эта, многие захотят прийти выпить немного
пива.
	Макин оказался совершенно прав. Как только зашло
солнце, комната заполнилась местными жителями, мужчинами и
женщинами, пришедшими сюда немного поболтать и
посплетничать. Ни у кого в Бобире не было много наличных
денег; Макин записывал на деревянной доске, кто сколько ему
был должен. Когда накапливалось достаточно отметок под чьим-
то именем, Макин мог получить плату продуктами, или одеждой,
или обувью, а потом начинал список долгов этого человека
сначала. Они получили несколько медных монет этой ночью от
странствующего торговца. У него была большая сумка с
нитками, бусами, вышитыми украшениями, иголками, и даже
несколькими орденскими лентами из большого города,
расположенного на западе. Когда Джилл прислуживала ему, она,
как всегда, спросила, слышал ли он что-нибудь о Куллине из
Кермора.
	- Слышал ли я что-нибудь? - сказал торговец,- Я даже
видел его, девочка, всего только четыре дня назад.
	Сердце Джилл начало колотиться.
	- Где? - спросила она.
	- В Гуингефе. Я как раз спускался на юг, когда там
вспыхнула война между двумя лордами и их кровным врагом, а
что и почему, я думаю, что не стоит тебе об этом рассказывать. В
последнюю ночь там я как раз зашел выпить в таверну и я видел
этого парня с серебряным клинком на поясе. Это Куллин из
Кермора, один парень сказал мне, никогда не вставай на его
пути.- Он наклонил свою голову,- эти серебряные клинки - все
очень плохие люди.
	- Вовсе нет. Он - мой папа.
	- Вот как? Как безжалостна Судьба к такой маленькой
девочке: отец - серебряный клинок.
	Несмотря на то, что Джилл охватила ярость, она знала, что
спорить было бесполезно. Все презирали серебряных клинков.
Хотя большинство воинов жили в крепости знатного лорда и
служили ему под присягой, вступив в его хорошо вооруженный
отряд, серебряный клинок колесил по королевству и искал
какого-нибудь лорда, который смог бы хорошо заплатить ему.
Иногда, когда папа приезжал увидеться с Джилл и ее матерью, он
мог дать им много денег, а в другой раз - только медяки, все
зависело оттого, сколько он мог добыть на поле битвы. Хотя
Джилл не понимала, почему, но она знала, что если человек был
серебряным клинком, никто никогда не позволит ему быть кем-
нибудь еще. У Куллина никогда не было возможности жениться
на маме и жить вместе с ней в крепости, так, как это делали
воины, давшие присягу. Этой ночью Джилл молила Богиню
Луны сохранить ее отца в живых в битве в Гуингефе. Напоследок
она догадалась попросить Луну сделать так, чтобы война
быстрее закончилась и чтобы Куллин мог сразу же приехать,
чтобы увидеться с ней. Наверное, войны были в ведении каких-то
других богов, потому что вот уже два месяца Джилл мечтала об
этом во сне. Время от времени ее сны становились
исключительно реалистичными и очень яркими. Такие сны всегда
превращались в действительность. Так же, как и с лесными
жителями, она давно научилась держать свои сбывшиеся сны
глубоко в себе. Обычно она видела Куллина, верхом на коне
въезжавшего в город.
	Джилл проснулась в лихорадочном возбуждении.
Отбрасывая короткую тень, как это всегда бывает во сне, папа
приехал около полудня. Чтобы время до полудня прошло
быстрее Джилл все утро много и тяжело работала. Наконец она
побежала к входной двери таверны и стояла там, смотря вдаль.
Солнце было уже почти в зените, когда она увидела Куллина,
ведущего под уздцы большого боевого гнедого коня, поднимаясь
вверх по узкой улочке.
	- Макко! Папа приехал! Кто скажет ему?
	- О, черт побери! - Макин подбежал к двери,- жди здесь.
	Несколько минут Джилл стояла внутри, болезненно
наблюдая за тем, как люди, сидевшие за одним из столов,
смотрели на нее с жалостью. Взгляды напоминали ей о той
ужасной ночи, когда мама умирала. Ей захотелось скрыться от
них и она выбежала за дверь. Как раз в эту минуту Макин внизу
на улице разговаривал с ее отцом, сочувственно положив руку на
плечо Куллина. Куллин, не отрываясь, смотрел на землю, его
лицо было неподвижным и мрачным, он не говорил ни слова.
