прозвищу  "Нусьо".
Есть у вас такой на учете?
   - Загляну в картотеку. Пилц это его настоящая фамилия?
   - Не имею представления. Под такой фамилией  он  числился  до  вчерашнего
вечера в качестве кельнера в баре "Под Балконами".
   - Пропал?
   - Не пришел на работу, и в баре не знают, что с ним произошло.
   - Его приметы?
   - Возраст около тридцати, глаза  не  знаю  какие,  шатен,  рост  средний,
щуплый...
   - Адрес?
   - Скорее всего фальшивый.
   - Проверю. Позвоню тебе. У тебя новая секретарша? Судя по голосу сексапил
довольно средний. Сходится?
   - Ты украшение своей профессии, я всегда говорил  это,  -  прощаюсь  я  и
кладу трубку.
   4
   Выходим, ловим такси и  добираемся  до  "Селекта".  Это  на  другом  краю
города, но Майка платит и за такси. "Селект" это совсем не то, что бар  "Под
Балконами". "Селект" это прежде всего  самая  дорогая  в  городе  гостиница.
Здание, выходящее четырьмя фасадами на четыре улицы. Главный  вход  с  Аллеи
Моцарта. Великолепный холл ведет в ресторан и к бару.  Но  в  эти  заведения
есть еще один вход с боковой улицы. Именно на ней и  останавливается  такси.
Через скромные, не украшенные какой-либо вывеской  двери  входим  в  длинный
коридор, заканчивающийся портьерой. За портьерой - гардероб, зал  ресторана,
коктейль-бар и кафе. Рандеву элегантного  мира.  Моднейшее  место  нынешнего
сезона.
   Усаживаемся в укромном уголке. Майка заказывает сок сельдерея  и  овощное
желе ("только несладкое", предупреждает она), я - двойной кальвадос. Кельнер
исчезает. Остаемся наедине.
   - Майка, мне нужно поговорить с тобой, - начинаю я.
   - Валяй, -  разрешает  Майка.  -  И  так  вижу  по  твоей  мине,  что  ты
собираешься основательно побеседовать.
   - Только пересядь сначала,  потому  что  если  ты  будешь  сидеть  против
зеркала, ты не сумеешь сосредоточиться, - заявляю я.  Майка  пересаживается.
Располагаемся теперь плечо к плечу.
   - С каких пор ты стала клептоманкой? - спрашиваю я.
   - Клептоманкой? - удивляется Майка.
   - Может быть, это какой-то рекламный трюк? Черт его знает, вероятно,  это
так нужно, чтобы Майя Поляк  отличалась  чем-то  сенсационным,  каким-нибудь
"неврозом, вследствие постоянного раздвоения личности  в  творческой  работе
артистки",  проявляющимся  в  данном  случае  в  форме  клептомании.  Отсюда
серийные интервью психиатров о клептомании, слезные признания Майи  Поляк  о
позорной тайне, которую она тщательно скрывала  до  того  самого  мгновения,
когда выяснилось, что это почетная тайна, далее -  пикантные  подробности  о
кражах в домах друзей и гардеробах студии, фотографии украденных  предметов,
упрятанных Майкой в печке, интервью со случайными свидетелями ее болезненных
"подвигов", к каковым свидетелям и я отныне буду иметь  честь  принадлежать,
одним словом - журналистский шлягер на службе твоей популярности.
   - К кому ты имеешь честь принадлежать? - спрашивает Майка.
   - К свидетелям твоих клептоманских склонностей. Я видел, как ты украла  у
Пумс губную помаду.
   - Я украла помаду?
   - Ты подняла с пола помаду, которая выпала  из  ее  сумочки,  и  украдкой
переправила ее в кармашек твоего  платья,  где  она  и  находится  в  данный
момент. Давай помаду и забудем об этом. Скажу, что нашел ее под столом.
