Андрей ДАШКОВ 
   ОАЗИС ДЖУДЕККА 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
 
ПРОЛОГ 
РАЗГОВОР ?НА НЕБЕСАХ? 
 
   В кабинете двое мужчин - пожилой и молодой.  Молодой  стоит  возле  окна,
глядя сквозь щели жалюзи и бронестекло на что-то громадное и  темное,  почти
неразличимое на фоне звездного неба. Пожилой внешне спокоен и сидит в кресле
за столом. Он - хозяин кабинета.
   Интерьер является  образцом  аскетического  стиля.  Нигде  нет  ни  одной
фотографии или хотя бы нестандартной вещи - только строгая  деловая  мебель,
серые панели и унылые фетиши бюрократического культа. Возможно, это  говорит
о пренебрежении прошлым или о тщательно скрываемой ностальгии.
   У молодого жестокий красивый рот. Он  цинично  улыбается,  чувствуя  свое
физическое превосходство. Он понимает, что имеет  право  задавать  скользкие
вопросы, и пользуется им. Потом этого права у него уже не будет. - Итак,  вы
потеряли нашего лучшего  подопытного  кролика?  Пожилой  когда-то  тоже  был
самоуверен и обладал железной хваткой, но сейчас  он  всего  лишь  свидетель
тотального вырождения. Он готов поиграть в вопросы  и  ответы  с  тем,  кого
считал приговоренным.
   - Потеряли, но не физически.
   - Что это значит?
   - Это значит, что индикатор жизни до сих пор подает сигналы.
   - То есть найти его труда не составит?
   - Найти можно, если постараться, однако  возникает  главный  вопрос:  что
делать потом? Ответ мне ясен. Объект подвергся полному изменению личности  и
не выходит на связь. Я думаю, контакт неосуществим.
   Молодой резко повернулся и достал сигарету - одну из тех, которые  теперь
называют ритуальными: вместо никотина - стимулятор DJW. Ему стало не по себе
от того, что он увидел вдали. А каково же там,  внутри?  Или  так  действуют
слова старого (волка?) шакала?.. Похоже, психопрограммисты  до  сих  пор  не
пришли к единому мнению относительно предпочтительных свойств ликвидатора  и
не решили, что лучше: абсолютная устойчивость к  фактору  неизвестности  или
минимум воображения...
   - Изменение личности? - переспросил он, глубоко затянувшись. -  Насколько
далеко это зашло?
   - Ну, он вряд ли подозревает о нашем существовании. Один  яйцеголовый  из
отдела бихевиористики заявил мне, что наш парень ?сменил  цивилизацию?.  Для
него наступила...
   Пожилой осекся. Молодой беззвучно смеялся. Потом он навис  над  столом  и
выпустил изо рта длинную струю дыма, окутавшую лампу. -  Короче  говоря,  вы
облажались, и проект ?Замок? под угрозой. Не так ли?
   Полковник, это ведь, кажется, ваше детище?
   На лице пожилого не дрогнул  ни  один  мускул.  В  его  застывшем  облике
появилось что-то от прежнего полковника, внушавшего подчиненным необъяснимый
страх.
   Он сказал очень тихо:
   - Не паясничай, сынок.
   Побледнев, молодой отодвинулся.
   - Ну хорошо, насколько я понимаю, вернуть его невозможно. - Скорее  всего
невозможно, да и незачем. Он не подпускает к себе никого.  Мы  уже  потеряли
четверых.
   - Самоликвидатор?
   - Блокирован эго-тенью.
   - Значит, шизофрения?
   - Думаю, кое-что похуже  -  во  всяком  случае,  для  нас.  Предупреждаю:
недооценивать его смертельно опасно.  К  тому  же  неизвестно,  кто  из  нас
болен... - Ого!.. Мое задание?
   - Я хочу, чтобы вы нашли его и уничтожили, не пытаясь вступить в контакт.
   - Как скоро?
