ь  начатая.  Но  и  та  и  другая
отличаются совершенно совпадающим клювиком у окончания, таким же, как  и  на
остальных помадах Ванды.
   - Благодарю за ценную информацию, - говорю я и собираюсь на выход.  Ванда
снова, как при встрече утром, забрасывает мне руки на шею. Не  следовало  бы
ей это делать. Готов поспорить, что она вполне отдает себе отчет в  эффекте,
который производят на  меня  подобные  объятия,  это  видно  по  плутовскому
выражению ее лица.
   - Чао! - заявляю я, вырываюсь из ее объятий и энергично захлопываю дверь.
Рядом с подъездом перехватываю такси и прошу отвезти меня домой.
   8
   Высаживаюсь перед домом, вхожу в бар "Под  Балконами",  быстрым  взглядом
обвожу полки за стойкой, заказываю кальвадос. Толстяк наливает  мне,  пью  и
расплачиваюсь. Когда толстяк вновь погружается в плывущий из радио  репортаж
о велогонках, киваю кельнерше и увожу ее в сторону двери.
   - Я опять  по  поводу  дамы  в  черном,  -  шепчу  я  ей.  -  Припомните,
пожалуйста, говорила ли она по телефону с самим адвокатом или с  кем-нибудь,
кто потом мог передать ему ее слова.
   - А какая разница? - спрашивает кельнерша.
   - Она говорила прямо "господин адвокат" или, может быть, говорила  иначе:
адвокат то, адвокат это, адвокат будет знать, обращусь к адвокату...  Ну  вы
понимаете,  так,  например,  разговаривают  с  секретаршей,  которой   потом
необходимо пересказать все самому адвокату.
   - Я думаю, что она разговаривала с самим адвокатом. Так  мне  показалось.
Сначала она спросила: "Я застала господина  адвоката?"  и  назвала  фамилию,
только я не запомнила какую, а потом она продолжала: "Я приехала  специально
к господину адвокату за своим депозитом, хранящимся у вас в сейфе"...  ну  и
дальше о лестнице и все то, о чем я вам рассказывала.
   - Но таким образом можно разговаривать и с  секретаршей.  Припомните,  не
слышали ли вы ее прямое обращение "господин адвокат"?
   - Да, пожалуй,  не  припомню,  -  заявляет  кельнерша,  выбитая  из  себя
грамматической проблемой, явно превышающей ее умственные возможности.
   Оставляю ей небольшие чаевые и  покидаю  бар.  В  подъезде  встречаю  мою
уборщицу. В нашем доме она обслуживает несколько квартир. Сейчас,  вероятнее
всего, закончила работу и выходит, навьюченная  сумкой  с  огрызками  сухого
хлеба, который она ежедневно собирает на кухнях и кормит им своих  кроликов.
Мне не очень хочется беседовать с нею, но кое-что нужно уточнить.
   - Добрый день, - говорю я ей. - Уже домой?
   - Ну уж ночевать здесь не буду, - довольно резко отвечает она. -  С  пяти
утра я уже на ногах, не то что некоторые, валяющиеся до полудня.
   Улыбаюсь ей самой привлекательной из моих улыбок.
   - Да, действительно, я сегодня заспался. Но, видите ли, вчера  я  работал
до поздней ночи.
   - Не знаю, чем вы  занимались  до  поздней  ночи,  это  не  мое  дело,  -
произносит уборщица тоном, ясно указывающим на то, что она не питает никаких
иллюзий по отношению к моей  нравственности  и  не  позволит  себя  обмануть
наивными выдумками. -  Револьвер  я  отнесла  в  кабинет,  -  деловым  тоном
добавляет она.
   - Какой револьвер? - поражаюсь я.
   - Ну тот, что всегда лежит в ящике стола, а сегодня ночью вы спрятали его
под гидрантом.
   - Я спрятал револьвер под гидрантом!? - восклицаю я в удивлении.
