ейчас  стал
неожиданно звонок, но все  же  с  хрипотцой,  словно  бы  в  металле  была
трещинка.  -  Без  комбинезона?  Останетесь   на   Земле.   Разгильдяйство
недопустимо. Идемте!
     Они тронулись; в последний миг, в свете открывшейся вдруг луны Кедрин
увидел на груди каждого комбинезона такие же значки, как и тот,  найденный
им, который он все время носил в петлице, даже не думая, что этот  кусочек
металла может что-то обозначать. Значит, вот откуда они, вот за  кого  они
его приняли!
     Одинокий Капитан все так же пристально смотрел вдаль, на  лежащий  за
океаном континент. Пять силуэтов растворились  в  неверном  лунном  свете;
только тогда Кедрин сдвинулся с места.
     Вот, значит, где люди разбивают головы - в  наше-то  время,  в  эпоху
стопроцентной гарантии жизни. Вот куда они уходят сейчас. Все. И  Ирэн.  И
неизвестно, когда теперь они будут  на  Земле.  Недаром  были  помехи  при
разговоре по видеофону. Это действительно далеко...
     Далеко. И ты больше не увидишь ее.
     Ну, что ж; ты ей давно не нужен.
     Но она, она нужна тебе!
     Он кинулся вдогонку по ровно светящейся дороге, что вела к бухте.  Он
бежал быстро, и однако,  когда  достиг  берега,  с  крутого  борта  темной
махины, которой еще вечером  здесь  не  было,  уже  убирали  трап.  Кедрин
ухватился руками за последнюю перекладину и поехал вверх, больно  стукаясь
коленями  о  гладкий  борт.  Люк  приближался.  Рука  вытянулась   оттуда,
непочтительно схватила Кедрина за ворот... Кедрин  почувствовал,  как  его
поднимают в воздух, и  удивился  неожиданной  силе  Холодовского.  Сердито
сверкая глазами, тот держал в вытянутой руке семьдесят  три  килограмма  -
свой вес Кедрин знал точно.


     В салон его буквально втолкнули и  кинули  в  кресло.  Сквозь  задний
иллюминатор было видно, как над водой вспыхнули и  упали  стрелы  пламени.
Длинная сигара над двумя покороче - глайнер (глобальный  лайнер)  "Зеленый
прыгающий кузнечик" - скользнула по взволнованной воде.
     Бег ускорялся. Кедрин знал,  что  сейчас  все  на  острове,  кто  мог
видеть, смотрят на это  чудо,  которое  не  может  примелькаться:  тяжелый
корабль уже не  касался  воды...  Блеснули  короткие  косые  крылья.  Вода
закипела, гул проник в салон,  громадный  "Магеллан"  осуждающе  закачался
внизу, у стенки...
     На высоте пятидесяти километров моторы умолкли. "Прыгающий  кузнечик"
втянул крылья. Тогда Кедрин стал осматриваться.
     Небольшой салон  казался  пустым,  на  этом  витке  ночные  рейсы  не
собирали пассажиров. Если верить сентенции Гура, то вообще уезжать лучше с
утра, предварительно хорошо выспавшись и позавтракав. В салоне были только
те   пятеро,   шестым   и   последним   оказался   сам   Кедрин.    Приняв
сердито-независимый вид, он уселся поближе к ним.
     Теперь он знал, кто они. Эти люди занимались тем же, чем и Велигай; а
последний, как известно, строил  звездные  корабли.  Это  делалось  не  на
Планете, и даже не на Луне: там все-таки было тяготение,  и  не  такое  уж
малое в пересчете на топливо, потребное, чтобы поднять огромный  звездолет
и вывести его в пространство. Большие корабли  строились  на  Звездолетном
поясе (так назывались специальные спутники, обращавшиеся вокруг планеты на
стационарных орбитах). И значит, туда долг призывал сейчас этих людей.
     Кедрин не  собирался  следовать  за  ними  до  конца;  да  это  и  не
требовалось. Чтобы попасть на свои орбиты, Велигаю и его  спутникам  нужно
было сначала добраться до одного из космодромов, которых не так уж и много
осталось на планете; затем дождаться там корабля - одного из тех небольших
кораблей, которые поддерживали сообщение между Землей и поясами или Землей
и Луной. Ожидание могло затянуться на несколько часов, а  то  и  больше...
Словом, у Кедрина, возможно, окажется достаточно времени, чтобы поговорить
с Ирэн по-настоящему. Что до Велигая -  с  ним  было  бы  очень  интересно
познакомиться. Но конструктору кораблей сейчас, кажется, не  до  знакомств
или теоретических собеседований.
