машины. Я сам бросился в  дождь
и бурю, чтобы запастись горячительным. Оцени мое самопожертвование!
   Туман в мозгу  снова  расступается,  но  на  этот  раз  лучше  бы  он  не
расступался. Это, определенно, произошло именно там, возле "Селекта".  Помню
переднее стекло, залитое водой, надрывающиеся в борьбе с нею щетки, в густой
темноте, прорезаемой лучами фар, струи ливня, разбивающиеся  об  асфальт,  и
именно  тогда,  на  мокром  асфальте  прямо  перед  автомобилем   неожиданно
появляющееся ЭТО.
   Помню еще, как я закрыл лицо руками и стал трястись.  Лишь  Франк  вернул
меня к действительности, бросив мне на колени бумажную сумку с  бутылками...
Но "лаза я открыл не сразу, наверное, мы отъехали к  этому  времени  уже  на
километр.
   - Что было у Майки? - спрашиваю я.
   - Обычный запой, - отвечает Франк с гримасой отвращения.
   - Был еще кто-нибудь кроме нас?
   -  Сосед  в  пижаме.  Прилетел  поскандалить,  так   как   мы   запустили
проигрыватель на полную мощность в два часа ночи. Дал уговорить себя и  даже
сбегал за вишневой настойкой, наш кальвадос к этому  времени  уже  кончился.
Вернулся с вишневкой и заспанной женой в папильотках, но вполне симпатичной.
К слову, папильотки она сразу же сняла.
   - Припоминаю, дамочка в полном порядке. Помню даже, что она измазала тебя
губной помадой, а я, чтобы отвлечь внимание мужа, занимал его разговорами  о
кибернетике. Кстати, что за тип?
   - Этот в пижаме? Говорил тебе, сосед. Живет этажом ниже.
   - Они были с нами до конца?
   - А как же! Даже хотели остаться, когда мне удалось  наконец  выпроводить
тебя из этого гнезда разврата. Думаю,  что  после  нашего  исчезновения  они
утратили интерес к веселью и вежливо пошли баиньки, потому что Майке в  семь
утра нужно было ехать на съемки.
   - И поехала. Можешь быть уверен. У Майки железный характер. В восемь  уже
звонила мне, - говорю я.
   - Звонила тебе? Откуда такая  заботливость?  -  удивляется  Франк.  Издаю
тихий стон бессилия перед лицом судьбы:
   - Мы, кажется, обручились, - произношу я, опуская голову.
   - Поздравляю, -  говорит  Франк  с  невозмутимым  видом.  -  Ванда  очень
обрадуется.
   - С ума сошел. Ты не проронишь ни слова! Что было дальше?
   - Ничего интересного. Я отвез тебя домой, выгрузил у подъезда,  уехал  и,
возвратившись домой, поставил будильник на 6.15, так как в  7  уже  приходил
поезд Ванды.
   - Успел?
   - Даже минут десять ждал ее, как и положено истосковавшемуся супругу. Вот
и все. Вся ночь - как на ладони.  Разве  что  ты  успел  совершить  оба  эти
убийства уже после того, как вернулся.
   - Такой вариант не проходит. Оба покойничка  покинули  этот  мир  намного
раньше, вскрытие это покажет.
   - Так, может быть, ты проделал это еще до того, как выбрался из дома?
   - У меня железное алиби с шести вечера. Наш приятель Густав  морочил  мне
голову по поводу планируемого убийства его тетки. Он слышал мой  разговор  с
тобой и сам подбросил меня к твоему дому, так как пахло дождем и  ни  одного
такси поблизости не было.
   - Ты в броне с головы до пят, - резюмирует Франк. - Чего же ты трясешься,
как мокрая курица?
   В бар входит Ванда. Оглядывается по сторонам, видит нас, подходит.
   - Привет, Монти,  сто  лет  тебя  не  видала,  приди  в  мои  объятия,  -
декламирует она и забрасывает руки мне на шею. Нет на свете мужчины, который
отнесся бы к такому с пренебрежением. Ванда слишком великолепна.