   - Видно, вы его там спрятали, если я его там нашла, кто же еще? Только вы
ничего не помните, так как  здорово  набрались,  -  решительно  подтверждает
уборщица.
   - Расскажите мне поточнее, когда и где вы нашли револьвер.
   - Я вчера оставила тряпку в нише с гидрантом, там где  хранится  запасной
ключ. Сегодня вынимаю тряпку и вижу там револьвер.  Я  и  подумала,  что  вы
куда-нибудь ходили с револьвером, а под утро вернулись на  бровях  и  вместо
того, чтобы отнести револьвер в кабинет сунули его к гидранту.
   - А ключ был на своем месте?
   - Ключ был, и револьвер лежал рядом, Я взяла его с  собой  в  канцелярию,
положила в ящик стола и только после этого принялась за уборку.  Это  опасно
так разбрасываться револьверами, вам следовало бы получше следить за ним.
   - Следовало бы, это точно, - говорю я. - А в  канцелярии  вам  ничего  не
попалось на глаза?
   - Что именно? - спрашивает уборщица и явно  пытается  прочесть  ответ  на
моем лице.
   - Ну я знаю?.. Например губная помада...
   - Даже всю свою сумочку эта донна оставила у вас, -  произносит  уборщица
возмущенным тоном. - Тоже пьяная была? Или  что?  Теперь  наверное  ищет  ее
повсюду, но пусть утешится, ее сумочка живая и здоровая лежит в  канцелярии,
в вазоне, я там на какую-то сумочку не  позарюсь!  -  добавляет  уборщица  и
направляется к выходу.
   Не спрашиваю, в каком вазоне.  В  кабинете  вазон  только  один.  Вбегаю,
перепрыгиваю через три ступеньки, на этаж выше и влетаю в  канцелярию.  Пумс
нервно подскакивает, поспешно прячет под себя свое чтиво и  пытается  что-то
сообщить мне, но я не даю ей слова. Опускаю руку в вазон  (подарок  отцу  от
клиента в давние дни) и вынимаю сумочку.
   Это дешевая поношенная сумочка из черной кожи с никелированным  замочком.
Распахиваю ее и высыпаю все содержимое сумочки на письменный стол.  Подходит
Пумс и смотрит заинтересованная.
   - Это сумочка нашей черной, - объясняю я. - Уборщица  нашла  ее  утром  и
убрала в вазон. Теперь у нас есть  доказательство,  что  черная  была  здесь
вчера и уже отсюда перебралась в мою квартиру, живая, а может  быть,  и  уже
мертвая.
   Рассматриваем все, выпавшее из сумочки. Прежде всего  документы.  Точнее,
документ здесь  только  один:  удостоверение  Клуба  читателей,  позволяющее
пользоваться фондами библиотеки, на имя Клары Виксель, проживающей в Больших
Луках, улица Парковая, 48.
   - Никогда не слышала о такой местности, - говорит Пумс.
   - Провинциальная дыра, километров семьдесят на  северо-восток  отсюда,  -
уточняю я.
   Кроме удостоверения - ни одной бумажки.  Маленькое  зеркальце,  расческа,
кошелечек  с  несколькими  банкнотами  и  мелочью,  среди  них  три  монетки
французских,  носовой  платок,  пустой  флакончик,  три  ключа  на  брелоке.
Проверяю сумочку, не осталось ли в ней еще что-нибудь.  В  боковом  кармашке
замечаю плотни всаженную картонку. Извлекаю ее: это фотография.
   Особа на фотоснимке - моя покойница, в этом нет никакого сомнения.  Сидит
на лежаке в том же черном костюме, в котором я нашел ее этим утром  на  моем
диване, в руках держит книжку, голова обернута хорошо знакомым мне  шарфиком
в черно-белую клетку. Лежак находится на террасе, примыкающей к белому дому,
за углом дома виден сад и высокая ограда. Рядом с лежаком, на котором  сидит
черная, еще один лежак. Пустой. Точнее,  не  совсем  пустой.  На  нем  видны
солнечные очки, еще какая-то часть  одежды,  а  с  поручней  свешивается  на
ремешке футляр фотоаппарата.