   - Чем скорее, тем лучше. Пока он не нашел выхода...
   Я долго не  мог  забыться  после  тяжелого  дня.  Безрезультатная  охота.
Тщетные поиски. Назойливое чувство голода. Зияющая пасть пустоты. За  каждым
вздохом - змеиная яма; за каждым мгновением - омут с чудовищами;  за  каждым
шагом - безразличная смерть; непонятное существование. Не та  эпоха,  не  те
попутчики, явно не та дорога - но не свернешь,  и  надо  жить,  хотя  каждая
секунда отдаляет от того места, куда хотел бы попасть...
   Сирена тихонько напевала над самым ухом  этот  чертов  рок-н-ролл.  Слова
песенки были незамысловатые, но издевательские, с  рефреном:  ?Мне  не  дают
уснуть твои черные глаза и белая грудь?. Я злобно  скрипел  зубами,  пытался
отворачиваться, прижимался одним ухом  к  железной  стене  замка,  а  второе
затыкал пальцем. Бесполезно. Голос  Сирены,  казалось,  просачивался  сквозь
кожу, проникал в самый мозг, вползал в любую  тончайшую  щель,  как  струйка
ядовитого  дыма.  Рано  или  поздно  он  поселился  бы  внутри  -   ужасное,
несмолкающее, ?чужое? эхо, ее неотразимое тайное оружие, - и  тогда  прощай,
покой! Прощай навеки... Лучше не сопротивляться.
   Однако она знала, что, хоть я и  терпелив,  лучше  не  доводить  меня  до
крайности. Мы нужны друг другу. Просто необходимы. Это вопрос выживания.  Мы
так долго  живем  и  ?работаем?  вместе,  что,  кажется,  скоро  сольемся  в
симбиозе. Поэтому она замолчала - как всегда, вовремя. Оставались  считанные
секунды до того момента, когда Оборотень, живущий в лабиринте  моего  мозга,
отозвался бы на нехитрую песенку и вышел, чтобы ?подержать? мое тело.  Я  не
умел его будить. А вот Сирена умела. Она тонко чувствовала острые и  опасные
грани и могла остановиться на самом краю. Прекрасное  качество,  особенно  в
сексе - если хочешь хоть немного разнообразить это скучное занятие.  Без  ее
изощренности моя жизнь была бы такой пресной...
   (Иногда мы выпускаем Оборотня порезвиться. Но это происходит лишь в самом
крайнем случае и является мерой, продиктованной абсолютной необходимостью...
Так  трудно  бывает  загнать  его  обратно.  Таким  мучительным   становится
возвращение  для  меня.  Все  равно  что  отвоевывать   собственный   замок,
изменившийся  до  неузнаваемости.  Замок,  в  котором  таинственным  образом
перепутаны все  ходы,  пропали  нужные  двери  и  заживо  замурованы  верные
слуги... Я не помню, что происходит, когда правит Оборотень. Нельзя  увидеть
собственный затылок. Сирена утверждает, что у Оборотня мое лицо.  Почти  мое
лицо. Может быть, это хуже всего. Я не видел и не знал своего двойника.  Его
Бестелесность объясняет это следующим образом: солнце светит всем,  но  само
по себе  оно  черно,  как  отхожее  место  в  аду.  Вшивая  казуистика.  Его
Бестелесность! Когда Он не слышит, я произношу короче: ЕБ. Сирена  понимает.
Бессильный юмор для двоих...
   Но,  как  выяснилось  позже,  я  был  не  единственным,   кто   додумался
зашифровать ?священное? имя.)
   В конце  концов  Сирена  решила  меня  убаюкать.  Она  сняла  бронежилет,
расстегнула джинсовую рубашку, прилегла рядом на левый бок и сунула мне свою
белую полную грудь. Я с благодарностью обхватил  губами  огромный  торчавший
столбиком сосок и втянул в себя первые капли теплого  женского  молока.  Оно
имело восхитительный вкус, оно усыпляло, как самая нежная  колыбельная,  оно
было питательным, насыщенным витаминами и  прекрасно  помогало  восстановить
силы. Ощущая языком и небом это живое  чудо,  я  медленно  уплывал  в  туман
сновидений.
