учи,
пожалуйста, это наизусть, а я выйду минут на пятнадцать.
   Спускаюсь в бар, усаживаюсь за столиком у окна, киваю кельнерше.
   - Вы были правы,  -  говорю  я  ей.  -  Этот  Антони  Пилц  действительно
уголовник. По кличке Щербатый Нусьо. Полиция разыскивает его.
   - А когда его найдут, получу ли  я  обратно  свои  деньги?  -  спрашивает
кельнерша.
   - Сомневаюсь. Думаю, что Нусьо потратил их  на  фальшивые  документы,  он
ведь укрывался, а фальшивые документы стоят недешево.
   - Прохвост, - говорит кельнерша.
   - О мертвых - либо ничего, либо хорошо, - изрекаю я  на  латыни,  заранее
уверенный в том, что кельнерша не сумеет оценить всю глубину моей мысли.
   - А вы ничего не припомнили о даме в ч„рном? - спрашиваю я снова.
   - Припоминаю одну такую, она  сначала  звонила,  а  потом  заказала  себе
салат, но не знаю, та ли это, которая вас интересует, - роняет кельнерша.
   Вынимаю из кармана черный шелковый шарфик в белую клетку, который я  снял
с шеи покойницы на балконе у седовласой соседки, так  как  боялся,  что  при
транспортировке трупа на соседний балкон, шарфик соскользнет на  улицу.  При
виде шарфика лицо кельнерши проясняется.
   - Да, это та самая, - подтверждает она. - Помню этот шарфик, он был у нее
на шее. Очень бросается в глаза, точно?
   - Расскажите мне подробно обо всем, что вы заметили, - говорю я.
   В баре сейчас пусто, толстяк дремлет за стойкой,  так  что  вполне  можно
спокойно поговорить.
   - Я заметила, как дама с этим шарфиком на шее звонила по телефону. Я была
тогда в кухне, мыла под краном тарелки, кран находится у  самого  окошка,  а
дама эта стояла в коридоре рядом и звонила  кому-то.  Даже  помню,  что  она
говорила.
   - Как раз это и есть главное: что именно она говорила!?
   - Она набрала номер  и  заявила,  что  хочет  побеседовать  с  господином
адвокатом. Я начала прислушиваться, так как  тоже  собиралась  обратиться  к
адвокату по поводу Нусьо и моих  денег.  Поэтому  меня  и  заинтересовал  ее
звонок.
   - Назвала ли она фамилию адвоката?
   - Наверное, да, но я не  расслышала.  Знаю  только,  что  она  собиралась
поговорить с адвокатом "по поводу лестницы". Она выразилась именно  так  или
похоже. Очевидно, адвокат был там, так как она сразу же стала излагать  суть
своего дела.
   - Прошу вас, повторите дословно все, что вы услышали. Хорошо?
   -  Я  попробую.  Сначала  она  сказала:  "Эта  лестница  украдена",  а  я
удивилась, как можно украсть лестницу?
   - Повторяйте только то, что она говорила, а то, что вы думали, отложим на
потом, - осторожно вставляю я.
   - Она говорила: "У меня есть доказательство, я застраховалась  на  всякий
случай, мой депозит хранится в вашей канцелярии,  я  заставлю  их  заплатить
мне".
   - Какой депозит?
   - Она сказала, что несколько лет назад оставила на  хранение  у  адвоката
что-то, что стоит сейчас кучу денег. Говорила:  "Господин  адвокат  при  мне
поместил мой депозит в несгораемый сейф, мне это необходимо получить,  когда
я могу зайти к вам?" Потом сказала еще, что она прямо с поезда  и  не  хочет
ждать до утра, потому что ей пришлось бы тратиться  на  гостиницу,  так  что
лучше будет, если господин адвокат сразу  отдаст  ей  это  из  сейфа.  Потом
сказала еще: "Ну ладно, час или два я могу подождать, есть еще ночной поезд.
Тем временем я поужинаю, только не подведите меня!  Я  должна  получить  это
сегодня же!" И все время повторяла, что это имеет огромную  ценность.  Потом
еще говорила что-то  о  каком-то  ключе,  только  этого  я  уже  не  поняла.
Говорила: "А как я попаду туда?", а потом еще: "Ах, значит, я  должна  взять
ключ из-под шланга". Из-под какого шланга - этого я не смогла понять.  Может
быть, плохо расслышала?
   - Что она говорила еще?
   - А больше ничего, повесила трубку. И как раз в эту минуту толстяк позвал
меня в зал, потому что Антони исчез и некому было обслуживать гостей.
