!) существо, из последних сил
цепляясь за жизнь. И это при том, что  смерть  одной  из  сестер  все  равно
означала бы скорую смерть второй!
   Каждая из них пыталась плыть, но другая неизбежно оказывалась под водой и
начинала  захлебываться.  А  сверху  поджидало  жадное  пламя,  и  кислорода
оставалось все меньше. Одна горела, но  пыталась  глотнуть  воздуха;  вторую
брало за горло черное, холодное, мокрое  удушье...  Через  секунду  они  уже
менялись местами; лица обеих были изуродованы ожогами и  стали  неразличимы.
Девственница, Блудница...
   Утонули обе. И обгорели обе. И обе отправились в небытие.
   Выплыть они могли бы только вместе, но как? Рванувшись в разные стороны?!
Разрушив нерасторжимую связь? Природа связала их еще в матке, сделала единым
целым в жизни и в смерти, наделила органами на двоих, обрекла на то, что  мы
все увидели. Я не удивился бы, если бы узнал, что самые тупые из нас  сейчас
задумались: кто же был их собственным  незримым  ?сиамским  близнецом??  Кто
утащит их на дно или толкет в огонь, когда придет час расплаты?.. Во  всяком
случае, я подумал об этом. И Сирена тоже. Взгляды, которыми  мы  обменялись,
были  вполне   красноречивы.   Недосказанностей   не   осталось.   Благодаря
психической вивисекции, которой подвергал нас ЕБ, мы  узнали  друг  о  друге
очень многое. Кое-что хорошее, кое-что плохое. Кое-что очень  плохое.  Но  я
был даже рад этому. Я мог любить и ненавидеть Сирену, как самого себя. ЕБ на
сегодня закончил. Это была притча, произнесенная Им без единого слова. Когда
нефть догорела и в черной полынье всплыл обугленный труп, раздался хохот Его
Бестелесности, потрясший нас своей громкостью. Почти удар  грома  -  правда,
без освежающего ливня.
   Я невольно поморщился, но поостерегся закрывать  уши  ладонями,  как  это
делали другие. Уж если  ЕБ  хочет,  чтобы  вы  его  услышали,  то  Он  этого
добьется, будьте уверены! И разве  не  для  этого  существуют  изматывающие,
заставляющие в отчаянии лезть на стенку, сводящие с ума песни сирен?
   Настали  самые  удобные  секунды  для  воров.  Время  проявить  ловкость,
прыткость и характер. Я  заметил  краем  глаза,  что  некоторые  из  них  не
дремали, пока ЕБ наслаждался своим могуществом.
   Металлические  ?губы?  сомкнулись,  прикрыв  круглую  ?пасть?.   Сиамские
близнецы отправились прямиком в Геенну и стали  воспоминанием.  В  Храме  не
сохранилось и следа произошедшей  казни.  Даже  вонь  горелого  мяса  быстро
растворялась - мощные вентиляторы гнали волны стерильного холодного воздуха.
Несмотря на это, я ощущал, что у меня на теле выступил липкий пот.  Какая-то
предательская слабость  разливалась  по  телу,  будто  я  был  пластилиновым
человечком, оказавшимся слишком близко к источнику тепла  и  света.  Суставы
размягчались. Я готов был сдаться и отступить, но только перед одним - перед
абсолютной, непреодолимой бессмыслицей существования. Зачем все?  Зачем  это
бесконечное абсурдное шоу? Независимо ни от чего наша  жизнь  в  Монсальвате
останется  прежней.  И  ужасающе  запрограммированной,  уже  записанной   на
кремниевых скрижалях в недрах ЕБа,  будет  наша  смерть!  Он  открыл  ворота
Храма, что означало:  молитва  (проповедь,  экзекуция)  окончена.  Мы  стали
медленно разбредаться. Пока  еще  медленно.  Так  сжимаются  пружины,  чтобы
мгновенно выстрелить. Всякий раз возникала трудная и ответственная ситуация,
грозящая хаосом. Очень трудно точно определить момент  окончания  перемирия.