   Правда, напоследок довелось испытать острое  сожаление.  Я  подумал,  что
молоко Сирены скоро иссякнет. Нашего младенца похитили  воры,  пробравшиеся,
как я предполагаю, с четвертой горизонтали. Чтобы  подтвердить  факт  кражи,
они оставили свой жетон. Его Бестелесность долго смеялся  над  нами...  Наша
девочка, наша бедная крошка. Какая жалость... Сирена утверждала, что ее дочь
будет красавицей, когда вырастет (если вырастет). Даже придумала  ей  имя  -
Елена. Поторопилась. Только матери предаются наивным фантазиям. В  остальном
Сирену наивной не назовешь.
   Эх, не надо было вообще выносить малышку из укрытия, не надо  было  брать
ее с собой! Пусть бы орала себе в логове! И  все  же  следовало  благодарить
судьбу за то, что на месте воров не оказались убийцы.
   Думая о Сирене,  я  отчего-то  вспомнил  Жасмин.  Как  далеко  то  время,
обозначившее века, прошедшие во внешнем мире, и как ужасающе  близко  внутри
меня! Мне привиделось старое кладбище, с  неба  лилась  вода,  повсюду  была
вязкая земля вместо металла, кресты  выплывали  навстречу  из  темноты.  Те,
которые я уже миновал, удалялись; на всех было высечено одно и то же имя.  Я
казался себе чем-то  бесплотным,  протянувшимся  из  прошлого  в  будущее  и
непостижимым образом соединившим непустые могилы, которые мокли под  ледяным
дождем.  Ближе,  ближе,  ближе  безжалостный  скальпель   предвечной   зари.
Электрической зари...
   Молоко.
   Тепло.
   Темнота.
   "Твои черные глаза и белая...?...
 
СНЫ ОБОРОТНЯ: 
СТАРУХА 
 
   Он шел уже очень долго в поисках края обитаемого мира и  тащил  за  собой
свою смерть. Впрочем, так ему только казалось -  еще  неизвестно,  кто  кого
заставлял двигаться: то ли он бежал от смерти, опережая ее  на  какой-нибудь
шаг или ничтожное мгновение, то ли немощная  на  вид  старуха  помогала  ему
идти, подталкивая в спину. У нее не было плети, никаких вульгарных орудий  и
угроз; вполне хватало ее молчаливого,  неизбежного  присутствия.  Она  могла
быть легкой, как поцелуй  ребенка,  или  тяжелой,  как  скала  (и  тогда  он
вынужден был лежать, привалившись к ней спиной и не  в  силах  сдвинуться  с
места). Ему досталась в спутницы переменчивая  стерва.  Настоящая  капризная
сука! Вдобавок уродливая, морщинистая и колченогая. Она была непредсказуема.
Постепенно он усвоил одну вещь: смерть всегда рядом, поджидает его даже в те
редкие мгновения, когда он жадно проглатывал свои  жалкие  капли  радости  в
оазисах покоя. А вот жизнь ускользала от него. Ее  невозможно  было  застать
врасплох и насладиться ею, ощутить  как  следует;  она  все  время  дразнила
Париса, вспыхивая и кривляясь где-то у  горизонта,  и  убегала  с  такой  же
скоростью, с какой он тщетно гнался за нею.
   Если это не так, значит, все кончено.  И  тут  не  срабатывала  маленькая
хитрость с зеркалами. (Разве что заметишь краем глаза промелькнувший неясный
силуэт, быстрый гаснущий отблеск запредельности - но ни в коем случае нельзя
всматриваться; только спонтанность позволяет заметить  нечто  в  отражениях;
лучшие зеркала - стальные полированные стены Предела или лужи, однако  ночью
мешают звезды. Действительно мешают. Он проверял.)