   Усаживается  на  диванчике  против  меня,  рядом  с  Франком,  сбрасывает
перчатки.
   - Перехватишь чего-нибудь, - любезно предлагаю я,  хотя  состояние  моего
кармана не перевесит и того, что я уже выпил у стойки.
   - Как примерная жена и хозяйка, я приготовила дома шикарный ленч. Тушеные
зразы с грибами и ванильный пудинг - приглашаю вас, - говорит Ванда. - Дайте
мне папироску.
   Оба  протягиваем  пачки.  Ванда  вынимает  папироску  из  пачки   Франка,
одновременно улыбаясь мне. Обаяние у нее потрясающее! Что-то вроде  "девушки
с косичкой в летних лагерях", хотя косички у нее  нет,  а  есть  супермодная
короткая стрижки. У нее талант выглядеть в самом изысканном наряде просто  и
по-домашнему, и одновременно дьявольски соблазнительно - не знаю,  понимаете
ли вы, что я имею здесь в виду. Она невысокая, худенькая, изящная,  тот  тип
женщины, в присутствии которой мужчина чувствует  себя  мужчиной  вдвойне  и
немножечко старшим братом. Что-то у нее было с легкими, и  с  этих  пор  она
должна следить за собой. Словом, она женщина, которую  непрестанно  хотелось
бы брать на руки и переносить через поток. Потрясающая!
   - Ты прелестно отдохнула, - заявляю я. - Выглядишь, как юная телочка.
   - Открою тебе тайну, - говорит Ванда. - У  меня  железное  здоровье,  это
только Франк воображает себе, что я такая  слабенькая  и  ежегодно  высылает
меня на какие-нибудь скучные воды. На этот раз целых шесть недель я томилась
в Бандоль.
   Кельнерша ставит перед нею апельсиновый сок, и Ванда выпивает  его  одним
глотком.
   - Поехали к нам, зразы не могут слишком долго томиться в печи, -  говорит
она.
   - В следующий раз, - отвечаю я. - Сегодня у меня куча дел.
   - Он обручился, -  объясняет  ситуацию  Франк  с  предательски  серьезным
видом. Я с удовольствием лягнул бы его.
   - Поздравляю. С кем? - спрашивает Ванда оживленно.
   - Франк расскажет тебе все по дороге домой. Но дело тут не в  невесте.  У
меня дома сейчас двое гостей. Не хочется повторять все снова,  Франк  сумеет
заменить меня в этом, у вас будет обширная и увлекательная тема  для  беседы
при зразах и пудинге с соком. Прощайте,  голубки,  и  не  забудьте  оплатить
счет, у бара я выпил три рюмочки, четвертую тут, - заканчиваю я нашу беседу.
   Кельнерша возится со счетом, возится со сдачей, видно, что  ей  недостает
опыта. Старательно выискивает сдачу в груде мелочи, извлеченной из  кармана.
Держит ее на раскрытой ладони, ковыряясь в  монетках  пальцем  другой  руки.
Франк нетерпеливым жестом дает ей понять, что сдачу она может оставить себе.
Но задерживается и Ванда, наводящая красоту у зеркала.
   Кое-что приходит мне в голову. Я останавливаю  кельнершу,  направляющуюся
уже к стойке.
   - Девушка, - говорю я. Кельнерша оборачивается, подходит к нам.
   - Вы подавали здесь вчера вечером?
   - А что? - спрашивает она.
   - Подавали или не подавали?
   -  Сначала  не  подавала,  а  потом  подавала,  -  отвечает  девица.  Она
определенно не производит впечатление чересчур интеллигентной.
   - Вы не заметили пожилую худую даму в черном костюме?
   - Даму?
   - Даму, разумеется.
   - Не заметила, - говорит кельнерша. - А что?
   - Ни одной дамы не заметили за весь вечер? Ну!
