.. Но я все-таки оставил
зарубку на извилинах.
   Тут было над чем задуматься. Например,  над  тем,  что  находится  ?ниже?
нулевой горизонтали. Существовал и более простой способ узнать  -  спросить.
Однако я готов был поспорить,  что  на  этот  вопрос  Его  Бестелесность  не
ответит...) Горячий ветер не приносил облегчения. Гул и вибрация  нарастали.
Я оглянулся - и воздух под напором облепил лицо прозрачной  подушкой.  Но  я
увидел достаточно, чтобы встать на ноги и бежать, соскальзывая в черную яму,
из которой торчали раскаленные колья. В норе тускло заблестел  металлический
череп с застекленными глазницами...
   Боль - это не ощущение. Боль - это само время, когда  оно  течет  слишком
медленно. Для  меня  оно  почти  замерло  и  топталось  на  месте,  а  сзади
настигая...
 
ФРАГМЕНТЫ ПАМЯТИ: 
ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК 
 
   Изо всех  возможных  способов  передвижения  Лоун  обычно  выбирал  самые
медленные. Отчасти это был его личный протест  против  бешено  ускорившегося
темпа жизни, отчасти - обреченная на провал попытка удержать неудержимое. Но
медленное  путешествие  позволяло  смаковать  впечатления,  подмечать  самые
незначительные изменения и питать иллюзию, что время бежит не так уж быстро.
В дальних поездках  Лоун  любительски  занимался  остановкой  мгновений,  со
вкусом растягивая каждый эпизод, воображая себя странником прошлого, который
не ведает, что ожидает его за ближайшим поворотом.
   Вот и сейчас он предпочел двухнедельное плавание двухдневной  поездке  на
экспрессе или  шестичасовому  перелету.  Когда  еще  придется  испытать  все
прелести морской  болезни,  столкнуться  с  айсбергом,  встретить  ?Летучего
голландца? и обматерить Моби Дика! Вполне вероятно, что уже  никогда...  Дез
было все равно - две недели или  две  минуты.  Да  хоть  два  года.  Она  не
разменивалась на мелочи. Последнее слово в любом случае останется за нею. Но
вначале,  как  положено,  -  прощальная  вечеринка.  Это  была  своего  рода
традиция, демонстрация стиля, бравада - немного  грустная,  если  не  сильно
напиваться. Всякий раз,  при  завершении  определенного  этапа  жизни,  Лоун
отмечал назревший перелом более или менее шумно.  В  последние  годы  -  все
менее шумно. Перемены в себе замечал он один, а  приятели  не  задерживались
долго в его окружении. Нельзя сказать, что их отваживала  Дезире;  просто  у
каждого был свой гард. Это нивелировало дружбу и любовь. У Лоуна не осталось
претензий ни на то, ни на другое. Сложных,  прекрасных  и  порой  загадочных
отношений с Дез не могла бы вместить или исчерпать ни одна  резиновая  душа.
Следующим вечером они подкатили к шикарному ночному клубу ?Эльдорадо?.  Лоун
бросил ключи парковщику, и Дез взяла его под руку. Двадцать метров до  двери
они проделали как парочка  слегка  утомленных  суетой  кинозвезд.  Лоун  был
исключительно в черном (плюс заколка в галстуке с  ониксом)  и  смахивал  на
изысканного гробовщика, а если учесть восковую бледность худого лица - то  и
на вампира, который впервые прибыл в  цивилизованную  страну  и  взирает  на
потенциальную ?клиентуру? с парадоксальной смесью голода и отвращения.  (Да,
именно так: голод и отвращение. Два раздирающих его на части  полюса,  между
которыми ему суждено метаться. Аппетит неистребим; набор  блюд  неисчерпаем;
стол хаотично сервирован; в изящнейшем бокале вполне можно обнаружить вместо
вина свернувшуюся кровь. Или кое-что похуже...) Они  были  эффектной  парой.
Лучший на всем побережье оркестр ?Эльдорадо? играл ?Тропикану?. Гул  голосов
ничего  не  значил.  Убедительнее  всего  говорили  деньги.  К  упюры  нежно
шелестели вместо языков. Глаза были припорошены бриллиантовой пылью.
   В дверях Лоун чуть  поотстал,  пропуская  Дезире  вперед.  Через  зал  он
прошел, держась в двух шагах позади нее и любуясь ее фигурой. Это был редкий
случай, когда они менялись местами. Интригующий момент. Мысль о том, что его
могут принять за ее гарда, возбуждала Лоуна, хотя он льстил себе. Мужчины  и
женщины смотрели вслед Дезире с одинаковым выражением. В каждом ее  движении
была грация и сила, уничтожающая в зародыше всякий намек  на  соперничество.