   Раньше...
 
ФРАГМЕНТЫ ПАМЯТИ: 
?РУССКАЯ РУЛЕТКА? 
 
   Лоун вывалился из публичного дома ?Первая  любовь?  (две  звезды,  только
?живой? секс, лицензия  Департамента  здравоохранения)  около  полуночи.  Он
умудрился накачаться уже после того, как удовлетворил свою  похоть,  и  гард
Дезире поддерживала его под локоток - слегка,  чтоб  не  пострадало  мужское
самолюбие. Ночь пахла так, как пахнут ночи только в пьяном мае,  -  то  есть
надеждой по большому счету. Для Лоуна это было в  высшей  степени  необычное
состояние, и он позволил себе  опьяниться  еще  сильнее.  Он  остановился  и
задрал голову,  глядя  туда,  где  тускло  сияли  звезды,  которые  пытались
пробиться сквозь коричневую пелену городского смога. Они представлялись  ему
запачканными в крови, будто старые бриллианты.
   В этот момент Дез похлопала его по левому плечу. Она  всегда  оказывалась
слева и сзади и напоминала о себе подобным образом, когда он забывался.  Это
было так привычно, что он давно не раздражался и не роптал. Лоун спохватился
и бросил взгляд себе под  ноги.  Тротуар  был  чистым,  и  от  него  исходил
противный запах шампуня. Честное слово,  Лоун  предпочел  бы  увидеть  кучку
блевотины или пару окурков,  которые  оживили  бы  безупречную  стерильность
плиток,  загонявших  воображение  в  однообразные  ячейки  своих  бесконечно
расползающихся сотов.
   - Такси, - шепнула Дезире ему на ухо в этой  своей  ненавязчивой  манере.
Таким тоном умные мамаши напоминают своим малолетним отпрыскам  о  назревшей
необходимости отлить в кустиках.
   В кустики Лоуну еще не приспичило. По  правде  говоря,  ему  требовалоось
только лечь и забыться. Утром все предстанет в ином свете. Физически он  был
изнурен постельным марафоном с двумя желтокожими проститутками.  Их  гардами
оказались огромные, туповатые на вид дарки, и Дез тоже не  скучала,  обыграв
обоих в покер. После точного подсчета фишек выяснилось, что выигрыш составил
сто тридцать восемь суток. Маленький подарок для  Лоуна.  Вдобавок  один  из
дарков доплатил разменными жизнями бродячих собак.
   Обычно  Лоун  довольствовался  вызовами  девочек  на  дом  -  удобные   и
безопасные варианты за разумную цену, - но сегодня его потянуло на дно.  Две
звезды - дальше падать некуда, разве что подобрать в порту зараженную  шлюху
и жениться на ней. Надо было отведать острого блюда,  впрыснуть  чего-нибудь
горячего в стылую кровь. Наверное, гормоны взыграли. Не  хотелось  думать  о
том, что он предчувствует свою последнюю весну...
   Теперь щебет двух желтых птичек казался ему мещанским пением канареек,  а
возня втроем - лишь примитивным заигрыванием  с  пороком.  И  пустота  снова
пялилась отовсюду.
   Лоун  поднял  руку,  останавливая  проезжавшее  по  улице  старое  такси.
Водитель резко свернул к тротуару. Его гардом был желтолицый толстяк  (везло
в тот день на  желтых!  Впрочем,  они  применяли  самую  надежную  стратегию
выживания - их было четыре миллиарда). Гард развалился  на  заднем  сиденье,
загромождая своей тушей половину салона, и без того  слишком  тесного.  Лоун
предпочел бы свободно прилечь и продремать всю дорогу до дома, однако в этом
квартале и в это время  выбирать  не  приходилось.  Дез  села  сзади,  а  он
устроился на узком переднем кресле без подголовника.