   - Не отдам, -  отвечает  Майка,  совершенно  не  выбитая  из  колеи  моей
проповедью. - Это моя помада!
   - Она выпала из сумочки Пумс,  я  видел,  как  ты  подняла  ее  вместе  с
расческой.
   - Выпала из сумочки, потому что она была в сумочке. Пумс украла ее у меня
и положила туда, понятно?
   Майка вынула из кармашка золотой цилиндрик и вращает его в пальцах.
   - Ты представляешь себе, сколько стоит такая помада? - спрашивает она.  -
Или считаешь, что твоя секретарша так богата?
   - А может быть, бедняжка недоедала месяц, чтобы купить ее,  или  получила
от кого-нибудь в подарок.
   - Не упрямься, Монти, Украла  и  все  тут.  Между  нами  говоря,  женщины
довольно часто уводят друг у друга такие мелочи  и  не  считают  это  чем-то
особенным. Но поскольку я привыкла к этой помаде, то просто  воспользовалась
возможностью вернуть ее, вот и все. И нечего тебе делать из мухи слона.
   - Когда она украла, в какой момент?
   - Во время моего первого посещения кабинета, еще до того как я  поднялась
к тебе в  квартиру.  Моя  сумочка  не  запирается,  из  нее  не  так  сложно
что-нибудь вынуть. Должно быть, я отвернулась на  секунду,  и  Пумс  тут  же
нырнула в сумочку. Пропажу я обнаружила только у тебя наверху, когда пошла в
ванную приводить себя в порядок. Я подумала, что оставила ее дома. И только,
когда увидела, как она выпала из сумочки Пумс, поняла в чем дело и взяла ее.
   - Выдумываешь, - говорю я. - Из ванной ты вышла  с  накрашенными  губами.
Значит, помада была с тобою все время. - Да, я вышла накрашенная, но  другой
помадой. Тебе не мешало бы знать, что женщина должна иметь две помады.  Одну
на утро, другую на вечер. Я накрасилась утренней и  одновременно  обнаружила
отсутствие вечерней помады. То  есть  именно  этой,  -  произносит  Майка  и
предъявляет мне цилиндрик, вынутый из кармашка платья, в то время как другой
рукой ищет в сумочке и подносит мне второй, похожий цилиндрик.
   - Извините, кальвадоса сейчас нет, могу предложить прекрасную  старку,  -
обращается ко мне кельнер и одаряет Майку соком сельдерея.
   - Нет кальвадоса? А ведь вчера  был?  -  удивляюсь  я.  Кельнер  разводит
руками.
   - Эта дама может быть свидетелем того, что вчера у вас были  куплены  две
бутылки кальвадоса, - говорю я, указывая на Майку.
   -  Как  на  духу,  привезли  вчера  ко  мне  две  бутылки  кальвадоса,  -
подтверждает Майка.
   - Впрочем, все равно, пусть будет старка, - говорю я. Кельнер удаляется.
   - А чем отличается утренняя помада от вечерней? - спрашиваю я у Майки.
   - Утренняя светлее, вот такая, - Майка открывает один  из  цилиндриков  и
предъявляет мне помаду, - а вечерняя - темнее, сравни.  -  Открывает  второй
цилиндрик. Неопытным взглядом не могу заметить хоть какую-нибудь  разницу  в
оттенках. В это мгновение кельнер приносит старку и  желе.  Прикладываюсь  к
рюмке.
   - Устрою ей головомойку, - заявляю я.
   - Секретарше? Не стоит, лучше не  говори  ей  ничего,  это  действительно
мелочь, - говорит Майка. - Знаешь, что мне приходит в  голову?  Может  быть,
она вовсе и не думала, что ворует помаду, а просто взяла ее на  память.  Она
так была потрясена встречей с героиней "Черной  лестницы"  и  присвоила  эту
помаду просто, как талисман. У девушек бывают такие идеи.