Нет гарантии, что какой-нибудь ретивый и нетерпеливый убийца или хулитель не
начнет зарабатывать себе очки прямо перед воротами. Массовые стычки, нередко
перераставшие в  кровавые  побоища,  происходили  именно  здесь.  Нормальные
семейные  люди  вроде  нас  с  Сиреной  предпочитали  тихие,  интеллигентные
разборки в дальних коридорах лабиринта. Но провокатор  всегда  найдется.  Во
что только не втягивали толпу разные кретины! Так было и так будет  во  веки
веков.
   Вот и сегодня не обошлось без небольшой заварушки, которая началась с...
   Как обычно во время исхода, первые и последние поменялись ролями. Те, кто
оказался поближе к выходу, уже скрывались в туннелях, а жадные до  зрелищ  и
запоздавшие по причине физической  неполноценности  мечтали  сделать  то  же
самое, чтобы побыстрее  исчезнуть  с  открытого  места.  Ох  уж  эта  боязнь
пространства! Хуже болезни. Ужасная штука, знаю  по  себе.  Чувствуешь  себя
мухой на голой стене,  мухой  с  оборванными  крылышками,  над  которой  уже
занесены мухобойки... Итак, мы устремились  к  своим  норам,  а  значит,  не
удалось избежать мучительных контактов. Кое-кто достал оружие  и  готов  был
пустить его в ход. Мои ноздри затрепетали, вынюхивая выделения  охотников  и
жертв. Над толпой поплыл  концентрированный  запашок,  в  котором  в  равной
пропорции смешались агрессия и паника. Кстати, я до сих пор не  уверен,  что
это не одно и то же... Все шесть органов чувств были обострены  до  предела.
Единственное  желание  -  избежать  опасности,  оказаться  в  уютной   кишке
коридора, где все станет гораздо проще... Повсюду  сновали  убийцы,  умеющие
исподтишка сунуть перо в спину. Я прикрывал Сирену, не забывая о собственной
заднице, поэтому не сразу понял, по какой причине возник ропот, напоминающий
сдавленный смешок. Вор, скользивший слева от меня, оглянулся и оскалился.  Я
не поддался на этот дешевый трюк, однако затем и Сирена ткнула меня локтем в
бок. Я проследил за ее быстрым  взглядом.  Секундное  удовольствие  едва  не
стоило мне жизни. На вратах Храма появилась надпись,  сделанная  при  помощи
баллончика  с  аэрозолем.  Краска  была  совсем  свежей,  и  буквы   кое-где
подтекали, выпуская уродливые ложноножки. Скверна, черная скверна! Наверняка
постарался кто-то из хулителей, причем умудрился  благополучно  ускользнуть.
Единственное, чего ему теперь следовало опасаться, это предателей  -  членов
самой малочисленной, но зато и самой привилегированной  гильдии.  Они  стоят
выше всех. Аристократия Монсальвата. Тайная полиция. Иногда мне кажется, что
они умеют становиться невидимыми и успевают повсюду. Почему нет?  Ведь  дана
же мне способность вынюхивать, а Сирене - способность петь... Однако сегодня
предателям явно не повезло. То ли  потеряли  бдительность,  то  ли  чересчур
увлеклись спектаклем.
