блестели перекатывающиеся на плечах и спинах мышцы. Они двигались необычайно слаженно под ритмичный бой барабана и мерное пение. Люди располагались в три яруса на протяжении трех четвертей от длины корабля. Досчитав до ста, Ронин остановился. Кого только здесь не было: темноволосые и смуглые, ширококостные и коренастые, белокожие и светловолосые, желтокожие с миндалевидными глазами - самые разные обитатели континента людей.
     - Как вы видите сами, - живо начал риккагин Тиен, - мы не полагаемся на одну изменчивую погоду. Паруса хороши, когда дует ветер, а во всех прочих случаях...
     Он пожал плечами.
     Они медленно пошли по узкому проходу между рядами гребцов.
     - Здесь постоянно есть люди, - продолжал Тиен. - Матросы работают по сменам.
     - А они не возражают против такой работы? - спросил Ронин.
     - Возражают? - скептически переспросил Туолин. - Они воины, преданные риккагину Тиену. Это их долг. Так же, как их долг - сражаться и умирать, если это потребуется для безопасности риккагина. - Он фыркнул. - Откуда мог появиться этот человек, который не понимает таких вещей? Его явно рано приобщать к цивилизации.
     Риккагин Тиен улыбнулся несколько рассеянно, как будто вспомнив какую-то неплохую остроту.
     - Он пришел издалека, Туолин. Не судите его так строго.
     Глаза Туолина сверкнули, и Ронину на мгновение показалось, что он вот-вот бросится на своего риккагина.
     - Вот возьмите и научите его, если он не понимает наших обычаев, - безмятежно заметил Тиен.
     - Да, - сказал Туолин. - Терпение - уже само по себе награда, не так ли?
     Тиен шел по проходу, а они следовали за ним, отставая на шаг.
     - Видите ли, - заговорил Туолин, - мы несем на себе некоторые моральные обязательства, которые вложены в нас едва ли не с рождения.
     Краем глаза Ронин заметил какое-то темное пятно.
     - Служить риккагину - в этом немало преимуществ.
     Приближается по диагонали, раздувается...
     - Кто-то хорошо ест, кто-то одет, у кого-то есть деньги. Кого-то обучают...
     Туолин тоже заметил движение. Он продолжал идти как ни в чем не бывало, но длинный кортик уже покинул свое место за кушаком. Раздался вопль, разорвавший спертый воздух, - так внезапный порыв ветра распахивает тяжелую бархатную штору, - и на них кто-то набросился. Туолин прыгнул вперед; его кортик сверкнул в яростном выпаде. Длинная, тощая, покрытая потом фигура замахнулась изогнутым мечом. Лицо нападавшего было искажено. Во рту, открытом в безумном крике, виднелись гнилые пеньки зубов. Остекленевшие фанатичные глаза были выпучены. Фигура наткнулась на мелькнувший клинок Туолина. Ноги отчаянно дернулись, глаза закатились: кортик рассек обнаженную грудь, из которой хлынула кровь вперемешку с осколками кости. Меч нападавшего стукнулся о доски. Риккагин Тиен бесстрастно наблюдал за тем, как Туолин вынимает кортик и умелым движением перерезает упавшему горло. Ронин отметил, что Тиен даже не стал вынимать свой меч.
     Риккагин вздохнул и, не глядя на них, сказал:
     - Нам лучше вернуться на верхнюю палубу.
     Он перешагнул через труп и направился к трапу.