Она была серебристым  холодным  факелом,  бросающим  равнодушный  свет.  Она
играла посредственностями, не оскорбляя их напрямую, но и ничем  не  помогая
им приподняться до своего уровня. Лоун знал, что он - не в счет. Он  являлся
ее соучастником в этой игре.
   "Господи, какие ноги! - думал он, наверное, в сотый раз. - Какой задик!
   Спина, плечи, грудь... Все совершенно. И все кажется настоящим.  Даже  на
ощупь.  Ведь   я   видел   ее   обнаженной...   Когда   она   играет   роль,
неприкосновенность сводит с ума.  Но  нужен  член  из  черного  льда,  чтобы
остался твердым в ее идеальной вагине...?
   И еще одна мелочь. Проходя мимо громадного зеркала, он мельком  глянул  в
него на  отражение  Дез.  В  первое  мгновение  вместо  ее  лица  он  увидел
оскалившийся  череп.  Этот  эффект  имел  место  всегда.   Кое-кто   пытался
определять по нему гардов, но существовали  десятки  гораздо  более  простых
способов.  Для  тупиц  -  карманные  зеркальца;  для  остальных  -  ощущение
непреодолимой силы и затаенный страх... А спустя миг все стало на свои места
- красивая маска холодно улыбалась ему из стеклянного плена.
   Лоун велел приготовить столик на двоих. В ожидании они  выпили  по  рюмке
аперитива в баре, а затем официант пригласил их  на  террасу.  Здесь  музыка
звучала чуть приглушенно, будто доносилась из другой  эпохи.  Вечер  выдался
прекрасный. Воздух  был  напоен  тонкими  ароматами.  У  горизонта  разлился
неповторимый  зеленоватый  закат.  Деревья  шумели  под  бледными   майскими
звездами.
   Приморский бульвар был ярко освещен. По нему гуляли люди и гарды. Фигурки
совершали сложные эволюции. Издали это напоминало  Лоуну  какой-то  зловещий
замедленный вальс. Праздник в концентрационном  лагере.  Причина?  Да  разве
мало - проводы дня, наступление ночи...
   Вдали был различим темный громадный силуэт стоящего в порту  лайнера,  на
борт которого  Лоуну  предстояло  подняться  завтра.  Чья-то  яхта  медленно
входила в залив - поздняя усталая пташка, едва не опоздавшая с  возвращением
в гнездо. Поверхность моря морщилась, как лобик испуганной  девушки...  Лоун
посмотрел в другую сторону, на танцующих. Он знал,  что  может  встретить  в
?Эльдорадо? кого-нибудь из бывших  приятелей,  свидетелей  и  паразитов  его
звездного часа. Это было желательно -  даже  у  покойников  всегда  найдутся
провожающие. А он пока еще отправлялся отнюдь не на  кладбище.  Интуиция  не
подвела. Минут через пятнадцать он заметил Золотого Мальчика,  подгребавшего
к их столику с широкой ухмылкой на лице  и  с  дополнительными  шарнирами  в
ногах. Природа щедро  облагодетельствовала  Мальчика,  но  теперь,  кажется,
настало время возвращать должок. Лоун понял это, увидев  его  глаза,  а  Дез
сказала:
   - Приготовься, сейчас будет весело.
   Мальчик приблизился вихляющей походкой, подхватил по пути свободный  стул
и плюхнулся  на  него.  Он  был  пьян  в  стельку.  Возможно,  он  собирался
взгромоздить на столик ноги,  но  пока  до  этого  не  дошло.  Лоун  поискал
взглядом его гарда - Дезире никогда не оставила бы клиента в такой ситуации.
Терезы не было видно с террасы. Может быть, она ждала снаружи. Лоун  отлично
помнил  эту  мрачноватую  стерву  с  постным  лицом  фригидной  учительницы,
одевавшуюся в монашеском стиле. Она составляла разительный контраст с  самим
Мальчиком - красивым, ярким, веселым и неординарным во всех отношениях.
   В ту пору, когда Лоун познакомился с ним, Золотой Мальчик имел все, о чем
только может мечтать  человек:  прекрасные  внешние  данные,  здоровье,  ум,
обаяние, славу, деньги и все то, что можно на них купить.  Например,  власть
или  женщин.  Имея  неутомимого  партнера  в  штанах,  Мальчик   предпочитал
последних, а власть любила его почти бесплатно. Ну  разве  что  он  совершал
иногда в ответ на ласку известные вялые  телодвижения.  При  случае  лизнуть
лапку президенту никто не считал зазорным. Мальчику  с  его  изворотливостью
этого хватало для вполне комфортного существования. Короче говоря, в  списке
рождественских подарков, полученных им в  самом  начале  жизни,  не  хватало
только эликсира бессмертия.