     Хорошо бы суметь завести большой разговор уже сейчас. Кедрин украдкой
покосился на спутников: никто не смотрел на него. Тогда он постарался  как
можно незаметнее отвинтить значок и спрятать его в карман, как бы устраняя
причину недоразумения. Потом поднялся с  кресла.  И  сокрушенно  вздохнул:
нет,  в  таком  виде   просто   невозможно   разговаривать   с   женщиной.
Соприкосновение с шероховатой обшивкой "Кузнечика" не прошло  для  костюма
даром; на коленях пятна грязи,  и  даже,  кажется...  да,  брюки  порваны.
Другую пару можно будет достать только на космодроме. А до тех пор...
     Ничего, утешил себя Кедрин. Все равно, сейчас разговора не вышло  бы.
Ирэн сидит рядом с Велигаем. Велигай делает  вид,  что  вовсе  не  заметил
появления Кедрина в салоне. Вообще, кроме Холодовского, единственным,  кто
обратил внимание на Кедрина, был Гур. Он оглянулся и чуть прищурил глаза.
     - Дисциплина погибла в дебрях Архипелага, - пробормотал он.
     - О! - осуждающе произнес Дуглас и покачал головой.
     -  А  что?  Человек  тем  и  отличается  от  животных,  что  обладает
способностью иногда поступать нелогично и отклоняться от однажды  принятой
системы поведения,  -  назидательно  заявил  Гур.  Он  поерзал  в  кресле,
устраиваясь  поудобнее,  и  начал  было  что-то  относительно   логичности
инстинкта. Никто не поддержал беседы,  и  Гур  умолк,  обиженно  проворчав
напоследок: - О люди, люди, о побочный продукт синтеза ядер гелия!..
     Кедрин глубоко вздохнул. Ему вдруг показалось, что  вот-вот  начнутся
какие-то совершенно необычные и очень важные события.
     Однако это было не совсем так.


     Людям свойственно думать, что события лишь надвигаются, и,  сдерживая
участившееся дыхание, ждать их начала, в то время как события уже окружили
людей со всех сторон, уже прочертили в пространстве-времени свои, пока еще
невидимые, трассы, и нужно не ждать их, а лишь разглядеть и  приготовиться
встретить во всеоружии воли и разума.
     Но понимание этого дается опытом. Пока  же  его  нет,  человек  может
просто откинуться в кресле и ощущать, как медленно  исчезает  Ускорение  и
тело становится все легче, потому что глайнер "Зеленый прыгающий кузнечик"
стремительно приближается к вершине своей баллистической кривой, к  точке,
откуда начнется его медленное падение на  землю.  Человек  может  украдкой
(чтобы не показать, что на такой машине он, как ни странно, летит впервые)
оглядеть кабину, в общем ничем не отличающуюся от салона  самого  обычного
вакуум-дирижабля или внутриконтинентального лайнера,  делающего  не  более
трех тысяч километров в час. Только кресла стоят на каких-то  постаментах,
аккуратно прикрытых потертыми ковриками. И меньше  иллюминаторов.  И  сами
они очень малы.
     Человек может поэтому включить экран на  спинке  переднего  кресла  и
любоваться россыпью облаков далеко внизу и  медленно  ползущим  чуть  выше
облаков  тяжелым  транспортом  с  короткими,  вынесенными  в  самый  хвост
крыльями. Можно смотреть на  бодро  встающее  на  западе  солнце,  которое
движется куда медленнее, чем глайнер. Но лучше всего - сидеть и слушать, о
чем разговаривают пятеро, расположившиеся в креслах чуть впереди. Хотя это
вряд ли можно назвать разговором. Скорее, это общее молчание на одну тему,
молчание, из которого изредка складываются отдельные фразы.
     - Не пойму: почему Лобов сообщает о четырех месяцах? Энергии  все  же
должно хватить на пять - пять с половиной...
     - Их догонит Трансцербер.
     - Все-таки они нашли Трансцербер, - сухо сказал Холодовский.  -  Герн
будет торжествовать. И произносить свое любимое: "Я же говорил..."
     - Герн не будет торжествовать. Он станет  рвать  остатки  шевелюры  и
стремиться туда, чтобы пожертвовать собой для спасения этих восьми.
     - Жертвы их не спасут.
     - Как знать?
     - И все-таки, они счастливы. Нашли планету!
     - Только бы она не нашла их, мой категоричный друг!