   В  глубине,  у  здания  виднеются  еще  несколько  лежаков,  сложенных  и
прислоненных к стене дома. На обороте фотографии штамп:
   "Ателье М.Кассис. Монфлер".
   - Какой вывод мы делаем из всего этого? - спрашиваю я у Пумс.
   - Что наша черная проводила свой отпуск во Франции, - отвечает Пумс.
   - Совершенно верно. Хотя она и не похожа на особу, которая может себе это
позволить. А как ты думаешь, кто делал этот фото?
   - Наверное этот Кассис, печать которого на обороте.
   - Нет, ему только отдали пленку для проявления и печатания.  Видишь  этот
футляр на соседнем лежаке? Фото, наверняка,  делал  сосед  черной,  владелец
этого лежака. Именно для этого он и покинул лежак,  чтобы  щелкнуть  черную.
Интересно, кто это был?
   - Это был ребенок, - говорит Пумс, вглядываясь в фото.
   - Почему ты так решила?
   - Посмотрите, что там на соседнем лежаке.
   - Солнечные очки и какая-то деталь одежды.
   - Это детское трико, - говорит Пумс.
   - Присматриваюсь. Действительно, трико очень короткое.
   - Но очки-то не детские, - возражаю я.
   - Наверное, это очки черной. Она отложила их на время фотографирования на
соседний лежак.
   Слышу, как кто-то входит с лестничной клетки в приемную.  Бистро  собираю
содержимое сумки обратно в нее и прячу сумку  в  вазон.  Двери  открываются,
входит Роберт в сопровождении юного блондина с робким взглядом.
   - Привет тебе, краса и гордость адвокатуры! - говорит Роберт. - Не будешь
ли ты так любезен и  не  представишь  ли  меня  своей  новой  очаровательной
секретарше, с которой я уже успел познакомиться по телефону?
   - Это Роберт, -  объявляю  я.  -  Работает  в  полиции.  Пумс  с  момента
появления Роберта ведет себя подозрительно. Она краснеет, бледнеет и  прячет
за спиной руки, как плохо воспитанная девушка,  не  желающая  здороваться  с
гостем.
   - Что ты вытворяешь, Пумс, - заявляю я грозно. Пумс извлекает руку  из-за
спины и здоровается,  но  явно  нехотя.  Робкий  блондин  остался  у  двери,
очевидно, у него нет особого желания общаться с нами.
   Роберт целует сопротивляющуюся ладонь Пумс и поворачивается ко мне.
   - У кого ты проведал о Щербатом Нусьо?
   - У того, кто его разыскивает, - уклончиво отвечаю  я.  -  Ты  пришел  по
поводу Нусьо?
   - Да, есть надежда, что мы взяли хороший след, - отвечает Роберт.
   В комнате неожиданно темнеет: туча заслоняет  солнце.  Роберт  смотрит  в
сторону окна и обращается к своему адъютанту:
   - Стоило бы позаботиться о машине, - произносит он. Блондин  приближается
к окну, смотрит на небо, но многое разглядеть в этой позиции ему не удается:
улочка узкая, а высунуться из окна ему мешают противопожарные  металлические
листы, вделанные в стену здания.
   - Мы приехали на открытом авто, - объясняет Роберт. - Если пойдет  дождь,
нужно будет поднять брезент.
   В комнате на секунду светлеет, и снова наступает полутьма. Блондин встает
на цыпочки, вертит головой, пытается разглядеть небо.
   - Отсюда ничего не увидишь, нужно выйти на балкон, -  заявляет  Роберт  и
решительным шагом направляется к портьере. Волосы у меня  на  голове  встают
дыбом, уже пятый или шестой раз за это утро. Ведь там, за  портьерой,  лежит
Нусьо, а на балконе черная. Бросаю испуганный взгляд на Пумс. Пумс, о  чудо,
весело подмигивает мне.
