ана и девушку.
     - Убей, Яма! Убей, убей, убей! - верещал он.
     Многорукий колосс остановился  и  принялся  всматриваться  в  темноту
глазами-рубинами, пока не  увидел  Конана.  Киммериец  почти  обезумел  от
первобытных ночных страхов своего варварского племени. Но, как это  бывает
со многими варварами, страх толкнул его в бой  с  тем,  что  вызвало  этот
ужас. Он опустил девушку на пол и  оторвал  от  пола  мраморную  скамейку.
Мускулы его чуть не лопались от напряжения,  но  Конан  зашагал  навстречу
возвышающемуся над ним чудовищу.
     - Нет, Конан! - завопил Джума. - Прочь! Он видит тебя!
     Конан уже был рядом с чудовищной ступней  шагающего  идола.  Каменные
ноги уходили вверх, как колонны огромного храма. С  искаженным  от  усилий
лицом Конан поднял над головой тяжелую скамью и бросил ее в  ногу  статуи.
Она ударилась  о  каменную  щиколотку  колосса.  Удар  был  чудовищен.  От
мраморной скамьи во все стороны полетели куски, поднялось облако  каменной
пыли и крошева. Конан шагнул еще ближе, снова поднял скамейку и швырнул ее
в ногу гиганта. На этот раз скамья разлетелась  на  множество  кусков.  Но
нога  статуи  была  лишь  выщерблена,  а  не  повреждена  серьезно.  Конан
отпрянул, когда колосс сделал еще один могучий шаг к нему.
     - Конан! Берегись!
     Вопль Джумы заставил его взглянуть вверх. Зеленый гигант  наклонился.
Конан заглянул в рубиновые глаза. Как странно смотреть в живые глаза бога!
Они были бездонно глубоки. Взор Конана  погрузился  в  их  скрытые  тенями
глубины  и  тонул,  тонул  бесконечно  -  красные  миллионолетия  времени,
лишенного мысли. А в самой  глубине  этих  кристаллических  бездн  таилось
холодное нечеловеческое зло. Взгляд Конана встретился с взглядом  бога,  и
юный киммериец почувствовал, как ледяное оцепенение сковывает его.  Он  не
мог ни шевельнуться, ни подумать...
     Джума, завывающий от первобытного ужаса  и  ярости,  распрямился  как
пружина. Он видел, как колосс тянет каменные руки  к  киммерийцу,  который
стоял неподвижно, словно погруженный  в  транс.  Еще  один  шаг  -  и  Яма
раздавит парализованного воина.
     Чернокожий был  слишком  далеко  от  них,  чтобы  вмешаться,  но  его
отчаянная ярость требовала выхода. Не раздумывая, что делает,  он  схватил
бога-короля, который тщетно завизжал  и  задергался,  и  швырнул  Джалунга
Тонгпа в его адского родителя.
     Король пролетел по воздуху и приземлился  на  мраморные  плиты  перед
идолом. Оглушенный падением маленький монарх дико  озирался  вокруг  своим
здоровым глазом. Затем он испустил чудовищный вопль, когда  ступня  титана
накрыла его.
     Треск ломающихся костей отдался эхом в  звенящей  тишине.  Нога  бога
скользнула по полу, оставляя широкий кровавый след.  Согнувшись  в  поясе,
гигант нагнулся и потянулся к Конану, но вдруг замер.
     Руки из зеленого камня с  растопыренными  пальцами  остановились,  не
окончив движения. Багровый огонь,  горевший  в  рубиновых  глазах,  погас.
Огромное многорукое тело с  дьявольской  головой,  которое  еще  мгновение
назад жило и двигалось, снова обратилось в неподвижный камень.
     Быть может, смерть короля, который вызвал этот адский дух из  ночного
мрака неведомых миров, прекратила действие заклинания, которое  удерживало
Яму в идоле. Или, быть может, смерть короля освободила  волю  дьявола-бога
от власти его земного родственника. Какова бы ни была причина, в тот  миг,
когда Джалунг Тонгпа превратился в кровавое  месиво,  статуя  вновь  стала
неподвижным камнем, лишенным жизни.
     Чары, которые  сковывали  ум  Конана,  тоже  исчезли.  Юноша  тряхнул
головой, проясняя мысли. Он осмотрелся. Первым, что ему пришлось осознать,
была принцесса Зосара, которая бросилась ему в объятия, истерически рыдая.
Когда Конан сомкнул  вокруг  нее  бронзовые  руки  и  почувствовал  легкое
прикосновение ее черных шелковистых волос,  в  его  глазах  зажегся  новый
огонь, и он рассмеялся глубоким гортанным смехом.