   - Дружище Лоун! - воскликнул Мальчик, пожалуй, слишком громко  для  этого
заведения. - Какая встреча! Где тебя черти носили? Только не говори мне, что
пачкал бумагу! Опять хочешь смыться, а?
   Мальчик пытался подмигнуть, но веко плохо слушалось. Зато его третий глаз
подмигивал постоянно. Скорее всего это  был  нервный  тик.  Лоун  знал,  что
Мальчик  в  курсе  его  привычек.  Он  неоднократно   принимал   участие   в
?прощальных? дебошах, после  которых  бумагомаратель  исчезал  на  некоторое
время. Но всегда возвращался. На сей раз с  самого  начала  было  ясно:  эта
встреча - последняя.
   Лоун кивнул, потянувшись за рюмкой, чтобы скрыть недовольную гримасу.  Но
Мальчик уже был выше или ниже  подобных  мелочей.  Люди  представлялись  ему
единой плотью с торчащими головами, и  эти  головы  зачем-то  были  обтянуты
резиновыми... ну да - презервативами. Предохраняющими от чего?  Может  быть,
от чрезмерной коммуникабельности?
   - Куда? - спросил Мальчик. - Куда тащит тебя эта сука? Запахло скандалом.
Впрочем, не слишком сильным. Лоун знал, что Дез в случае чего одна справится
с пятью такими, как Мальчик. Причем трезвыми. Чисто  умозрительная  задачка.
Нападать на гарда - дело абсолютно безнадежное.
   - Шел бы ты в кроватку. - Лоун дал совет по старой дружбе. С  другими  он
не стал бы возиться.
   Мальчик показал ему три пальца. Не один средний, как следовало ожидать, а
целых три.
   - Три дня. Мне осталось три дня, а ты мне тут херню  вворачиваешь...  Все
сразу же прояснилось. Точная, как  бухгалтер,  Тереза  отмерила  назначенный
Мальчику срок и выдала результат с неумолимой прямотой. Это не противоречило
Кодексу Конвоя, хоть и огорчало многих клиентов. Лоун надеялся,  что  Дезире
так с ним не поступит. Он был заранее благодарен  ей  за  это.  Он  искренне
сочувствовал Мальчику, потому что в любой момент мог  оказаться  в  подобном
положении. Тот переживал нестерпимую пытку ожиданием.
   - А где твои девочки? - поинтересовалась Дезире. Она ничуть не  обиделась
на ?суку?. Низшее существо не способно оскорбить. Собака лает, караван идет.
Лоун сразу понял, куда она клонит. Раньше  Мальчик  неизменно  появлялся  на
людях в компании как минимум двух шикарных прожигательниц жизни.
   Он уперся в нее тяжелым мутным взглядом и ответил с расстановкой:
   - Прогнал к черту всех продажных гребаных шлюх.
   - Ого! - Дез повернулась ко мне.  -  Хватило  сущего  пустяка,  чтоб  наш
самец-чемпион стал импотентом.
   Лоун криво улыбался, думая, как  бы  спровадить  Мальчика  подальше.  Тот
побагровел  и,  кажется,  еле  сдерживался,  чтоб  не  броситься  на  гарда.
Последствия были бы плачевными  для  человека,  и,  несмотря  на  перебор  с
алкоголем, Мальчик прекрасно это  знал.  Живой  труп  портил  воздух  своими
миазмами. Страх пополам с гнилью...
   Наконец он подавил ярость и благразумно сменил объект нападок. -  Во  что
ты превратился, Лоун? - заныл он горько. - Во что мы  все  превратились,  а?
Что сделали с нами эти... эти... - Не находя слов, он протянул в направлении
Дез раскрытую ладонь со скрюченными, как когти, пальцами и  злобно  зашипел.
Она курила, безмятежно пуская колечки дыма.  Ее  маникюр  был  произведением
искусства, а улыбка была способна взбесить Будду. - Ты знал правила с самого
начала, - напомнил Лоун  не  столько  Мальчику,  сколько  самому  себе.  Его
бывшего приятеля можно было понять, и все же тот продемонстрировал  странную
неподготовленность в важнейшем вопросе. Собственно  говоря,  в  единственном
вопросе, который чего-то стоил. И вот Мальчик получил ответ -  кажется,  его
это раздавило.