   Роберт секунду ищет  шнурок  портьеры,  находит  его  и  тянет.  Портьера
раздвигается. Я закрываю глаза. Слышу, как Роберт открывает балконную  дверь
Раскрываю глаза. Роберт стоит на балконе и изучает  небо.  Дверь  пуста,  ни
следа никакого Нусьо. На балконе ни следа  черной.  Снова  светлеет.  Солнце
показывается из-за туч. Роберт возвращается в кабинет.
   - Дождя не будет, - сообщает он. - Скажи мне по крайней  мере,  где  этот
Нусьо крутился в последнее время?
   - Он работал в баре. "Под Балконами", ничего больше  о  нем  не  знаю,  -
отвечаю я.
   - В этом баре внизу?
   - Да.
   - Ну ладно, тогда мы пошли, - говорит Роберт и кивает блондину.
   Выходят.
   Я приближаюсь к балконной двери, смотрю на опустевший ее  проем  и  голый
бетон балкона и не верю собственным глазам.
   Час назад здесь были два трупа. Куда они делись? Все это слишком  походит
на кошмарный сон.
   - В четвертинке, которую я тебе оставил, ничего не плещется? -  спрашиваю
я у Пумс, ибо ощущаю  сильнейшую  необходимость  подкрепиться.  Пумс  трясет
головой в знак того, что бутылка осушена до дна.
   - Можешь ты мне объяснить, что произошло с  ними?  -  киваю  я  на  дверь
балкона.
   Пумс принимает мину  компетентной  секретарши,  в  канцелярии  у  которой
ничего не пропадает. Выходит на балкон и знаком призывает  меня.  Выхожу  за
нею. Пумс перегибается через  боковую  ограду  и  показывает  пальцем  вниз.
Перегибаюсь и я и вижу выступающие из-под балкона две пары  ног:  дамские  в
чулках и черных туфлях и мужские в поношенных ботинках. Оба  трупа  лежат  в
полотняном навесе.
   Здесь я должен объяснить это поподробней. Моя  канцелярия  находится  как
раз  над  баром.  Перед  входом  в  бар,  на  тротуаре  стоят  три  столика,
своеобразная терраска для клиентов, предпочитающих смаковать пищу на  свежем
воздухе.  Над  этими  тремя  столиками  и   смонтирован   на   металлической
конструкции полотняный навес, прикрепленный к стене прямо под моим балконом.
Обычно, когда навес приподнят, полотно закрывает вид с балкона  на  терраску
бара. Но сейчас навес свернут. Передняя его планка чуть отступает  от  стены
дома, создавая нечто вроде полотняного корыта. И в этом  корыте,  на  высоте
пяти метров от улицы лежит моя парочка покойников.
   - Как они там очутились? - спрашиваю я Пумс. Я не удивился  бы,  если  бы
услышал от нее в ответ "Сами выскочили". В  такое  утро  может  произойти  и
подобное.
   - Я должна была спрятать их, - деловито заявляет Пумс.  -  Этот  господин
Роберт звонил пятнадцать минут назад, что приедет лично по поводу Нусьо. Мне
не хотелось, чтобы он застал их в канцелярии.
   - Каким чудом ты совершила это? - удивляюсь я.
   - Я перенесла через барьер сначала черную,  потом  Нусьо  и  опустила  их
вниз, - говорит Пумс. - Можете мне поверить, это было совсем не просто.
   Верю ей. Ей пришлось намучиться с ними. Прегибаюсь через передний барьер:
отсюда видно плечо Нусьо, из-под которого выглядывает плечо в черном рукаве.
Трупы лежат друг на дружке.
   - Нам повезло, что господин Роберт не посмотрел с балкона вниз, - говорит
Пумс. Действительно, если бы Роберт взглянул вниз, он бы очень удивился.