   - Давай вернемся к кальвадосу. Это меня мучит, - говорю  я.  -  Ты  точно
помнишь, что мы вчера приехали к тебе именно с кальвадосом?
   - Да, вроде бы кальвадос. А почему это тебя мучит?  -  отвечает  вопросом
Майка.
   - К сожалению, у меня от этой ночи остались самые смутные воспоминания, а
по некоторым причинам мне необходимо  припомнить  все,  минуту  за  минутой.
Давай пройдемся по фактам. Ладно?
   - Вчера я была на встрече со  шведскими  актерами,  -  говорит  Майка.  -
Вернулась домой в одиннадцать и улеглась.  В  двенадцать  меня  вытащили  из
постели два отвратительных пропойцы, истекающие дождем и  мечтающие  о  том,
чтобы весело провести время в изысканном обществе. Это были ты и Франк.
   - Помедленней, - говорю я. - Будь так великодушна и припомни, что это  ты
сама пригласила нас.
   - Действительно, я совершила такую глупость, - признает Майка. - Никак не
могла уснуть и начала учить роль в постели. Наткнулась на  ужасное  место  в
диалоге с канарейками. Абсолютно непроизносимое. Никакой актер  не  смог  бы
одолеть подобный текст. Ну я и позвонила Франку, чтобы он переписал  диалог.
Франк сопротивлялся, но потом уступил. Как раз в эту минуту ты вырвал у него
трубку и сообщил мне,  что  тебе  нечего  пить.  Я  упомянула  о  персиковой
наливке, ты раскритиковал ее и собрался купить что-нибудь другое по  дороге.
Прорепетировала целую сцену, прежде чем  вы  постучали.  Набросила  халат  и
приняла вас. Вместе мы осилили кальвадос, потом  пришел  сосед  с  кошмарной
женой в папильотках...
   - Не такая уж кошмарная. Она была в вишневом халате, если мне не изменяет
память...
   - В вишневом была я.
   - Ты была в зеленом, - протестую в ответ.
   - Все у тебя перепуталось, - смеется Майка. - Я была в вишневом, а она  в
голубом.
   - Но я помню что-то блестящее и зеленое. Что бы это могло быть?
   - Это был мятный ликер. Когда мы  уже  прикончили  наливку,  в  шкафу  за
бельем нашлась бутылка с остатками мятного ликера. К этому времени ты упился
уже до такой степени, что на рассвете торжественно просил моей руки.
   - Я действительно был не в себе. И что ты ответила?
   - Я ответила очень благородно: "Дорогой друг, - сказала я. -  Мы  знакомы
уже столько лет, твое доброе отношение ко мне не  раз  поддерживало  меня  в
трудные минуты, не позволим же, чтобы это прекрасное чувство растворилось  в
буднях заурядного супружества..."
   - "Восьмое дерево", сцена на террасе, а? - комментирую я.
   - У тебя прекрасная память. А сцена ничего? Согласен?
   - Потрясающе идиотская. Франк порою невыносим.
   - Сценарий как сценарий, а я  была  там  просто  великолепна,  -  говорит
Майка.
   Ты была в порядке, невзирая на то, что  фильм  довольно  серый,  я  и  не
скрывал от Франка своего мнения.
   - Лично я верю во Франка. Что ни фильм, то успех.
   - Успех и уровень - вещи разные. Если  честно,  он  написал  только  один
хороший сценарий и снял тоже только один хороший фильм, ты знаешь это.
   - "Черную лестницу", конечно. Но я не считаю, что  следующие  его  фильмы
были слабее. Мне даже больше по душе мои роли в них, они были  чем-то  ближе
мне. То, что мы снимаем сейчас, вообще будет сенсацией. -
   - Ну ладно, а что было дальше?
   - Ты молил, чтобы я не отталкивала тебя, твердил, что  я  последняя  твоя
надежда на спасение, что ты находишься на  краю  пропасти  и  выручить  тебя
может только крепкое женское плечо, то есть мое. В противном случае, говорил
ты, тебя уничтожит фиолетовый призрак.
