ись радикалы. Под влиянием чего же?
     Он работал, не жалея ни себя, ни Элмо.  У  машины  пришлось  включить
дополнительное охлаждение.
     Когда Кедрин кончил, была глубокая ночь. Он снял шлем и упал  головой
на пульт.
     Теперь ты практически тоже мертв; хотя сердце бьется.  Но  нужно  еще
приподнять голову. Рядом, на столике  -  кристаллофон.  Кедрин  четко,  с,
паузами,  продиктовал  результаты.  Затем  встал.  Шатаясь,  добрался   до
видеофона. Набрал номер Гура. Включил кристаллофон на  воспроизведение.  И
обмяк, опустившись в кресло. Успеет ли Служба Жизни? Впрочем, это неважно.
Разберет ли Гур, в чем дело? А если  его  нет  в  каюте,  запишут  ли  его
устройства сказанное? Нет, надо вызвать Центральный пост.
     Но на это уже не оставалось сил.



                                    13

     На орбите Трансцербера непонятные аварии продолжались  еще  некоторое
время.  Сначала,  как  молчаливо  предполагал  капитан,  во   флора-секции
экоцикла. С устранением неисправности пришлось провозиться четыре дня, при
этом часть вещества выбыла из круговорота. Но того, что  осталось,  вполне
хватит.
     После ремонта сектора все спят чуть ли не целые сутки. Капитан  Лобов
тем временем с непонятным удовольствием думает о том, что  на  корабле,  к
счастью, негде было разместить ремонтную автоматику. Иначе  люди  остались
бы совсем без работы.
     Люди просыпаются. Но рано радоваться:  происходит  еще  одна  авария,
третья. Снова все заняты, а капитан Лобов бессменно несет вахту и  думает:
"Ребятки мои милые, я вам не дам скучать, вы у меня еще поработаете, чтобы
в действии, в драке, в работе встретить  то,  что  придется  встретить.  В
работе, а не в грустном ожидании".
     Потом ему приходит в голову, что  в  дальнейшем  аварии  могут  стать
более легкими. Ученым пора уже начать визуальное наблюдение  Трансцербера.
Благо, он все вырастает. Поэтому капитан Лобов подходит к  людям,  которые
никак не могут Доискаться причин неисправности генератора защитного  поля,
и задумчиво говорит: "А не поискать ли причину в дериваторе?"  У  капитана
завидная интуиция: повреждение, действительно, оказывается в дериваторе.
     После этого аварии прекращаются, и люди все внимание отдают Трансу.
     Но до чего же он маленький, этот  грозный  Транс!  Не  поворачивается
даже язык назвать его планетой. Астероид, да и то из  самых  крохотных.  И
как  это  Герн  ухитрился  из  Приземелья  засечь  этот  обломок  по   его
гравитационному полю?
     Правда, Герн наблюдал  его  только  один  раз,  а  потом  потерял.  И
неудивительно: масса небесного тела  очень  и  очень  невелика.  Каким  же
образом Герну так повезло? Над этим стоит  подумать...  Но  независимо  от
того, каким образом Герн засек  это  тело,  столкновение  с  ним  все-таки
произойдет: "Гончий пес", к сожалению, вышел на орбиту  достаточно  точно.
Теперь  это  настолько  очевидно,  что  капитан  решается  даже   провести
очередной сеанс связи с Приземельем. Поговорив, он  обрадованно  заявляет:
"Корабль почти готов, он вот-вот выйдет! Надо дотянуть!"
     Все соглашаются:  надо.  Как-то  неудобно,  доставив  столько  хлопот
родной планете, взять - и не дождаться. "Дождемся", - решают  все,  словно
это  и  вправду  зависит  от  них.  И  с  новой  энергией  принимаются  за
наблюдения.
     Внезапно один из ученых - горячий приверженец Герна -  заявляет,  что
он понял, в чем дело. В момент, когда астроном засек тело, масса его могла
быть  гораздо  большей,  нежели  сейчас.  Каким  образом?  Очень  простым.
Известно, что при достижении скорости, близкой к световой, масса  летящего
тела...
     Ну да, отвечают ему. Но тогда каким образом тело вдруг замедлило свое
движение?
     Капитан  Лобов  начинает   вдруг   дудеть   какую-то   мелодию.   Все
подозрительно смотрят на него. Но капитан глядит совсем в другую сторону и
только дудит нечто торжественное.
     Вроде бы и не к месту он делает, это. Потому что скорость сближения с
сумасшедшим обитателем космоса снова увеличивается, и становится ясным для
всякого, что Земле не успеть. Нет, не успеть...