   Мы с Пумс стоим на балконе, опираясь на барьер, и смотрим туда,  куда,  к
счастью, не взглянул Роберт. Он как раз выходит из бара вместе с  блондином.
Полицейские приближаются к открытому  форду  гигантских  размеров,  стоящему
перед баром. Блондин садится за руль. Роберт рядом с ним. Блондин  запускает
мотор.
   Неожиданно происходит нечто чудовищное. Верх навеса, находящийся как  раз
под нами, вздрагивает. Вся конструкция  трясется  и  скрежещет.  Высовываюсь
поглубже  вниз  и  вижу  толстяка,  хозяина  бара,  орудующего  у  рукоятки,
приводящей навес в действие. Он крутит ее. Навес раскрывается!
   Пумс судорожно  хватает  меня  за  рукав.  Мы  оба  задерживаем  дыхание.
Разыгрывающаяся перед нами сцена бьет все рекорды гротеска.
   Верхушка навеса неторопливо движется вперед  и  вниз.  В  раскрытом  виде
навес наискось опадает  от  стены  к  тротуару.  По  мере  того,  как  навес
распрямляется, трупы съезжают  вниз  и  задерживаются  на  краю  у  передней
планки. Такое  положение  сохраняется  до  тех  пор,  пока  движение  навеса
замедленно, и полотно еще не натянулось. Последний энергичный рывок рукоятки
выбрасывает навес до упора вперед,  полотно  стремительно  расправляется,  и
трупы, словно выброшенные из  пращи,  дугой  пролетают  над  тротуаром...  и
попадают один  за  другим  в  полицейский  форд.  В  виде  двух  неподвижных
манекенов сваливаются они за плечами полицейских к задней части машины, ноги
же их торчат из кузова наружу.
   9
   В момент, когда небо одарило полицейский форд таким  неожиданным  грузом,
машина была уже в движении. Теперь она резко тормозит. Роберт выскакивает из
кабины.
   Я не знаю, что там происходит дальше, потому  что  поспешно  ретируюсь  в
кабинет и втягиваю Пумс вслед за собою. Запираю дверь,  затягиваю  портьеру,
падаю в кресло и дышу, дышу. Пумс усаживается в кресло  у  машинки  с  таким
видом, словно это кресло изготовлено из лучшего стекла.  Вталкивает  себе  в
рот четыре пальца левой руки, вытаращивает глаза и замирает в этой  позе.  Я
тоже не двигаюсь.
   С улицы доносятся свистки, неразборчивые крики, топот. Внутренним  взором
вижу Роберта у телефона в коридорчике бара;  блондина,  удерживающего  напор
толпы, сгромоздившейся вокруг форда, клиентов бара,  поднявшихся  на  стулья
терраски и пытающихся разглядеть хоть что-нибудь поверх голов уличных зевак.
Интересно,  сумеют  ли  кельнерша  и  толстяк  распознать  в  этой  сутолоке
Щербатого в одном из двух трупов, свалившихся  с  неба?  Для  кельнерши  это
будет особенно горестная минута: прощай надежда на возвращение денег!
   Отзывается автомобильная  сирена,  за  нею  другая.  Слышно,  как  машины
подъезжают, шум и гам возрастает,  раздаются  энергичные  приказы,  все  это
длится какое-то время, в конце концов машины разъезжаются, гул затихает, все
успокаивается.
   - Не поднялись к нам, - выдыхаю я и стряхиваю холодный пот со лба.
   - А если бы они пришли, что бы вы стали делать?  -  спрашивает  Пумс.  Ее
лицо постепенно приобретает нормальный цвет.
   - Рассказал бы им все, что знаю, - говорю я.
   - Вы знаете, кто убил Нусьо и черную?
   - Пока что я лишь смутно догадываюсь, почему их убили.  А  вот,  кто  это
сделал, я еще не знаю. Во внимание можно принимать две или даже три особы.