     Джума бежал к ним через весь храм.
     - Конан! Все мертвы или бежали! В загоне позади храма должны  найтись
лошади. У нас есть шанс покинуть это проклятое место!
     - О да! Клянусь  Кромом,  я  буду  рад  отряхнуть  с  ног  пыль  этой
дьявольской страны, - проворчал киммериец, сдирая одеяние с мертвого  тела
Великого Шамана и закутывая в него нагую принцессу.  Он  подхватил  ее  на
руки и понес, чувствуя тепло и нежность гибкого юного тела, прижавшегося к
нему.
     Через час они уже далеко обогнали возможную  погоню.  Они  остановили
лошадей и стали высматривать, куда  повернуть  на  развилке  дорог.  Конан
посмотрел вверх, на звезды, поразмыслил и махнул рукой:
     - Туда!
     Джума поднял бровь.
     - На север?
     - Ну да, в Гирканию. - Конан рассмеялся. -  Ты  что,  забыл,  что  мы
должны еще доставить эту девушку к ее жениху?
     Лицо Джумы выразило еще большее удивление, чем прежде. Он видел,  как
Зосара обвила шею его товарища тонкими белыми руками, с какой радостью она
склонила голову ему на плечо. К ее  жениху?  Джума  покачал  головой.  Ему
никогда не понять киммерийцев. Но он  последовал  за  Конаном  и  повернул
лошадь к Горам Талакма, которые возвышались стеной, отделяющей  колдовскую
страну Меру от ветреных степей Гиркании.


     Через  месяц  они   прибыли   в   лагерь   Куджалы,   Великого   Хана
кочевников-куйгаров. Они выглядели совсем иначе,  чем  когда  выезжали  из
Шамбалы. В деревнях на южных  склонах  Гор  Талакма  они  обменяли  звенья
золотых цепей, которые оставались на запястьях  и  щиколотках  Зосары,  на
одежду, подходящую для перехода через снежные горные перевалы  и  ветреные
степи. На них были шапки, плащи из овечьих шкур, штаны из грубой шерсти  и
крепкие сапоги.
     Когда они предъявили Зосару ее  чернобородому  жениху,  хан  приказал
воздать им почести  и  наградить  их.  После  пиршества,  которое  длилось
несколько дней, он отправил их обратно в Туран с золотыми дарами.
     Отъехав на  порядочное  расстояние  от  лагеря  хана  Куджалы,  Джума
заметил:
     - Хорошая была девушка. Не понимаю, почему ты не оставил ее  себе.  И
ты ей нравился.
     Конан ухмыльнулся.
     - Верно, нравился. Но я еще не собираюсь  бросить  походную  жизнь  и
осесть на месте. А  Зосара  будет  гораздо  счастливее  среди  драгоценных
камней и мягких подушек Куджалы, чем разъезжая со мной по степям. В  степи
палит солнце, свирепствуют морозы, могут напасть волки - да  и  люди,  что
гораздо хуже. - Он хмыкнул. - Кроме того, хотя Великий Хан  этого  еще  не
знает, у него скоро появится наследник.
     - А ты откуда знаешь?
     - Зосара сказала мне перед расставанием.
     Джума усмехнулся и пробормотал что-то на своем родном языке.
     - Никогда впредь не стану недооценивать киммерийцев!





                              Спрэг ДЕ КАМП
                               Лин  КАРТЕР

                              ЧЕРНЫЕ  СЛЕЗЫ




     После событий, рассказанных в новелле "Ведьма будет  рождена",  Конан
повел свою банду зуагирцев на восток, чтобы  грабить  туранские  города  и
караваны. В то время ему было около  тридцати  одного  года  и  он  был  в
расцвете физических сил. Почти два года Конан провел  с  жителями  пустыни
шемитами, сначала как  заместитель  Ольгерда,  потом  как  их  атаман.  Но
свирепый и энергичный Король Ездигерд быстро отреагировал на уколы Конана;
он послал большие силы, чтобы поймать его.



                            1. ЧЕЛЮСТИ ЗАПАДНИ

     Полуденное солнце палило с огненного  купола  небес.  Жесткие,  сухие
пески Шан-е-Сорк, Красной Пустыни, обжигали безжалостным огнем,  словно  в
печи. Воздух был  неподвижен.  На  верхушках  низких,  засыпанных  гравием
холмов, которые поднимались стеной  на  краю  пустыни,  застыло  несколько
колючих кустов.
     За ними не шевелясь приникли к земле солдаты,  наблюдая  за  дорогой.