     И вновь тихо, и можно смотреть на  любого  из  пятерых:  на  Велигая,
который опять будто окаменел в своем кресле, так что непонятно:  спит  он,
или думает, или просто отдыхает, расслабив мускулы тела и отключившись  от
всего; на Ирэн подле него - она,  широко  раскрыв  глаза,  глядит  куда-то
вдаль: в прошлое? в будущее? Кажется, иногда ей хочется оглянуться, но как
узнать, правда ли это или только кажется?
     Гур сидит, задумчиво выводя пальцем на  выключенном  экране  какие-то
фигуры, причудливые линии, в хаосе которых  угадываются  закономерность  и
ритм. Холодовский вложил в  ухо  капсулу  приемника  и  слушает  передачу.
Дуглас только что успел, вопреки нормам  поведения,  разобрать  на  ладони
такую же капсулу и теперь критически разглядывает на свет  какую-то,  едва
видимую простым глазом деталь.
     И вот, оказывается, можно смотреть на  все  это  -  и  не  разглядеть
событий.  Не  увидеть  их  даже  в  хрусткой  ленте  фотограммы.  Человек,
показавшийся из пилотской кабины, тронул Велигая за  плечо,  протянул  ему
эту ленту и неторопливо  удалился.  Он  шел  по  проходу  между  креслами,
насвистывая, дирижируя указательным пальцем.
     Велигай прочитал фотограмму,  не  сделав  ни  одного  движения  сверх
необходимых для  того,  чтобы  взять  ленту  и  развернуть  ее.  Никто  из
остальных не повернул головы. Похоже, что  крайне  нелюбопытны  были  они,
хотя уже сам факт  сообщения  на  борт  "Кузнечика"  был  многозначителен:
нащупать глайнер в полете направленным  лучом  по-прежнему  оставалось  не
такой уж легкой задачей.
     Прочитав  ленту,  Велигай  аккуратно  свернул  ее,  сунул  в   карман
комбинезона и застегнул карман. Затем  он  легко  поднял  из  кресла  свое
угловатое, сутулое тело.
     - Что-то непонятное; нелепое сообщение, -  сказал  он,  обращаясь  ко
всем сразу, и все головы повернулись как по команде. - Коротко и неясно. И
угораздило меня потерять микро. Оказывается, меня еще  целые  сутки  после
этого пробовали  вызывать...  Потерял  жетон.  А  в  фотограмме  много  ли
напишешь? Какой-то запах появился. Что это может означать?
     -  Напутали,  -  сердито  произнес  Холодовский.  -  Мало  ли  у  нас
путаников?
     - Пишут: есть одна жертва.
     - Жертва запаха? - удивился Дуглас. -  О  нет,  это  неправдоподобно.
Если это не запах спиртного, разумеется.
     - Надо торопиться, - сказал Гур. - Разберемся на месте. Вы же знаете,
какие случаются неожиданности. Может быть, нечто есть и в этой нелепице?
     - Гур верен себе, - усмехнулся Холодовский. -  Скажи  ему,  что  мухи
съели солнце, и он ответит: а что, возможно, в этом есть нечто...
     - Где мы возьмем корабль? - спросила Ирэн, и это был наиболее деловой
вопрос.
     - Я сейчас думаю об этом, - сказал Холодовский. Слова прозвучали  так
значительно, словно корабль уже нашелся.
     - Это несложно, - сказал Велигай.  Он  нагнулся  к  полу,  как  будто
нужный им для полета в Приземелье корабль  укрывался  под  креслом.  Затем
распрямился и взглянул на Кедрина.
     - А что же с вами? - вслух подумал он. - Ну ладно, там перебросим вас
по адресу на грузовике.
     Кедрин не успел  собраться  с  мыслями  для  ответа,  а  Велигай  уже
двинулся по направлению  к  пилотской  кабине.  Шаги  его  были  широки  и
уверенны, словно он ступал по полу  своей  комнаты.  Он  отворил  дверь  к
пилотам и не закрыл  ее  за  собой  -  возможно,  затем,  чтобы  потом  не
пересказывать остальным содержание разговора.
     Так и не придумав, что ответить, Кедрин  лишь  усмехнулся  про  себя:
Велигай шел к пилотской кабине с  видом  пирата,  ведущего  свой  корабль,
чтобы сцепиться с жертвой и взять ее на абордаж. Сравнение  было  нелепым;
но, как сказал бы Гур, что-то есть даже и в таком сравнении.


     В глубоких овальных креслах сидели двое.  Один  -  тот,  что  выносил
радиограмму,  насвистывал,  глядя  в  потолок,  накручивал  на   палец   и
раскручивал болтающуюся на тонком проводе капсулу контроля за двигателями.