	Куллин из Кермора был добрых шести футов роста,
стройный и широкоплечий, со светлыми волосами и светло-
голубыми глазами. На его левой щеке был старый шрам,
который делал его лицо испуганным, даже когда он смеялся. Его
простая льняная рубашка была грязной от дорожной пыли, так
же как и его широкие шерстяные брюки. В таких брюках ходили
все мужчины в Девери. На тяжелом ремне висела его
единственная роскошь - меч в украшенных золотом ножнах,
подарок знатного лорда - и его позор - серебряный клинок в
потрепанном кожаном футляре. Серебряный эфес с тремя
небольшими бугорками как бы предупреждал людей, настраивая
против его владельца. Когда Макин закончил говорить, Куллин
положил руку на рукоятку меча, словно ища поддержки. Макин
взял поводья и они направились вверх по улице к таверне. Джилл
подбежала к Куллину и бросилась в его объятия. Он поднял ее и
крепко обнял. От него пахло потом и лошадьми, это был
привычный знакомый запах ее любимого папочки.- Моя бедная
маленькая девочка! - проговорил Куллин,- черт побери, какой
же отвратительный отец тебе достался!
	Джилл плакала, не в состоянии что-нибудь ответить...
Куллин внес ее в таверну и сел за стол возле двери, усадив Джилл
на колени. Люди, сидевшие за дальним столом, поставили свои
кружки и рассматривали его холодным неприветливым взглядом.
	- Знаешь что, папа? - всхлипывая, проговорила Джилл.-
Последним маминым словом было твое имя. Куллин откинул
назад голову и запричитал, оплакивая ее. Голос его был низким и
напоминал монотонное завывание. Макин нерешительно
дотронулся до его плеча.
	- Послушай, парень...- проговорил Макин.- Ну... вот...
Куллин продолжал причитать, сменяя один длинный стон
другим, даже не обратив внимания на то, что Макин похлопывал
его по плечу, бормоча: "Ну... послушай", беспомощным голосом.
Чужие люди проходили мимо и Джилл ненавидела их за едва
заметные улыбки, как будто они смеялись над ее отцом, в то
время, когда у него было такое горе. Неожиданно Куллин
обратил на них внимание. Он снял Джилл со своих колен, а когда
поднялся, его меч оказался в его руке, словно по волшебству.
	- А почему бы мне не скорбеть о ней? - крикнул он им.-
Она была такой славной женщиной, как сама королева, и нет
дела до того, что вы, свора псов, думаете о ней. И пусть
попробует хоть кто-нибудь в этой вонючей деревне сказать мне,
что это не так.
	Стоявшие здесь, один за другим, осторожно начали
пятиться назад.
	- Ни один из вас не достоин даже быть убитым, чтобы его
кровью полить ее могилу,- продолжил Куллин,- Признайте это.
	Все забормотали: "Мы не достойны, это правда". Куллин
шагнул вперед, меч блеснул в луче солнечного света,
проникающего в таверну через дверь.
	- Ну ладно,- сказал он,- продолжайте, подонки,
возвращайтесь к своей выпивке.
	Вместо этого все бросились к двери, обгоняя друг друга,
чтобы побыстрее покинуть таверну. Куллин вложил меч в ножны
с такой силой, что был слышен скрежет металла. Макин вытер
пот со своего лица.
	- Ну ладно, Макко,- проговорил Куллин,- и ты, и вся
деревня можете думать обо мне все, что угодно, но моя Сериэн
заслужила большего, чем быть опозоренной странными
извинениями перед таким человеком как я. Впереди у нас очень
тяжелая дорога, моя дорогая, но мы справимся,- сказал он
Джилл.
	- Что? - спросила Джилл.- Папа, ты хочешь забрать меня с
собой?
	- Совершенно верно. И сегодня же.
	- Постойте-ка,- вмешался Макин,- не лучше ли обождать и
подумать над этим? Ты не в себе сейчас, и...
	- Катись ко всем чертям! - Куллин повернулся, схватившись
рукой за рукоятку меча,- я сейчас как раз настолько в себе,
насколько это необходимо.
	- Ну ладно,- отступился Макин,- дело твое.
	- Возьми свою одежду, Джилл. Мы сейчас сходим на могилу
твоей мамы, а потом двинемся в путь. Я никогда не вернусь в эту
вонючую деревню больше.