Когда-то стихийные силы природы проделали трещину в  откосе.  Годы  эрозии
расширили эту трещину, но проход между крутыми склонами был все еще узок -
идеальное место для засады.
     Туранские солдаты лежали,  укрывшись  на  вершинах  холмов,  все  эти
жаркие утренние часы. Изнемогая  в  своих  плотных  туниках  и  чешуйчатых
кольчугах они прижимались к земле воспаленными бедрами и ноющими коленями.
Тихо ругаясь, их капитан, эмир Бохра Хан, дежурил вместе с ними. Его горло
было сухим, как выжженная солнцем кожа; тело под кольчугой  изнемогало  от
жары. В этой проклятой земле смерти и палящего солнца невозможно было даже
нормально  потеть;  сухой  воздух  пустыни  жадно  выпивал  каждую   каплю
жидкости, оставляя человека сухим, как высушенный язык стигийской мумии.
     Сейчас эмир мигал и протирал глаза, щурясь от  яркого  блеска,  чтобы
еще раз увидеть  крошечную  вспышку  света.  Высланный  вперед  разведчик,
скрывавшийся за дюной красного песка, поймал солнечный луч в свое  зеркало
и отразил его, послав таким образом сигнал своему начальнику, прятавшемуся
на вершинах холмов.
     Вот  уже  можно  разглядеть  облако  пыли.  Осанистый,   чернобородый
туранский дворянин ухмыльнулся и забыл про все свои неудобства. Бесспорно,
его информатор заработал взятку, которую ему заплатили.
     Вскоре  Бохра  Хан  различил  длинную  линию  зуагирских   воинов   в
ниспадающих белых халатах, скачущих на стройных пустынных  лошадях.  Когда
банда разбойников выплыла из облака пыли, поднятого копытами  их  лошадей,
туранский начальник смог даже рассмотреть темные, худые,  ястребиные  лица
своей добычи, очерченные головными уборами - таким  чистым  был  пустынный
воздух и так ярко светило солнце. В его  венах  забурлило  удовлетворение,
словно красное аграпурское вино из погребов самого короля Ездигерда.
     Несколько лет  эта  банда  разоряла  и  грабила  города,  фактории  и
караванные  стоянки  на  границах  Турана  -  сначала   под   руководством
бессердечного запоросканского бандита  Ольгерда  Владислава;  затем,  чуть
больше года тому назад, его заменил Конан. Наконец,  туранским  шпионам  в
дружелюбных к преступной банде деревнях удалось найти подкупить разбойника
из этой банды - некоего Варданеса, не зуагирца, а заморийца. Варданес  был
кровным братом Ольгерда, которого сверг Конан, и горел желанием  отомстить
пришельцу, который узурпировал власть в банде.
     Бохра задумчиво почесал свою бороду. Заморский  предатель,  улыбчивый
негодяй, нравился  туранцу.  Невысокий,  худой,  гибкий,  расхаживающий  с
важным видом, изящный и дерзкий как юный бог,  Варданес  был  великолепным
компаньоном  по  выпивке  и  дьявольским  бойцом,  но  в   то   же   время
хладнокровным и коварным как змея.
     Зуагирцы продвигались сейчас  по  узкому  ущелью.  И  там,  во  главе
всадников, на черной гарцующей кобыле скакал Варданес.  Бохра  Хан  поднял
руку, чтобы его люди приготовились. Он хотел,  чтобы  зуагирцы  вошли  как
можно дальше в проход перед тем, как ловушка  закроется.  Только  Варданес
должен ее избежать. В тот момент, когда он был за стенами песчаника, Бохра
резко махнул рукой.
     - Убить этих собак, - прогремел он поднимаясь.
     Свистящие стрелы пронеслись в  солнечном  свете,  словно  смертельный
дождь. Через секунду зуагирцы превратились в толпу беспорядочно стреляющих
людей и брыкающихся лошадей.  Залп  за  залпом  стрелы  сметали  их.  Люди
падали, хватаясь за стрелы, которые словно по волшебству вырастали  на  их
телах.  Лошади  пронзительно  ржали,  когда  острые   зубцы   наконечников
врезались в их пыльные бока.
     Пыль поднялась душным облаком, скрыв лежащий внизу проход. Оно  стало
таким большим, что Бохра остановил на мгновенье своих лучников,  чтобы  те
не тратили  понапрасну  стрел,  стреляя  наугад.  И  этот  минутный  порыв
бережливости свел на нет все достигнутое.  Сквозь  шумные  крики  поднялся
один глубокий ревущий голос, перекрывающий хаос.