Все равно - было написано на его лице - контролирует киберинженер, так что
делать мне, в общем, нечего...  Другой,  с  высоким  залысым  лбом,  читал
книгу, пока автоматы следили за курсом и скоростью  глайнера.  Были  люди,
упорно не признававшие микрочтения или, как они говорили, микрочтива. Одно
это уже давало представление об их консерватизме, и вряд ли стоило просить
такого о чем-нибудь, что  не  было  предусмотрено  правилами  движения  по
глобальным трассам. Но Велигай решил, видимо, не углубляться в психологию.
     - Вы - командир, - сказал он, обращаясь к ненавистнику микрофильмов.
     - Говорят, - согласился любитель инкунабул, отводя руку с книгой.  Он
с интересом оглядел Велигая. - Итак?
     - Вы идете на Среднеазиатский?
     - Среднеазиатский приземельских орбит, - уточнил пилот. - А  вы  что,
летите в другую сторону?
     Второй сидевший в рубке прыснул. Смеялись и  глаза  пилота;  нетрудно
было понять, что летчикам просто  скучно.  Но  Велигай  пропустил  ехидный
вопрос мимо ушей.
     - Давайте так, - сказал он. - Спрашивать буду я, вы - отвечать.
     - Отвечать будет информаторий, - любезно сообщил пилот. - Сема,  будь
любезен, свяжи товарища с информаторием. У меня тут, - он потряс книгой, -
назревает любовная драма.
     -  Мне  необходимо  на  Звездолетный  пояс.  Срочно.  Спутник   семь,
монтажный.
     -  Что  же,  -  доброжелательно  сказал  пилот,  -  не  возражаю.  Со
Среднеазиатского машина уходит к поясам часов через восемь... Сема?
     - Через семь сорок две.
     - Через семь сорок две. А мы будем там через сорок минут. Вы успеете.
     - Мне нужно быть на Звездолетном через час. Вместе с товарищами.
     Сема перестал свистеть.
     - Не могу помочь. Я же вас не заброшу на  Пояс?  У  меня  всего  лишь
стратосферная машина. Я уже не говорю, что ее ведут  автоматы.  Понимаете:
стратосферная машина.
     - Старая машина, - с расстановкой произнес Велигай.
     - Старая, - так же подчеркнуто  подтвердил  пилот  и  отложил  книгу.
Какую-то долю секунды они смотрели друг другу в  глаза,  словно  испытывая
твердость характера.
     - Их списали с орбитальных полетов, - сказал Велигай, - и передали  в
стратосферу год тому назад. Но двигатели остались.
     - Передали, - согласился пилот. - Земля бережлива. Но на  большинстве
машин  двигатели  уже  выработали  ресурс   и   заменены   на   нормальные
стратосферные.
     - Только не у вас. У вас еще стоит Винд-семнадцать. Иначе сняли бы  и
группу резерва, а она же на месте.
     - Я вижу, вы проводите время не только в Приземелье. Но  допустим,  я
выйду в пространство. Автоматику там придется выключить - она-то  заменена
на стратосферную, будьте уверены. А дальше?
     - Нас поведут маяки. Конечно, придется  поработать.  Но  вы,  похоже,
способны на это.
     Пилот склонил голову в ироническом поклоне.
     - А чего ради мне отдавать свой сертификат?
     - Жизнь людей.
     В рубке стало тихо.
     - Давно я не слыхал этого ключа. С тех пор, как... Вы  потеряли  пять
минут; с этого следовало начинать.
     - Надо было познакомиться с вами.
     - Ясно. Но мне нужно согласие пассажиров.
     - Это  все  наши.  Один  с  десятого,  энергетического.  Остальные  с
седьмого - монтажники.
     "Монтажники, - закрывая глаза, подумал  Кедрин,  не  пропустивший  ни
одного слова из разговора. - Монтажники... Это, наверное, так. Но  ведь  я
не имею никакого отношения ни к монтажникам,  ни  вообще  к  Звездолетному
поясу. Я ведь попал сюда почти случайно. Это не было связано  ни  с  каким
риском. Но сейчас..."
     Да, сейчас все становилось очень серьезным. Мало того, что  судьба  -
или стечение обстоятельств - грозили занести Кедрина в Приземелье, куда он
вовсе не собирался, да к тому же на корабле, который,  по-видимому,  более
не считался приспособленным для  таких  полетов.  Это  уже  не  игра.  Это
опасно. И подумать только, что  причиной  недоразумения  послужил  значок,
забытый кем-то в рубке "Джордано"! Зачем надо было  брать  этот  жетон?  И
чего ради - нацеплять его, носить на груди?
