ади, и Володя упал в снег без вреда для себя. Неподалеку валялись
его чемодан, полушубок, кроличья шапка.
     Он шел  назад  в  Хабаровск,  омертвело-жестокий,  как  старый  убийца,
которого много дней травили в лесу собаками, в кармане ощущалась полновесная
тяжесть револьвера, мозг сверлило: "И велел бросить его во тьму внешнюю".


19.


     Минуло несколько  месяцев. Иржи  Котера теперь  отвечал за безопасность
чехословаков и  сохранность  их  грузов во Владивостоке.  Ожидая отплытия  в
Европу, легионеры жили в вагонах, загромождавших запасные пути станции.
     Помимо   чехов,  город   патрулировали   американцы,  японцы,   русские
белогвардейцы, но это  не гарантировало  от  ограблений. Когда взгляд Котеры
останавливался  на  дюжем  парне-смазчике, на  слесаре  депо или  просто  на
каком-нибудь  оборванце, майор думал, что,  вероятно, ночью он крадется  под
составами, чтобы ломиком сбить пломбу с вагона, набитого собольими шкурками.
     Была  жаркая середина лета.  После обеда Котера  перешел  из  вагона на
устроенный перед  ним помост под  тентом, где стояло дорогое  мягкое кресло,
которое еще недавно красовалось в  богатом  русском доме. Белобрысый Маржак,
щуплый, бодро-юркий, точно молоденький  петух, принес кофе. Котера пригласил
капрала за столик, у них были непринужденные отношения.
     Говорили о  происшествиях  минувшей  ночи: ограблен  склад  мануфактуры
русской   торговой   компании,   раздет   донага   американский   лейтенант,
возвращавшийся из  казино...  Маржак поворачивал  голову  вправо,  острые, в
белесых  ресницах  глазки следили  за  подростком, что  топтался  у  эшелона
напротив, заговаривая с легионерами. Паренек запускал руку  в карман штанов,
бережно доставал что-то и показывал чехам.
     Котера, который, как и капрал, заметил  его, с требовательным вниманием
взглянул на подчиненного. Тот ответил на немой вопрос:
     - Предлагает краденые украшения.
     Оба одновременно улыбнулись: они подумали о Ромееве. Котера обронил:
     - Ты чему-нибудь научился у Володьи?
     Капрал понял начальника и с готовностью встал.
     Когда  парнишка,  распродав  товар, пошел со станции,  торопясь отнести
выручку тем, кто его послал, и получить награду, следом потянулся "хвост".



     За  подростком проследили до  барака в  глуши пристанционной  слободки.
Вскоре строение окружил взвод  легионеров. Ворвавшись  в барак,  они застали
там компанию пьяных и полупьяных людей; одни, сидя на подушках, брошенных на
лоснящийся от  сырости  земляной  пол, играли в карты,  другие,  сгрудившись
вокруг  стола,  ели  и  пили.  Кто-то  из компании выстрелил,  и тогда  чехи
перебили почти всех.


x x x


     Котера прогуливался между составами по чистой, посыпанной свежим песком
дорожке. Завидев бегущего капрала, заинтересованно остановился.
     Маржак,  который, казалось бы, не  отличался эмоциональностью, на  этот
раз не в силах был стоять,  как положено, перед начальником.  Сделал  шаг  к
нему, еще шаг и, оказавшись почти вплотную, облизывая губы, выпалил:
     - Там был Володья, господин майор!
     Котера, мгновенно подобравшись:
     - Он жив?
     Капрал ответил "да". Он узнал Володю в человеке, что, пытаясь спастись,
бросился  к  окну  барака.  Маржак ударил  его  прикладом и  весьма  вовремя
заслонил своим телом: легионеры пристрелили бы его.
     Майор,    желая   скрыть    возбуждение   и   потому   понизив   голос,
поинтересовался, жив ли подросток?
     Нет, услышал он, парнишка убит. Пока жив лишь один  раненый:  когда все
было кончено, он  вдруг  подал  признаки жизни,  но  никто из  чехов уже  не
захотел добивать его.