     - По склонам наверх, к ним!
     Это был голос Конана. А через мгновение появилась  гигантская  фигура
самого киммерийца, атакующего крутой склон на огромном  огненном  жеребце.
Можно было подумать, что  только  глупец  или  безумец  решится  атаковать
крутой склон из  сыпящегося  песка  и  катящихся  камней  прямо  навстречу
неприятелю, но Конан не был ни тем,  ни  другим.  Действительно,  свирепая
жажда мести заполнила его, но за этим мрачным,  темным  лицом  и  глазами,
горящими двумя голубыми огоньками под хмурящимися бровями, острый ум бойца
делал свою работу. Он знал, что часто  единственным  спасением  из  засады
бывает неожиданность.
     В  изумлении,  увидев  это,  туранские  воины  опустили  свои   луки.
Карабкаясь на крутые склоны со стороны прохода,  из  пыльного  облака  над
ущельем прямо на них надвигалась воющая толпа взбешенных зуагирцев,  пеших
и конных. Через секунду пустынные воины - более  многочисленные,  чем  мог
ожидать эмир - с ревом перевалили через гребень, сверкая кривыми  саблями,
оглашая все вокруг  проклятиями  и  пронзительными,  кровожадными  криками
войны.
     Впереди всех двигалась гигантская фигура  Конана.  Стрелы  рвали  его
белый халат, из под которого выглядывала  блестящая  кольчуга,  защищавшая
его львиный торс.  Его  дикарская  нестриженая  грива  выбивалась  из  под
стального шлема,  словно  клочки  знамени;  какая-то  стрела  порвала  его
развевающуюся каффию. На своем диком жеребце он был  похож  на  демона  из
мифа. Конан был вооружен  не  кривой  саблей,  которую  обычно  используют
жители пустыни, а большим западным палашом - его  любимым  из  всех  видов
оружия, которыми он мастерски владел. В его кулаке, на котором  был  виден
глубокий шрам, эта полоска вертящейся сверкающей стали  прорезала  красный
путь сквозь туранцев. Она поднималась и падала, разбрызгивая алые капельки
в пустынный воздух. С каждым ударом она крушила  доспехи,  тела  и  кости,
раскалывая череп там, отрезая конечности здесь, швыряя  третью  жертву  на
землю с разрубленными ребрами.
     Через каких-то полчаса все было кончено. Туранцы погибли  почти  все,
кроме  нескольких  человек  и  их  начальника.  В  разорванной  одежде,  с
окровавленным лицом, хромающего и растрепанного, эмира привели  к  Конану,
который сидел на своем запыхавшемся  коне,  вытирая  запекшуюся  кровь  со
своего стального оружия об халат одного из трупов.
     Конан остановил на поникшем командире презрительный  взгляд,  не  без
примеси сардонического юмора.
     - Значит мы снова встретились, Бохра - произнес он.
     Эмир замигал, не веря своим глазам.
     - Ты! - выдавил он с трудом.
     Конан засмеялся. Десять лет тому назад киммериец служил  в  туранских
наемниках. Бросил свою службу  он  достаточно  поспешно  из-за  небольшого
приключения с женой одного офицера. Настолько поспешно, что не заплатил за
проигранное пари тому самому эмиру, который сейчас стоял изумленный  перед
ним. Теперь, спустя годы, тот же самый Бохра разгромлен в бою своим старым
товарищем, чье имя никогда не связывалось у него с именем ужасного главаря
пустынных разбойников.
     Конан наклонился к нему с прищуренными глазами.
     - Вы ждали нас здесь, не так ли? - спросил он.
     Эмир опустил  голову.  Ему  не  хотелось  давать  информацию  главарю
разбойников, даже если они раньше и  пьянствовали  вместе.  Но  он  слышал
слишком много мрачных историй о кровавых методах зуагирцев по  вытягиванию
сведений из пленников. Толстый и мягкий от  многих  лет  роскошной  жизни,
туранский офицер боялся, что не сможет долго хранить молчание под пыткой.
     К  удивлению  его  сотрудничество  не  потребовалось.   Конан   видел
Варданеса, который предупредил  передовой  пост  разведчиков  этим  утром,
мчащегося к  дальнему  концу  прохода  как  раз  перед  тем,  как  ловушка
захлопнулась.
     - Сколько ты заплатил Варданесу? - неожиданно спросил Конан.
     - Двести серебряных шекелей... -  пробормотал  туранец.  Затем  вдруг
замолчал, удивленный своим собственным поступком. Конан засмеялся.