   Неужели все дело в конкретном сроке? Если так, то все  они  действительно
смахивали на гнилую компашку  скучных  бухгалтеров,  пересчитывающих  медные
грошики  собственных  дней.  По  сравнению  с  Мальчиком  Тереза  -   просто
Джульетта. Романтическое дитя...
   Счастливчик нырнул в первый вагон. Сирена  добежала  до  третьего,  когда
двери стали с шипением закрываться. Я преувеличил фору,  которую  она  имела
перед началом безрассудной гонки. Сам я находился в двух шагах от  последней
двери последнего вагона. За полминуты  до  этого  я  чудом  вскарабкался  на
платформу, избежав  поджаривания  на  контактном  рельсе  (обугленная  тушка
крысоида послужила  недвусмысленным  предупреждением  и  произвела  на  меня
незабываемое впечатление. Она  была  красноречивее  любой  проповеди  ЕБа  о
неисповедимости путей - в том числе рельсовых).
   Разумеется, разглядеть того,  кто  управлял  поездом,  не  представлялось
возможным. Почти наверняка  это  был  какой-нибудь  придурок,  дергающий  за
рычаги по приказу Его Бестелесности (а чем я, собственно,  лучше?).  Я  едва
успел забросить свой многострадальный  организм  в  вагон,  как  мои  сапоги
оказались зажатыми между створками  дверей.  Я  дернулся,  резиновые  ?губы?
слегка раздвинулись; воспользовавшись этим, я подтянул  ноги.  Из  динамиков
раздался едкий комментарий ЕБа:
   - Сынок, да ты, оказывается, настоящий чемпион. Учти: я на тебя поставил,
так что не подведи! Значит, можешь, когда захочешь, ленивая скотина!
   Потом добавил не без издевки:
   - Если б еще знать, где  надо  вылезти,  правда?  Следующая  остановка...
через четыре минуты тридцать секунд.
   Я поднял голову и осмотрелся. Понял, что до динамика  не  доплюну.  Вагон
был хорошо освещен, и вообще внутри него оказалось довольно чисто  и  уютно.
Вдоль стен были устроены сиденья с поручнями. Над самым красивым, отделанным
золотом диваном, который находился справа от дверей, имелась табличка, сразу
бросавшаяся в глаза. Я сумел прочесть ее  без  посторонней  помощи.  Надпись
гласила: ?Места только для неприкасаемых?.
   Поскольку в тот момент мне было плевать на здешние условности из-за снова
разгоревшейся боли, которая скручивала меня в корявый винт, а красивый диван
оказался ближайшим, я заковылял к нему. Состав  тронулся  с  места  и  начал
быстро набирать ход. Сила инерции придала мне  дополнительное  ускорение.  Я
потерял равновесие и врезался в гнутый металлический поручень,  после  чего,
хватая ртом воздух и корчась от пламени в боку, рухнул на  диван.  В  глазах
еще не погасли радужные круги, когда  моя  тощая  задница  соприкоснулась  с
мягкой и теплой поверхностью. Я лег, пытаясь прийти в  себя  и  собраться  с
силами до обещанной ЕБом остановки. Поезд разгонялся с мощным гулом. Арочные
пролеты туннеля за окнами слились в серую пелену. Колеса гремели  на  стыках
монорельса, и каждый удар будто вбивал тупой гвоздь в мою голову. Соображать
в таких условиях - подвиг, на который я был не способен.  Поэтому  я  просто
подбил промежуточный итог. Нож, пушка, тридцать  шесть  патронов,  ни  капли
воды, несколько бинтов и капсул с антибиотиком. Маловато для выживания, если
только ЕБ не подбросит очередной ?приз?. Карту я потерял, но как раз об этом
жалеть не стоило. С некоторых пор карта стала совершенно бесполезной - я был
уверен, что назад дороги  нет.  Мне  казалось,  что  прошло  гораздо  больше
четырех минут. Кроме специфических запахов материалов, внутри  вагона  пахло
человеческим потом. Но потеют не только от страха, а и от жары. Это был, так
сказать, благородный пот... Выстрелов  я  не  слышал,  что  немудрено  -  от
переднего  вагона  меня  отделяло  полдюжины  переборок.  Оставалось  только
догадываться, что там происходит. Добралась ли  Сирена  до  счастливчика?  А
если да, то кто кого прикончил? А если она его, то что теперь делать мне?