     Котера взбежал  на свой  помост и, сосредоточенный  на какой-то  мысли,
ходил  взад-вперед.  Наконец  он  опустился  в  кресло.  Капрал  докладывал:
компания в бараке - обыкновенные бандиты; тела покрыты татуировками, в
     карманах, помимо колец, серег, часов, найдены вырванные у людей золотые
     зубы.
     Выслушав с въедливым вниманием, майор сказал:
     - Человек хорошо служил нам, принес немало  пользы, а оказался вместе с
каторжниками...  Что значит  варварство. Мы спасли его, мы  ему доверяли, мы
дали ему власть, а он был коварным гунном.
     Маржак стоял и думал, что тогда, в  вагоне, не  надо было  поить Володю
джином, а если  уж майор напоил его, то мог  бы и снисходительно отнестись к
речам пьяного человека. Сейчас Володя был бы с ними, вылавливал бы всех этих
бандитов и партизан.
     Котера,  после  того  как он приказал  вышвырнуть  Ромеева  из  вагона,
чувствовал  неприятные   сомнения,  пожалуй,   даже  угрызения  совести.  Он
оправдывал  себя,  вспоминая наглую гордость  Володи  -  "этот цинизм",  как
обозначал он мысленно. Однако гадкий осадок не исчезал.
     Зато сейчас стало ясно: он был совершенно прав! Как бы рассуждая сам  с
собой, Котера произнес при Маржаке, произнес словно обрадованно:
     - Я еще никого не презирал так!  Я даже не думал, что кто-то может быть
так презираем.
     Капрал спросил, что делать с Володей и с раненым бандитом:  отправить в
тюрьму?
     Майор поразмыслил. Тюрьма переполнена арестантами и  потому неподходяща
для задуманного.
     Неподалеку чешская комендатура  занимала здание с  обширными подвалами.
Подвалы были  настолько  сыры, что  под  склады  их  не  использовали и  они
пустовали. Вот куда следует поместить Ромеева и его раненого сообщника...


20.


     Маржак, держа в  руке  шипящий газолиновый  фонарь, спускался по крутым
полуразрушенным  ступенькам, освещая  путь  майору.  Нагнувшись  под  низким
каменным  сводом, с которого капала вода, они  вошли в  подвал, где  тяжелая
влага  густо  висела в спертом, смрадном воздухе.  Полчаса назад солдаты, по
распоряжению майора,  принесли сюда железную кровать и соломенный  тюфяк для
раненого. Ромееву поставили табурет.
     Неровный яркий свет фонаря выхватил из  темноты страшное  лицо Володи -
белое  как  известь,  в исчерна-багровых  ссадинах,  с запекшейся под  носом
кровью. К  всклокоченным густым  волосам  прилипли  паутина и  какой-то сор,
глаза смотрели дико.
     Отсветы  пламени падали на Котеру - Ромеев узнал  его,  но  не  встал с
табурета. В усмешке обнажились зубы, арестованный проговорил с  тоской  и  с
мертвящей шутливостью:
     - Ах, не чаял свиданьица...
     Офицер,  стройный,  ладный,  стоял,  заложив  руки  за  спину.  Звучным
голосом, с издевкой и вкрадчивостью, сказал:
     - Как ты мог быть с этим людями, Володья?
     У  того  голову сводило колотливой болью: от удара  прикладом и потому,
что последние месяцы каждодневно пил самогонку. Было горько, тошно. Он в
     отчаянии заговорил и, казалось, заговорил лишь затем, чтобы не завыть:
     -  Как  охотники  в лесу пса бросают от  дури, от куражу,  так  и вы со
мной...  Обычного  пса  звери  сжирают,  ну, а я  со  зверьми за зверя стал.
Промышляли  в Хабаровске,  потом сюда подались -  здесь  добычливее. Чего ж,
прощенья теперь просить у вас, что не дался волкам в утробу?
     Котера дождался, когда  Володя  договорит,  терпеливо  выдержал паузу и
спросил:
     - А как же то, чтобы служить без корысти Белой России?
     Ромеев резко, с силой закачал головой из стороны в сторону, ожесточенно
ударяя кулаками по коленкам:
     - Ага! ага... попали в самое-самое... срезали! Убили наповал... Да чего
- хуже,  чем убили.  Ох,  и  подело-о-ом!  - Он вдруг застыл  и надсадно,  в
исступленном страдании, стал как бы исповедоваться:
     - То, как я Россию и  себя понимаю: то ж ведь - тайна! А я  тайну перед
чужим  пластать  стал. За  то  и  кара мне.  Сговорился  с чужим  работать -
работай, добывай пользу  для своего дела. Но не  открывай чужому потаенного,
русского! А я открыл - размечтался, ишь. От безмерного мечтанья это... Белая
Россия есть  мечта потаенная. Иное же - смурная Расея. В Расее мечтательному
человеку одно из двух: либо голубем быть сизогрудым, либо бандитом.