     На этот раз ты,  кажется,  выкрутился.  Да.  Служба  Жизни  оказалась
по-настоящему бдительной.
     Сколько же часов ты провалялся?
     Он повел взглядом,  ища  календарь.  Календаря  не  было.  Незнакомая
комната. Окно. Что за окном?
     За окном березы в желтых платьях.
     Осень? А ведь вчера было лето...
     Пролежал, проспал все на свете! Встать. Скорее встать.
     Он поднялся и сделал  несколько  шагов.  Не  было  ощущения,  что  он
слишком долго лежал в постели. Казалось - просто хорошо  выспался.  Голова
легкая, мысли ясные.
     Есть здесь кто-нибудь?  Что  произошло  за  это  время  на  Земле?  В
Приземелье? На орбите Трансцербера?
     Кедрин решительно направился к двери. Она отворилась,  когда  он  был
еще на середине комнаты. Человек в белом заглянул и  скрылся  так  быстро,
что Кедрин даже не успел его окликнуть.
     Затем дверь отворилась  во  второй  раз.  Долетел  обрывок  сказанной
кем-то фразы:
     - ...Нет, мы все равно собирались будить его.
     - Тем лучше, - проговорил знакомый  голос,  и  Кедрин  попятился.  Ой
пятился, пока не наткнулся на кровать. Тогда он сел.
     Велигай  вошел;  полы  наброшенного  на  плечи  халата   стремительно
взвились и опали. Кедрин раскрыл рот,  но  голос  пропал.  Велигай  кивнул
головой, уселся в кресло напротив и несколько секунд пристально смотрел на
Кедрина. Потом неожиданно улыбнулся.
     - Что ж, - сказал он. - Все в порядке.
     В голосе его сквозила радость. Отчего? Только ли в том дело, что  ты,
Кедрин, жив и здоров? Или...
     Ведь ты болел, судя по осенним листьям, не меньше месяца.  А  он  был
там. Многое могло произойти за это время... Кедрин стиснул зубы.
     - Хотелось увидеть тебя, Кедрин, перед тем, как...
     Перед чем, интересно...
     - ...как уйти. Завтра уходим.
     - Куда? - выговорил, наконец, Кедрин. Велигай удивленно поднял брови.
     - За ними, конечно. "Джордано" готов.
     Погоди, погоди. Мне тут не все ясно...
     - Вы уходите? Но вам же...
     - Было запрещено? Да. Ну и что же? На этот раз пойду именно  я.  Ведь
мы не построили  нового  корабля,  а  восстановили  старый.  А  кто  знает
"Джордано" лучше, чем я? Пришлось с этим согласиться даже медикам.
     - Я понимаю. Поздравляю вас.
     - Вот именно, - сказал Велигай. - Поздравь. А пришел  я,  собственно,
проститься с тобой и передать: мы помним. И понимаем,  что  ты  помог  нам
очень основательно.
     - Наверное, вы все меня презираете за нарушение?
     - Конечно, мы строго наказываем тех, кто нарушает наши законы. Но  ты
сделал это ради жизни людей. Так что возвращайся.  Все  будут  очень  рады
видеть тебя. Это я и хотел сказать. Отдыхай. Ты еще нуждаешься в отдыхе.
     Велигай поднялся.
     - Конечно, тебе привет от всех. От улетающих и остающихся.
     Кедрин вытянул руку.
     - Одну минуту... Кто летит?
     - Целый экипаж. Из наших, с Пояса? Дуглас, Тагава...
     Велигай остановился. Слабо усмехнулся.
     - Она не летит.
     Кедрин откинулся на подушку. Они немного помолчали.
     - Ладно, - сказал Велигай наконец. - Мне пора. Прости. Ждут люди.  Да
и звезды.
     Он повернулся. В дверях халат снова взвился от легкого сквознячка. За
дверью Велигай с кем-то заговорил.
     Шаги его и резкий, курлыкающий голос прозвучали и затихли вдалеке.


     В рабочем пространстве толпилось необычно  много  людей.  Все  четыре
смены. Просто говоря,  было  тесно.  Сегодня  праздник  монтажников:  День
корабля. Люди создали этот корабль - и поэтому праздник веселый, но они  и
расставались с ним, и это вносило долю грусти.
     Люди висели  в  полуметре  от  зеленоватой  брони  Длинного  корабля.
Внешняя крышка главного люка была распахнута. Потом раздалась  команда,  и
монтажники разлетелись в стороны, открывая широкий канал, по которому  уже
шел катер.