***

     Шаангсей надвигался все ближе, пока их корабль, маневрируя среди заполнявших акваторию больших и маленьких судов, заходил в порт. Корабль медленно вспарывал густое море, желто-коричневое и какое-то вязкое, проходил мимо рыбацких суденышек с прямыми парусами и торговых кораблей с высокой кормой. Ронину, стоявшему у правого борта, показалось, что он разглядел широкое устье реки, впадающей в море.
     Он стоял на высоком полуюте, упиваясь видом города, а вокруг него кипело движение: матросы бегали по вантам, рифовали последние неразвернутые паруса, закрепляли реи и канаты. В воздухе вырос лес блестящих от стекающей воды весел, которые гребцы уже собирались укладывать. Город, похожий на огромный драгоценный камень, раскинулся перед ним в синеватых сумерках, пыльный и тусклый от возраста, исполненный суетливого движения, вздымающийся из морской пены и испарений земли.
     Нижние здания, что располагались ближе всех к пристани, были, похоже, построены в дельте, и Ронин снова взглянул на устье реки, чтобы убедиться в своей догадке, но оно было закрыто плотным скоплением домов. За ровной местностью дельты город поднимался по горному склону, точно выгнутая спина испуганного животного, и многие строения держались на деревянных столбах, врытых в склон и поддерживающих выступающие балконы с каннелюрами и колоннами. Темное дерево отливало глянцем при тусклом свете ламп и светильников, зажженных внезапно во всем городе разом, как будто по условному сигналу. Сгущающаяся сапфирово-лиловая дымка смягчала мерцание огоньков, и отдельные световые пятна смешивались, теряли очертания, а город, казалось, источает какой-то эфирный свет.
     Сердце у Ронина забилось чаще. Он - совершенно случайно - попал в Шаангсей, представлявший собой, очевидно, главный порт на континенте людей. Он был уверен, что здесь обязательно отыщется кто-нибудь, кто сможет раскрыть тайну свитка дор-Сефрита. Струя света упала на него, когда корабль маневрировал, чтобы приблизиться к своему причалу. Риккагин Тиен, вероятно, кого-нибудь знает, подумал Ронин.
     Вдоль причала толпились люди, ожидавшие прибытия корабля, и Ронин, наблюдавший за их суетой, почувствовал вдруг, как, несмотря на его окрыленное настроение, у него засосало под ложечкой. Континент людей. Боррос был прав. Здесь столько людей... Даже теперь, когда он все это видел своими глазами, Ронин не мог оправиться от потрясения. Они с Борросом так долго о нем говорили. Это был мир их мечты - мечты, что дала им цель и поддерживала их силы, когда они мчались по платиновому льду в течение бессчетных дней и ночей, посреди пустоты, населенной лишь ветром да холодом. Ронин был уверен, что именно эта мечта поддерживала в Борросе жизнь до самого конца; колдун претерпел столько телесных мучений, и, если бы не эта земля, что манила его, душа Борроса так бы и осталась в застенках Фригольда, сломленная под пытками Фрейдала. "И вот сейчас я схожу на берег континента людей", - думал Ронин. Мечта сбылась.
     Послышалась отрывистая команда, и корабль коснулся скрипучих бревен длинного причала.