     И в самом деле. Не будь эти люди уверены,  что  он,  Кедрин,  тоже  с
Пояса, только с другого спутника, с десятого, - он же тогда ляпнул им  это
число, чтобы отвязаться от непонятных и, следовательно, глупых вопросов, -
Велигай не рискнул бы уговаривать пилота совершить  нарушение  дисциплины.
Даже двойное: выключить автоматы - раз, и выйти  в  запрещенную  для  тебя
зону - два. Да, тогда Велигаю пришлось бы искать другие возможности...
     А сам пилот - разве он не понимает, на какое  чреватое  последствиями
дело идет? Он ведь действительно может лишиться сертификата  -  документа,
дающего право вести такой или даже более сложный корабль. Пилот,  кажется,
колеблется. Не следует ли помочь ему? Ведь это так  просто:  стоит  только
сказать несколько слов... Нет, разумеется, не ради себя, дело не  в  этом.
Но ради самого же пилота! Да, да, для него все может обернуться плохо. Что
он там? Кедрин вслушался.
     - Не забывайте, - произнес пилот, - перегрузки будут не пассажирские.
     - Случалось, - сказал Велигай.
     - Ну, ну... - мрачно проворчал пилот. Он повернулся в кресле и, почти
не глядя, потыкал пальцем в клавиатуру решающего, затем  столь  же  мрачно
обозрел шкалу. - Учитывая износ машины, тридцать процентов риска.
     - Ради жизни людей я ходил на шестьдесят, - сказал Велигай.
     - Я ходил на девяносто,  -  пробормотал  пилот.  -  И  знавал  людей,
ходивших на сто. Самсонов ходил на сто процентов риска - и пришел обратно.
     - На Цербере? - Велигай глядел  на  металлический  кружок  на  правом
рукаве пилота.
     - На Диане, в системе Инфра-три. Я? Да, на Цербере. Через  год  снова
пойду. Сейчас в отпуске - отдыхаю...
     Кажется, он согласится... Сейчас самое время - встать и  сказать.  Ну
же!
     Он встал. Для того чтобы пройти в пилотскую кабину, пришлось миновать
всех монтажников. Кедрин шел, стараясь ступать легко и уверенно,  как  это
получалось  у  Велигая.  Но,  кажется,  его  походка  в  этот  миг  больше
напоминала судорожные шаги робота.
     Одно  за  другим  кресла  оставались  позади,  но  взгляды   сидевших
провожали Кедрина дальше, до самой двери. Гур  смотрел  -  и  Кедрин  даже
спиной ощущал этот взгляд - с веселым и  несколько  удивленным  интересом,
словно недоумевая и желая услышать, что сможет предложить  Кедрин  такого,
чего не знал бы Велигай; Холодовский глядел исподлобья, как будто  уже  по
походке догадался о желании Кедрина не допустить изменения курса и  теперь
только и ждал момента, чтобы схватить, усадить, зажать рот. Дуглас казался
настроенным доброжелательно, но челюсти его внезапно сжались, как если  бы
он готовился к драке. Ближе всего ко входу в пилотскую кабину сидела Ирэн;
Кедрин старался избежать ее взгляда, но  что-то  заставило  его  повернуть
голову и увидеть ее глаза: он прочел в них горячую просьбу, почти мольбу -
не сделать и не сказать ничего такого, что заставило бы женщину  пожалеть,
горько пожалеть и обвинить самое себя в том, что когда-то она была знакома
с этим деревянно вышагивающим по узкому проходу человеком...  Может  быть,
этого и не было в ее взгляде, но Кедрин прочитал его именно так. Зачем  он
поднялся с места, зачем?
     Но просто повернуться  и  сесть  теперь  было  уже  нельзя;  этим  он
признался бы в возникшем у него намерении. Но что же можно сделать?
     Он остановился в дверях.
     - Простите, - сказал он. - А я бы не мог в это время побыть здесь,  в
вашей кабине? - Он просительно улыбнулся. - Очень интересно.
     Пилот доброжелательно взглянул на него.
     - К сожалению, нет, - развел он руками. - Тут только  два  кресла.  А
стоять во время взлета не рекомендуется.
     Кедрин повернулся и пошел на свое место. Ему хотелось петь.
     - Любопытный парень, - сказал пилот. - Мне нравится.
     - На десятом они почти не видят