   Лоун назвал адрес, и водитель рванул с места. Лоун  отвернулся  от  него,
чтобы не дать ему повода заговорить.  Потом  он  бросил  взгляд  в  зеркало,
укрепленное на лобовом стекле, и  заметил,  что  толстяк  и  Дез  обменялись
колодами. Это тоже было не ново, хотя никто из  ?клиентов?  не  знал,  какой
смысл заключался в передаче. Не то  чтобы  гарды  дорожили  своим  барахлом.
Вовсе нет. Часто колоду можно было обнаружить в мусорном баке. Но это всегда
была использованная колода. Отыгравшая. И это означало, что  кто-то  в  свою
очередь тоже ?сыграл в ящик?.  -  Что-то  твой  плохо  выглядит,  -  нарушил
молчание желтолицый, обратившись к Дезире. - По-моему, ему недолго осталось.
Везет тебе. Она засмеялась, будто замурлыкала сытая кошка.
   - Ничего, протянет еще пару лет.
   Толстяк полез под плащ и  достал  револьвер.  Раздался  негромкий  щелчок
механизма. Затем желтолицый откинул пустой  барабан  и  сунул  в  него  один
патрон. - Пари? - предложил он.
   Лоун был слишком пьян, чтобы сразу принять происходящее всерьез.  А  зря.
Однажды Дез чуть не проиграла всю его оставшуюся жизнь  -  и  только  наглый
блеф позволил вернуть все. Почти все. Тогда в  Лоуне  что-то  сломалось.  То
была не единственная жестокая игра. Но до ?русской рулетки? дело ни разу  не
доходило. Сначала Лоун подумал, что сейчас блефует толстяк.  У  гардов  были
своеобразные способы развлекаться... Собственные  мысли  казались  какими-то
расплывающимися и нечеткими, словно невидимый палец выводил их на запотевшем
от алкогольных паров стекле.
   - Ставлю сотню, - объявил толстяк. - На три захода.
   - Принимается, - согласилась Дез.
   Водитель покосился на Лоуна,  но  не  сочувственно,  как  можно  было  бы
ожидать  от  двуногого  животного  того  же  вида,  а   критически,   словно
прикидывал, достаточно ли у пассажира мозгов, чтобы заляпать лобовое стекло.
В его взгляде ясно читалось: лучше бы их оказалось поменьше.
   Похоже, гарды не шутили. Убедившись в этом, Лоун испытал минутную  жуткую
слабость и тошноту. Та словно  поджидала  его  за  непредвиденным  поворотом
событий и теперь жидкой колышущейся тенью влилась в  живот.  Машина  мчалась
слишком быстро, чтобы пытаться выпрыгнуть из нее. Лоун предпочел бы  все  же
раскроить череп об асфальт, чем дать угробить себя, как жертвенного  барана.
Напасть на водителя? Но если Дез решила, что его время вышло, то  не  спасет
ничего. Дергаться бесполезно. Приговор будет приведен в исполнение  в  любом
случае, в любом месте. Это абсолютно и неопровержимо, как восход солнца.
   Обошлось без дешевых драматических эффектов. Никакого замедления времени,
никаких воспоминаний, никаких документальных кадров из прошлой жизни. И даже
не было особого сожаления. Просто ощущение какой-то  скоротечной  нелепости.
Первый щелчок.
   Водитель сосредоточенно глядел на дорогу. Толстяк разочарованно  хмыкнул.
Второй щелчок.  Дезире  зевнула,  деликатно  прикрыв  ладонью  рот.  Толстяк
промокнул платочком лоб.
   Третий щелчок. Желтолицый выдохнул сквозь  зубы  и  полез  во  внутренний
карман за деньгами.
   Пока он, огорченно пыхтя, перебирал мятые купюры жирными пальцами, Дезире
успела снисходительно  потрепать  его  по  щеке.  Он  не  посмел  обидеться.