     Он приближался. Велигай  стоял  в  скваммере  на  откинутой  площадке
звездолета, пока - в одиночестве. Но катер все приближался, и  все  знали,
кого он несет в своей объемистой кабине.
     Катер плавно повернул,  и  хотелось  верить,  что  и  сам  он  слегка
изогнулся  в  повороте,  настолько  красивым  было  это  движение.  Затем,
выбросив голубоватое облачко, катер замер напротив открытого люка.
     Установили переходник. Это был праздничный переходник, прозрачный.  И
каждый монтажник видел, как открылся люк катера и из него стали появляться
люди.
     Это были новые хозяева корабля, до этой  минуты  принадлежавшего  еще
людям Звездолетного пояса, и в первую  очередь  -  монтажникам.  А  теперь
пришли пилоты. В ярких мягких костюмах они выходили из  катера,  проходили
по  прозрачному  переходнику,  приветствуя  монтажников,  столпившихся   в
пространстве. Потом  они  исчезали  в  разверстом  люке  их  нового  дома,
называвшегося "Джордано".
     Велигай успел тоже скрыться в глубине, но потом  появился  опять,  на
этот раз без скваммера. Он встретил второго пилота и своего помощника. Они
улыбнулись друг другу: может быть вспомнили полет на  маленьком  кораблике
по имени "Зеленый кузнечик".
     Второй  пилот  был  последним;  люк  катера  закрылся.  На   площадке
звездолета стоял теперь снова один Велигай; вот он поднял  руку,  прощаясь
со всеми. Монтажники взметнули правые руки  скваммеров,  прощаясь  в  свою
очередь с человеком, само имя которого очень много значило для них.  Потом
крышка люка медленно поползла  вверх,  навстречу  ей  изнутри  выдвинулась
вторая.
     Светлое пятно закрылось,  тотчас  же  раздалась  команда.  Монтажники
заняли заранее определенные позиции. Тело корабля еще миг блестело в лучах
прожекторов. Потом внезапно вспыхнули все иллюминаторы  и  опознавательные
огни,  и  корабль  превратился  в  лучащуюся  драгоценность.  Трудно  было
поверить, что это они, монтажники, создали такое  чудо,  а  еще  вернее  -
воскресили его, вернули к жизни, к походам и подвигам. Потому что  подвиги
совершают не только люди, но и корабли...
     Проба  огней  была  всего  лишь  началом   последних,   предстартовых
испытаний корабля.  Теперь  освещенный  "Джордано",  казалось,  шевелился:
открывались и закрывались грузовые люки, выдвигались смотровые площадки  и
мостики, поворачивались, втягивались и вытягивались антенны, и каждый  раз
кто-то из монтажников - тот,  что  монтировал  этот  мостит  или  антенну,
горделиво взглядывал на соседей, хотя  все  заранее  знали,  что  ни  одно
устройство не может отказать.
     Корабль шевелился, как ребенок,  двигающий  ногами  и  руками  просто
потому, кажется, что движение доставляет ему радость. Но на самом деле все
эти движения означали, что "Джордано" уже готов к  работе.  Челюсти  люков
захлопнулись, выдвинулись нужные  и  втянулись  лишние  пока  антенны.  И,
казалось, еще тише стало в уже и без того безмолвном пространстве.
     Уходил сын Звездолетного пояса, и ему предстояло  увидеть  еще  много
нового, а здесь оставалась память, которая  должна  была  помочь  родиться
новым кораблям. Уходил; все ждали этой минуты, и, как всегда, никто ее  не
заметил. Но "Джордано" уже не висел на месте: погасла одна звезда, вторая,
и вот движение стало уже  заметным,  и  едва  видимое  глазом  голубоватое
облачко дрожало в зоне выхлопа стартовых  двигателей.  Звездные  же  будут
включены лишь вдалеке от планеты. Корабль уходил, сверкая, как  созвездие,
равный среди равных во  Вселенной,  небесное  тело  галактического  ранга.
Никто бы не взялся предсказать его вторую звездную судьбу, но  все  знали,
что она будет прекрасна... А ход корабля все убыстрялся, корабль торопился
в вечный день Пространства - потому что не может быть ночи там, где  сияют
миллиарды солнц.


     На орбите Трансцербера нетерпение достигает апогея.
     Все знают, что "Джордано" в пути. Все  знают,  что  скорость  корабля
велика. Но, хотя  скорость  "Транса"  меньше,  он  находится  куда  ближе.