   Мне трудно было представить себе, каким будет гнев Его Бестелесности. Тем
более что надпись гласила: ?ЕБ трахал свою мамашу!?  Я  злорадно  рассмеялся
про себя, но тут же ощутил сильнейший удар под лопатку.  Я  едва  не  рухнул
вперед, зато  нож,  брошенный  справа,  пролетел  на  расстоянии  нескольких
сантиметров от затылка, обдав его приятной прохладой. И если в первом случае
меня спас бронежилет, то во втором не спасло бы ничего. Живо представив свою
голову с рукоятью, торчащей из  глазницы,  я  подтолкнул  Сирену  в  сторону
Ржавого перехода, в котором имелся потайной люк  и  лестница,  выводящая  на
вторую горизонталь. Это означало более длинный путь  до  нашего  логова,  но
лучше дольше топать на своих двоих, чем валяться на полу  и  дрыгать  ими  в
последней пляске... И началась дикая охота. Кто-то вскрикнул за моей спиной;
потянуло едким ароматом крови. Последние пять-шесть шагов до норы я проделал
спиной вперед, держа обе пушки у бедер, однако  убийцы  уже  выбрали  другую
жертву и занялись каким-то одиночкой, которому сегодня  не  повезло  больше,
чем мне. Чуть дальше, возле Оружейной палаты, развлекались парни с  жетонами
идолопоклонников. Эти никогда не забивали до смерти, а утаскивали оглушенных
пленников в свою зону, где тех, конечно, не ожидало ничего хорошего. Однажды
я подсмотрел ритуал жертвоприношения и не хотел бы увидеть это еще раз...
   Наконец-то. Благословенная  полутьма.  Благословенные  стены.  Всего  два
опасных направления - совсем не то, что  держать  круговую  оборону...  Зато
пришла боль. Я знал по опыту, что кровоподтек будет страшным. Боль,  боль...
Напоминание о чем? Все о том же. Еще одна плеть Его Бестелесности...
   Мы двигались слаженно, как  одно  целое.  Проверенный,  давно  заведенный
порядок.  Сектора  обстрела  распределены;  действия   каждого   многократно
отрепетированы. Но мы  готовы  и  к  непредвиденному.  Монсальват  вовсе  не
дружелюбен и даже не нейтрален. Замок - гигантское металлическое ?тело? ЕБа.
Поэтому скучать не приходится. Расслабляться тоже. Разве что в  убежище.  Но
когда-нибудь мы лишимся даже своего  последнего  убежища.  Говорю  вам:  это
дьявольская, гнилая игра. После всего, что Он устроил  в  Храме,  лично  мне
чертовски не хотелось рисковать своей  шкурой  и  вообще  покидать  знакомые
места, однако голод заставил отправиться на поиски.  Говоря  по  секрету,  я
понимаю мотивы ЕБа, когда Он лишает нас дармовой жратвы. Это Его плетка, Его
инструмент. Если  бы  Он  постоянно  кормил  нас  досыта,  мы  очень  быстро
превратились бы в расслабленных идиотов, легкую  добычу  для  убийц,  -  или
скатились бы до уровня неприкасаемых, которые обслуживают Геенну.
   Карты, нарисованные нами же, мы всегда носим с собой - на всякий  случай.
Мало ли куда занесет нелегкая.  Два  идентичных  экземпляра:  один  у  меня,
второй  -  у  Сирены.  Благополучно  вернувшись  в  логово,  мы  нагрузились
патронами и метательными ножами. Постоянно таскать на себе весь арсенал ни к
чему - сильно теряешь в  подвижности,  а  это  иногда  важнее,  чем  избыток
оружия. Сегодня я предложил обследовать еще ни разу не пройденный  до  конца
Красный коридор. На картах это место обрывалось в замусоленную пустоту. Если
удача будет на нашей стороне,  можно  рассчитывать  на  поощрительный  обед,
который выдаст ЕБ. Если нет, то порция  свинца  тоже  прекрасно  избавит  от
голода. Радикально и навсегда.
   Сирена не возражала. Она редко мне перечит. За то и  ценим.  Но  если  уж
упрется, стоит на своем до конца.
   Вообще-то я мог и подкрепиться перед дальней опасной дорожкой, однако  не
стал доить жену. Хватило благоразумия  не  трогать  неприкосновенный  запас.