   - Когда именно исчез Антони? Во время телефонной беседы дамы или до нее?
   - Помню, я подавала ему заказанные блюда еще во время ее разговора. Когда
именно он ушел, не знаю. Когда толстяк вызвал меня из кухни, я заметила, что
белая куртка Антони висит в коридоре на вешалке. Значит, он переоделся перед
выходом.
   - В котором часу все это происходило? Когда точно эта  дама  говорила  по
телефону?
   - Не помню, но наверное,  это  было  до  девяти,  где-нибудь  в  половине
девятого. Потому что в девять я уже подавала в зале.
   - Вы ее в зале видели?
   - Видела и даже подавала ей ужин.
   - Разговаривали с нею о чем-нибудь?
   - Нет, не разговаривала. Она, к слову, и не сидела долго. Даже не  доела,
расплатилась и вышла.
   - И вы уже больше не видели ее?
   - Нет, она не вернулась в бар. Да я и не думала о ней, только злилась  на
этого прохвоста Антони, пусть его Бог накажет за то, что он обидел меня.
   "Уже наказал" - мог бы я уверить ее, но не произношу ни слова.  Благодарю
за информацию и выхожу. На улице ловлю такси и называю адрес.
   5
   Опольский сидит за столиком на террасе, склонившись над стаканом  молока.
Он так стар, что просто грустно смотреть на него. Правда,  в  зале  суда  он
выглядит намного лучше. Здание суда намного  старше  его.  И  он  одерживает
победы, что там говорить! Но появляется там все реже и реже.
   Обычно я всегда начинаю разговаривать с ним на высоких тонах,  просто  не
хочется верить, что такой старый человек еще не глух. Но он  не  глух,  слух
его превосходен. После нескольких фраз я говорю уже нормальным голосом.
   Пересказываю ему всю историю с самого начала и  со  всеми  подробностями,
Опольский слушает  словно  из  вежливости,  он  совершенно  не  кажется  мне
потрясенным или хотя бы удивленным.
   - Ну ладно, а зачем  ты  все  это  мне  рассказываешь,  -  отзывается  он
наконец, когда я заканчиваю свой рассказ и зажигаю сигарету.
   Голос у него слабый. Впрочем, он никогда не отличался громогласностью или
эффектным красноречием. Его таланты относились совсем к иной области.
   - Дело в том, что дама  в  черном  могла  звонить  только  вам  и  никому
другому, - отзываюсь я. - Что ей было нужно?
   - Она не звонила мне, - говорит Опольский.
   - Кому же она звонила? - настаиваю я. -  Все  ведь  совпадает:  ключ  под
шлангом пожарного крана в нише,  который  вы  прятали  там  еще  во  времена
совместной работы с моим отцом, несгораемый сейф, и то, что она  звонила  из
бара, расположенного в нашем доме... И этот депозит был явно положен еще  до
того, как практику в нашем бюро принял я. Тогда еще я был за границей.
   - Не сдавала она мне никакого депозита, - говорит Опольский. - И  звонить
мне не могла тоже: дома у меня нет телефона.
   - В таком случае, кому же она могла звонить? Кто мог назначить ей встречу
в нашей канцелярии, а потом впустить ее в мою  квартиру?  Кто  мог  все  это
устроить кроме вас или меня?
   - Не я. Предполагаю, что это мог сделать ты, - отзывается Опольский.
   - А я предполагаю, что вы. Это было так: дама в черном оставила у вас  на
хранение нечто, а потом выехала за границу, скорее  всего,  во  Францию.  Вы
рассчитывали  на  то,  что  она  не  вернется,  и  использовали  это  нечто,
оставленное ею, в корыстных целях.  Этот  депозит  представлял  собою  некую
денежную ценность, дама в черном подчеркивала это  в  телефонном  разговоре.
Совсем недавно, судя по тому же разговору, дама узнала, что была обманута, и
этот обман имел прямую связь с ее депозитом. Она села в поезд, приехала сюда
и прямо с вокзала пришла в нашу канцелярию. Никого  там  не  застала.  Потом
спустилась в бар и позвонила вам, требуя возвращения депозита. Поскольку  вы
эту вещь промотали, вы никак не могли возвратить ее владелице. Вы велели  ей
подняться в канцелярию, открыть себе  дверь  ключом  из  тайника  и  ожидать
вашего прихода. После чего пришли и застрелили ее из револьвера. Вы  отлично
помнили, где он лежит, так как еще мой отец держал его в том же ящике стола.
   - А какое участие принимал во всем этом Щербатый Нусьо?