     - Роскошная взятка, а? Этот улыбающийся жулик - предатель  в  глубине
своего гнилого черного сердца,  как  и  каждый  замориец.  Он  никогда  не
простит мне смещения Ольгерда! - Конан замолчал, бросая насмешливый взгляд
на поникшую голову эмира. Он ухмыльнулся. - Не нужно ругать  себя,  Бохра.
Ты не выдал военной тайны; я обманул тебя. Ты можешь ехать  в  Аграпур  со
спокойной совестью.
     Бохра в удивлении поднял голову.
     - Ты оставляешь мне жизнь? - произнес он.
     Конан кивнул.
     - Почему бы и нет? Я все еще должен тебе мешок золота  за  то  старое
пари, так что позволь мне вернуть долг таким способом. Но в следующий раз,
Бохра, когда будешь ставить ловушки на волков, будь осторожней. Иногда  ты
можешь поймать тигра!



                            2. ЗЕМЛЯ ПРИЗРАКОВ

     Два дня скачки по красным пескам Шан-е-Сорк, а  пустынные  разбойники
все еще не поймали предателя. Желая  побыстрее  увидеть  кровь  Варданеса,
Конан подгонял своих людей. Суровый кодекс пустыни требовал Смерти на Пяти
Столбах для человека, который предал своих друзей, и Конан должен увидеть,
как замориец заплатит эту цену.
     Под вечер второго дня они разбили  лагерь  у  небольшого  холмика  из
выгоревшего песчаника, который  торчал  на  рыжем  песке,  словно  обрубок
старой разрушенной башни. На суровом, морщинистом лице  Конана,  загорелом
почти  до  черноты  проглядывала  усталость.  Его  жеребец  еле  дышал  от
изнеможения, пуская слюну сквозь вспенившиеся  губы,  когда  перед  мордой
животного поставили мех с водой. Позади люди вытягивали  уставшие  ноги  и
ноющие руки. Они напоили лошадей и развели костер, чтобы отпугивать  диких
пустынных собак. Конан услышал шорох  веревок,  когда  из  вьючных  мешков
доставали палатки и необходимое снаряжение.
     Песок захрустел под сандалиями за его спиной. Он повернулся и  увидел
морщинистое, усатое лицо одного из  своих  заместителей.  Это  был  Гомер,
шемит с терновыми глазами, крючковатым носом  и  сальными,  черно-голубыми
локонами, выбивавшимися из-под складок головного убора.
     - Все в порядке? - спросил Конан,  после  того  как  вытер  уставшего
жеребца длинными, медленными скребками жесткой кисти.
     Шемит пожал плечами.
     - Он все еще едет прямо на юг,  -  сказал  он.  -  Этот  бессердечный
дьявол наверно сделан из железа.
     Конан резко засмеялся.
     - Его кобыла может быть и железная, но не Варданес. Ты  увидишь,  что
он из крови и плоти, когда мы растянем его на  столбах  и  выпотрошим  его
кишки грифам.
     Но в грустных глазах Гомера гнездился смутный страх.
     - Конан, ты не  хочешь  прекратить  эти  поиски.  С  каждым  днем  мы
забираемся все глубже в эту страну песка и солнца, где могут  жить  только
змеи и скорпионы. Клянусь дагонским хвостом, если мы не повернем  обратно,
наши кости останутся здесь белеть навсегда.
     - Не думаю, - хмыкнул Конан. - Если какие-то кости и останутся белеть
здесь, то это будут кости заморийца. Потерпи Гомер; мы еще  поймаем  этого
предателя. Может быть даже завтра. Он  не  сможет  все  время  выдерживать
такой темп.
     - Но и мы не сможем! - запротестовал Гомер. Он остановился,  чувствуя
как пылающий голубой взгляд Конана изучает его лицо.
     - Это ведь не все, что у тебя на сердце, не так ли? - спросил  Конан.
- Говори, парень. Что еще!
     Плотный шемит красноречиво пожал плечами.
     - Да, действительно. Я... люди чувствуют, - его голос сорвался.
     - Говори, парень, или я выбью это из тебя!
     - Это... Это Макан-е-Мордан! - вырвалось у Гомера.
     - Я знаю. Я слышал об этом "Месте Призраков" раньше. Ну и что? Или ты
боишься стариковских басен?
     Гомер посмотрел растерянно.
     - Это не только басни, Конан. Ты не зуагирец; ты не знаешь этой земли
и ее ужасов так, как это знаем мы,  живущие  долгое  время  в  этих  диких
местах. Тысячи лет эта земля была проклятым местом призраков, и  с  каждым
часом мы забираемся все глубже  в  эту  дьявольскую  стран