Обыденную речь в Оолимаре, похоже, не жаловали.
     Убенидус все же  не  оставлял  попыток  вразумить  его.  Замечательно
спокойным голосом он заметил:
     - Но,  досточтимый,  мы  даже  не  принадлежим  к  вашей  религии.  Я
приверженец  Образманского  Таинства,  а  мой  молодой  друг   поклоняется
Сегастириенскому Пантеону...
     Кажется, колдун сказал  нечто  еще  более  скверное  и  результат  не
заставил себя долго ждать.
     Он был поистине эффектен. Стражники все,  как  один,  побросали  свои
копья, пали ниц и  закрыли  уши  руками.  Потом  они  разбежались  во  все
стороны, стуча сандалиями по камням мостовой, да  так,  что  только  пятки
сверкали.
     Что до суетливого маленького человечка, то он прижал свой пергамент к
сердцу, стал свинцово-серым, закатил глаза, явив миру налитые кровью белки
и рухнул замертво на мостовую.
     Амалрик и Убенидус обменялись ничего не понимающими взглядами.
     - Тем лучше, - проворчал человекобог. - Похоже, нам  не  стоит  особо
задерживаться в священном  городе  Оолимаре.  Наверное,  стоит  сейчас  же
воспользоваться удобным случаем и  убраться  отсюда  восвояси.  Мы  вполне
можем передохнуть  сегодня  вечером  где-нибудь  на  холмах  и  наверстать
упущенное завтра.
     -  Полностью  согласен,  -  просипел  маленький  колдун,   беспокойно
оглядываясь,  чтобы  вовремя  увидеть  и  предупредить   новое   нападение
стражников. - Теологические диспуты всегда были  одним  из  самых  любимых
моих занятий, но даже самый  красноречивый,  подготовленный  и  всезнающий
спорщик  найдет  свои  способности  весьма  бледными  перед  убедительными
аргументами в виде крепких кулаков и воинов в латах.  Давай  поднимемся  и
кончим  обременять   святую   твердь   Оолимара   своим   святотатственным
пребыванием.
     - Смотри, что это? - воскликнул Амалрик, указывая рукой.
     На гребне ближайшего  зиккурата  толпа  людей  с  высокими  плюмажами
суетились  вокруг  удивительного   механизма.   По   виду   он   напоминал
обыкновенную катапульту, но  был  так  разукрашен  и  увешан  дьявольскими
масками, ликами демонов и  гоблинов,  разными  священными  амулетами,  что
нельзя было сказать ничего более определенного.  Два  священника  вытащили
откуда-то гигантский шар из белого стекла и осторожно положили его в  чашу
катапульты - если это была катапульта.
     Это была катапульта.
     Поднявшийся вечерний ветер слабо донес  до  них  сухой  треск  трения
канатов, скрип заводимого рычага, приказы и распоряжения.
     Люди с плюмажами подались назад и их  начальник  с  краткой  молитвой
перерезал канат.
     Дз-аннн. Кланц. Вз-з-ззз!
     Молочно-белый шар поднялся в  потемневшее  и  пламенеющее  рубиновыми
сполохами небо, вспыхнув ярким солнечным огнем. Прочертив в воздухе крутую
дугу, он со свистом грохнулся наземь.
     На мостовой он разлетелся звенящими осколками  чистого  стекла  и  из
кристаллических обломков, скрывая их, вырвалось клубящееся  облако  белого
пара. Оказалось, что сам шар был чистым и прозрачным, а  белизну  придавал
ему заполнявший его газ.
     - Задержи дыхание,  не  дыши!  -  крикнул  Амалрик,  выхватывая  свой
бронзовый жезл. Но он не понадобился.
     То ли пары уже достигли путников, то  ли  колдовской  газ  действовал
прямо через  кожу,  но  оба  почувствовали  головокружение  и  нарастающую
вялость и апатию.  Белый  пар  был  каким-то  наркотиком,  вызывающим  сон
анестезиологического типа. Убенидус даже попытался классифицировать его, и
прикинуть, не этот ли усыпляющий газ применял колдун Джазедолиндан в войне
между Гадделлом и Гапривеем несколько поколений тому назад.
     Некоторое время он ломал над этим голову, потом  лег  на  черно-белую
мостовую и заснул.
     Амалрик сопротивлялся несколько дольше. Услыхав осторожное  шарканье,
приближавшееся с наветренной стороны, он вскинул жезл над головой, но  тот
внезапно показался ужасно тяжелым. Амалрик зевнул и погрузился во тьму.