   - С ним все просто. Он крутился у телефона  во  время  разговора  дамы  в
черном с вами. Окошко,  в  котором  он  получал  блюда  для  зала,  рядом  с
аппаратом. Все подслушал. Деньги ему нужны были позарез. Земля уже горела  у
него под ногами, нужно было бежать, а это дело дорогостоящее. Услышал, что в
нашем сейфе находится нечто ценное. Прикинул, что  успеет  подняться  к  нам
наверх и облегчить сейф еще до того, как черная доест  ужин.  Пошел  на  наш
этаж, вынул ключ из-под гидранта, открыл дверь,  вошел  в  кабинет  и  начал
подбираться к содержимому сейфа. Но черная  поспешила,  она  нервничала,  не
стала доедать ужин и поднялась наверх раньше, чем рассчитывал Нусьо. Застала
его врасплох. Нусьо спрятался за  портьерой  и  сидел  там  спокойно.  Потом
пришли вы, состоялся, вероятнее всего, короткий разговор, во время  которого
вы достали револьвер из ящика и застрелили даму. Но с первого выстрела вы не
попали в цель, пуля пробила портьеру и досталась Нусьо.  Только  со  второго
выстрела вы убили и черную.
   - А потом притащил ее наверх в твою квартиру? Зачем это было мне нужно?
   - Может быть, вы хотели направить подозрение на меня.
   - Каким способом я попал в твою квартиру?
   - Вы отлично знали, что ключ от канцелярии подходит и к моей квартире, вы
когда-то снимали  ее  вместе  с  отцом,  и  она  перешла  ко  мне  вместе  с
канцелярией. После того, как вы перенесли труп в квартиру, вы  вернули  ключ
под гидрант и преспокойненько отправились домой.
   - И что тебя удерживает от того, чтобы все это пересказать полиции?
   - Я бы предпочел, чтобы вы сделали это сами. Не очень-то приятно обвинять
в убийстве приятеля собственного отца.
   - Мы не были приятелями, мы лишь вели сообща канцелярию.  Твой  отец  был
специалистом по гражданским делам, я - по уголовным, это было очень выгодное
содружество, и мы пользовались отличнейшей репутацией.
   - Которая перешла ко мне по наследству вместе с канцелярией. К сожалению,
мне не под силу с достоинством продолжать вашу традицию, просто,  видимо,  я
из другого теста.
   - Ты дилетант, и в этом твоя трагедия. Образование ты получил, и все-таки
ты лишь любитель и никогда не совершишь ничего стоящего.
   - Почему же? И у меня были свои маленькие успехи.
   - Я  не  утверждаю,  что  ты  бездарен.  Но  удачи  таланта  без  высокой
профессиональности - всегда случайны.
   - Какой же это был депозит? - спрашиваю я.
   - Не имею представления. Очевидно, это была клиентка твоего отца, я лично
ничего не слышал ни о каком депозите.  Возможно,  он  и  сейчас  преспокойно
лежит себе в сейфе. Не могу понять, как ты до сих пор не проверил этого.
   - По самой простой причине, я не знаю, как открывается сейф.  Никогда  не
испытывал необходимости в нем и не предполагал, что отец мог держать  в  нем
что-либо, что могло бы пригодиться мне. А если бы я  захотел  отворить  его,
мне пришлось бы  взламывать  дверцу,  так  как  я  совершенно  не  знаком  с
комбинацией цифр, открывающей  замок.  А  вот  вы,  я  надеюсь,  знаете  эту
комбинацию. Так сообщите ее мне.
   - Я тоже не знаю ее, - заявляет Опольский. - Сейф приобрел и  пользовался
им твой отец.  Кстати,  пользовался  крайне  редко.  Сейф  служил  больше  в
качестве декорации, для пробуждения в клиентах уважения к нашему  заведению.
Поэтому я никогда не интересовался тем, как сейф открывается.
   - У меня появилась  мысль,  -  заявляю  я.  -  Нусьо  Щербатый  вовсе  не
вламывался к нам. Это вы привлекли его в качестве специалиста по  открыванию
сейфов. Вы ничего не знали о депозите. Узнали только из звонка  черной.  Эта
дама позвонила вам, так как узнала, очевидно, что Эдвард Рифф умер. Вот  она
и обратилась к его компаньону, фамилия которого  до  сих  пор  красуется  на
дверях канцелярии. Вполне вероятно, что она звонила не домой к вам, а сюда в
клуб, где вы обычно проводите время. От нее вы узнали, что в сейфе находится
нечто очень ценное. В настоящее время вы не  очень-то  зарабатываете,  перед
вами перспектива плохо обеспеченной старости. И вот - искушение.  Но  вы  не
могли открыть сейф сами, отсюда  участие  Щербатого.  Вы  встретили  даму  в
черном, проводили ее в мою квартиру и застрелили там, а Нусьо  в  это  время
открывал в канцелярии сейф. Потом вы вернулись вниз, Нусьо на всякий  случай
спрятался за портьеру, и вы его застрелили тоже.