	Довольная и перепуганная одновременно, Джилл побежала
в комнату и начала складывать те немногие пожитки, которые у
нее были, в одеяло. Она слышала, как Макин пытался
поговорить с Куллином, но тот только рычал в ответ. Она
рискнула потихоньку вызвать лесных жителей. Серый гном
материализовался высоко в воздухе и поплыл к покрытому
соломой полу.
	- Папа забирает меня отсюда,- прошептала Джилл.- Ты
хочешь пойти со мной? Если хочешь, то лучше идти вслед за
нами, или забраться на его лошадь.
	Когда гном исчез, Джилл захотелось знать, увидит ли она
его когда-нибудь снова.
	- Джилл! - крикнул Куллин,- перестань разговаривать сама
с собой и иди сюда!
	Джилл схватила свой узел и выбежала из таверны. Куллин
сложил ее вещи в сумку, привязанную позади седла, а затем
поднял Джилл и посадил на нее сверху. Когда он сел в седло,
Джилл обхватила его, прислонившись лицом к широкой спине.
Его рубашка вся была испачкана круглыми ржавыми пятнами,
которые получились, когда кольца кольчуги заржавели от пота.
У него всегда были такие рубашки.
	- Ну,- сказал Макин,- прощай, Джилл.
	- Прощай,- ей вдруг захотелось заплакать.- Спасибо
большое за то, что ты был так добр ко мне.
	Макнул махнул рукой, в его глазах были слезы. Джилл
обернулась назад на своем неудобном сидении и помахала в
ответ, когда они начали спускаться с холма.
	В нижней части деревни росла священная дубовая роща,
посвященная Белу, Богу Солнца и королю всех Богов. Среди
священных дубов располагалось деревенское кладбище. Хотя на
могиле Сериэн не было никакого надгробного камня, как на
могилах людей побогаче, Джилл знала, что она никогда не
забудет, где мама похоронена. Как только она подвела отца к
этому месту, Куллин начал причитать, рыдая. Он бросился на
землю, лег на могилу всем телом, как будто пытался передать
земле свое горе, ища у нее поддержки. Джилл сильно
перепугалась.
	Куллин затих, лежал безмолвно, затем сел.
	- Я привез в этот раз твоей маме подарок,- сказал Куллин,-
и она получит его, ей-богу.
	Куллин достал из ножен свой серебряный клинок, срезал им
кусочек дерна, а потом начал рыть, словно барсук, сделав
неглубокую ямку. Он достал из-за рубашки золотой браслет и
когда поднял его, Джилл увидела узкую полоску из чистого
золота перевитую, словно веревка. Куллин положил его в ямку,
засыпал землей, а потом прикрыл дерном.
	- Прощай моя любовь,- прошептал он,- за время моих
скитаний я никогда не любил кроме тебя ни одной женщины, и я
молил каждого бога, чтобы ты верила мне, когда я говорил тебе
об этом.
	Он поднялся, затем вытер лезвие своего клинка о штаны.
	- Запомни, Джилл, как я любил твою маму.
	- Я запомню, папа. Обещаю.
	Весь день они ехали по дороге, ведущей на восток - по
узкой грязной колее, проложенной между остроконечными
холмами среди сосновых лесов. Когда они проезжали мимо
полей, покрытых молодыми зелеными колосьями, фермеры
провожали взглядом незнакомца на боевом коне с ребенком,
сидящим за его спиной. Джилл устала сидеть на своем неудобном
сидении и совсем закоченела, но Куллин был так погружен в свои
мрачные мысли, что она боялась заговорить с ним.
	Были уже сумерки, когда они пересекли бурную реку и
подъехали к окруженному стеной городу Эверби. Куллин
спешился и повел лошадь под уздцы узкими извилистыми
улочками, а Джилл тем временем, крепко вцепившись в седло,
испуганно смотрела по сторонам широко раскрытыми глазами.
Она ни разу в жизни не видела так много домов - чуть ли не
двести. Наконец они добрались до обшарпанного постоялого
двора, позади которого виднелась конюшня. Хозяин
поприветствовал Куллина, назвав его по имени, и дружески
похлопав по плечу. Джилл до того устала, что даже не в
состоянии была поесть. Куллин, взяв ее на руки, поднялся вверх
по лестнице в грязную узкую комнату и положил Джилл на
постель, которую устроил, накрыв своим плащом соломенную
подстилку. Она заснула раньше, чем он успел задуть пламя свечи.
	Когда Джилл проснулась, в комнате никого не было.