     Котера вдруг указал на кровать, на которой чернела лежащая фигура:
     - Отчэго он мертвый?
     До  Ромеева,  захваченного  своим,  вопрос  дошел  не сразу. Когда  чех
повторил, он бросил:
     - С чего вы взяли? Жив он.
     Фигура  на кровати  пошевелилась  - хрустнула  солома в тюфяке;  грубый
голос потянул с фальшивым смирением:
     -  Господа-а,  а,  господа-аа...  прислали  б  перевязать  меня. Я  вам
сгожусь.
     Майор  приказал  Маржаку  осветить  лежащего.  Мужчина   на  кровати  -
плешивый, отталкивающего вида  -  принялся  стонать и  просить снисхождения;
было заметно, что у него нет передних нижних зубов.
     Котера зачем-то наклонился над ним, пристально  рассматривал, совсем не
по-командирски  топтался  на  месте.   Куда   ранен   человек?  Тот  тягуче,
обессиленно ответил:
     -  В башку стукнуло  -  кажись, рикошетом  пуля... И  плечо прострелено
левое... вроде не задета кость-то... Мне б перевязочку...
     - Как вы не мертвы с потери крови?
     Раненый, пристанывая,  повернулся на тюфяке,  указал здоровой рукой  на
Ромеева, сидевшего на табурете:
     - Он замотал мне... Портянку разорвал и замотал... Господин офицер, мне
бы от фершала перевязку! Я... -  мужчина с хитрым выражением  продолжил: - Я
квартиры знаю, где прячутся, кто нападают на ваших. Всех укажу!
     Ромеев без  интереса слушал разговор чеха  с  раненым,  но вот в  мозгу
ворохнулось... Он  обратил внимание, что  у Котеры  какой-то не свойственный
ему недоумевающе-раздраженный, обескураженный вид.



     Смотря на Володю, майор обращался к лежащему на кровати:
     - Хорошо, тебя перевяжут! Но скажи, много вы  делали грабежа вон с ним?
Он делал?
     Мужчина хныкающе пробормотал:
     - Делали... И он, конечно.
     Котера  топнул ногой в замешательстве,  в непонятном возмущении, у него
вырвалось:
     -  Зачем тогда он  тебя  перевязал, а не... - не  договорив,  выругался
по-чешски.
     Володя привстал с табуретки, присвистнул, жгуче блестя глазами:
     - Ах, вон чего-оо! А я-то не понимал...
     В  подвале сгустилась наэлектризованно-клейкая тишина.  Ее рассек голос
Ромеева:
     -  Завидная у  вас,  господин майор, память. Умно ж  вы  запомнили наше
знакомство в Самаре... - он не щурился в резком свете газолинового фонаря, в
голосе была не идущая к его виду и ко всей обстановке странная властительная
твердость. - Думали, я, как те большевички-лазутчики, своего придушу, чтоб в
жизнюшке этой остаться?  Вот чем  хотели меня припечатать! Как  я вас донял,
что покою не знаете, не припечатав-то!
     Улыбаясь  в   надменном,  в  каком-то  отрешенном  спокойствии,  Ромеев
произнес:
     - Какой  я есть, про  то  знают  Бог  и Ангел-хранитель России.  А  вы,
господин майор, - дурак!



     Фонарь дернулся в руке Маржака, капрал попятился. Котера с неотвратимой
рассчитанностью  движений   расстегнул   кобуру,  достал  мощный   армейский
пистолет, оттянул затвор и дослал патрон в патронник.  Не сводя потускневших
глаз с Ромеева, слегка склонился к лежащему на кровати:
     - Отвечать мне! Он убивал чешских легионеров?
     Раздался громкий, унылый стон.
     - Убивал?
     Мужчина заговорил жалующимся, ненатурально-скорбным голосом:
     - Вы спросили, и вам я скажу все. Вас я не обману! Он...
     Котера выстрелил в упор в говорившего. Суетливо  отскочил  от  кровати,
прицелился  и еще  раз  выстрелил  ему  в  голову. Потом яростно  заорал  на
Маржака,  чтобы  тот повыше держал фонарь, черт  его  дери! Он  стремительно
бросился прочь, а капрал бежал сбоку, освещая дорогу.


21.