   - Зачем мне было убивать его до того, как он открыл  сейф?  -  спрашивает
Опольский. - Ведь это же нелепость.
   - А откуда вы знаете, что Щербатый не открыл его? - спрашиваю с  натиском
я, но Опольский ничуть не смущается.
   - А разве открыл? - изрекает он.
   - Не открыл, но вы думали, что открыл. Когда вы вошли, то заметили  рядом
с сейфом, а может быть, на столе какой-нибудь предмет, который вы и  приняли
за сокровище извлеченное  Нусьо  из  сейфа.  Вы  выстрелили  в  Нусьо  через
портьеру и удалились, унося это сокровище. Только потом  вы  убедились,  что
этот предмет не представлял из  себя  ничего  ценного.  Возможно,  это  были
инструменты Нусьо, завернутые в бумагу, или еще  что-нибудь,  совершенно  не
имеющее никакого отношения к делу. Таким образом вы совершили два  абсолютно
бессмысленных убийства.
   - Откуда по-твоему я мог знать Нусьо?
   - Защищали его когда-нибудь в суде - отсюда и знакомство. Когда вы пришли
на встречу с черной, вы заглянули в бар, чтобы увидеть, там ли  она,  ее  не
заметили, зато заметили Нусьо и моментально сообразили, какую  пользу  можно
извлечь из встречи с ним. Вы пообещали ему неплохой куш,  взяли  с  собой  в
канцелярию, а черную в это время увели в мою квартиру.
   - С таким же успехом все это мог бы проделать и ты? Не правда ли?
   - У меня железное алиби. А есть ли алиби у вас?
   - Нет, конечно. Я весь вечер сидел дома. Порядочные люди  вообще  никогда
не имеют алиби.
   - Я как раз порядочный и,  несмотря  на  это,  совершенно  случайно  имею
алиби.
   - Если бы моим клиентом был какой-нибудь  твой  противник,  я  бы  взялся
разрушить твое алиби. Насколько я понял, оно заключается в  том,  что  некий
Франк Шмидт не расставался с тобою в течение всей ночи. Но это неправда.  Ты
с ним расставался по крайней мере один раз на время, вполне достаточное  для
того, чтобы застрелить парочку людей. А именно - тогда, когда Шмидт  покупал
кальвадос.
   - Но ведь это было в "Селекте", на другом  конце  города.  И  весь  поход
Шмидта занял самое большее пять минут. Я никак не успел бы добраться туда  и
обратно так быстро, чтобы Франк,  вернувшись  с  бутылками,  застал  меня  в
машине. А он готов присягнуть, что все так и было.
   - Черная могла в это время  быть  не  в  канцелярии.  Ты  задержался,  ей
надоело ожидать, она  изменила  свои  планы  и  поехала  в  "Селект",  чтобы
переночевать там. Ты заметил ее у гостиницы, убил, а труп спрятал в  машину.
Утром, когда Франк отвез тебя домой, отвлек на момент  его  внимание,  вынул
труп из машины и отнес наверх.
   - А Щербатого я тоже убил рядом с "Селектом"?
   - Нусьо убила черная, когда застала его  в  канцелярии  рядом  с  сейфом.
Щербатый забрался туда, чтобы ограбить сейф, как  ты  и  предполагал  ранее.
Черная, увидев грабителя у сейфа, в котором хранился  ее  депозит,  потеряла
голову и застрелила Нусьо, чтобы спасти свое сокровище.
   - Нусьо был убит за портьерой, а не рядом с сейфом, - говорю я.
   - Может быть, и не рядом с сейфом.  Может  быть,  вовремя  спрятался,  но
портьера пошевелилась, черная заметила это и выстрелила.
   - Откуда она знала, где револьвер?
   - Нашла его случайно. Сидела за столиком и от скуки выдвигала и закрывала
обратно ящики. В одном из них увидела револьвер. Ч„рная взяла его в руки,  в
это время портьера колыхнулась, и черная нажала курок.
   - Никто не стреляет ни с того  ни  с  сего  в  портьеру,  даже  если  она
колышется. Даже если там кто-то прячется. В таком случае, тем более никто не
стреляет.