   - Не будем углубляться в подробности, - останавливаю я Майку. - Что  было
дальше?
   - А больше ничего. Франк  увел  тебя,  соседи  попрощались,  я  поставила
будильник на шесть и отправилась в постель. В семь утра была уже в студии. В
половине девятого позвонила тебе, так как мне  хотелось  убедиться,  что  ты
благополучно добрался домой. Звонила потом еще трижды, пока наконец  застала
тебя.
   - Плати и пойдем, - говорю я.
   Майка расплачивается, и мы выходим. В гардеробе Майка  останавливается  у
зеркала, а я направляюсь в сторону  бара.  Бармен  при  виде  меня  сияет  и
привычно хватается за бутылку.
   - Уже было за столиком, - останавливаю я жестом его порыв. -  Что  у  вас
там с кальвадосом?
   - Это вы, господин адвокат, заказывали кальвадос на столик? -  удивляется
бармен. - Не знал, что вы изменили своим привязанностям. К сожалению, мы  не
держим этого пойла. Шеф  считает,  что  кальвадос  не  гармонирует  с  нашим
заведением.
   - Вчера ночью  мой  приятель  купил  у  вас  две  бутылки  кальвадоса,  -
настаиваю я.
   - Наверняка, не у меня, - возражает бармен.
   На стоянке такси расстаемся с Майкой, она едет в студию, я прошу  отвезти
меня домой.  В  последнюю  минуту  Майка  дает  мне  взаймы  немного  денег.
Настоящая подруга.
   В канцелярии застаю Пумс над тем же томиком, который при виде меня она  с
прежней ловкостью прячет под себя  на  кресло.  Скучает  бедняжка.  Напрасно
только она скрывает от меня  свое  чтиво.  Нина  совершенно  открыто  читала
целыми днями детективы или разглядывала журналы.
   - Роберт звонил? - спрашиваю ее.
   - Какой Роберт? - отвечает она вопросом. Показываю на  телефонный  номер,
записанный на стене.
   - Звонил, - говорит Пумс. - Он хотел что-то сообщить вам. Сейчас соединю.
   Торжественно приближается к аппарату и соединяет нас. Судя по всему,  она
страшно  обрадована  возможностью   продемонстрировать   хоть   какую-нибудь
деятельность.
   - Этот твой Нусьо Пилц щеголял  двумя  серебряными  фиксами  на  передних
зубах? - спрашивает Роберт. - Если да, он мог бы оказаться  Нусем  Щербатым,
которого мы срочно разыскиваем.
   - Не знаю, были ли у него два серебряных зуба, но могу  уточнить  это,  -
говорю я. - А что это за Нусьо Щербатый?
   - Медвежатник, второсортный взломщик, уже сидел,  -  отвечает  Роберт,  -
Впрочем, он никогда не работал на собственный страх и риск. Последнее  время
обделывал делишки с Длинным Вацеком. Вся  банда  уже  сидит,  недостает  нам
только Нуся, не знаем даже, где он прячется.  Вполне  может  быть,  что  наш
Нусьо и твой Нусьо - одна и та же особа.
   - Благодарю за информацию, при случае отплачу тем же, - завершаю я беседу
и кладу трубку.
   Бросаю взгляд на сейф,  стоящий  в  углу  комнаты.  Потом  направляюсь  к
балконной  двери,  отодвигаю  портьеру,  наклоняюсь,  втыкаю  палец  в  губы
покойника, отдыхающего у косяка. Губы окоченели, но поддаются настолько, что
в  щели  появляется  серебряный  блеск.  Пумс  наблюдает  за  всем  этим   с
вытаращенными глазами. Задвигаю портьеру, усаживаюсь за письменный стол.
   - Это Щербатый Нусьо. - говорю я. - Мне не удалось узнать его сразу.
   - А вы знали его до этого? - спрашивает Пумс.
