ру  тысяч  футов
по западным отрогам Заоблачного  хребта.  Даже  стоя  на  перевале,  оставив
деревушку Фердайн далеко внизу, участникам  экспедиции  не  удалось  увидеть
вершин циклопических гор - их окутывали  облака,  и  создавалось  жутковатое
впечатление, будто  они  упираются  в  самое  небо.  Вскоре  они  обнаружили
скальный  карниз,  под  которым  вполне  можно  было  укрыться  от  ветра  и
непрерывно падающего снега, сильно затруднявшего передвижение.
   Мороз свирепствовал на перевале вовсю - был сорок один градус ниже  нуля,
и люди ежечасно рисковали сильно обморозиться.  Главнокомандующий  предпочел
бы спуститься туда, где температура была градусов  на  двадцать  -  тридцать
выше, но его солдаты так измучились во время неравной битвы  с  ненастьем  и
морозом, что просто не могли идти  дальше.  Рихтер  не  желал  рисковать  и,
увидев скальный карниз, решил  остановиться  под  ним  и  сжечь  все  запасы
топлива без остатка в надежде на то, что следующую ночь они смогут скоротать
уже без спасительного тепла костров.
   Горцы развели огонь, выставив дежурных, в обязанности которых входило всю
ночь подбрасывать в костер топливо. Затем  во  всю  длину  карниза  натянули
парусину, прихватив ее  сверху  и  снизу,  и  защитились  таким  образом  от
пронизывающего ветра. Этот щит также немного  помогал  сохранить  тепло,  но
ночка все равно обещала быть суровой.
   Главнокомандующий  Рихтер  остановился  подле  Потрясателя  и  мальчиков,
которые, прижавшись друг к дружке, поглощали обильный  ужин,  приготовленный
умелым Даборотом.
   -  Этот  ужин  отчего-то   очень   напоминает   мне   последнюю   трапезу
приговоренного перед казнью, - сказал Потрясатель.
   - Трепетно надеюсь, что это не так, - возразил главнокомандующий.  -  Как
самочувствие? Солдаты в один голос жалуются на безмерную  усталость.  Завтра
мы вполне можем спуститься  с  гор,  если,  конечно,  не  станем  впадать  в
отчаяние.
   - Вконец обессилевших мне придется нести на ручках, - ухмыльнулся Мэйс. -
Я никогда не впадаю в отчаяние.
   - К сожалению, мы напрочь лишены этой твоей  идиотской  жизнерадостности,
особенно в столь трудные времена, - заявил Грегор, улыбаясь своему названому
брату.
   - Я намерен отдать приказ, чтобы  люди  нынче  ночью  спали  группами  по
пять-шесть человек, - сказал главнокомандующий.  -  Каждый  залезет  в  свой
спальный мешок, а дежурные обернут по пять-шесть мешков холстиной. Нам нужно
постараться сберечь как можно больше тепла, чтобы пережить эту ночь.
   - Нам и троим вместе будет совсем недурственно, - заявил Мэйс.
   - Я подозревал, что вы не захотите коротать эту ночь с кем-либо из ребят,
- кивнул Рихтер. - Что ж,  будь  по-вашему.  Надеюсь,  мои  солдаты  в  этих
"коконах" переночуют более или менее безопасно, ведь в  каждую  пятерку  или
шестерку может затесаться пара убийц. Впрочем, даже если они вдвоем окажутся
в пятерке, им все равно не сладить с добрыми горцами.
   - Вам следует непременно разделить Картье  и  Барристера,  -  посоветовал
Рихтеру Потрясатель. - И внимательно следите за Фремлином, голубятником.
   - Так, стало быть, у вас есть подозрения...
   - Никаких подозрений у меня нет, - прервал его Потрясатель.  -  Просто  я
вынужден никому не верить.
   - Один черт... - пробормотал главнокомандующий.
   Затем он направился проверять, как  готовятся  ко  сну  его  люди.  Возле
каждой группы он останавливался, перекидывался парой слов с солдатами, порой
даже улыбался, а иногда склонялся, осматривая обмороженные щеки и руки.  При
этом офицер, дружески беседуя с рядовыми, умудрялся не  терять  достоинства,
приличествующего его званию. Подходя к солдату, удрученному и  подавленному,
Рихтер оставлял его воодушевленным и воспрянувшим духом.