                   4. Удивительные заблуждения Квам Нам Чи

     С точки зрения роскоши их  камера  казалась  весьма  комфортабельной.
Стены были отделаны благоуханными  породами  дерева,  увешаны  удивительно
красивыми вышивками из шелка, изображавшими аллегорические фигуры, повсюду
были разбросаны большие, богато изукрашенные подушки  и  черные  низенькие
табуретки из полированного дерева, инструктированного  яркими  пластинками
даженовой работы.
     Здесь в изобилии было спелых сочных фруктов в медных чашах,  подносов
с хрустящим печеньем и маленькими, острыми  на  вкус  пирожками  с  мясом,
тщательно приготовленных сладких конфет с кремовой начинкой.
     В   большом   разнообразии   были   представлены   крепкие   вина   -
лимонно-зеленого, пурпурного, огненно-красного и совершенно белого  цвета.
Уж если и сидеть в тюрьме, то только в такой, усмехнулся про себя Амалрик.
Не во всех дворцах его так встречали даже в качестве гостя!
     Их Восприемник объяснял такое обращение  следующей  аналогией  -  для
оолимарцев эта тюрьма была подобна госпиталю для  инфекционных  больных  и
была намного лучше их общинной тюрьмы. И, считаясь ущербным, узник тут  не
испытывал жестокости и неприятия со стороны окружающих.
     Восприемника,  который  исполнял  двойную  обязанность,  сначала  как
наставник в религии Оолимара, а затем, после того, как их поведут на  суд,
как помощник адвоката, звали Ллу Нам Пак. Он оказался пожилым,  болтливым,
не в меру набожным, а в общем,  неплохим  человеком.  Как  и  у  всех  его
земляков, у него были длинные челюсти и нос, и  мрачные  водянистые  глаза
коричневого цвета на бледном пористом лице.
     Обычно на нем была пышная мантия, полная всяких кармашков,  оборочек,
складок и развивающихся шаров и лент.  По  своим  манерам  он  был  точной
копией суетливого маленького чиновника, который пытался арестовать  их  на
площади зиккурата.
     Ллу Нам Пак навещал их трижды в день, и каждый визит  длился  по  два
часа - по крайней мере так считали Амалрик с Убенидусом, которые не  могли
определять время по движению солнца, так как в их обители не было  никаких
окон.
     Он учил их основам религии Оолимара, не влезая в дебри, а давая  лишь
основные понятия Единственно Верной  Всеобъемлющей  Религии,  как  он  сам
определил ее. В основном она состояла из открытий, сделанных ими на данный
момент. Тут, конечно,  наши  путники  задали  серию  вопросов,  каждый  из
которых обычно повергал их  наставника  в  непреодолимый  ужас.  Оолимарцы
верили, что все другие народы являются не  более,  чем  случайной  ошибкой
бога и способны только отстаивать упорную приверженность к своей  вере,  а
не к само собой  разумеющейся  Святой  Правде  из-за  извращенности  своих
мыслей.
     Первые  два  или  три  дня  он  посвящал  свои  визиты   перечислению
невероятных  и  особо  опасных  святотатственных  заблуждений,   вызванных
удивительными заблуждениями Квам Нам Чи.  То  был  потенциальный  источник
духовной заразы, и Ллу Нам Пак даже не отважился перечислять их  вслух,  а
только показал пергамент,  испещренный  поспешно  написанными  каракулями.
Передав его через стол дрожащей рукой, Ллу Нам Пак поспешно омыл ее святой
водой  и  энергично  вытер,  в  страхе,  как  бы  что  не  осквернило  его
безупречную душу.
     По  его  мнению  удивительные  заблуждения  должны  были   произвести
страшное впечатление. Он дал им прочесть зловещий свиток, а  потом  поднял
костлявый палец и сказал:
     - Ну? - и объяснил, что если они почувствовали отвращение и презрение
к указанному святотатству, то должны похлопать  себя  по  лбу  оолимарским
жестом, означающим "да", или коснуться носа, что будет означать "нет".
     Этот Квам Нам Чи, объяснили им, был самым  отъявленным  архиеретиком,
который выискивал, кому бы всучить и навязать свои ненавистные,  абсурдные
и дьявольские доктрины,  направленные  против  основ  веры.  Жил  он  лишь
поколение назад.