Неизвестно, где мы окажемся ночью (я еще не говорил, что ночь -  это  время,
когда не видно солнца в окнах Монсальвата и наступает непроглядная тьма?). В
прошлом самый длительный из наших походов на разведку занял около  недели  и
стоил мне изрядного куска шкуры, сломанного  ребра,  а  также  простреленной
мякоти. Отлеживаться на животе  пришлось  еще  дольше.  Сирена,  раненная  в
бедро, выздоровела намного быстрее. Она живучая и выносливая, как все сучки,
но вряд ли смогла бы охотиться самостоятельно. Помнится,  в  те  дни  ЕБ  не
скупился на жратву, а то бы мы не выкарабкались.
   Вот и сейчас у меня возникло какое-то поганое  предчувствие.  Впрочем,  в
замке правит ЕБ, а не моя интуиция. Не дожидаясь более радикальных понуканий
вроде ощутимых ударов электротоком, я запер убежище и ввел новый код. Сирене
достаточно было проследить  взглядом  за  моими  пальцами,  чтобы  запомнить
последовательность цифр навсегда. Отныне она сможет воспроизвести ее днем  и
ночью, в любом состоянии, вероятно, даже в бреду. Обо мне этого не  скажешь.
Я затвердил код про себя, беззвучно шевеля губами. Поймал себя на  том,  что
тяну время и тупо гляжу на бронированную дверь шлюза. Будто в последний раз.
Чего я хотел н а самом деле - вернуться или не возвращаться никогда?
   К черту все это! Пошли-ка отсюда, детка. Где наша не пропадала!
   И мы...
 
ФРАГМЕНТЫ ПАМЯТИ: 
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ 
 
   По понятным причинам Лоун протрезвел и тридцати-метровку от края тротуара
до входной двери проделал самостоятельно.  С  таксистом  он  рассчитался  из
своего кармана.  Хотелось  повторить  небрежный  жест  Дезире,  но  до  рожи
водителя Лоун, к сожалению, не дотянулся.
   В замочную скважину он попал ключом с первого раза. Открыл дверь и  сразу
же устремился к холодильнику, где стояла бутылка с чистой ледяной  водой.  К
счастью, бутылка оказалась полной. Он  почти  залпом  вылакал  пол-литра,  и
только тогда его охватила дрожь. Сон как рукой сняло. Лоун  чувствовал  себя
черным кристаллом - цельным куском  чего-то  непрозрачного  и  звенящего  от
вибрации. Атомная решетка вместо мозга и внутренностей,  полированные  грани
вместо кожи. Ни желаний, ни страха. Абсолютная замкнутость. Он  был  отделен
от внешнего мира границей, на которой преломлялся свет. Свет блуждал внутри,
как бессмысленное послание, случайно полученное с давно погасших звезд.
   Он включил ящик, лишь бы сделать что-нибудь. Дезире пробежала  пальчиками
по его шее и нажала кнопку на пульте, словно хотела оградить его от  липкого
дерьма рекламы, замелькавшей на экране. Она заботилась о том,  чтобы  он  не
стал копрофилом, и этим, возможно, обрекала его на изоляцию и страдания.  Он
прожил сорок лет, а потреблять как положено еще не научился. - Я пойду приму
душ, - решил Лоун.
   - Не так уж ты и грязен, дружок, как тебе кажется, -  сказала  она.  -  У
меня были и похуже.
   - Какого черта, Дез?! - Он начинал злиться.  -  Что  это  на  тебя  нашло
сегодня?
   - Со мной-то все в порядке.
   О да. В этом он не сомневался.
   - Ну и вали в свою спальню, - раздраженно бросил он, отлично зная, что ей
не нужно спать.
   - У тебя мало времени, - напомнила она, не обращая внимания на его добрый
совет.
   Лоун  хмыкнул,  уставившись  на  дно  опустевшей  перевернутой   бутылки.
Отражение было искаженным и уменьшенным,  словно  внутри  стеклянной  тюрьмы
кривлялся злобный карлик-трезвенник.