   - Может быть, какая-нибудь и была, столько людей тут крутится!
   Тем временем Франк поднимается и стоит в ожидании Ванды.  Ванда  слюнявит
палец и приглаживает брови.
   - Пожилая, худая, вся в черном, - повторяю я, стараясь  пробудить  память
кельнерши.
   - А что она ела? - спрашивает кельнерша. "Вскрытие покажет", -  порываюсь
ответить я, но вовремя останавливаю себя.
   - Я не знаю, что она ела, - говорю я. - Это вы должны знать.
   - Она могла есть винегрет или вареные яйца, ничего другого  на  кухне  не
было, - говорит кельнерша.
   - Да дело не в том, что она ела, - говорю я.
   - Тогда зачем же вы спрашиваете? - удивляется кельнерша.
   - Мне важно узнать не что она ела, а ела ли вообще, была ли она здесь.
   - А то что? - спрашивает кельнерша. Теряю терпение, хотя, казалось бы,  к
тупым свидетелям мне не привыкать. На помощь мне приходит Ванда:
   - Дело в том, - говорит она, - что этот господин только что обручился,  а
невеста его убежала, теперь он ищет ее, это как раз пожилая  дама  в  черном
костюме. На вас вся надежда, наведите нас на след, постарайтесь вспомнить...
- Одновременно Ванда укладывает прическу модными острыми прядями.
   - Прошу вас, если вы что-нибудь припомните, зайдите ко мне, моя контора в
этом же доме, на втором этаже. Адвокат Рифф, запомните?
   - Вы адвокат? - спрашивает кельнерша.
   - Да, адвокат. Если вдруг  не  застанете  меня,  оставьте  весточку  моей
секретарше.
   Выходим. Франк и Ванда усаживаются в машину, отъезжают. Я вхожу в подъезд
и раздумываю, не заскочить ли в контору. Не стоит, пожалуй, оставлять Пумс с
двумя трупами, и так бедняжка, наверное, уже сходит с ума от страха.
   А ладно! Мир не провалится в тартарары, если она побудет с ними еще пяток
минут. А я тем временем завалюсь в постельку и чуть-чуть  отдохну.  Несмотря
на четыре рюмочки в баре я еще не в форме.
   Поднимаюсь на третий этаж.  Двери  не  заперты.  Очевидно,  уборщица  еще
возится в квартире. Протискиваюсь в прихожую. Вздремнуть хоть на миг! Забыть
хоть на миг о кошмаре. Не имею в виду моих покойничков. Боюсь ТОГО.
   Но пока я еще  не  улегся,  нужно  проверить  кое-что.  На  диване  могли
остаться следы крови. Не обнаружила ли  их  уборщица?  А  может  быть,  этих
следов и не было? Приближаюсь к дивану. Волосы на голове у меня  поднимаются
дыбом. На диване лежит труп.
   "Это невозможно, нет! Умоляю! Это  неправда!  Слишком  много  для  одного
дня!" - повторяю  я  про  себя  и  одновременно  ощущаю,  как  холодный  пот
выступает у меня на лице и руках. "Держись, Монти, не может быть  такого  на
самом деле. Не поддавайся на подобные штучки", - уговариваю я себя.  Но  все
разумные мысли разбегаются, как тараканы, оставляя поле боя на  волю  ужаса,
который постепенно все сильнее и сильнее овладевает мной.
   Этот труп лежит навзничь вдоль дивана,  так  же,  как  лежала  женщина  в
черном костюме. Разница лишь в  том,  что  ноги  теперь  опираются  о  валик
дивана, а голова опущена между подушками. Лицо накрыто чем-то белым. Труп  -
женский. Ноги без чулок, босые пятки. Труп одет в легкое  цветное  платьице.
На  полу  рядом  с  диваном  лежат  пляжная  сумочка,  соломенная  шляпка  и
сандалики.
   Суперкошмар, казалось бы. Но нет.  Настоящий  кошмар  только  начинается.