     О его конце, несомненно чудовищным и кровавом, Ллу Нам Пак ничего  не
сказал, только насупил брови, надул тонкие губы,  и  выразительно  покивал
головой.  На  основании  этого  они  заключили,  что  автор   Удивительных
Заблуждений кончил так скверно, что их  разборчивый  Восприемник  не  стал
даже рассказывать.
     Что же касается самих Удивительных Заблуждений, то  они  состояли  из
довольно коротких и простых положений, содержащих одиннадцать  утверждений
и  гипотез,  рассказывающих  о  форме  Зураны.  Квам  Нам  Чи  считал   ее
сферической. Так же в пергаменте были вопросы и рассуждения - вращается ли
Куликс, светило Зураны, вокруг планеты, или верно обратное, были затронуты
и другие темы, совершенно обычные, естественные и безобидные.
     Убенидус прочел  тут  многое  из  того,  что  открыто  обсуждалось  в
философских школах его юности и лишь слабо улыбнулся, видя с каким  ужасом
и ненавистью относятся гиперфанатики Оолимара к  этим  учениям.  Наверное,
Квам  Нам  Чи  относился  к  тому  типу  философов,  которые  интересуются
основополагающими космическими теориями мироздания.
     Было и смешно, и грустно, что он родился  среди  такой  своры  рьяных
сверхфанатиков.
     Верный Шамасианству, старый колдун безоговорочно  верил,  что  Зурана
плоская, как лепешка,  и  такой  же  формы,  поэтому  он  не  сочувствовал
гонимому учению Квам Нам Чи.  Подобное  отношение  к  Первому  Заблуждению
вызвало нескрываемый восторг Ллу и Убенидус, оказавшись на  высоте,  решил
усомниться и в остальных заблуждениях. Ллу порозовел от удовольствия.
     Что касается Амалрика, то, будучи человекобогом, он, конечно же  знал
истинную Природу Мира и управляющих им сил (ясно, не тех, о которых думаем
ты  или  я).  Однако  он  не   был   неумолимо-принципиальным   фанатичным
сторонником правды, а детский пыл оолимарцев, веривших в  непорочность  их
религии, просто  очаровывал.  Поэтому  он,  как  и  Убенидус,  отверг  все
одиннадцать заблуждений. Это принесло Ллу глубочайшее чувство  облегчения.
Очевидно, ему не улыбалось перспектива  доказывать  вздорность  всех  этих
утверждений, о которых он даже был не в силах говорить вслух.
     После  этого  все  их  встречи  посвящались  изучению  догм   религии
Оолимара. Это была жуткая мешанина абстракций, символики и туманных теорий
обо всем, что существует под солнцем, от священного предназначения  цветов
до применения каждого пальца на руке. Среди цветов, например,  оолимарская
орхидея отличалась розовато-лиловой, желтой и салатной расцветкой, каковая
была "гнусной"  и  "порочащей  священное  писание".  Последние  два  цвета
никогда не применялись художниками, не  использовались  архитекторами,  их
никогда не носили, о них даже никогда не упоминали.
     Предназначение  же  пальцев  объяснялось   стройной   астрологической
доктриной. Указательный палец левой руки, к  примеру,  предназначался  для
самосовершенствования и отучения от пороков. Для этого надо было  ковырять
пальцем в носу в течение определенных  часов  днем  и  при  этом  молиться
святым планеты Зао. Но если вас застанут за этим занятием в другое  время,
то приговорят к девятой степени. И так далее.
     Убенидус думал, что сразу  все  это  постичь  невозможно,  а  Амалрик
забавлялся, даже и не пытаясь заучивать.
     В отчаянии Ллу оставлял  их  наедине  с  огромными  тяжелыми  томами,
испещренными очень мелким  шрифтом.  Это  был  некий  ключ,  словарь,  или
скорее,  краткое  изложение  Священных  Писаний.  Манускрипты,  начиненные
ужасными пророчествами, представляли  из  себя  девяносто  девять  Свитков
Откровений. Убенидусу, попытавшемуся изучить их, не пришлось знакомиться с
входящими в них канонами, одно их перечисление выглядело внушительно, а на
их прочтение ушло бы несколько месяцев.  Краткое  же  изложение  оказалось
сущим мраком.