***

     Здесь стоял неумолкаемый шум, повсюду носились толпы людей, слышалась какофония голосов, смеющихся, спорящих, отдающих команды. Доносились глухие шлепки тюков, загружаемых на корабли, готовые к отплытию в другие порты, и тюков, выгружаемых из только что причаливших судов. Отрывистые звуки хлопающих дверей, зазывные крики уличных торговцев, ритмы хриплых монотонных рабочих песен, грохот солдатских башмаков, звон оружия, отдаленный звон колоколов, дуновение таинственного распева, - и все это на фоне тяжелого плеска желтого моря, омывающего чрево города, ласкающего его, вымывающего из-под него почву, выгрызающего его скальное основание.
     Он стоял на причале чужеродным островком среди океана мельтешащих тел. Мимо него прошли строем высаживающиеся с корабля воины, отодвинув в сторону суетящихся грузчиков - обнаженных по пояс, босых, в закатанных рваных штанах, с потными нагруженными спинами. Одни сгибались едва ли не вдвое под огромной поклажей, другие - по двое несли на бамбуковых палках, уложенных на плечи, корзины с провизией. Надсмотрщики выкрикивают распоряжения, слышен лай команд, торговцы яростно налетают на свои товары, тела ударяются о него, как о волнолом, звуки накатывают как морской прибой. Ронин делает глубокий вдох, и ноздри его раздуваются, почуяв влажный воздух, насыщенный запахами разгоряченных тел, пряными ароматами специй и густых масел, смесью экзотических благовоний и едкого пота, соленым духом моря, пропитанного неисчислимыми оттенками жизни и смерти.
     В конце концов Туолин разыскал его в толпе.
     - Риккагин встретится с вами завтра утром.
     Шелковые и хлопчатобумажные халаты. Цветастые блузки, обтягивающие твердые груди. Негромко позвякивающие длинные серьги.
     - Он хочет с вами поговорить.
     Блеск золотых колец, деревянная нога с прибитым к ней стоптанным башмаком, колыхание разноцветных юбок, тускло отсвечивающие нашивки, мелькнувшие желтые перья.
     - Но сейчас у него много дел. А мы пока можем поесть и выпить.
     Грохот повозок, блеск зеленых глаз, необычные двухколесные экипажи, которые тащат бегуны, темные волосы, проплывающие в легком, насыщенном запахами ветерке, пронзительные звуки музыки.
     - Особенно выпить, верно?
     Спрятанные под покрывалами лица, лица с длинными бородами, умащенными и завитыми, аромат жарящегося мяса, от которого слюнки текут, черная пустая глазница, смех, широко разинутые рты, черные зубы, прищуренные глаза, сверкнувший кинжал.
     - А потом, Ронин, мы сходим в одно особое место. О да.
     Вскоре толпа на причале рассеялась, и Ронин застыл, заворожено глядя на созвездие покачивающихся огоньков, отражающихся на поверхности воды. Низкие широкие лодки, некоторые из которых имели временные навесы, тихо покачивались на волнах вечернего прилива. На лодках горели фонари. Целые семьи: мужчины, женщины, дети, ползающие по палубе, вопящие младенцы и старики, неподвижные, как изваяния, - все собрались для вечерней трапезы. Они ели длинными палочками, поднося ко ртам обшарпанные неглубокие чашки с рисом. Глотали жадно, почти не жуя, словно изголодавшись.
     - У нас многие люди живут на лодках, - заметил Туолин. - Работают на земле, а живут на воде. Уже не одно поколение.
     Чьи-то тела закрыли картину в грязном приливе, закрыли все, кроме зыбкого света фонарей, отражавшегося от водной ряби. Ронин с Туолином прошли дальше.
     - Для них нет места в Шаангсее.
     Крики и топот бегущих ног.
     - И не было никогда.
     - Но ведь они здесь работают?
     - О да.
     Рядом с ними возникла какая-то потасовка. Хриплые ругательства. Но вот звуки уже удаляются, тонут в море людских тел.
     - Работа найдется всегда: за медную монету, которую в конце дня заберут торговцы, за несвежий рис... В Шаангсее всегда найдется работа для крепкой спины. Но жить негде.
     Туолин внезапно рассмеялся и хлопнул Ронина по спине.
     - Но хватит уже разговоров. Я слишком долго был в отъезде - успел соскучиться по этому городу.
     Он начал ловко пробираться сквозь мельтешащую толпу, ускоряя шаги.
     - За мной, - окликнул он Ронина. - Идем на Железную улицу.

***

     Ночные огни горели на каждой улице: черные железные фонари в ажурных решетках, коптящие в них язычки пламени лизали темноту. Тесные улицы были вымощены камнем, заставлены домами, где вперемешку, без всякой видимой системы, располагалось жилье и торговые лавки. В открытых дверях стояли мужчины, лениво ковыряясь в зубах или покуривая трубочки с длинными изогнутыми чубуками и крохотными чашечками. Люди сидели на корточках, прислонившись к закопченным деревянным или выщербленным кирпичным стенам, болтали друг с другом или тихонько дремали. От основных улиц отходили многочисленные узенькие кривые переулки - темные, чернее ночи, - по которым иногда проходили люди и исчезали мгновенно, оставив после себя лишь тающий сладковатый дым.
     Они миновали множество воинов, подчиняющихся, очевидно, разным риккагинам. Казалось, что из всех людей на этих шумных улицах только они одни никуда не торопятся. Ронин был очень доволен, что может пройтись: прогулка давала ему возможность испытать свое тело. Спина не болела уже несколько дней, рана в плече почти затянулась, но он знал, что ребра срастутся лишь через некоторое время. В груди побаливало и тянуло, но острой боли уже не было, и движение не утомляло его, а, наоборот, придавало бодрости.
     На Железной улице двое мужчин играли в какую-то игру: метали по пять костей в стену и тихонько переговаривались, внимательно разглядывая грани упавших кубиков. В уличной пыли сидела оборванная женщина, держа младенца на согнутой руке. Она протянула ладонью вверх грязную руку с обломанными, черными от грязи ногтями.
     - Подайте, - окликнула она жалким слабым голосом. - Подайте.
     Ее печальные глаза, обращенные на Ронина, были исполнены боли.
     - Не обращайте внимания, - бросил Туолин, уловив направление взгляда Ронина.
     - Но вы же можете дать ей немного.
     Туолин покачал головой.
     - Подайте, - жалобно протянула женщина.
     - Ребенок плачет, - сказал Ронин. - Он голоден.
     Туолин стремительно пересек заполненную людьми улицу и, отбросив в сторону складки одежды нищенки, схватил ее за руку. В руке был кинжал, которым она колола ребенка, чтобы заставить его кричать. Ее темные миндалевидные глаза сверкнули, она рывком высвободила руку и попыталась достать Туолина острием. Тот отступил на безопасное расстояние, и они с Ронином возобновили свой путь по Железной улице.
     - Вот вам первый урок Шаангсея, - заметил Туолин.
     Ронин оглянулся сквозь толпу. Женщина сидела с протянутой рукой, закрыв другую руку складками одежды. Губы у нее шевелились; глаза шарили по лицам прохожих. Ребенок плакал.

