эту истину и не раз проверил на себе. Только так
можно освободиться от навязчивых мыслей о недавней трагедии...
   Рихтер оглядел небо:
   - Похоже, вы правы, а это означает, что надо трогаться в путь. По крайней
мере часа два мы вполне сможем двигаться вперед, а потом встанем лагерем  на
ночлег. - Его передернуло от отвращения. - Как жаль, что ни один из  нас  не
может безбоязненно повернуться спиной к другому! Это изнуряет много  больше,
чем самые тяжкие испытания в пути...
   Образовав связки, путники двинулись вперед. Склон был крут,  но  не  так,
чтобы слишком.
   И тут повалил снег...
   Зимой жители Фердайна оказываются отрезанными от мира снежными  завалами,
поэтому весной, летом и осенью до самых заморозков  трудятся  в  поте  лица,
пытаясь обеспечить себя  всем  необходимым,  чтобы  пережить  суровую  зиму.
Амбары свои они доверху наполняют съестными припасами  и  сушеным  мхом  для
скотины, который  собирают  на  болотах  по  ту  сторону  Банибал.  Торговцы
рачительно  заботятся  о  сохранности  своих  запасов  -  на  исходе   зимы,
распродавая поиздержавшимся крестьянам продукты, можно озолотиться.  А  ведь
всегда  находятся  оптимисты,  которым  не  удается  дотянуть  до  весны  на
припасенных с осени хлебах...
   В Фердайне к середине зимы улицы  становились  совершенно  непроходимыми.
Некоторые домики заметало снегом по самые кровли, однако заботливые  хозяева
расчищали в снегу тропинки, по которым можно было добраться до главных улиц.
Вооруженные люди, обутые в специальные снегоступы,  отважно  разгуливали  по
деревне на уровне крыш, пугая волков, - далеко не все серые хищники по осени
уходили из окрестностей  деревни  на  склоны  Банибал.  Замешкавшиеся  волки
рыскали по деревне, подстерегая зазевавшихся  крестьян  или  скотину.  Звери
надсадно выли  от  голода,  дрожали  от  мороза,  глаза  у  них  краснели  и
слезились... В такое время детям не дозволялось выходить  на  двор;  лишь  в
самом начале зимы, когда снег только начинал падать,  они  вволю  резвились,
прекрасно зная, сколько долгих вечеров придется  им  коротать  под  домашним
арестом. Уже к январю волки и пронизывающие ветра  загоняли  в  тепло  жилищ
всех, кроме разве что самых выносливых и сильных мужчин...
   Фердайнские крестьяне уже успели привыкнуть к такому укладу жизни.  Более
того, невзирая на шуточки касательно бесконечных зим  и  чахлых  весен,  они
даже ждали, когда, наконец, наступят холода. В сравнении с бушующей  снаружи
непогодой тепло и уют жилища ценились особенно высоко. Это было время чтения
и раздумий, забвения бренных забот и блаженного отдохновения. Время домашних
развлечений, сладких пирогов, чей упоительный аромат, доносящийся  с  кухни,
пропитывал насквозь весь дом,  и  горячего  шоколада,  который  делался  еще
слаще, если пьешь его под теплым стеганым  одеялом...  Когда  же  начинались
оттепели, неизменно сопровождающиеся распутицей и слякотью,  жители  деревни
впадали в меланхолию, невзирая на клятвенные заверения, будто ждут весны как
ясна солнышка...
   Но любой житель Фердайна, думал  Сэндоу,  оцепенел  бы  от  ужаса,  узрев
буйство стихии здесь, на склонах Заоблачного хребта. Примерно через  полчаса
после того, как он предсказал снегопад, в воздухе заплясали первые снежинки.
Поначалу зрелище даже радовало глаз, но вскоре снег повалил  валом  и  стало
трудно дышать.
   Они разбили лагерь у  подножия  отвесной  скалы,  на  которую  поутру  им
предстояло подняться. Из вещмешков спешно извлекли куски парусины, и солдаты
принялись вбивать в стылую  землю  колья,  на  которые  предстояло  натянуть
ткань, дабы укрыться от пронизывающего ветра. Впрочем, даже там,  где  среди
безжалостного камня обнаруживались островки земли, она оказывалась настолько
промерзшей, что вбивать в нее колья было нисколько не легче, чем в гранитную
скалу. Словом, работенка выдалась не из легких, и  горцы  бранились  на  чем
свет стоит.
   Но даже после того как натянуты были парусиновые  полотнища,  неугомонный
ветер умудрялся проникать под одежду усталых  путников,  сбившихся  в  кучу.