     Ромеев  заметил, что в подвал просачивается свет. Нагнувшись  и  пройдя
под  сводом к  выходу, увидел, что  дверь наверху  открыта.  Устремившись  к
чистому воздуху, не задумываясь - по нелепой ли случайности оказался он не
     заперт или же тут какая-то каверза - поднялся по выщербленным ступеням,
     шагнул наружу.
     Он был  во дворе  комендатуры. Шагах в пятнадцати, у  входа  в  здание,
стоял часовой, привычно-гладкого вида  чех. Часовой взглянул на Ромеева и не
крикнул, не вскинул винтовку.
     Володя торопливо, ненасытно дышал. Перед ним серело пустое пространство
мощеного  двора.  Кирпичная  стена  отделяла  двор  от  улицы,  ворота  были
приотворены. Над стеной, над растущими за нею деревьями, что раскинули ветви
в  густой   недвижной   листве,   -   высоко,   необъятно   излучало   тепло
красно-розово-желтое закатное небо.
     За  воротами стоял кто-то  спиной  к  двору:  были видны плечо, локоть,
сапог.   Ожидая  выстрела   в   спину,   Ромеев   -   спеша   в   смерть   -
напружиненно-деревянной поступью двинулся к воротам. Тот, кто стоял за ними,
повернулся  и шагнул внутрь.  Это был  Маржак, в  опущенной  руке  он держал
револьвер.
     "Ага! - словно кто-то с ледяной ясностью  сказал Ромееву. - Вот так оно
сейчас  будет!"  Он не  остановился  - его  пронизывало: "Идти  как  шел или
броситься на пулю?"
     Чех  вдруг  раз  за  разом  выстрелил в  воздух.  Маленький, щуплый, но
уверенно-непринужденный капрал жизнерадостно глядел на подходившего Ромеева:
     -  Тебе в честь  салют,  Володья! Иди на свободу  -  приказал  господин
майор!  -  и  обеими  руками  указал  на открытые ворота, кланяясь с веселой
церемонностью.
     Не  веря и мучительно  чувствуя бесполезность охватившей  злобы, Ромеев
как бы одним духом прошел мимо посторонившегося Маржака на улицу. Тот
     позвал за спиной:
     - Стой на секунду!
     Он сделал шаг-второй, третий и обернулся. Белобрысый  легионер улыбался
с неподдельным, ребячливым радушием.
     - Очэн мы уважайм тебе, Володья! - и снова выпалил вверх.



     *Так с  15 августа 1918 стала называться Народная Армия Комуча. Комуч -
Комитет членов Учредительного собрания (Прим. автора).



     Повесть  идет второй,  после "Грозной  птицы  галки",  в  сборнике  под
общимназванием "Комбинации против Хода Истории".


________________________________________________________________________
__________



   Игорь Гергенредер.
   Парадокс Зенона



     © Copyright Игорь Гергенредер
     Email: igor.hergenroether@epost.de
     Date: 19 Nov 2000
     Сборник "Комбинации против Хода Истории", повесть 4.