Белая маска шевелится. Приподнимается. Труп садится!
   Не хочу видеть  этого!  Отворачиваюсь,  двумя  прыжками  достигаю  ванной
комнаты, врываюсь туда и закрываюсь на задвижку.  Сажусь  на  край  ванны  и
произношу слова молитвы, единственной, которую я запомнил с детских лет.
   За дверью раздаются шаги, стук каблучков. Шаги приближаются, труп  стучит
в дверь ванной. Не реагирую.
   - Монти, ты там? - спрашивает голос. Открываю дверь. Это  Майка.  Мог  бы
догадаться. Успела уже надеть сандалики на  каблучках,  высотой  с  Эйфелеву
башню.
   - Что за шуточки ты устраиваешь? Хотела испугать  меня,  черт  побери!  -
взрываюсь я.
   - О чем ты говоришь? - удивляется Майка.
   - Объясни мне, пожалуйста, что ты делаешь в моем доме?
   - Разряжаюсь, - говорит Майка. - На научной основе:  ноги  К  приподняты,
глаза накрыты чем-нибудь, мускулы расслаблены, приятные мысли и так далее. Я
всегда делаю это в перерывах между съемками.
   - Тебе прописали для этого как раз мой диван?
   - Я должна разряжаться всюду, где  только  предоставится  возможность,  -
произносит Майка. - Вчера разряжалась на подшивках  "Кинообзора",  прекрасно
получилось.
   Иду в комнату. Майка за  мною.  Приближаюсь  к  дивану,  делаю  вид,  что
поправляю разбросанные подушки.  Есть  небольшое  коричневатое  пятнышко  на
обшивке, почти незаметное.
   - Пошли позавтракаем, - предлагает Майка.
   - Куда? - спрашиваю я и мысленно перебираю рестораны, в  которых  у  меня
еще есть кредит.
   - В "Селект", разумеется, - говорит Майка.
   Припоминаю, что заплатить обещала она. Пускай будет "Селект".
   - Приведу себя в порядок, - говорит Майка и удаляется в ванную, прихватив
с  собой  пляжную  сумку.  Успеваю  выкурить  пару  сигарет,   и   вот   она
возвращается. Не представляю, чем она занималась  там,  так  как  появляется
абсолютно в том же  виде,  в  каком  удалилась.  Майка  придерживается  типа
"женщина из воды". Светлые, прямые волосы  до  плеч,  глаза  неподкрашенные,
ногти натуральные, ноги  босые  в  сандаликах  на  высоком  каблучке.  Ванда
утверждает, что такая внешность "из воды" наиболее трудоемкая. Наверное, так
и есть.
   Наряды Майки тоже предельно  просты:  обычно  это  коротенькое  платьице,
наброшенное на голое тело, с огромным декольте  в  стиле  дешевого  готового
платья. Эффект обеспечен. Анатомия Майки знакома и высоко ценится в стране и
за рубежом миллионами  кинозрителей,  расплачивающихся  звонкой  монетой  за
удовольствие восхищаться ею в самых разных ракурсах. Особенность  ее  фигуры
заключается  в  том,  что  она  невероятно  узка  во  всех  узких  местах  и
сверхвыпукла во всех выпуклых. В такой степени, что граничит с сюрреализмом.
   В  это  мгновение  Майка  нервно   вздрагивает.   В   комнате   раздается
приглушенный треск,  тихий,  но  странно  неестественный,  словно  отголосок
чего-то потустороннего. Подхожу к телефону и поднимаю трубку.
   - Это вы? - слышу голос  Пумс.  -  Какой-то  тип  звонил  к  вам.  Просил
передать, что будет звонить еще. Что сказать ему, когда он, позвонит?
   - Скажи ему, чтобы он сделал из себя чучело  и  покрасил  его  в  зеленый
цвет, - говорю я. - Запрещаю тебе звонить в мои  личные  апартаменты  в  тот
миг, когда меня посещает одна из звезд экрана. Поняла?