   Сам главнокомандующий смертельно  устал,  вымотался  и  выглядел  ужасно:
черты лица заострились, губы  сделались  серыми.  Во  взгляде  его  сквозила
смертельная усталость, но губы улыбались, а  руки  крепко  стискивали  плечи
солдат и протянутые ладони. Рядовые глядели на него с обожанием и  искренней
заботой. Провожая командира взглядами, горцы ощущали жгучий стыд за то,  что
позволили себе пасть духом, ведь если он, старик, так браво держится, то им,
молодым, унывать - стыд и позор! Подвести старика теперь, когда он провел их
через хребет, было бы равносильно святотатству.  Главнокомандующий  рисковал
жизнью наравне с ними, а ведь он уже стар, и силы у него не те, что  прежде.
Он утомлен, выглядит нездоровым, но сохранил мужество. И солдаты брали  себя
в руки, усилием воли стряхивая с плеч давящий груз усталости.
   - Похоже, он несет непосильное бремя, которое следовало  бы  распределить
между всеми поровну, - сказал Грегор. - С каждым шагом старику все хуже...
   - Однако, утешая солдат, он  облегчает  свою  душевную  боль,  -  добавил
Потрясатель. - Командир не утратит  сил  до  тех  пор,  покуда  нужен  своим
ребятам. Он не свалится с ног, даже если тело откажется ему служить...
   А ветер продолжал свирепствовать. И вот леденящий холод земли,  проникнув
сквозь холщовый кокон, потом сквозь спальный  мешок,  пробрался  под  одежду
полусонного Грегора. Юноша подумал о Потрясателе Сэндоу, о  Мэйсе  и  об  их
общем будущем.  Но  мысли  о  будущем  неизбежно  пробудили  воспоминания  о
прошлом, и Грегор принялся  блуждать  по  давным-давно  пройденным  дорогам,
словно бесплотный дух, возвращаясь туда,  где  оставил  дорогих  его  сердцу
людей...
   Мать  его  умерла  родами,  подобно  матерям  всех  Потрясателей.   Милое
заплаканное лицо ее исказила страшная гримаса боли, которая не изгладилась и
после смерти. Единственным на то время горем Грегора было именно то, что  он
не знал материнской ласки. Уже в самом раннем детстве не по  летам  развитой
мальчик пытался заполнить эту зияющую пустоту в своей жизни, вновь  и  вновь
перечитывая материнский дневник, который вела  она  день  за  днем.  Тонкие,
почти прозрачные странички шелестели, словно крылышки диковинного  мотылька,
и строчки просвечивали насквозь. Эти странички зачаровывали Грегора так, как
сверстников его - первый в их жизни  снегопад,  красота  восхода,  волшебные
сказки, которые читали им на ночь... Но юный Потрясатель оставил  ровесников
далеко позади, пережив этот жизненный этап к тому времени,  как  они  только
открывали для себя красоты мира. Его  неудержимо  влекло  нечто  куда  более
сложное. Стремительно  постигнув  науку  чтения,  он  прочел  дневник  своей
матери, - так мальчик познакомился с нею и полюбил ее...
   ...И, к несчастью, возненавидел отца.  Джим  считал  мальчика  виновником
смерти жены, и ни разу в душе мужчины не вспыхнуло ни единой искры любви или
нежности к ребенку. Вместо того чтобы видеть в мальчике прощальный дар любви
супруги, он смотрел на Грегора как на проклятие.
   Однажды он застал сына за странным занятием - мальчик сидел за столом,  а
прямо перед ним в воздухе парил карандаш. И  Джим  не  выдержал.  "Демон,  -
крикнул он сыну, - ты сущий демон!  Ты  колдун,  который  сгубил  мать:  все
девять месяцев, что она носила тебя во чреве, она была обречена!" Не  владея
собой, отец зверски избил ребенка, но Грегору чудом удалось  ускользнуть  из
дома через кухонную дверь. Джим погнался за ним, изрыгая  пьяные  проклятия.
Весь городок сбежался поглазеть на это зрелище.
   Если бы во  время  этой  жуткой  погони  они  ненароком  не  налетели  на
Потрясателя Сэндоу, Грегор неминуемо был бы убит. Мальчик  от  рождения  был
слабеньким, а теперь его тело сплошь покрывали синяки и кровоточащие раны, -
а ведь папочка еще и не начинал с сыном серьезного разговора по душам!
   Что именно произошло в тот злосчастный день, никто и по сию  пору  толком
не знает, хотя в деревушке долго еще судачили о странном происшествии. То ли
пьяный Джим, случайно оступившись, сверзился в  пропасть  с  обрыва,  то  ли
добрейший Сэндоу при помощи своей магии столкнул его туда...