Светлая точка словно бы и не приближается, но яркость  ее  с  каждым  днем
нарастает. Люди сравнивают скорости и  расстояния,  переводят  их  в  дни,
потом в часы. Они делают это и в уме, и с помощью вычислительных машин.
     Сначала  кажется,  что  "Джордано"  успеет.  На  "Гончем  псе"  царит
праздничное настроение. Но  неугомонный  Транс  как  будто  снова  немного
увеличивает скорость. Вот непонятное тело! Если бы научный образ мысли  не
обязывал ко многому, то, пожалуй... Но сейчас это, в общем, уже все равно.
     Все равно, потому что опасность можно предотвратить, если  понимаешь,
каков ее источник. А здесь?
     ...Проникая через  иллюминаторы,  голубоватый  свет  заливает  рубку.
Настал час. Все молчат и, сами того  не  замечая,  принимают  такие  позы,
чтобы можно было удержаться, устоять...
     Но не устоять им, потому что Транс  приближается  со  скоростью  трех
километров в секунду. Посадка будет жесткой. Все  произойдет  мгновенно  и
безболезненно.
     Тишина. Потом кто-то из ученых вздыхает:
     - Если бы  знать  с  уверенностью  заранее...  мы  бы  не  стали  так
затруднять Землю.
     И снова молчание.
     Космический разведчик, набитый материалами, убыл на  Землю  три  часа
тому назад. Он достаточно быстр, он уйдет. Но аппараты продолжают щелкать,
замерять, записывать. Может быть, что-нибудь уцелеет, и люди найдут.
     - Алло! - доносится из динамиков голос "Джордано". - Как вы?  Мы  уже
близко, мы затормаживаемся! Мы идем...
     "Джордано" не спрашивает, продержатся ли. Вопрос ни к чему. И снова в
рубке "Пса" тишина. Только капитан Лобов  размеренным,  будничным  голосом
считает:
     - Сорок...
     И пауза. Страшно долгая минутная пауза.
     - Тридцать девять...
     Другой ученый размышляет вслух:
     - Интересно все-таки, что это такое?
     - Тридцать четыре... - вместо ответа говорит капитан Лобов.
     - Боюсь, - начинает третий ученый, - что виноваты  мы  сами.  Включая
диагравионный двигатель  в  поле  тяготения  тела  мы,  возможно,  вызвали
какое-нибудь нарушение характеристик этого  поля.  На  Земле  мы  об  этом
только мечтали, а тут, к несчастью...
     - Тридцать две минуты до встречи, - хладнокровно отсчитывает  капитан
Лобов. - Время заканчивать все работы. На корабле должен быть порядок.
     Порядок наводится быстро и  без  суеты.  Привычное  дело,  как-никак.
Капитан Лобов  придирчивым  взглядом  обводит  помещение,  и  кажется,  не
находит ничего такого к чему следовало бы придраться.
     - Двадцать, - говорит он.
     - Ну, - смущенно предлагает четвертый ученый. - Давайте, что  ли,  по
обычаю...
     Он неловко целует стоящего рядом пилота. Другие тоже целуются.
     Это всегда выглядит немного смешно, когда целуются мужчины,  хотя  на
самом деле иногда это бывает страшно.
     Капитан Лобов вытирает губы:
     - Семнадцать Минут...
     Теперь время течет очень быстро.
     - Десять...
     - Восемь минут...


     На полу гардеробного зала лежит тончайший слой пыля. Трудно  сказать,
откуда вообще могла появиться пыль здесь, на спутнике-семь;  это  ведь  не
Земля... И тем не менее, стоит несколько дней не заходить в зал, как  пыль
покрывает матовый пластик.
     Уже  несколько  дней,  эти  самые  несколько   дней,   к   скваммерам
действительно никто не подходил. Зачем? Работы прекращены, корабль ушел, и
пока никто не дает Поясу новых заданий. Наверное потому,  что  монтажники,
да и все люди Звездолетного пояса, по общему мнению, должны  отдохнуть.  А
может быть, еще и потому, что они сейчас все равно не могли бы работать  -
до тех пор, пока не придут вести с орбиты Трансцербера.