Наверное, уже понял, с кем имеет дело.
   - Наверное, недавно на работе? - спросила она.
   - Первый клиент, - буркнул толстяк.
   - Обожаю сопляков! - прикончила его Дез и отвернулась...
   Я тихо выбрался из укрытия, закрыл шлюз и отправился в  сторону  Коридора
Статуй, расположенного на третьей  горизонтали.  В  конце  Коридора  я,  как
всегда, остановился возле бессмысленного прибора, показывающего  температуру
за стенами замка. Я уставился в зеленоватое окошечко с призрачной  надеждой.
Одно из показаний прибора было ?3K?, другое " - 270C?. Всякий  раз  я  ждал,
что показания изменятся, но они не менялись с того самого момента,  когда  я
обнаружил прибор. А между тем над Монсальватом восходило  солнце.  Я  увидел
его слепящие  лучи  в  восточных  окнах.  Через  секунду  волшебные  витражи
приглушили   яркий   свет.   Правда,   ЕБ   утверждал,   что    замок    сам
?разворачивается?, поочередно подставляя светилу разные  стороны.  По-моему,
старик свихнулся. Нельзя быть слишком умным - это чревато воспалением мозга.
   (Откуда я знаю, что Он -  старик?  У  Него  дребезжащий  голос,  лишенный
интонаций. Голос звучит  немного  по-разному  в  разных  частях  замка.  Это
какая-то зловещая игра. Проклятие! Голос - вот и все,  что  мне  известно  о
Нем.) Сегодня в окошечке прибора были те же цифры и буквы. Ну и  что?  Всего
лишь еще одно разочарование. Куда менее значительное, чем  проблема  Сирены,
потерявшей ребенка. Впрочем, вид у нее совсем не страдальческий. Не скажешь,
что она убита горем. Наверное,  понимает,  что  у  младенца  почти  не  было
шансов. Особой нежности к нему она не испытывала,  пока  вынашивала  плод  в
ранце. Я не  хотел  бы  думать,  что  Сирена  -  бесчувственное  чудовище  с
извращенными инстинктами. Мутант - да, но не чудовище. Ведь  она  же  любила
меня! Или нет? В чем вообще можно быть уверенным здесь?.. С другой  стороны,
зачем ей притворяться? И то, что она кормила меня своим молоком, тоже немало
значило - ведь она могла бы обменивать его на патроны у торгашей или тех  же
воров. Между прочим, молоко стоило недешево...  Покончим  с  этой  печальной
темой. Младенца не вернешь, хоть ЕБ и намекает на что-то в этом роде, если я
выполню Его приказ. Посмотрим. Я стараюсь, из кожи вон лезу. Иногда в прямом
смысле. Но если бы все было так просто! Вчерашняя  охота  опять  закончилась
неудачно. Поэтому я без особого восторга ждал очередного сеанса связи с  Его
Бестелесностью. Я  знал,  что  Он  снова  будет  требовать,  ныть,  бубнить,
угрожать, ругаться - изменялся смысл слов, но  не  голос.  ЕБ  мог  в  любую
секунду уничтожить меня - как и всех других обитателей замка  (я  уже  видел
гибель некоторых неугодных властелину, эффектную гибель -  ядовитое  облако,
взрыв, ослепительная дуга, смыкающиеся плиты, усиленное во много раз хоровое
пение Сирен и сотни еще неиспробованных способов), - однако  насчет  себя  я
пока спокоен. Я нужен Ему. Что Он будет делать без  моей  помощи,  проклятый
неуловимый призрак? Найти замену сладкой парочке вроде нас ох как нелегко. В
общем, ЕБ еще потерпит, а я еще погуляю  по  Монсальвату  во  плоти.  Или  я
чего-то не понимаю, или времени у Него - целая вечно сть. Так  зачем  пороть
горячку, словно ты какой-то двуногий примитив?
   Покончив с разглядывани