     Оолимарская теология состояла наполовину из философии и наполовину из
высшей математики и пользовалась непонятной, удивительной и противоречивой
терминологией. Каждое слово имело скрытый смысл, у каждого  слова  было  с
полсотни синонимов и почти никогда нельзя было сказать, что  имел  в  виду
автор на той или иной странице.
     После трехдневного обучения под неусыпным оком Ллу Нам Пака  Убенидус
все еще не знал, в каких богов верят оолимарцы и  есть  ли  у  них  вообще
боги. Священные Писания говорили в основном о таких  туманных  концепциях,
как "Мера самосозерцания", "Аримаз Света Правды",  "Величайшее  Божество",
"Уруван - бесконечное время", "Жизненный путь", "Всеобщее единение  души",
"Галакта - прямая дорога",  "Астральное  знание"  и  о  чем-то  совершенно
бессмысленном "Геунроз - Обращение Правды".
     Невозможно даже было сказать, персонифицированные ли это божества или
просто концепции.
     Убенидус   после   истощившего   его   мозг   часового   плавания   в
метафизических пучинах вынырнул на поверхность, чтобы отдышаться  и  снова
набраться сил. Он стал испытывать чувство вины перед Квам Нам Чи,  который
когда-то попытался внести во все это хоть каплю здравого смысла.
     Вспомнив  о  Квам  Нам  Чи,  он  решил  задать  своему   Восприемнику
деликатный вопрос. Существовал  некая  связь  между  собственными  именами
оолимарцев и названием их города. "Оолимар" был довольно  распространенным
термином среди беднейших слоев Паргонеса и означал что-то вроде  "город  в
верховьях реки". Но имена в  Оолимаре  больше  заставляли  вспомнить  язык
патушт, чем жаргон Паргонеса. К тому  же  последнего  Архи-Пентира  Правой
Веры, временного их духовного повелителя звали Зенд Джемд Вут, и Джемд Вут
могло означать только патуштское происхождение. А начальник Ллу, согбенный
холодноглазый старый Пикша, который  время  от  времени  в  течение  всего
следствия заглядывал к ним в комнату, сопя носом и  бросая  подозрительные
взгляды, носил имя и вовсе на чистейшем патушт - Ис  Мак  Джерб.  Убенидус
попросил, чтобы Ллу объяснил все это.
     Ответы Восприемника оказались уклончивыми, неохотными и путаными.  Но
сложив воедино все факты, Убенидус выяснил, что случилось на  самом  деле.
Когда-то единственной и основополагающей силой в Оолимаре  были  Паргонес.
Они завоевывали,  пленяли,  покупали  и  угнетали  рабов,  большей  частью
крестьян патушт. Те, надо полагать,  как-то  совершили  переворот,  что-то
вроде революции - о которой, правда, Убенидус не нашел никакого упоминания
- и, скинув своих хозяев, низвели их до своего прежнего положения рабов.
     Вот тогда-то, скорее всего,  кто-то  из  победителей,  воодушевленный
триумфом, "открыл" "великую истину", а новоявленные властители окружили ее
ореолом религии. На самом же деле созданная  им  Новая  Теология  являлась
чистой  воды  маразмом  и  была  неудачным  плагиатом  из  старой  религии
ненавистных паргонес, которая называлась сахвахизмом.
     Вскоре до узников дошло: полет на глагоците был  не  единственным  их
преступлением.
     Их  обвинили  в  том,   что   они   всему   миру   продемонстрировали
обыкновенность и заурядность оолимарцев.
     Скуластый, маленький и желтокожий  с  раскосыми  глазами  Убенидус  и
семифутовый  белокурый  сероглазый  колосс,  его   компаньон,   разительно
отличались от длиннолицых, кареглазых хлипких оолимарцев. Они пошатнули  и
развенчали мысль об особом высоком  положении  оолимарцев  и  божественном
предназначении их нации среди других  народов  Зураны,  а  их  различие  в
росте,  цвете  глаз  и  тому  подобном  являлось  прямой   насмешкой   над
Пророчествами Веры и форменным богохульством!
     Но и это было еще не все! Пока они блуждали в дебрях чужих  теософий,
мироощущений и откровений, то, будучи иностранцами,  не  принадлежащими  к
Единой Вере, оказались повинны:
     1. Во внебрачном происхождении, так как их родители не были обвенчаны
с соблюдением надлежащего Обряда;
     2. В несовершеннолетии, ибо по достижении половой зрелости  над  ними
не был проведен ритуал  Конфирмации  и  потому  их  детство  автоматически
считалось пустым и бесплодным, и выглядело в  глазах  оолимарцев  периодом
религиозных заблуждений и удовлетворения низменных желаний;
     3. В служении дьяволу, так как в пору зрелости они потратили  изрядно
времени, исповедуя чужие  религии,  казавшиеся  оолимарцам  мерзостными  и
дьявольскими.