   - Черная могла испугаться. Женщины со страху способны на. любые глупости.
Портьера колыхнулась, черной стало не по себе, боялась взглянуть на портьеру
еще раз, предпочла* выстрелить. Чисто женская реакция.  Потом  увидела,  что
она  наделала,  испугалась  еще  больше,  немножко  подождала  тебя,  ты  не
приходил, она боялась все сильнее и убежала в  гостиницу,  где  ты,  в  свою
очередь, застрелил ее.
   - Из какого револьвера?
   - Револьвер  она  прихватила  с  собой.  Ты,  вероятно,  остановил  ее  и
разговаривал с нею минуту-другую, в процессе беседы отобрал у нее  револьвер
и застрелил ее.
   - Как же я мог узнать ее ночью рядом с  гостиницей,  если  я  никогда  до
этого ее не видел?
   - Это ты так утверждаешь. Может быть, ты знал о ее приезде еще  до  того,
как она позвонила тебе. И знал, как она выглядит.
   - Ничего я не знал о ней, и мне она не звонила. Во  время  стоянки  перед
"Селектом" голова моя была забита  вовсе  не  стрельбой  по  живым  мишеням.
Можете мне поверить, у меня были более серьезные проблемы.
   - А свидетели у тебя есть? - спрашивает Опольский.
   - Свидетель был, - говорю я. - Но выступать в суде он не станет. Это  был
свидетель, которого не было.
   - Как так? - удивляется Опольский.
   - Был и одновременно его не было. Не знаю, как объяснить это вам.
   - Ну и не объясняй. Меня все это совершенно не касается.
   - Вы были когда-нибудь в жизни алкоголиком? - спрашиваю я.
   - Даже дважды, с рецидивами.
   - А доходили до белой горячки?
   - В моем возрасте можно иметь позади богатый опыт.
   - Я лично дошел до белой горячки, - с горечью сообщаю я. -  И  что  самое
обидное, пил не так уж и много. Другие пьют больше.
   - Много пить начинаешь уже тогда, когда чувствуешь, что  дошел  до  белой
горячки. Тогда уже все равно, - делится своим прошлым опытом Опольский.
   - Да, уже месяца два я пью, не переставая. Два  месяца  назад  я  впервые
столкнулся с галлюцинацией. Это было страшным потрясением для  меня.  И  как
можно было с этим бороться? Только пить дальше.
   - И ты пьешь, и видения навещают тебя  все  чаще,  с  этим  я  знаком,  -
говорит Опольский. - Но если ты и в самом деле дошел до  ручки,  есть  шанс,
что суд признает тебя невменяемым.
   - Суд признает? О чем вы говорите?  Я,  может  быть,  и  дошел  до  белой
горячки, но никого не убивал.
   - Лично я сомневаюсь, что ты такой уж запойный, белая  горячка  случается
реже, чем убийства.  Но,  разумеется,  ты  можешь  построить  на  этом  свою
оборону. Вопрос только, удастся ли тебе убедить психиатров.
   - Вы говорите, что переживали галлюцинации. А что вам мерещилось?
   - Летучие мыши. В белой горячке, как правило, участвуют животные, те  или
иные.
   - Совпадает, - говорю я. - Но мое животное совершенно омерзительное.
   - Они никогда не бывают симпатичными, - соглашается Опольский.
   - Впервые я увидел его  на  лестнице  моего  дома.  Я  возвращался  после
крепкого выпивона, на лестнице было довольно темно, и я неожиданно  заметил,
что впереди что-то поднимается по ступеням. Когда это что-то приблизилось  к
окошку и я рассмотрел его, я чуть было не перевернулся. Я сразу  понял,  что
это галлюцинация, что  такого  мерзкого  уродства  просто  не  существует  в
природе. Я поднимался - ступенька за ступенькой - по лестнице, а это все еще
бежало передо мной. Потом оно исчезло, я с трудом дотащился  до  собственной
двери,  совершенно  раздавленный  выпил  остатки  водки  из  холодильника  и
постарался втолковать себе, что это  было  какое-то  причудливое  порождение
моего воображения, которое больше не повторится.  Но  повторилось  сразу  же
через пару дней и, разумеется, тоже после водки.
   -  Снова  на   лестнице?   -   спрашивает   Опольский.   Впервые   что-то
заинтересовало его в моем  рассказе,  видно,  воспоминания  его  собственной
горячки еще не померкли в его сердце.
   - Нет, в  квартире,  -  отвечаю  я.  -  Лежал  себе  на  кровати,  горела
настольная лампа, было вполне светло. Это нечто появилось  на  полу  в