   - Знал в роли кельнера в баре "Под Балконами". Но знаешь, кельнера не так
просто вспомнить за пределами ресторана или бара. Я всегда видел его в белой
куртке и, как ты понимаешь, живого. В обычной одежде и мертвого я  не  узнал
его и только позднее вычислил, что это он.
   - Интересно, откуда он взялся здесь? - говорит Пумс.
   - Действительно, интересно, - поддерживаю я. -  Во  всяком  случае  вошел
сюда он собственными ногами, и только здесь был убит  за  портьерой,  где  и
лежит до сих пор.
   - Откуда вы знаете?
   - В портьере есть отверстие на высоте примерно  метр  двадцать  от  пола.
Нусьо прятался за портьерой, через портьеру получил пулю в левый бок,  прямо
в сердце, упал, опираясь о дверной косяк, и остался в полулежачей позиции.
   - А кто стрелял в него?
   - Именно это хотелось бы узнать и мне. Дама в черном должна иметь с  этим
что-то общее.
   - Может быть, это она застрелила его?
   - Может, но в таком случае, кто застрелил ее?
   - Убила его, а потом покончила жизнь  самоубийством,  -  предлагает  свой
вариант Пумс.
   - И после самоубийства отнесла револьвер обратно в ящик стола?  Пумс,  ты
несешь околесицу.
   - Револьвер мог отнести кто-нибудь другой.
   - Действительно, но кто? И почему все это должно было  произойти  в  моей
квартире? Можешь ответить на это?
   - Нет, вряд ли, - говорит Пумс.
   - Но, может быть, ты сумеешь ответить мне  на  другой  вопрос:  зачем  ты
украла помаду?
   Пумс краснеет и отворачивается.
   - А как вы узнали? - спрашивает она.
   - Это не важно. Зачем ты украла ее?
   - Я сама не могла бы купить такую дорогую помаду, - пытается  оправдаться
Пумс. - А Нина сказала мне, что я должна быть элегантной, если хочу остаться
работать у вас.
   - Нина дура, а ты поступила отвратительно, и мне стыдно за тебя.
   - Я больше не буду, - плачет Пумс. (Слезы Паскаль Петит в "Обманщиках".)
   - Хватит лить крокодиловы слезы и распрощайся с  помадой,  она  вернулась
туда, откуда ты стащила ее. И прими телефон. Слышишь, звонит.
   - Не туда попали, - говорит Пумс в трубку. - Это  бюро  адвоката  Эдварда
Риффа, никакого Монти тут нет. Выхватываю  трубку  у  нее  из  рук,  говорю:
"Алло".
   - Почему отвечают, что тебя нет, когда ты есть?  -  журчит  в  телефонной
трубке голос почтенного Густава Кокача, псевдоним: Стэн В. Мелтон.
   - Что тебе? - спрашиваю я.
   - Всю ночь думал над тем, о чем  мы  вчера  беседовали  в  машине,  и  не
убежден до сих пор, - заявляет Густав.
   - А какой ты видишь иной выход? - осведомляюсь я.
   - Цианистый калий, - отвечает Густав.
   - Цианистый калий - это не практично, -  возражаю  я.  -  Во-первых,  его
сложно раздобыть, это потребовало бы дополнительных  осложнений.  Во-вторых,
как  подать  это  так,  чтобы  создать  видимость  того,  что   тетка   сама
воспользовалась им с целью покончить счеты с жизнью? Я бы не советовал  тебе
останавливаться на этом варианте.
   - А мне кажется, это все же лучше, чем  газ,  -  пытается  сопротивляться
Густав.
   - Но мой способ надежней, никто  не  подкопается,  -  убеждаю  я  его.  -
Сначала ты приглашаешь тетку на ужин и добавляешь снотворного в  ее  бульон,
потом прокрадываешься в ее квартиру и открываешь газ на кухне, прилегающей к
ее спальне. Потом  отправляешься  домой  и  почиваешь  на  лаврах,  так  как
остальное  уладят  за  тебя  другие.  Включая  и  официальное  подтверждение
самоубийства на почве несчастной одинокой старости. Все олл райт,  чего  тут
капризничать?