Ветер свирепствовал, швыряя в лица людей крошечные  острые  льдинки.  Горцы,
повернувшись к ветру спинами, жадно  ели  горячий  суп,  впивались  крепкими
зубами в ломти копченой говядины  и  шумно  отхлебывали  кофе,  а  некоторые
тайком прикладывались к заветным бутылочкам с ромом и бренди.  Разговаривать
было не о чем да и ни к чему, и все, за исключением  дозорных,  забрались  в
теплые спальные мешки, обмотали головы шерстяными шарфами и  потуже  стянули
капюшоны кожаных курток.
   А ветер пел им заунывную колыбельную.
   Холод усыплял все чувства.
   Вскоре все уже мирно спали.
   Рассвело  очень  рано,  и  солдаты,   проснувшись,   приуныли:   непогода
разыгралась пуще прежнего. Ветер  выл  и  стонал  над  их  головами,  словно
неприкаянная душа, он забирался за шиворот, сшибал с ног...
   Поневоле чудилось, будто ветер и снегопад воевали на стороне  ненавистной
Орагонии.
   Теперь было уже не до того, чтобы пытаться обнаружить орагонских агентов.
Теперь самым опасным противником стала стихия. Казалось, войне этой не будет
конца и выиграть ее невозможно...
   Наутро начался поединок с ледяной стеной высотой восемьсот футов.  Обойти
ее было  никак  нельзя  -  справа  от  безжалостного  исполина  простиралась
бескрайняя и бездонная пропасть, слева щерилась не  менее  страшная  бездна.
Стоило одолеть ледовую стену, и следующие пятьсот футов подъема будут  много
легче, - все знали  это,  но  никто  из  горцев  не  позволял  себе  всецело
положиться на милость судьбы, понимая, что надежды могут  во  мгновение  ока
рассыпаться в прах...
   Разделившись на маленькие - не более трех-четырех человек - группы, чтобы
в случае несчастья уменьшить потери, горцы начали подъем. Девятой  по  счету
группе во время подъема не повезло - коварный порыв ветра  невероятной  силы
сделал свое черное дело. Те, кто был  уже  на  самом  верху,  изо  всех  сил
уцепились за вбитые в лед якорные крюки, а людей, стоящих у подножия, сшибло
с ног, и они кубарем катились по снегу до тех пор, пока не уцепились кто  за
что попало. Однако тем, кто висел на жалкой  веревке  футах  в  трехстах  от
подножия, пришлось всего хуже...
   Горец, шедший вторым в связке, сорвался со скалы и полетел  вниз.  Тонкая
веревка была крепка, однако никто не  мог  сказать  наверняка,  сколь  долго
смогут остальные сражаться с ветром, удерживая  вес  сорвавшегося  товарища.
Отчаянная  эта  схватка,  ко  всеобщему  горю,  долго  не  продлилась.  Нога
последнего скалолаза сорвалась с крюка, и он упал, а  от  резкого  рывка  из
ледяной глыбы вырвался якорный крюк. Двое  уцелевших  солдат  еще  некоторое
время цеплялись за скалу, но яростный порыв ветра  подхватил  их  и  швырнул
прямо в бездонный провал, а клубящиеся облака вскоре  скрыли  несчастных  от
взоров товарищей. Вот и отчаянные крики стихли...
   Оставалось всего шестьдесят четыре  солдата,  не  считая  трех  офицеров,
Потрясателя и его мальчиков. Вскоре обнаружить убийц будет совсем легко, ибо
в живых не  останется  никого,  кроме  них  и  их  последних  жертв.  Рихтер
согласился с Потрясателем, утверждавшим, будто гибель четверых горцев  вовсе
не дело рук убийц, а следствие чистейшей случайности. Оба  мужчины  выразили
надежду, что среди четверых несчастных оказались двое злодеев.  Впрочем,  ни
один из них в глубине души не верил в такую удачу...
   Теперь им предстояло преодолеть пятисотфутовую каменную стену, и хотя  на
некоторое время они оказались защищены от порывов яростного  урагана,  свист
его и вой прямо-таки оглушали.
   Эта мука мученическая длилась до самого вечера.
   Они брели по колено в снегу, а порой люди проваливались даже по пояс.
   Куртки  и  бриджи  горцев  покрылись  ледяной  коркой.   Рихтер   вовремя
посоветовал Сэндоу, Мэйсу и Грегору не пытаться сколупывать эту  корку,  ибо
она  защищала  от  пронизывающего  ветра.  Пусть  ледяной  панцирь  и  мешал
двигаться, сковывая движения, но о комфорте  на  некоторое  время  следовало
забыть: на кон была поставлена жизнь.