***

     - Война - вот причина того, что Шаангсей вообще был построен, а построили его в один день.
     - Вы, наверное, шутите.
     - Если я и преувеличиваю, то ненамного.
     - И сколько же времени прошло?
     - Чтобы построить город?
     - Нет. Сколько длится война?
     - Она бесконечна. Я не помню. Никто не помнит.
     - Кто с кем воюет?
     - Все против всех.
     - Это не ответ.
     - Тем не менее это правда.
     Они сидели в таверне с невысоким потолком, за столом из толстых досок у самой дальней стены. Оставшуюся часть стены занимала широкая деревянная лестница на второй этаж.
     Воздух был густо насыщен дымом и запахом горящего сала. Перед ними стояли тарелки с жареным мясом и вареной рыбой, сырыми овощами и неизбежным рисом. Чашечки с прозрачным рисовым вином, горячим и крепким, постоянно наполнялись, пока они ели при помощи длинных палочек. Еще на корабле матросы научили Ронина пользоваться этими необычными приспособлениями для еды.
     - В этой войне участвуют все расы, - сказал Туолин, перед тем как отправить в рот очередной кусок. - Они все очень разные. Каждая сильна по-своему. И они никогда не уживались между собой.
     - Боррос, человек, с которым я путешествовал по ледяному морю, говорил, что магические войны положили конец всем конфликтам.
     Туолин улыбнулся, продолжая жевать, но в его голубых глазах не было веселья: от них веяло ледяным холодом.
     - Человек никогда ничему не научится, Ронин. Он пребывает всегда в состоянии войны с самим собой. - Он пожал плечами. - Боюсь, что с этим уже ничего не поделаешь.
     В таверну вошли шесть воинов в запыленных мундирах и сдвинули стулья вокруг стола возле двери. Они заказали вина и принялись пить, громко хохоча и стуча по столу. Их длинные мечи царапали деревянный пол.
     - В городе несколько группировок, - продолжал Туолин, - каждая из которых не доверяет остальным. Вот почему, если вы человек практичный, война дает неплохую возможность подзаработать.
     В дальнем углу сидели двое высоких светловолосых мужчин, обнявшись с парой темноглазых женщин - хрупких, с высокими скулами, плосконосых, с длинными черными глянцевыми волосами, ниспадающими почти до середины спины.
     - В городе полно хонгов - купцов, которые богатеют и жируют на войне.
     - Они здесь живут?
     Одна из парочек целовалась, слившись в долгих, страстных объятиях.
     - Едва ли, - фыркнул Туолин, отхлебнув вина. - Они живут на верхней территории. - Он снова наполнил чашку. - В городе со стенами.
     - Это другой город?
     - И да, и нет. - Туолин взял еще мяса. - Это все-таки Шаангсей.
     У противоположной стены женщина с продолговатыми глазами и необычным, чуть-чуть обезьяньим лицом перешептывалась с тремя мужчинами в темных плащах. Ее блестящие волосы были собраны в пучок, в ушах покачивались длинные серьги с зелеными камнями.
     - Так что насчет войны?
     - Она повсюду. Поэтому мы и вернулись в Шаангсей. На севере и на западе сосредоточилось войско бандитов.
     С улицы вбежали трое ребятишек, тощих, оборванных, с пустыми глазами. Они затопали вверх по лестнице, но тут их окликнул хозяин таверны. Самый высокий из трех мальчишек вернулся и вложил хозяину в руку несколько темных монет. Хозяин отвесил мальчику тяжелую затрещину, от которой тот пошатнулся. Ребенок засунул грязную руку в карман и извлек оттуда еще несколько монет, после чего побежал вверх по лестнице вслед за своими товарищами.
     - Хонги платят нам, чтобы мы защищали их интересы и не допустили того, чтобы бандиты двинулись на сам город.