   - Ну и что? А у кого его много?
   - Не хочешь поработать сегодня ночью?
   - Я?!!
   - Ну не я же, милый. Не прикидывайся. Давай-ка,  Лоун,  не  ленись.  Будь
паинькой и получишь утром свою конфету.
   Он знал, что она имела в виду. Колоду. Новый пасьянс его судьбы. И  опять
Лоуна охватила та же отвратительная слабость - как тогда,  когда  у  затылка
щелкал курок. Не кристалл он, совсем  нет.  Аморфная  смола,  которая  течет
слишком медленно и потому незаметно.
   - Я ни черта не могу. Ты же знаешь.
   - Соберись, малыш. Для начала хотя бы включи компьютер. - А пошла ты!.. Я
устал. Мне все осточертело. Приму ?прозак? и постараюсь заснуть.
   Он и сам понимал, что все это звучит неубедительно.
   - Тебе помочь успокоиться? - спросила Дез вкрадчиво.
   Лоун встрепенулся:
   - Свари кофе.
   - Зачем тебе кофе, дорогой? У  тебя  же  есть  я,  -  прошептала  Дезире,
приблизилась спереди, что случалось нечасто, и взяла его лицо в свои ледяные
ладони.
   Лоун мгновенно почувствовал  себя  так,  словно  в  него  снова  вставили
скелет. Ему пригрезилась вечная ночь и  запахи  сырой  земли.  Где-то  очень
далеко звонил колокол. Его погребальная песня длилась, и длилась, и длилась.
Ветер носился в темном пространстве, наполняя паруса, сотканные из звездного
сияния... Наваждение прошло так же быстро, как возникло.
   - Тебе лучше? - спросила она. - Все еще хочешь кофе?
   - Нет.
   - Освежает, правда? - Она нежно улыбалась ему. Он всякий раз  вздрагивал,
видя эту улыбку. И черные, всепонимающие глаза старухи на  не  правдоподобно
юном и красивом лице...
   Ладони разжались. Упала железная маска. Под нею уже было другое  существо
- беззащитное, уязвимое и робкое.  Существо,  которое  давно  утратило  силу
творить. Что дальше? Импотенция? Кто сказал, что секс - не созидание? -  Все
это бесполезно, - почти простонал Лоун. - Кому нужны твои дешевые приемчики!
Я не могу больше писать.
   - Я понимаю, - шепнула Дез. -  Я  пытаюсь  помочь.  Ох  эта  ее  ласковая
настойчивость! Порой ему казалось, что таким мягким, но неотвратимым нажимом
можно разрушить любую стену и сдвинуть с места Эверест. - Да, ты поможешь! -
Сарказм давался с трудом. Лоун собрал во рту  скопившуюся  слюну  и  поискал
взглядом, куда бы сплюнуть.
   - А кто же еще, дурачок? Не сопротивляйся. Расслабься. Разреши мне  вести
тебя. Начнем...
   Он покорно отставил бутылку и включил  компьютер.  В  конце  концов,  это
ничего не значило.  Очередная  мелкая  уступка,  бесконечный  компромисс,  в
который превратилась его жизнь.  Он  и  раньше  по  многу  часов  просиживал
впустую, уставившись в экран, на котором было только меню  редактора,  и  не
мог выдавить из себя  ни  строчки.  Источник  иссяк.  По  пересохшему  руслу
катились только безжизненные камни. И хоронили под собой писателя Лоуна. Вот
и сейчас молчание длилось сорок минут. Сорок  незаметных  минут.  Он  слушал
только свое дыхание. Все это время Дез сидела неподвижно, ничем  не  выдавая
своего присутствия. Ни запаха, ни флюидов, ни звука. Но он знал:  стоит  ему
дернуться - и...
   Прилив бодрости закономерно сменился отливом. Его снова клонило в сон.