1


     Они сторожким уторопленным шагом входили со двора в кухню гостиницы. Во
вместительных  котлах  клокотал невнятный говорок, сладковато-удушливо пахло
варящейся старой кониной. Впереди  группы шел низкорослый мужчина, прятавший
правую  руку  под  отворотом  тяжелого,  лоснящегося на  локтях  пальто.  Он
выразительно  погрозил  левой  рукой  поварам и  прижал к губам указательный
палец. В колких  глазах человека,  что  так  и  шарили по сторонам,  застыло
испытующее  недоверие.  Грубые  сапоги  с  негнущимися,  точно  на деревяшку
натянутыми головками, усеивали пол ошметьями липкой закрутевшей грязи.
     Это был старший  в группе разведчиков:  так весною восемнадцатого  года
именовались  чекисты.  Оренбургская  ЧК  заполучила   наводку:  в  гостинице
"Биржевая" поселился немалый голавль... В ЧК предположили, что это  - правый
эсер  Саул  Двойрин,  "заклятый  фанатик",  который  уже  несколько  месяцев
неуловимо действует против пролетарской диктатуры.
     Разведчики  "черной" лестницей,  пропахшей  мышами и помойкой, вышли на
второй этаж и замерли в коридоре у нужного номера. Старший направил на дверь
матово  блеснувший  браунинг,  левой  рукой  легонько  нажал  на  нее  -  не
поддалась.  Парень в  кубанке  со  срезанным плоским  верхом,  присев  перед
дверью, глянул  в замочную скважину и жестом  пояснил старшему,  что изнутри
вставлен ключ.
     Трое на цыпочках, неуклюже вывертывая пятки, отступили от двери и разом
кинулись  на  нее:  однако  замок  выдержал.  В  комнате  чутко  ворохнулось
движение: когда чекисты  вторично обрушились на дверь,  за  нею негромко, но
пронизывающе-тяжко и часто захлопало. Один из разведчиков круто  повернулся,
будто желая прыгнуть прочь: судорога  прокатилась от его плеч через все тело
к ногам, и он распластался на ковровой дорожке.
     По двери бежали дырки,  трескуче выметывая  древесное крошево, крупинки
краски. Вышибли ее с третьего раза -  в  плотном синеватом чаду всплескивали
искристые вспышки; чекист в кубанке упал набок и с нутряным, смертным стоном
вытянулся.
     - Бо-о-мба!!! - вскричал другой, отскакивая в коридор.
     Из комнаты катилась с жестким  постукиванием граната - продолговатая, с
небольшую   дыньку,  вся   в  рубчатых  шестигранных   дольках.   Разведчики
инстинктивно отвернули головы, заслоняясь руками; граната не взорвалась.
     Старший  зацепил стреляющего:  тупоносая пуля браунинга раздробила  ему
кость над правым  локтем -  многозарядный пистолет громыхнул об пол. Раненый
упал  на  грудь,  схватил  его здоровой рукой - и был убит  в упор  очередью
выстрелов.  Старший  чекист,  с  хищным  пристальным вниманием  и  все еще с
опаской,  нагнулся  над  умершим,  упер  руку  в его  плечо  и вдруг  рывком
перевернул тело.
     - Это ни х...я не Двойрин, еб... его мать! - заматерился  пронзительным
тенорком и стал обыскивать труп.
     Саул Двойрин, создав в  городе белое  подполье, развивал многообещающие
связи  с  Дутовым,  чьи  малочисленные  соединения  были  оттеснены  красной
гвардией к верховьям Урала. Стремление возвратиться  в Оренбург не  покидало
атамана.
     В  апреле восемнадцатого советская  власть господствовала почти по всей
России,  однако  имелись  и  те,  кого  не  смирил  большевицкий  террор.  В
оренбургском  подполье работали одаренные люди.  ЧК  пребывала в неведении о
том, что пароль для красных застав куплен у служащего  военно-революционного
штаба.  С  вечера  на  заставах  оказывалась  неодолимо-приманчивая,  злющая
самогонка.  Караульные  не   подозревали,  кому   они  обязаны  своим  шалым
несусветным счастьем.
     Знали  бы они, что  в трех верстах, в  тихой роще, приостановился белый
отряд...


2


     Солнце  зашло,  разлив  над  горизонтом  жирный,  красно-лиловый  свет,
который стоял  недвижным маслом. Таявший днем снег слегка  пристыл; туманная
дымка, поднимаясь над скукоженными весенними сугробами, скрадывала очертания
безлистых деревьев. В роще высилось немало вековых великанов, и от них веяло
каким-то диким привольем. Около трехсот белых партизан сделали  здесь привал
перед набегом на город.
     Вокруг одного  из костров  сидели  на хворосте весьма  молодые  люди  в
солдатских  шинелях, перехваченных  узкими  брезентовыми  поясками.  Ломаные
отсыревшие  валежины через  силу  горели  копотным пламенем. Зато  заставлял
ноздри раздуваться дразнящий парок, которым курилось варево.
     -  А будь не говяжья  тушенка, а сало свиное? Стали бы  есть,  Иосиф? -
обратился один из юношей к другому - по виду, еврею.
     - Идиотский  вопрос!  - ответил за него молодой человек с наметившимися
черными усиками. - Давай-ка мы поедим, а ты один раз не поешь.
     Тот, кто спрашивал, заявил:
     - В свое время я вообще не буду есть мяса! Но сейчас не обо мне.
     - Я понимаю, - сказал Иосиф, - вы хотите знать мои убеждения...
     Он вступил в отряд только сегодня утром.
     - Я пошел воевать, потому что согласен с моим дядей в одном...
     Было известно, что его дядя штабс-капитан  Двойрин - доверенный человек
Дутова.
     - Ваш дядя - правый эсер? - сказал спросивший насчет  сала. Юношу звали
Евстафием Козловым. Он худ, невысок, но широк в плечах. Его  привлекательное
лицо необычно: середина с коротким вздернутым  носом как  бы вдавлена, лоб и
покрытый  светлым  пушком подбородок  выступают.  Изучающий  взгляд  Козлова
уперся в Иосифа.
     Тот подтвердил, что его дядя  - давний социалист-революционер, участник
терактов.
     -  Но  мне не  нравятся выражения  в  программе  эсеров. Почему  Россия
будущего  -  это  именно "трудящаяся Россия"? Почему к слову "интеллигенция"
непременно прибавляется - "трудовая"?
     - Молодец! Честно сказал, что работа