   С  тех  пор  малыш  зажил  в  просторном  доме  Потрясателя,   окруженный
старинными книгами и магическими приспособлениями. Мэйс к тому  времени  уже
жил там, будучи шестью годами старше Грегора, которому сравнялось всего  три
года. Между мальчиками  быстро  возникли  самые  что  ни  на  есть  братские
чувства, хотя они не приходились друг другу родственниками и были совсем  не
похожи.
   И вот теперь они тут, в ледяных горах.  А  перед  ними  лежит  загадочный
восток. Грегор с самого начала их путешествия не очень-то надеялся,  что  им
удастся дойти сюда  живыми,  хотя  и  не  заикался  об  этом  в  присутствии
Потрясателя Сэндоу. Его жизнь всецело принадлежала учителю, и юноша пошел бы
за ним куда  угодно.  Грегора  не  слишком-то  влекло  таинственное  знание,
таящееся на востоке, но он вполне понимал нетерпение Сэндоу и отдал бы  все,
лишь бы помочь Потрясателю обрести желаемое.
   Лежа подле названого отца и названого брата - лучших и самых  драгоценных
подарков судьбы,  -  Грегор  вскоре  задремал,  свернувшись  в  комочек.  Он
старался сберечь жалкие крохи тепла, чтобы  наутро  сразиться  с  неумолимым
Заоблачным хребтом...
   Потрясатель Сэндоу глядел сквозь прорези  вязаной  маски  на  метель,  на
мерцающие огни костров, на странные тени и  еще  более  причудливые  сполохи
пламени. Он намеревался всю эту ночь провести без сна, хотя и знал, что  для
человека его возраста это тяжкое испытание. Он надеялся,  что  Мэйс  вовремя
разбудит Грегора, чтобы тот додежурил до утра, но твердой уверенности в этом
у Сэндоу не было. Великан вполне мог взвалить тяжкий груз ночного  дежурства
всецело на себя, а ведь днем ему понадобятся все его силы, чтобы выжить, ибо
спуск по склонам Заоблачного хребта, скорее всего, окажется ничуть не  менее
опасным, чем восхождение. Нет, такого Сэндоу допустить не мог. А снег  валил
не переставая, и пламя плясало в ночи, и метались причудливые тени...
   "Неужели я сглупил, - спрашивал себя Сэндоу уже в который раз. -  Неужели
завел дорогих своих мальчиков в ловушку, обрек  на  верную  гибель?  И  ради
чего?"
   А ветер яростно ревел...
   Холод пробирал Сэндоу до костей, хотя он и изнемогал под тяжестью одеял и
спального мешка; и Потрясатель поежился.
   Некоторое время он промучился над неразрешимой дилеммой,  но  затем  стал
думать о том, что таится позади Заоблачного хребта, в скрытых сейчас  ночной
мглой долинах, до сих пор не завоеванных  ни  Дарклендом,  ни  Орагонией.  А
далеко-далеко на востоке, на самом берегу моря,  стояли  в  гаванях  корабли
саламантов. Саламанты, морской народ, живущий на тысячах и тысячах небольших
островов, давным-давно были на "ты" с бушующим морем. Там, где не приставали
корабли  саламантов,  путешественникам  просто  нечего  было  делать.  Иными
словами, они побывали везде, где только можно, однако никогда не заходили  в
глубь  континента,  довольствуясь  прибрежными  землями.  Исконных   моряков
страшила земля, подобно тому, как многих пугает морской  простор.  А  где-то
там,  на  востоке,   в   самом   сердце   континента   лежат   таинственные,
неисследованные земли. И где-то там - кладезь  знания,  пережившего  Великое
Небытие.  Орагонцы  уже  побывали  там  -  порукой  тому  динамит,  странные
летательные аппараты, безлошадные колесницы...
   Однако Сэндоу влекли не сколько эти диковинки,  сколько  само  Знание.  В
сравнении с Грегором ему не повезло - его мать не вела дневника,  и  от  нее
остались лишь воспоминания, которыми  когда-то  неохотно  поделились  с  ним
родственники. Образ ее не складывался, все время ускользал... Всю свою жизнь
Сэндоу гнался за этим призраком. Скорее всего, ему так и не суждено угнаться
за ним, но, вполне вероятно, он отыщет, наконец, ответ на всю жизнь мучивший
его вопрос: откуда берутся Потрясатели,  почему  они  такие,  какие  есть?..
Возможно, это отчасти снимет с его плеч тяжкий груз вины перед неведомой ему
женщиной. Он был уверен: смерть его матери вовсе не наказание злых духов  за
рождение Потрясателя. Подобные суеверия казались ему  полной  дичью.  И  вот
теперь... Теперь он получит, наконец, подтверждение своей теории о том,  что
дар Потрясателя - столь же естественный признак человека, как цвет волос или
глаз...