     Даже Ронину, который пробыл среди этих людей совсем мало, история Туолина показалась неправдоподобной, хотя, если разобраться, зачем бы Туолин стал ему лгать?
     - Стало быть, вы уезжаете из Шаангсея? - спросил он.
     Женщина с обезьяньим лицом делала какие-то жесты тощими костлявыми руками. Ее длинные ногти были выкрашены зеленым лаком, а зубы, как с некоторым удивлением заметил Ронин, были абсолютно черными.
     - Да. Послезавтра. До Камадо, крепости на севере, три дня пути.
     Один из мужчин поднялся и вышел. Двое оставшихся возобновили беседу с обезьянолицей. Ее зубы тускло отсвечивали в сумрачном свете.
     Ронин хотел что-то сказать, но Туолин остановил его, положив ладонь ему на руку. Ронин проследил за направлением его взгляда.
     В дверях стояли двое. На них были темные мешковатые штаны и черные плащи поверх шелковых рубах. Миндалевидные глаза и широкие плоские лица. Длинные волосы умащены и заплетены в косички. Случайный порыв ветра раздул их плащи, и Ронин заметил у них за кушаками топорики с короткими рукоятями.
     - Не двигайся, - шепнул Туолин, медленно отводя взгляд от высоких фигур.
     В его голосе прозвучала какая-то странная нотка. Неужели страх? Он посмотрел на Ронина и продолжил уже совершенно нормальным голосом:
     - Риккагин пригласит тебя завтра. А до тех пор он попросил меня быть твоим провожатым по городу.
     Ронин молчал, пристально глядя на Туолина.
     - Шаангсей - очень запутанный город. Риккагин не хочет, чтобы ты потерялся.
     Мужчины так и стояли в дверях, обшаривая помещение внимательным взглядом. Хозяин, накрывавший на стол, поднял глаза и, вытирая руки о фартук, поспешил через зал. Из какого-то внутреннего кармана он извлек небольшой кожаный мешочек и подал одному из двоих. Другой что-то сказал ему и рассмеялся. Хозяин поклонился. Потом эти двое беззвучно вышли.
     - Кто они? - спросил Ронин.
     - Зеленые, - ответил Туолин так, словно этим все было сказано. Он допил вино. - Хватит с меня этого заведения. Что скажешь, Ронин, пойдем дальше?
     Туолин расплатился. Зеленые серьги обезьянолицей женщины приплясывали при каждом движении головы.
     Людей на улице вроде бы стало меньше. Туолин огляделся, потом заметно расслабился и потянулся.
     - Итак, - сказал он, - вечер начинается.

***

     На золоченой дощечке было написано: "Тенчо". Дощечка была прибита золотыми гвоздями к коричневой кирпичной кладке слева от высоких желтых двойных дверей в начале изогнутой железной лестницы на улице Окан.
     Дважды Ронин замечал, что Туолин оглядывается назад, словно опасаясь преследования. Но даже если за ними и следили, в такой толпе все равно невозможно было определить.
     Туолин постучал в желтые двери, и они почти сразу же распахнулись.
     - Мацу, - прошептал он с улыбкой.
     Она стояла между двумя вооруженными мужчинами. Рядом с ними ее хрупкая фигурка казалась еще меньше. У нее было овальное лицо с продолговатыми миндалевидными глазами. Густые прямые черные волосы, ниспадая свободным каскадом, закрывали половину лица. Ее серебристое закрытое одеяние с широкими рукавами было расшито серыми голубями. Очень бледная кожа. Неподкрашенные губы. Овальная лазуритовая застежка у горла выделялась единственным ярким пятном на фоне черного, серого и белого.
     Она улыбнулась Туолину, долго присматривалась к Ронину. Потом что-то тихонько сказала стражникам, и те немного расслабились.
     Она безмолвно провела их по узкому коридору. Деревянные по