   К тому времени все участники экспедиции натянули на лица плотные  вязаные
шерстяные  маски  с  прорезями  для  глаз  и  рта.  Но   невзирая   на   эту
предосторожность, глаза то и дело приходилось плот но зажмуривать. Стало так
холодно, что слезы тотчас замерзали,  даже  под  шерстяными  масками.  Да  и
дышать приходилось буквально "через раз"  -  ледяной  воздух  грозил  обжечь
легкие. Сержант Кроулер сказал, что мороз свыше тридцати градусов, и  нежная
легочная ткань может не выдержать и начать кровоточить. Затрудненное дыхание
неизбежно заставило людей двигаться медленнее, но Рихтер упрямо  отказывался
делать привал, покуда не отыщется хоть какое-нибудь убежище.
   - Под открытым небом, - растолковывал бывалый офицер Мэйсу, - все  мы  за
ночь замерзнем насмерть!
   Он поручил Мэйсу осматривать окрестности в поисках какой-никакой  пещерки
- зорким  глазам  юного  великана  он  доверял  куда  больше,  нежели  своим
собственным, хотя и прославился зрением острым, словно у орла.
   Но, невзирая на маски и капюшоны, глаза надсадно щипало.
   Даже две пары перчаток не могли уберечь пальцы от холода, руки все  время
приходилось растирать и хлопать ими по бедрам.
   Было уже примерно полшестого вечера и начинало темнеть, когда злая судьба
настигла молодого капитана Бельмондо.
   Десять минут назад он заступил на вахту в качестве первопроходца,  в  чьи
обязанности входило отыскивать под снегом опасные провалы. В здешних широтах
между двумя утесами частенько  образовывались  крепко  спрессованные  ветром
снежные мостики, которые трудно, а  подчас  и  невозможно  было  разглядеть.
Такие "снежные обманки" сулили скалолазу неминуемую и страшную  гибель,  ибо
под ними могла таиться пропасть.
   Бельмондо шел осторожно - можно  сказать,  даже  трусливо-осторожно.  Как
только он переместился во главу колонны, движение резко  замедлилось.  Он  и
шагу вперед не делал, не ощупав предварительно места,  куда  ему  предстояло
поставить ногу. Именно поэтому произошедшее несколько секунд спустя потрясло
всех.
   Внезапно капитан начал проваливаться, и только тут  все  поняли,  что  он
оказался в самой середине злополучного снежного моста. Он успел обернуться к
Рихтеру и протянуть руки в немой мольбе. Старик рванулся  было  к  нему,  но
тонкий наст с хрустом подался - и  молодой  человек  рухнул  вниз.  На  лице
Бельмондо написан был такой ужас, что он не смог даже закричать...
   Главнокомандующий Рихтер тотчас приказал всем опуститься на  четвереньки.
Люди спешно обрезали связывающие их веревки, потому  что  в  такой  ситуации
нельзя было предугадать, кому через несколько мгновений суждено  последовать
за молодым капитаном. В любое мгновение хрупкий мостик мог рухнуть,  увлекая
за собою людей.
   Рихтер и Кроулер на четвереньках подползли к зияющей в снегу  дыре,  куда
рухнул Бельмондо. Заглянув в нее, они  тотчас  увидели  изуродованное  тело,
распростершееся на обледеневших камнях, и мгновенно поняли,  что  произошло.
Когда образовалась  "снежная  обманка",  неугомонный  ветер  обрабатывал  ее
снизу,  превращая  снег  в  ледяную  корку.   Бельмондо,   ощупав   "землю",
почувствовал твердь,  которую  принял  за  камень.  Его,  разумеется,  учили
распознавать "ледяные обманки" - при постукивании они  издавали  характерный
звук, - но, видимо, он так и  не  превзошел  этой  премудрости  или  же  его
подвела память... Но что бы там ни было, это стоило ему жизни.
   - Надеюсь, края "обманки" достаточно крепки,  чтобы  по  ним  можно  было
спуститься, - сказал Кроулер.
   Но Рихтер ему не ответил.
   - Господин главнокомандующий! Рихтер безмолвно смотрел в отверстие.
   - Господин главнокомандующий, люди... Рихтер по-прежнему молча глядел  на
окровавленное тело.
   Потом он медленно стянул с лица вязаную маску и зарыдал. Морщинистые щеки
его мгновенно покрывались ледяной соленой коркой...