Теперь комната была полна света и девочка могла рассмотреть
ее. Она поднялась с подстилки, испуганная, стараясь вспомнить,
как она оказалась в этой чужой пустой комнате, в которой
ничего не было, кроме груды одежды, лежавшей прямо на полу.
Понадобилось несколько минут для того, чтобы Джилл смогла
вспомнить, что накануне папа приехал за ней в деревню и забрал
ее с собой. Вскоре вернулся Куллин, неся в одной руке кипяток в
медной чашке, а в другой - ломоть хлеба.
	- Съешь это, моя дорогая,- сказал он.
	Джилл жадно набросилась на хлеб, в который были
добавлены орехи и смородина.
	Куллин тем временем поставил на пол чашку, достал из
сумки мыло и осколок зеркала и устраивался на полу на коленях,
чтобы побриться. Он всегда брился своим серебряным клинком.
Когда он вынул его из чехла, Джилл увидела изображение,
выгравированное на лезвии - это был парящий сокол. Этим
знаком были отмечены все вещи Куллина.
	- Папа, этот клинок очень острый? - спросила Джилл.
	- Да, очень,- ответил Куллин и начал бриться.- Ты видишь,
он не чисто серебряный - он сделан из сплава. Поэтому он не
темнеет так быстро, как чистое серебро и лезвие долго не
тупится, этот сплав прочнее любой стали. Только несколько
мастеров по серебру во всем королевстве знают его секрет и
никому не открывают эту тайну.
	- Почему не открывают?
	- Откуда я знаю? Я говорил тебе, что не только тот, кто
изгнан или опозорен, может купить себе такое лезвие. Ты
можешь найти себе другой серебряный клинок и ездить с ним
везде, как бы показывая себя, и тогда тебя могут пригласить в
отряд.
	- Ты должен показать, что ты можешь хорошо сражаться?
	- Не просто хорошо, а очень хорошо,- Куллин брился
точными, короткими движениями.- Это, конечно, кое-что
значит, но это не все, а только часть. И у серебряных клинков все
же есть своя честь. Мы все подонки, это так, но мы не воруем и не
убиваем. Знатные лорды знают об этом, поэтому они доверяют
нам и пользуются нашими услугами. И если пара негодяев придет
в отряд и запятнает нашу репутацию, мы все умрем с голоду.
	- Папа, а почему ты захотел быть серебряным клинком?
	- Не разговаривай, когда у тебя полный рот. Я не хотел, но
это был единственный выбор, который я имел, вот и все. Я
никогда не слышал о человеке, который был бы таким дураком,
чтобы зарабатывать так на жизнь просто потому, что он так
хочет.
	- Я не понимаю.
	Куллин продолжал, вытря остатки пены со своей верхней
губы тыльной стороной ладони:
	- Ну, ни один человек не станет клинком, если он будет
иметь возможность вести приличную жизнь в крепости лорда.
Иногда люди поступают как дураки, и мы делаем такие вещи, из-
за которых лорд больше не пригласит нас в свой отряд. И когда
такое случается, ну тогда носить клинок - намного лучше, чем
чистить конюшни или что-нибудь в этом роде. В конце концов,
ты зарабатываешь свои деньги, сражаясь как мужчина.
	- Ты ведь никогда не будешь дураком!
	Губы Куллина дрогнули в мимолетной улыбке.
	- Я уже был, правда,- сказал он,- когда-то давным-давно
твой старый папа служил всадником в отряде в Керморе, но он
сам накликал на себя беду. Никогда не позорь себя, Джилл.
Послушай меня. Позор прилипает к тебе, как грязь липнет к
рукам. Мой лорд выгнал меня, и правильно сделал. И мне ничего
не оставалось, кроме "длинной дороги".
	- Кроме чего?
	- Длинной дороги. Так серебряные клинки называют свою
жизнь.
	- Папа, а что ты сделал?
	Куллин повернулся и посмотрел на нее такими холодными
глазами, Джилл даже испугалась, что он хочет ударить ее.
	- Когда ты поешь,- сказал он смягчившись,- мы пойдем на
базар и купим тебе какую-нибудь мальчишечью одежду. Платье
не годится для езды верхом и привалов в пути. Джилл поняла, что
у нее больше никогда в жизни не будет случая, чтобы задать ему
этот вопрос снова.
