зайдем на минуту к тебе, - он сказал  это  по-намурски,  заранее
построив фразу  и  несколько  раз  произнеся  ее  мысленно,  чтобы  не
запнуться.
    Заправщик смерил его взглядом,  усмехнулся,  отступил.  Милов  шел
вплотную за ним. Затворил за собою дверь. Тот обернулся.
    - Твоя минута пошла.
    - Надо залить бак. У тебя есть запас. Плачу вдвойне.
    - Нет  у  меня  бензина,  да  и  некогда:  пора  на  площадь,  сам
Растабелл, говорят, обратится к народу. И тебе полезно сходить, раз уж
листочек надел, хоть ты и иностранец, говоришь как-то дубово.  И  бабу
свою захвати, ей тоже не помешает послушать. -  Он  кивнул  в  сторону
окна, из которого видна была машина, и в ней - Ева, опустившая боковое
стекло. Она тоже смотрела в их сторону - напряженно, упорно. И в самом
деле, выстрелит, если что, - поверил Милов, и от этой мысли ему  стало
весело.
    - Ты пешком пойдешь? - спросил он.
    - А как же. От машин-вред, ты что, не знал?
    - Тогда отдай свой бензин.
    - Ого! А до аэропорта я ее плечом толкать буду, по-твоему?
    - Куда лететь?
    - Дурак ты. Мы их там жечь будем? А ты разве не туда ехал? Постой,
постой, а куда же...
    Милов нанес удар по всем правилам искусства. Заправщик рухнул,  не
издав ни звука, хотя и здоровый был парень, бульонный. Милов нагнулся,
снял с лежавшего дубовый листок вместе с  булавками,  ощупал,  вытащил
тяжелый  пистолет.  Обойдешься,  -  подумал   он,   перешагнул   через
заправщика и вышел. Аккуратно  затворил  за  собой  дверь,  подошел  к
машине. Ева смотрела на него и улыбалась,  улыбалась  -  у  него  даже
дыхание перехватило. Он тоже улыбнулся ей, сказал: "Сдай задним  ходом
вон туда, к "теисте" - и сам направился туда. Открыл  бак  -  бензина,
как он и полагал, было по самую пробку. Подъехала  Ева.  Милов  открыл
багажник своей (в сложившейся игре) машины, нашел шланг и стал  качать
грушу, Бензин полился из  бака  в  бак.  Милов  внимательно  глядел-не
появится ли хозяин, но тот,  как  видно,  не  спешил  прийти  в  себя.
Закончив,  Милов  аккуратно  завинтил  обе  пробки,  шланг  уложил   в
багажник, захлопнул крышку и протянул Еве листок; этот, в  отличие  от
найденного им, был из тонкого пластика.
    - Очень модное украшение. Наденьте. Как тут Граве?
    - Все по-прежнему.
    Они осторожно выехали на улицу. Прохожих стало еще больше. Шли они
все в том же  направлении.  Одиночки,  нестройные  ряды  добровольцев,
время от времени - ровно печатавшие шаг небольшие  отряды  волонтеров.
Не было лишь военны