   - Прошу прощения, - говорит Пумс и вешает трубку.
   - Сигнал моего телефона в последнее время барахлит, но, мне кажется, звук
приятный, - говорю я Майке.
   - Брр, отваливаем отсюда поскорей, - отвечает она и берет в руки шляпку.
   Достаю ключ из  кармана  плаща,  и  мы  выходим  Уже  на  лестнице  Майка
припоминает, что ей необходимо срочно позвонить на студию и узнать, нужно ли
ей возвращаться после обеда на  съемки,  так  как  из-за  отсутствия  Франка
возникли какие-то сложности, застопорившие работу.
   Поскольку мы уже на втором этаже, я завожу Майку в канцелярию. В приемной
сидит какая-то женщина. При виде меня  она  поднимается.  Это  кельнерша  из
бара.
   - Погодите минутку, - говорю я.
   Иду с Майкой  в  кабинет.  Пумс  торопливо  захлопывает  какой-то  томик,
разложенный на машинке, которым она,  очевидно,  зачитывалась,  поднимается,
укладывает книгу на кресло и садится на нее.
   - Представься, Пумс, - командую я.
   - О, мы уже  знакомы,  -  восклицает  Майка.  Я  сначала  искала  тебя  в
канцелярии и только потом отправилась наверх, где меня встретила уборщица. Я
даже ждала тебя здесь, и мы успели поболтать с твоей секретаршей.
   - Значит, тебе известно, Пумс, кого ты видишь перед собой? - спрашиваю я.
   Пумс в  восхищении  кивает  головой  и  вглядывается  в  Майку  с  пылкой
набожностью.
   - Пумс безумно милая особа, можно тебя поздравить с таким  приобретением,
- говорит Майка... Пумс радостно краснеет.
   - Во всяком случае она высокообразована.  И  наверняка  видела  все  твои
фильмы, правда, Пумс?
   Пумс снова с восторгом кивает головой, но не может произнести  ни  слова,
онемев от волнения. Встреча  с  Майкой  Поляк  собственной  персоной  -  это
слишком великое переживание для нее.
   - Звони на студию, а я пока займусь клиенткой, - говорю я Майке.
   За плечами Майки жестами спрашиваю у Пумс, все ли в порядке. Пумс так  же
безмолвно показывает мне, что ничего сногсшибательного не произошло.  Выхожу
в приемную.
   - Слушаю вас, - обращаюсь я к кельнерше и сажусь рядом с нею на козетку.
   - У меня к вам просьба, - говорит она. -  Только  не  знаю,  сколько  это
будет стоить...
   - Что именно? - спрашиваю я.
   - Составление жалобы в суд.
   - А на кого вы собираетесь жаловаться и за что?
   -  На  этого  прохвоста  кельнера  из  нашего  бара.  Прихватил  все  мои
сбережения и смылся. Но я ему этого не прощу.
   - А кто вам велел отдавать ему?
   Девушка не отвечает.
   - Закружил вам голову, да?
   - Божился, что женится на мне, только ему, мол, нужно внести  задаток  за
квартиру. Вот я и взяла все с книжечки и отдала ему. После этого он с  месяц
морочил мне голову, а потом вообще дал драпака.
   - Как его фамилия? Где он живет?
   - Говорил, что его фамилия Пилц и живет он в Новом районе с  коллегой.  Я
была там, никто ни о каком Пилце и слыхом не слыхал.
   - Когда он улизнул?
   - Вчера перед закрытием бара. Сбежал прямо с работы и никому ни словечка.
Толстяк в бешенстве, обещает пересчитать ему ребра, но, я думаю, Пилц больше
не появится в баре, он скрылся навсегда с моими денежками в кармане.
   - Вы знаете каких-нибудь его приятелей?
   - Да к нему всякие заходили, о чем-то шептались по  углам,  но  я  их  не
знаю, темные типы, мне таких знакомых не нужно.
   - Где Пилц работал раньше? - спрашиваю я.