	Куллин сдержал свое слово о новой одежде. И в самом деле,
он купил ей так много вещей; башмаки, штаны, рубашки,
хороший шерстяной плащ и маленькую круглую брошку, чтобы
его застегивать,- Джилл поняла, что она никогда не видела,
чтобы у него было так много денег прежде, настоящих денег,
блестящих серебряных монет. Когда она спросила его об этом, он
сказал ей, что захватил сына знатного лорда на поле боя и эти
деньги были платой семьи лорда за то, что он вернул ей сына
назад.
	- Это было благородно, папа,- сказала Джилл,- не убивая,
ты вернул его родным.
	- Благородно? - Куллин едва улыбнулся.- Я скажу тебе, моя
дорогая, что это мечта каждого серебряного клинка - захватить
в плен знатного лорда. И это из-за денег, а не для славы. И, черт
побери, многие бедняки превратились в богатых лордов,
занимаясь именно этим.
	Джилл была искренне удивлена. Взятие кого-нибудь в плен
для того, чтобы заработать на этом деньги было одной из тех
вещей, о которых никогда не упоминалось в народных песнях и
великолепных сказаниях о войне. Кроме того, она была рада, что
у них достаточно денег, особенно когда Куллин купил ей
стройного серого пони, которого она назвала именем Гвиндик,
как звали великого героя древних времен. Когда они вернулись
на постоялый двор, Куллин поднялся вместе с Джилл в их
комнату, сменил ей одежду, а потом бесцеремонно обрезал ее
волосы серебряным клинком, теперь она была похожа на
мальчика.
	- Эти длинные волосы тоже будут помехой в дороге,-
сказал он, я не могу тратить свое время на то, чтобы ухаживать за
тобой как нянька.
	Джилл согласилась с ним, но когда взглянула на себя в
осколок зеркала, у нее возникло ощущение, что она не знает
толком, кем она была. Это ощущение не покидало ее и тогда,
когда они спустились в таверну постоялого двора, чтобы
пообедать. Она почувствовала, что должна встать и помочь
хозяину постоялого двора Блэйру обслуживать посетителей, а не
сидеть и есть тушеное мясо вместе с другими посетителями. Так
как был базарный день, таверна была полна торговцев, которые
все носили широкие штаны, что служило признаком их
общественного положения. Они с презрением смотрели на
Куллина из-за серебряного клинка, висевшего на его ремне, и по
возможности избегали его.
	Джилл только что закончила есть свое тушеное мясо, когда
трое молодых всадников ввалились в таверну и заказали эля.
Джилл знала, что это были всадники из отряда лорда, потому что
их рубашки на груди были украшены гербами, в данном случае
это были бегущие олени. Они остановились с правой стороны
около двери и так долго что-то оживленно рассказывали Блэйру,
что когда Куллин захотел выпить еще эля, ему пришлось самому
встать и принести его себе.
	Когда он возвращался с полной кружкой, ему надо было
пройти мимо этих трех парней. Один из них в это время
намеренно шагнул вперед и толкнул его руку, так что из кружки
пролился эль.
	- Смотри, куда идешь,- усмехнулся один из них,-
серебряный клинок.- Куллин поставил кружку и повернулся к
нему лицом. Джилл забралась на стол, чтобы ей было видно, что
происходит. Скаля зубы, двое других отступили к стене, оставив
свободным пространство между Куллином и их приятелем.
	- Хочешь затеять драку? - спросил Куллин.
	- Хочу только научить неотесанного серебряного клинка
манерам,- ответил парень.- Как тебя зовут подонок?
	- Куллин из Кермора. А твое какое дело?
	В комнате воцарилась мертвая тишина и все повернулись в
их сторону. Двое всадников, отошедших к стене пытались
отговорить своего приятеля, держа его за плечи:
	- Идем, Графис,- сказал один из них.- Допей только свое
проклятое пиво. Ты еще слишком молод, чтобы умереть.
	- Отойдите,- прорычал Графис.- Вы хотите сказать, что я
трус?
	- Хотим сказать, что ты дурак,- продолжал всадник.-
Извини нас,- обратился он к Куллину.
	- За меня не извиняйтесь,- сказал Графис.- Послушай,
серебряный клинок.- Не может быть, чтобы и половина басен,
которые сочинили о тебе была правдой.
	- Неужели? - Куллин положил руку на рукоятку своего
меча. Казалось, будто вся комната застыла в ожидании, даже
стены. Джилл зажала руками рот, сдерживая крик. Испуганные
люди отодвигались назад, расступаясь, оставляя Куллина и
Графиса наедине лицом друг к другу.
	- Эй, послушайте? - крикнул Блэйр.- Только не в моей
гостинице.
	Но было уже сли