Глава 11

   Потрясатель  Сэндоу  сидел  подле  главнокомандующего  Рихтера.   Мужчины
расположились поодаль от прочих банибальцев, которые пребывали совершенно  в
ином расположении духа, если не  торжествуя  победу,  то  во  всяком  случае
испытывая облегчение оттого, что остроглазому Мэйсу удалось-таки  разглядеть
небольшую пещерку, где они могли скоротать ночь. В пещере  стоял  такой  же,
как и снаружи, холод, но ветер по крайней мере сюда не задувал и можно  было
наконец вздохнуть, пусть и не полной грудью,  но  без  риска  обжечь  ноющие
легкие. Рихтер же словно оцепенел. Он был раздавлен, уничтожен - казалось, в
один миг постарел лет на десять и нисколько не походил более на того бравого
офицера, который повел отряд в опасный поход несколько дней тому назад...
   Уже около часа, с тех самых  пор  как  отряд  расположился  в  промерзшем
каменном  мешке,  Потрясатель  безуспешно  пытался  пробить  броню  холодной
отчужденности  главнокомандующего,  разговорить  его.   Сэндоу   справедливо
полагал, что без помощи этого мужественного и мудрого человека им никогда не
победить  Заоблачный  хребет.  Люди  шли  за  ним,  невзирая  на   слухи   о
подстерегающих  на  пути  многочисленных  опасностях.  Даже  теперь,   когда
опасения одно за другим оправдывались,  солдаты  оставались  верны  Рихтеру.
Горцы  презрели  опасность,  забыли  о  злодеях,  затесавшихся  в  их  ряды,
повинуясь одному слову главнокомандующего. Никто среди  них,  кроме  старого
Рихтера, не обладал таким непререкаемым авторитетом - ни Кроулер,  ни  Мэйс,
ни даже сам  Потрясатель.  Однако  сейчас  Потрясателю  казалось,  будто  он
обращается к гранитной скале, немой и глухой.
   Оставалось последнее средство, и Сэндоу прибег к нему.
   - Командир, - с неумолимой жестокостью в голосе отчеканил он, -  сожалею,
что вы бросили ваших людей на произвол судьбы и вас  нисколько  не  волнует,
выживут они или умрут. Сожалею также, что до сих пор  считал  вас  достойным
офицером. Я не могу более тратить  на  вас  время,  так  как  должен  помочь
Кроулеру многое уладить, ибо вы, без сомнения, выбываете из игры.
   Это было поистине жестоко -  и  это  сработало.  Потрясатель  втайне  был
уверен, что главнокомандующий относится к своим солдатам словно к  родным  и
для него веление долга, возможно, превыше веления богов.
   - Останьтесь! - Рихтер схватил Потрясателя за рукав и  силком  усадил  на
место.
   - У меня мало времени, и я не стану попусту его  терять,  утешая  дряхлую
старуху, в которую вы обратились! - отрезал Потрясатель  Сэндоу,  втайне  на
чем свет стоит кляня себя за вынужденную жестокость,  хотя  и  понимал,  что
более ему ничего не остается.
   -  Я  уже  в  полном  порядке,  -  сказал  Рихтер,  -  и  вновь  принимаю
командование, но посидите со мною  еще  немного.  Поймите,  мне  необходимо,
чтобы вы мне доверяли, чтобы были во мне уверены - иначе все пропало...
   Потрясатель снова уселся на камень. Лицо его было непроницаемо и холодно.
   - Когда около трех месяцев назад я  покидал  столицу  Даркленда,  генерал
Дарк дал мне поручение особого рода. Мы с генералом  близко  знакомы,  более
сорока лет, еще с тех самых пор, когда он вел освободительные войны в  Южной
Орагонии. Так вот он доверил  мне  своего  единственного  сына.  У  генерала
четыре супруги,  но  все,  кроме  одной,  рожали  ему  лишь  здоровеньких  и
прелестных дочек. Генерал сказал, что только мне он может препоручить своего
сына, чтобы я сделал из мальчишки  настоящего  мужчину.  И  я  согласился  -
согласился по многим причинам, из  которых  желание  угодить  моему  давнему
другу было вовсе не самой главной...
   - Я вас не вполне понимаю, если только не...
   - Именно так, - кивнул главнокомандующий Рихтер. - Йэн  Бельмондо  -  имя
вымышленное. Погибший капитан не кто иной, как Джеми Дарк, единственный  сын
генерала, которому мы с вами обязаны свободой, коей наслаждаемся...