   - Этого я не знаю, - говорит девушка. - Даже подозреваю, что  он  не  был
никаким кельнером. Не очень-то у него это получалось.
   - А зачем тогда толстяк принял такого на работу?
   - Чтобы платить поменьше. Хозяин страшный скупердяй. Знаете, что я думаю?
Пилц, наверное, сидел до этого в тюрьме. Очень уж он не хотел  рассказывать,
чем занимался  перед  тем,  как  пришел  к  нам.  Вообще,  выглядел  он  как
уголовник.
   - А вы хотели выйти за него замуж?
   Девушка смотрит на меня с выражением лица, говорящим, что одно другому не
помеха.
   - Поищем его, - заявляю я. - Сначала проверим, не попал  ли  он  снова  в
тюрьму. Как его имя?
   - Антони. Но я слышала, как приятели называли его "Нусьо".
   - Позвоню, выясню, - говорю я. - Как только узнаю что-нибудь, дам  знать.
Вы сейчас возвращаетесь в бар?
   - Да, толстяк отпустил меня только на полчаса. И то с огромным трудом. Не
может справиться сам. Жена в кухне, он за буфетом,  и  еще  весь  зал  нужно
обслужить - это не шутка.
   - А когда был кельнер, чем вы занимались?
   - Я была на кухне. Мыла посуду  и  выдавала  порции  через  окошко.  ...Я
должна вам заплатить задаток? - говорит она смущенно.
   - Заплатите, когда ваш Нусьо вам вернет, - говорю я  (хотя  понимаю,  что
надежда на это слабая). - А пока у вас есть возможность отплатить за  услугу
другим способом. Припомните что-нибудь о той даме в  черном,  которая  вчера
вечером звонила от вас.
   - А я думала, что та дама ужинала, - говорит кельнерша.
   - Может быть, и ужинала, но во всяком случае  звонила  она  от  вас,  это
точно. Мне очень важна любая информация о ней.
   - Может быть, что-нибудь припомню, постараюсь,  -  говорит  кельнерша.  -
Если бы я хоть знала, как эта дама выглядела...
   В это мгновение двери кабинета распахиваются, Майка стоит у  порога  и  в
яростном нетерпении жестикулирует мне.
   - Ну, вы подумайте, я зайду в бар попозже, - провожаю я кельнершу.
   Вхожу в кабинет.
   - Майка, будь ангелом и потерпи еще один звонок.  Пумс,  соедини  меня  с
номером, записанным красным карандашом на стене у столика, пусть знает,  что
у меня есть секретарша.
   Пумс срывается с кресла так азартно, что задевает этажерку, с  которой  с
треском слетает гипсовая фигурка. Амур и Психея - прощальный  подарок  Нины.
Фигурка вдребезги. Пумс издает стон отчаяния и бросается  собирать  осколки.
При этом смахивает со стола свою сумочку, из  которой  вываливаются  все  ее
убогие принадлежности и смешиваются с кусочками  гипса.  Собираю  с  пола  и
укладываю  обратно  в  сумочку  ее  содержимое.  Майка  добавляет   щербатый
гребешок, вытащенный ею  из-под  кресла.  Пумс  собирает  в  узелок  бренные
останки мифической пары и убирает его в ящик своего столика.
   - Мне так неудобно, - говорит она с огорчением. - Я куплю вам такую же из
первого жалованья.
   - Не вздумай, - протестую я. - Ты не могла придумать ничего лучшего,  как
кокнуть это гипсовое свинство. Соединяй меня с номером, который я дал тебе.
   - Господин адвокат Рифф будет говорить с вами, - произносит Пумс в трубку
и вручает ее мне.
   - Роберт? - спрашиваю я.
   - В чем дело?
   - Мне нужно получить информацию.
   - Весь следственный отдел к вашим  услугам,  приказывайте,  -  произносит
Роберт благоговейным тоном.
   - Я хотел бы узнать кое-что о некоем Антони Пилце, по