   Сэндоу слышал тихое сопение Мэйса.
   Грегор уже сладко спал.
   Дозорные сидели у костров, вслушиваясь в свист и вой ветра.
   Но вот уснул и Потрясатель...
   Под утро, когда заря еще только едва занималась,  Мэйс  пробудился.  Нет,
его разбудил вовсе не Грегор,  который  должен  был  караулить,  а  какой-то
странный звук. Мэйс даже сперва не понял, что это такое. Леденящий  холод  и
сонливость замедлили его реакцию. Он рывком сел, вслушиваясь.
   - Ты тоже слышал? - спросил Грегор.
   - Да. Что это было?
   - Кто-то кричал, - прошептал юный Потрясатель.
   И тут  снова  прозвучал  крик  -  долгий,  громкий,  полный  смертельного
ужаса...

Глава 13

   Парусиновые щиты натянуты были теперь по-иному  -  перпендикулярно  стене
пещеры, разделяя ее надвое. Это была идея Мэйса. Все  люди,  за  исключением
него самого,  Грегора,  Потрясателя  Сэндоу,  главнокомандующего  Рихтера  и
коудонского цыгана  по  имени  Зито  Таниша,  по  настоянию  юного  великана
располагались теперь с наветренной стороны  парусинового  щита.  Они  понуро
стояли там, едва удерживаясь на ногах под яростными порывами ветра и  щурясь
от яркого блеска снега.
   Сделано  это  было  вовсе  не  для  того,  чтобы  принести  людям  лишние
страдания, напротив,  Мэйс  прежде  всего  думал  об  их  благополучии.  Для
исполнения его замысла требовалось отделить тех, на кого падала хотя бы тень
подозрения, от  заведомо  невиновных,  которые  и  остались  с  подветренной
стороны  холстины.  Мэйс  вполне  уверен  был  в  Потрясателе   и   Грегоре.
Главнокомандующий тоже не походил  на  убийцу,  к  тому  же,  и  это  теперь
доподлинно известно, не его кинжал  совершил  то,  что  заставило  Блодивара
отчаянно закричать поутру. Рихтер поручился за Зито, ибо  никто  никогда  не
подвергал сомнению верность и  преданность  коудонца,  вручившего  кому-либо
свой платок, смоченный в крови. И вот  теперь  солдаты  жались  в  кучку  на
пронизывающем ветру, а те, кто был более или менее защищен от гнева  стихии,
мучились не меньше - нервы их натянулись до предела.
   Пробудившись на заре, небольшого роста юркий человечек по имени  Блодивар
закричал от ужаса, обнаружив, что четверо товарищей, лежащих  подле  него  в
парусиновом коконе, вовсе не спят: горло у всех перерезано от уха до уха,  и
страшные раны зияют, словно чудовищные улыбки. Когда проснулся весь  лагерь,
обнаружилось страшное. Все пять  парусиновых  коконов  пребывали  в  том  же
состоянии - были мертвы все, кроме  одного.  Печальный  итог:  двадцать  два
трупа, неизвестные убийцы  пощадили  только  по  одному  солдату  из  каждой
группы. Когда же подле костров нашли двоих дозорных, предательски заколотых,
с кинжалами в спинах, стало ясно, как такое могло случиться.
   Поступить так мог только законченный садист, и это усугубляло  угнетенное
состояние солдат. Теперь люди изнывали  не  только  от  боязни  погибнуть  -
каждый покрывался холодным потом от мысли, что поутру  может  пробудиться  в
объятиях закоченевшего трупа своего товарища и, открыв глаза, увидеть  маску
смерти...
   Хотя на первый взгляд казалось, будто злодеяние  совершил  безумец,  Мэйс
быстро понял,  что  это  отнюдь  не  так.  Психологическое  оружие,  которое
применил  злодей,  было  пострашнее  кинжала.  Солдаты  впервые  в  открытую
заговорили о возвращении в родной Даркленд, они уже готовы  были  отказаться
от всего, завоеванного с  таким  трудом  и  такой  ценой.  Впервые  взаимное
недоверие и страх проявились открыто. Если отряд в таком состоянии  пустится
в путь, то вскоре вспыхнет самая настоящая резня.
   Однако убийцы, вернее,  один  из  них  допустил  оплошность.  Он  оставил
крошечную зацепку...