   Потрясатель с грустью покачал головой. В пещере тут и там мерцали  свечи,
отбрасывая на стены темные пляшущие тени.
   - Но парень был отчаянно труслив...
   - Генерал не желал признаваться в этом даже себе самому, - сказал Рихтер,
- хотя в глубине души прекрасно это знал. Возможно, он надеялся,  будто  мне
удастся совершить то, что  до  меня  не  сумел  никто,  -  сделать  мальчика
отважным. Так Джеми поступил под мое начало, разумеется  -  под  вымышленным
именем. Планировалось, что сын генерала будет в моем войске рядовым,  но  он
заставил отца пожаловать ему звание младшего офицера.
   - И теперь вас ждут крупные неприятности? - спросил Потрясатель.
   - Нет, - покачал головой Рихтер. -  Для  этого  мы  с  генералом  слишком
близкие друзья. Он  все  поймет.  Но  представьте  себе,  каково  мне  будет
объявить генералу  о  гибели  сына,  ведь  теперь,  возможно,  некому  будет
унаследовать его трон - вряд ли он сможет  произвести  на  свет  еще  одного
сына, да к тому же и успеет вырастить его, чтобы передать бразды правления в
крепкие руки. Это дурное предзнаменование для всего Даркленда, не только для
генерала...
   - Да, ситуация складывается непростая, -  согласился  Потрясатель.  -  Но
придется пережить и это национальное  бедствие,  как  переживали  мы  прежде
другие. Надо принять во внимание и то, что парню, возможно, так и не суждено
было стать мужчиной, а это для страны равносильно его смерти...
   - Возможно, - согласился главнокомандующий. - Но моему горю есть и другая
причина...
   Потрясатель  терпеливо  ждал.  Свеча  постепенно   догорала,   и   пещера
погружалась во мрак, но вот кто-то зажег  новую,  и  теплый  оранжевый  свет
вновь озарил оживленные  людские  лица.  Один  из  солдат  шутил,  остальные
смеялись.
   - Джеми был сыном женщины по имени  Минальва,  черноволосой  красавицы  с
огромными глазами, длинными густыми кудрями и высокой полной грудью. Смех ее
походил на птичье пение, а голос - на ласковый шепот летнего ветерка.  Мы  с
генералом оба были влюблены в нее. Может, мне и стоило ему воспротивиться...
Генерал никогда и не подозревал об истинных моих чувствах, но я уверен: знай
он обо всем - непременно отдал бы мне эту женщину. Однако я трепетно  обожал
генерала, преклонялся перед ним - как, впрочем, преклоняюсь и по сей день  -
за то, что он освободил всех нас от ига орагонских тиранов, а потому не  мог
ни в чем ему отказать. Так я потерял любимую женщину. Через некоторое  время
выяснилось: она отвечает мне взаимностью и отчаянно по мне  тоскует.  Любовь
затмила разум, и произошло неизбежное. Она понесла от меня. На свет появился
мальчик, и ему дано было имя Джеми Дарк. Истинный отец  ребенка  сделал  все
для того, чтобы генерал посчитал его своим. Я желал не  только  скрыть  свое
преступление, но и лелеял надежду, что мой мальчик в  один  прекрасный  день
сделается правителем Даркленда, ибо более щедрого наследства я дать  ему  не
мог. Однако ребенок вырос  трусом  -  боги  жестоко  покарали  меня  за  мое
преступление... Теперь, как вы понимаете, меня терзает не только вина  перед
моим другом генералом, но и скорбь по родному  сыну.  Отныне  мне  предстоит
жить не только под бременем моего страшного греха, но и с сознанием  вины  в
смерти Джеми...
   - Порой мы терзаемся и виним себя в несчастьях, которые явно не  в  наших
силах было предотвратить. Смирение - вот все, что нам остается...
   - Пожалуй, вы правы, но  чтобы  постичь  смирение,  требуется  время.  Не
согласитесь ли провести эту ночь подле  меня,  чтобы  помочь  мне  прийти  к
желанному смирению?
   Потрясатель кивнул,  соглашаясь.  Банибальцы,  свернувшись  калачиками  в
своих спальных мешках,  уже  сладко  спали,  насытившись  теплой  похлебкой,
сухарями и сушеной говядиной.
   А снаружи выл и ревел ураган, словно стая жаждущих крови хищников, и снег
валил не переставая...

Глава 12

   Перевала они достигли поздним вечером следующего дня.
   Прежде чем расположиться на ночлег, отряд спустился на па