   - Обычно оказывается, что убил как раз тот, кого меньше всех подозревали,
правда?
   - Ты делаешь такой вывод на основе детективных фильмов.  В  фильмах  и  в
книгах, действительно, убивает обычно самый привлекательный из персонажей. Я
не уверен, что и в жизни можно руководствоваться подобным принципом.
   - А вы попробуйте, - уговаривает меня Пумс.  -  Вы  просчитайте,  кто  из
действующих лиц находится вне всяких подозрений, и наверняка  окажется,  что
именно это - убийца.
   - Я попробую. А пока что мне нужно кое-что проверить. Это  пришло  мне  в
голову, когда блондин выглядывал в окошко.
   Приближаюсь к окну, подзываю Пумс.
   - Выгляни, - прошу я ее. - Что ты там видишь?
   - Стенку, - отвечает Пумс.
   - А вот здесь, прямо под окном?
   - Галерею. А как туда попадают?
   - Такая же галерея есть и на третьем этаже. Они соединяются металлической
лестницей. Это запасной выход на  случай  пожара.  Им  давно  уже  никто  не
пользовался. Дело в том, что выходы на эти  галерейки  с  лестничных  клеток
замуровали много лет назад во время перепланировки дома. Они так и  остались
с тыльной стороны здания, как пережиток прошлой эпохи. Не знаю, почему их не
разобрали. В детстве мы лазили по  этим  лестницам  и  заглядывали  в  окна.
Помню, как испугалась одна соседка, мы застали ее  как  раз  в  тот  момент,
когда она укладывала в прическу искусственный шиньон. С тех пор я  всегда  с
подозрением отношусь к женщинам с длинными волосами.
   - А как же вы пробирались на эти лестницы? - спрашивает Пумс.
   - Снизу из подъезда. Там была дверь, запертая на замок.
   - Я хотела бы  попасть  туда,  -  заявляет  Пумс,  в  которой,  очевидно,
пробудились отголоски детства. - Это возможно?
   - Как раз в эту минуту мне пришла  мысль,  что  можно  попытаться.  Давай
посмотрим!
   Выходим с Пумс на балкон. Из-под навеса доносятся голоса,  комментирующие
недавнее жуткое происшествие. Рассматриваем часть дома от нашего балкона  до
торца. Рядом тянутся многолетние нити плюща. Не очень  густые,  но  довольно
прочные. На высоте, с которой  начинается  соединяющая  галерейки  лестница,
вдоль всего фасада пробегает лепной карниз. Если перешагнуть  через  поручни
балкона, можно ступить на этот карниз. Он узок, но держась руками  за  ветви
плюща, я наверняка сумею добраться до торца дома  и  оттуда  перебраться  на
противопожарную лестницу.
   - Иди к торцевому окну, - говорю я Пумс. - Через минуту там встретимся. С
этими словами я перешагиваю через перила балкона.
   - Не делайте этого! - умоляет испуганным голосом Пумс.
   Но я уже продвигаюсь  к  торцу  дома  по  карнизу,  может  быть,  слишком
судорожно цепляясь за жесткие  ветви  плюща.  Быстро  преодолеваю  несколько
шагов, отделяющих меня от торца дома, осторожно  выглядываю.  Действительно,
галерейка начинается прямо отсюда.  Отрываю  правую  руку  от  спасительного
плюща, поднимаю правую ногу с карниза и, прижимаясь всем телом к углу  дома,
тянусь к невысокому барьерчику галереи.
   В это мгновение обрывается целая прядь веток, за которую я держусь  левой
рукой. Нечеловеческим усилием бросаюсь вперед и цепляюсь рукой за барьерчик,
а ногой за выступающий край галереи. Подтягиваюсь и переступаю на галерею. Я
спасен.
   Подхожу по галерее к окну. Пумс уже ожидает меня. Смотрим друг  на  друга
через окон