   - Зито, - сказал главнокомандующий Рихтер, - ты встанешь вон там и будешь
держать в руках лук с натянутой тетивой. Отойди на восемь шагов вот от этого
места. - И главнокомандующий начертил на снегу крест. - Мэйс будет стоять за
спиною каждого, кого мы подвергнем испытанию, в пяти шагах от  креста.  Коль
скоро кто-нибудь поведет себя подозрительно или  же  агрессивно,  постарайся
ранить его, но не смертельно. Если вдруг промахнешься - во что  я,  впрочем,
не верю, - Мэйс сделает все, что нужно, своими средствами.
   - Но для чего городить весь этот огород, командир? - спросил Зито.
   Он выглядел весьма внушительно, словно так и явился на свет - с натянутым
луком в руках.
   Рихтер продемонстрировал маленький герб величиной не более ногтя:
   - Вот такие штучки обычно прикреплены к кинжалу чуть ниже рукояти по  обе
стороны лезвия. Мэйс обнаружил это в ране  одного  из  товарищей  Блодивара.
Наверное, когда убийца наносил удар, эта штука отскочила, а он  этого  и  не
заметил.
   - Ах вот оно что... Стало быть, потому вы так  хотели  взглянуть  на  мой
ножичек?
   -  И  теперь  ты  вне  подозрений,  Зито.  Сожалею,  если  оскорбил  тебя
недоверием.
   - Да полно, командир! Но мне можете верить. Вы же сами все знаете...
   Рихтер вместо ответа похлопал смуглого цыгана по спине, потом подал  знак
Грегору,  юноша  тотчас  отдернул  парусиновый  полог  и  подозвал  сержанта
Кроулера.
   - Ваш кинжал! - сказал Рихтер, протягивая руку.
   - С чего это вдруг? - спросил Кроулер.
   Глаза его настороженно перебегали с одного  лица  на  другое.  Он  нервно
облизывал губы.
   Мэйс, стоявший у сержанта за спиной, сделал шаг вперед.
   Зито Таниша поднял лук и прицелился прямо в грудь коренастому сержанту.
   - Я приказываю! Извольте подчиниться! - повысил голос Рихтер.
   - Но почему цыган целится в меня? Что все это значит? Вы же меня знаете -
я преданно и верно служу бок о бок с вами вот уже десять лет...
   - Зито, - ледяным тоном произнес Рихтер,  -  если  он  в  течение  десяти
секунд не отдаст  мне  своего  оружия,  стреляй!  Кроулер  побледнел,  потом
медленно протянул Рихтеру свой кинжал.
   Главнокомандующий быстро осмотрел оружие и тотчас возвратил его сержанту:
   - Примите мои извинения, Кроулер. Убийца оставил метку, а  теперь  никому
нельзя верить. Последнее время вы, надо сказать,  тоже  ведете  себя  как-то
подозрительно...
   Кроулер хмуро сунул кинжал в ножны и пробурчал: у -  Только  потому,  что
подозревал вас - и вообще всех подряд!
   - Зови следующего! - приказал  Рихтер  Грегору.  Юноша  приглашал  горцев
одного за другим,  -  и  каждый,  без  учета  чинов  и  званий,  подвергался
проверке.
   Но вот настала очередь солдата по имени Картье - того самого, единственно
уцелевшего   из   семерых,   сорвавшихся   в   пропасть   при   восхождении.
Главнокомандующий сказал тогда, что лишь безумец может так  рискнуть  собой,
именно этот довод отчасти и снял с Картье подозрения  в  злодействе.  Картье
отнюдь не был сумасшедшим, но, как оказалось, не был и человеком...
   - Могу я взглянуть на твой кинжал? - уже в который раз задал Рихтер  свой
сакраментальный вопрос.
   Из тех сорока человек, что  дрогли  на  ветру  по  ту  сторону  парусины,
благополучно прошли проверку  тридцать  два.  Рихтер  действовал  уже  чисто
автоматически,  а  в  душах  проверяющих   волнение   постепенно   сменялось
отчаянием. Конечно, пока нельзя было исключить  вероятности,  что  убийца  -
один из восьмерых, ждущих своей очереди на ветру, но надежда на это таяла  с
каждой минутой. Возможно, поразительно изобретательным убийцам все же  неким
непостижимым образом удалось благополучно пройти проверку. Главнокомандующий
тоже заметно приуныл.
   - Что? Мой кинжал? - недоуменно спросил Картье.
   Как и все остальные, он не подозревал ни о  предстоящей  проверке,  ни  о
том, в чем она будет состоять.
   - Да, - кивнул Рихтер. Картье не шелохнулся.
   - Это приказ, - возвысил голос главнокомандующий.
   - Откуда мне знать, может, все вы тут... - забормотал ря