   ...И ее рука легла сзади на его левое плечо.
   - Не получается, - сочувственно констатировала Дез. - А ведь  ты  вправду
был хорош. Даже в ?Кодексе бесчестия? еще чувствуется прежний Лоун.  Сколько
целебного яда! Сколько беспощадной  силы!  А  эта  предельная  обнаженность,
которая и не снилась  эксгибиционистам  прошлой  ?волны?!  Эта  декадентская
червивость в сочетании с животной грубостью!..
   Издеваясь, она цитировала критические статейки.  Если  без  дураков,  она
была  его  самым  тонким  критиком.  Тонким,  как  скальпель,  препарирующий
монстров, которых плодила извращенная матка. Она была единственной, кого  он
не мог обмануть. Да и не хотел. Она была тенью его подлинного ?я?.
   Между тем Дез продолжала:
   - Лиза как-то призналась мне,  что  от  некоторых  твоих  страниц  у  нее
пробегали мурашки по спине... По-моему, в  какой-то  момент  она  испугалась
того, кого скрывает эта маска.  -  Указательный  палец  ?выстрелил?  в  лицо
Лоуну. - Все равно что, живя с садовником, вдруг обнаружить,  что  на  самом
деле спишь с палачом. ?Мурашки по спине?? Смешно. Что  она  могла  знать  об
отвращении к себе и страхе, настоящем страхе? Кроме того, Лиза -  не  вполне
удачный пример. Одна из его последних пассий. Не самая умная. Но чутье у нее
было. Она чуяла сладкий запашок распада за  километр...  И  сколько  времени
прошло после того, как он закончил ?Кодекс?? Три с половиной года. С тех пор
он пожинал плоды с денежного дерева, посаженного в стране дураков. И  каждый
новый день, каждую новую ночь ему становилось все больше  не  по  себе.  Эта
сучка Дез прекрасно понимала, что  по-настоящему  хорош  он  был  в  ?Девяти
кругах рая?, неплох в ?Солнце полуночи?, а  ?Кодекс?  -  лишь  эхо  призыва,
заставляющее неискушенных блуждать в потемках. С искушенными как раз проще -
те привыкли дурачить сами себя.
   Сплетения фраз, сплетения кишок. Все заканчивается либо облегчением, либо
неизлечимым запором...
   - ...Я буду рассказывать тебе о прошлом, настоящем, немножко о будущем, -
мурлыкала Дез. - О тех, кто был у меня раньше. А ты печатай. На клавиши  еще
не разучился нажимать?
   - Это  твое  прошлое,  -  сказал  он,  тупо  сопротивляясь,  предугадывая
ловушку, сделку с совестью  (резиновой  писательской  совестью,  не  имеющей
ничего общего с человеческой, - эдаким дырявым кондомом, который  пропускает
все что угодно, кроме плагиата, и фильтрует чужое, каким бы  мелкодисперсным
ни был раствор). - Ошибаешься. Это и твое прошлое. Те люди,  которые  прошли
через мои руки... они ведь не напрасные  жертвы,  правда?  Если  ты  думаешь
иначе, значит, еще не повзрослел. Мы с тобой двигались навстречу друг  другу
сквозь столетия и расстояния, которые ты себе представить не можешь.  Поверь
мне, милый,  твоя  частная  история  писалась  спермой  и  кровью  за  сотни
поколений до того, как твое существование стало необходимым,  до  того,  как
проявилось твое изображение. И не преувеличивай трагизм,  ты  же  знаешь,  я
этого не люблю. Ты должен написать об этом,  болван,  иначе  кое-кто  начнет
сердиться. А теперь посмей сказать, что ты ни о чем таком не подозревал! Дез
умела увещевать. Она также являлась его психоаналитиком. Бесплатные сеансы в
любое время дня и ночи, если не считать, что  он  расплачивался  всей  своей
жизнью.  Цивилизованно  и  комфортабель