     Но, хотя работы и не велись, эти дни на спутнике-семь были,  пожалуй,
самыми тяжелыми. Царила  тишина.  Не  слышалась  музыка,  никто  не  читал
стихов. Люди собирались в кают-компании  и  молчали,  а  многие  и  вообще
сидели  по  своим  каютам.  Люди  оживлялись  только  в  минуты  связи   с
"Джордано", когда знакомый  курлыкающий  голос  докладывал  монтажникам  о
пройденном расстоянии и о положении на  "Гончем  псе".  Вначале  сообщения
Велигая встречались оживлением. Потом стало ясно, что люди проигрывают эту
битву  с  природой,  битву  за  спасение  восьми  жизней.  Люди   спутника
чувствовали свое бессилие. Это самое горькое ощущение из всех, какие может
испытывать человек. Этому ощущению нечего противопоставить.
     Хорошо еще, что люди держались. Даже  в  эти  дни  они  не  позволили
надежде погаснуть. Не пали духом.
     Впрочем, так ли?
     Вечер. И вдруг широко распахнулась дверь одной  из  кают  в  переулке
Отсутствующих Звеньев. Из каюты показывается человек. За ним - второй. Оба
напоминают  безумных.  Волосы  одного  всклокочены,  стоят  дыбом.  Лысина
другого  сияет.  Выскочив  в  коридор,  они  на  миг   останавливаются   и
обнимаются. Лысый обнимает  растрепанного  где-то  чуть  повыше  поясницы,
самого же его обняли за шею: слишком велика разница в росте. Но сейчас они
не обращают на это внимания. С минуту они так и стоят, обнявшись. И  вдруг
одновременно,  словно  сговорившись,  затягивают  какую-то  дикую   песню.
Пошатываясь, идут по коридору. И выходят на проспект.
     Распахиваются  двери.  Мрачные  лица  выглядывают  отовсюду.  На  миг
подобие улыбки освещает их, затем они снова  осуждающе  мрачнеют.  Неужели
двое не выдержали? Алкоголь, этот уже почти забытый порок? Или - еще хуже:
сдала нервная система, мозг не вынес напряжения, наступило безумие?
     - Гур! - кричит кто-то. - Опомнитесь! Не вам же...
     - Молчи! - отвечает Гур.
     - Герн! Вы же ученый!..
     - Слушайте, - говорит Герн, - что вы ко мне привязались? Я имею право
петь песни или не имею?
     - Оставь! - говорит Гур. - Они все ничего не понимают!
     - Интересно, - вежливо спрашивает один из выскочивших монтажников,  -
чего же это мы не понимаем? - Он делает знак остальным, которые,  кажется,
не  очень  расположены  сейчас  вступать  в  объяснения.   -   Расскажите,
пожалуйста!
     - Строго говоря, - заявляет разошедшийся Гур, - этого не следовало бы
делать. Пусть бы вы и сидели, как сонные мухи, до самого конца.  И  только
присущая мне доброта...
     - Доброта! - весело говорит Герн. - А?
     - Да, доброта! - только она может заставить  меня  сказать  несколько
слов по поводу сделанных нами выводов.
     Услышав слово "выводы", все придвигаются  поближе.  Может  быть,  это
действительно стоит послушать?
     - Ну, вспомните! - кричит Гур. - Во-первых: запах  стал  возникать  в
окрестностях  спутника  только  после  того,   как   этот   вот   патриарх
гравиастрономов   установил   существование   Трансцербера   и   даже    -
предположительно - его орбиту. Так?
     Ах, это всего лишь о запахе... Оживившиеся было лица вновь  скучнеют.
А Гур не унимается.
     - Так или не так?
     - Так! - говорит Герн. - Именно так.
     - В конце концов, нам удалось восстановить обстановку в  момент  всех
появлений запаха. И выяснилось любопытное обстоятельство...
     - Вот именно! - говорит Герн и поднимает указательный палец.
     - Итак: запах возникал у нас лишь  тогда,  когда  мы  оказывались  на
одной,  точно  определенной  линии  в  пространстве:  на  прямой,  которая
соединяет  Трансцербер,  нас  и  звезду,  возле  которой  мы   давно   уже
предполагали наличие...
     - Постой! - говорит Герн. - Это уже не твоя область,  и  я  не  хочу,
чтобы ты делал поспешные заявления. Вот когда мы...
     - Ладно. Итак, нас и звезду. По этой  же  линии  ретранслировались  и
сообщения Лобова в тот период, когда мы никак не  могли  их  поймать.  Для
чего ретранслировались? Очевидно, для того, чтобы кто-то принял их  и  дал
оценку: является ли эта передача природным излучением, или...
     - Вот! - говорит Герн. - Или!
     - Или. Там, очевидно, сделали какие-то выводы. Но  ведь  и  мы  можем
сопоставлять и делать выводы! Что это была за связь? Как установил К