   - Капризничаю потому, что такой  вариант  не  предусматривает  алиби  для
меня: Я должен иметь  алиби,  иначе  меня  посадят.  От  алиби,  которое  ты
предлагал мне вчера, я далеко не в восторге.
   -  Могу  предложить  тебе  более  привлекательное:  ты  сговариваешься  с
приятелем и проводишь с ним в пьянке всю ночь, не расставаясь ни на секунду.
   - Если ни на секунду, то как я заберусь к тетке и открою газ?
   - Ты таскаешь его по  разным  ресторанам,  и  между  прочим  заезжаете  в
какой-нибудь, расположенный поблизости от теткиного жилища. Идешь в  туалет,
через заднюю дверь выскальзываешь на улицу, в пару секунд делаешь  все,  что
нужно, у тетки и через туалет же возвращаешься в  зал  ресторана.  Предельно
просто.
   - Но неприемлемо. Я не могу показаться ни в одном ресторане поблизости от
теткиной квартиры. Это исключается. Придумай что-нибудь другое.
   - Как только мне придет что-нибудь в голову, я  позвоню,  -  обещаю  я  и
кладу трубку. Замечаю, что мои аргументы в беседе с  Густавом  произвели  на
Пумс огромное впечатление.
   - Как видишь, я могу считаться  самым  гениальным  адвокатом  в  мире,  -
объясняю я ей. - Другие только после свершившегося стараются вытащить  своих
клиентов из болота,  в  которое  они  вляпались,  я  же,  наоборот,  сначала
продумываю за них преступление, с тем, чтобы потом никто не смог обвинить их
в нем.
   - Вы шутите, - неуверенно возражает мне Пумс.
   - Густав самый настоящий преступник,  он  свершил  целый  ряд  чудовищных
повестушек, не говоря уже о сотнях идиотизмов, которые выпускает в свет  под
маркой "Синей библиотеки".
   - Чем занимается этот господин? - спрашивает Пумс.
   - Он является директором Издательства детективной  литературы.  Выпускает
также журнал "Детектив" и серию криминальных повестей, знакомую тебе  "Синюю
библиотеку". Многие из этих повестей он породил сам, причем я лично принимал
в этих родах самое деятельное участие. Я юридический советник Издательства.
   - Вы что, придумываете для них темы?
   -  Нет,  в  основном,  я  исправляю  фактические  нелепицы,  которыми  их
продукция так богата. Конечно, я могу заметить, может быть, одну  несуразицу
из сотни. Ты догадываешься, наверно, что никто не в состоянии прочесть  весь
тот вздор, который Издательство направляет в печать.
   - Я хотела бы  помочь  вам,  -  сочувствует  мне  Пумс,  -  но  не  очень
ориентируюсь в этом жанре. Мне больше нравятся книжки о любви.
   - Да ладно, я и не ожидал от тебя никакой профессиональной помощи. Но, по
крайней мере, ты могла бы  не  говорить  по  телефону:  "Это  бюро  адвоката
Эдварда Риффа". Откуда это пришло тебе в голову?
   - Но ведь это ваша фамилия?
   - Рифф, но не Эдвард. Эдвард Рифф умер. Он был моим  отцом  и  выдающимся
адвокатом, но скончался уже шесть лет назад.
   - А как зовут вас?
   - Можешь обращаться ко мне "господин Монти".
   - От какого имени это происходит?
   - Я предпочел бы  не  говорить  на  эту  тему.  Мои  родители  отличались
незаурядной фантазией при выборе имени для меня. К  счастью,  второе  имя  у
меня обычное - так что я подписываюсь, как правило,  Одекер  М.Рифф.  Вы