     Краткое изложение их прегрешений оказалось щедрым  на  описание  кар,
ожидающих грешников за совершенные ими ошибки.
     В сущности даже после  обращения  в  Праведную  Веру  им  по  завязку
хватило бы всех перечисленных наказаний любой степени и тяжести.
     Я вообще опущу завесу молчания над ожидавшими их интенсивными пытками
и  издевательствами.  Скажу  только,  что  сбившись  со  счета,   Убенидус
почувствовал подкатывающую к горлу омерзительную тошноту.
     В этот миг он почувствовал, что они должны любой ценой избежать такой
перспективы и жизни во дворце дураков среди заплывших жиром собратьев Ллу,
развалившегося  на  надушенных  кушетках  и  блаженно  улыбавшегося  своим
идиотским шуткам.
     Для них приближалось время зажать уши, повесить нос, прикусить язык и
присев на корточки, принять  тяжкое  наказание,  называемое  илустидацией,
подробности которого я раскрывать не буду из опасения травмировать психику
моего читателя.
     Убенидус  решился  и  поделился  своими  страхами  со  своим  веселым
компаньоном, и тот стал  как-то  менее  весел.  Без  особых  раздумий  они
решились сматывать удочки. Но как?
     Надо отметить, что оба были по-хамски прикованы превосходными  цепями
углеродистой стали к разукрашенным орнаментами железным  столбам  в  южном
конце комнаты, а общий интерьер дополняла массивная,  окованная  стальными
полосами дверь черного дерева, более подходящая для парадного подъезда или
банковского сейфа, и находилась та дверь в северном конце комнаты.
     Убенидусу не терпелось  добраться  до  своего  имущества.  Он  жаждал
опутывающей ноги паутины, перценной пыльцы и землетрясного семени, которое
сейчас уже достаточно перезрело, а ведь еще недавно,  во  второй  половине
Игладравиана было в самом соку. Но увы, все их принадлежности находились в
северном конце комнаты, в шкафу из неразрушаемого  кристалла.  Они  лежали
там прямо на глазах у узников не с  целью  их  помучить  и  подразнить,  а
просто потому, что оолимарцы смертельно боялись духовной заразы, ведь  зло
жило для них не только в противозаконных цветах, запахах, вкусах,  словах,
идеях, времени дня и тому подобном, но так же и в физических объектах. Для
сверхпривередливых  оолимарцев   имущество   богохульников   было   высшей
мерзостью, носителем заразы, неизвестной и отвратительной болезни. Ни один
человек в  городе  не  был  настолько  богат,  чтобы  подвергнуться  риску
заразить свое имущество, а потом уничтожить необходимые ему  самому  вещи.
Не могли же они обеззаразить весь мир.
     Выделенный для них слуга-паргонес принес их вещи в камеру и положив в
неразрушимый кристалл, поспешил удалиться, не проявив, стоит заметить,  ни
зависти, ни сожаления.
     Однако невинные и вовсе не садистские мотивы  тюремщиков,  положивших
вещи так, что они были видны, но недосягаемы,  послужили  причиной  тяжких
страданий бедного Убенидуса. Ведь тут постоянно на виду лежали пакетики  с
волшебными средствами,  а  также  маленькая,  пухлая  и  засаленная  книга
заклинаний и молитв.
     Однажды  глубокой  темной  ночью,  в  отчаянии  ковыряя  указательным
пальцем в носу,  не  особо  беспокоясь,  был  ли  то  подходящий  час  для
астрологических упражнений - Убенидус  уронил  маленькую  каплю  крови  на
полированную поверхность соседней табуретки и помянул всех своих  предков.
И вдруг воздух прорезала маленькая розовая вспышка света, запахло серой, а
на табуретке появилась крохотная зеленая птичка. Она подпрыгнула, слизнула
человеческую кровь и  вопрошающе  уставилась  на  Убенидуса  своим  черным
глазом.
     - Что тебе надо, зачем звал  меня?  -  спросила  птичка  надтреснутым
человеческим голосом.
     - Никогда бы не поду