   Звуковой фон забивал любой звук извне.  Некоторое  время  я  с  сомнением
поглядывал на дверь в торцевой стенке, через которую можно  было  попасть  в
соседний вагон. Она наверняка была заперта, и я прикидывал,  стоит  ли  бить
стекла, чтобы попытаться совершить рискованный  для  раненого  трюк.  Оценив
свое плачевное состояние, я решил отложить это как  самый  крайний  вариант.
Состав начал тормозить. Я с сожалением отклеился от мягкого  дивана,  слегка
подпортив кровью позолоту, и потащился к дверям, чтобы в случае чего  успеть
вылезти на платформу. Загадка ЕБа насчет нужной станции  была,  как  всегда,
образцом снисходительного юмора. В самом деле, я  не  удивился  бы,  окажись
поезд экспрессом, курсировавшим между адом и раем с остановками на обитаемых
горизонталях.  Открывались   неограниченные   возможности   для   случайного
пассажира вроде меня - надо только знать, где соскочить. Не угадал - извини.
А я и так заплатил за поездку слишком дорого...
   За  окнами  вагона  забрезжил  внешний  свет.  Арки   теперь   напоминали
мелькающие  ребра  гигантского  скелета,  а  пролеты   -   сегменты   червя.
Скоротечная заря неслась навстречу и разгоралась, словно  солнечная  корона,
добиравшая яростного блеска по ту сторону волшебных витражей Монсальвата.
   "Не жди ничего хорошего, дурак?, - твердил я себе. Но что-то внутри  меня
жадно тянулось к свету, к любому свету - оно знало только одно  направление,
только  один  путь:  из  темноты.  Это  прорастало  в  непроницаемом   мраке
подземелья, как мифические семена  из  библейских  россказней  Сирены,  -  и
ростки всегда тянулись вверх...
   Я был на секунду ослеплен, когда состав вырвался из туннеля.  Изображение
чего-то громадного, чуждого и  невозможного  запеклось  на  сетчатке,  будто
плетью хлестнули по  глазам.  Я  щурился,  морщился  от  боли,  но  смотрел,
смотрел, боясь упустить свой шанс.
   Потом привык, и стало легче. Поезд еще не остановился,  а  я  уже  увидел
достаточно.  Моим  крайне  ограниченным  ЕБом  представлениям  был   нанесен
сокрушительный удар.
   Платформа из белого гладкого вещества (камня?) тянулась на  добрую  сотню
шагов. За нею открывался выход в огромное  сияющее  пространство.  Свод  был
неразличим, а из-за нависающего козырька пещеры я не видел  самого  светила.
Языки песчаных дюн подобрались к  краю  платформы  и  лежали,  словно  волны
застывшего прилива. Преобладающими цветами были желтый  и  белый.  Вдали  по
песчаным холмам цепочкой брели какие-то горбатые животные -  каждое  из  них
казалось больше и уродливее взрослого крысоида в десятки раз. А когда  двери
вагона раздвинулись, в лицо мне дохнуло раскаленным и сухим ветром  пустыни.
Простор засасывал, словно жуткая воронка кошмара. Я вцепился  в  поручень  -
жалкое обманутое дитя... Я был ошарашен, но не настолько, чтобы  забыть,  по
какой причине меня сюда занесло. Я высунулся из дверей, высматривая  Сирену.
Если бы она решила сойти здесь, я без колебаний последовал бы за нею. В моем
положении спутников не выбирают. При этом я  понимал,  что  могу  не  успеть
перебраться в следующий вагон.  Однако  из  состава  никто  не  вышел  -  ни
впереди, ни сзади, - и я проглотил очередную  порцию  кислятины,  в  которой
были поровну смешаны страх и поганое предчувствие. Оставалось  утешать  себя
тем, что по крайней мере из вагона никого не выбросили.
   Зато в десятке шагов от меня на платформе стоял...
   Старик медленно приближался. Он смахивал  на  заведенную  куклу.  Он  был
почти голый, если не считать одеждой дурацкую юбочку,  висевшую  на  бедрах,
которая, впрочем, ничего  не  прикрывала  -  из-под  нее  свисал  сморщенный
мешочек. Аборигена можно было понять - на  его  горизонтали  было  чертовски
жарко! Я обливался потом и слизывал с  губ  соленые  капли.  Через  открытые
двери вагон успел ?наглотаться? на станции горячего воздуха. Теперь  снаружи
было жарче, чем у меня внутри. Лихорадка дожигала то,  чего  еще  не  сожрал
голодный Оборотень. Воображаемые потоки воды колыхались передо  мной,  будто
прозрачные завесы, липнущие к ресницам.  Сквозь  них  я  пытался  разглядеть
ходячее пуг