выпустила  Февральская   революция.   Летом
семнадцатого на воровской малине в Рузаевке он перестрелял  шестерых  членов
своей старой  шайки:  вероятно,  свел счеты  за  давний спор.  Объявил  себя
коммунистом,  создал  "группу   идейных  экспроприаторов".  Они   продолжали
терроризировать  помещиков,  но   уже  -  служа  идее.   После  Октябрьского
переворота  новая власть назначила Пудовочкина начальником красной саранской
милиции, а затем поручила сформировать красногвардейский отряд.
     - Такова  карьера этого  экземпляра, - удовлетворенно, точно преподнося
нечто весьма полезное, радующее, подытожил рассказчик. Но расстаться на этом
с  фигурой Пудовочкина  оказался  не в силах -  продолжил с  подъемом: -  Он
далеко не туп. У попа-старообрядца выучился грамоте, пишет почти без ошибок.
Прочитал   "Антона  Горемыку"  Григоровича,  возит  с  собой   Писемского  -
"Старческий грех". Стихи пописывает. Послушайте:

     Жарко лето, зелен сад,
     Сердце так и ходит.
     Фрукты красные висят,
     Речка вся в народе.

     Костарев в задумчивости хмыкнул:
     - Сердце так и ходит... Строка-с!
     Зверянский отозвался угрюмо:
     - Обыкновенно сволочь любит буколику.
     - Главным  образом,  сволочь  мыслящая,  которая обладает талантом быть
популярной!  -  уточнил  собеседник.  -  Итак!..  Что  в   нем  еще,  помимо
жестокости?  Обжорство. И  распутство - но  без садизма,  без  "фокусов".  С
любовницами мил, щедр, они его ценят.
     - А надругаться над гимназисткой, убить на ее глазах отца - не  садизм?
- прорычал доктор. - Слушайте, зачем мне нужно что-то еще знать об этой
     скверной, бешеной скотине?!
     - Затем, что он - проходная фигура в комбинации!
     - В какой комбинации?
     - Против Хода Истории.


     11.


     Пудовочкин выбрал  для себя дом  владельца сахарного завода  Ерисанова.
Одноэтажное каменное  длинное  здание фасадом  на рынок. За  домом - большой
двор с каретным сараем, с баней.
     От рынка  - пять  минут  ходьбы  до  ресторана  "Поречье". Его  хозяину
Гусарову  было  приказано  "сервировать  закуску   с  барашком".   Если  "не
удовлетворишь",  сказали  Гусарову,  то  тебя  ждет   приговор  за  торговлю
самогонкой.
     Утром  Пудовочкин  с  тремя подручными направлялся в ресторан; прохожие
жались  к заборам,  взирали  на светлобородого кудрявого гиганта,  идущего с
легким наклоном вперед, невесомо, как кошка. Некоторые сдергивали шапки.
     Он  наедался  больше  часа,  остался доволен.  Когда возвращался  в дом
Ерисанова - стегнул выстрел: возле  головы  просвистела пуля. Он молниеносно
оглянулся на звук выстрела: шагах  в двухстах, за невысоким забором, отбегал
вглубь двора подросток. Охрана бросилась ловить, но тот успел скрыться.
     Во дворе, откуда стреляли, стояла лачуга, где обычно ночевали крестьяне
победнее, пригонявшие  на рынок скот. В это утро здесь никого не  было. Не с
кого спросить...
     По  раскатистому  хлопку  выстрела Пудовочкин определил  берданку.  Это
подтвердила и найденная пуля: она глубоко увязла в саманной стене сарая.
     Пудовочкин навестил в совдепе Юсина:
     - Кто у тебя есть из большевиков - заядлый охотник?
     Юсин  позвал  наборщика типографии Шемышеева. Пудовочкин спросил: ходил
ли тот с кузнечанами на волков? Ходил и много раз. А на медведей? Бывало! Их
уже не осталось в уезде. Больше всего, мол, ходим на зайцев.
     - И у кого есть берданки?
     - Берданки?  -  Шемышеев  перечислил.  А  теперь,  попросил Пудовочкин,
назови, у кого из этих берданочников имеются сыновья лет эдак от  тринадцати
до двадцати? Охотник стал называть фамилии, загибая пальцы: нет, нет, нет...
     - Семенов, пчеловод. Тоже нет сына, одни дочери... Внук есть.
     - Скольки лет?
     -  Примерно  пятнадцати  - Мишка. В  реальном  училище  учился, бросил.
Известный драчун.
     Пудовочкин взглянул на Сунцова:
     - Этого Мишу мне!



     Миша Семенов  увидал в окно пятерых  конных, подъезжавших  к воротам, -
все  понял.  Выпрыгнул  в окошко на  задний двор,  там  полно кур -  подняли
переполох. Сунцов услышал, поскакал вокруг дома, увидел, как Миша
     перемахнул  через  плетень.  Заулюлюкал,  хлестнул  лошадь.  Она  взяла
барьер. Семенов убегал огородами к канаве, полной талой воды, Сунцов настиг:
     - Стопчу зайца!
     Через канаву переброшено бревно. Миша перебежал по нему. Конник не стал
соваться в воду - убил Семенова из винтовки в спину, со второго выстрела.


     12.


     Утром Костарев уговорил  доктора  проехаться; правил лошадьми сам, гнал
их  шибкой игристой рысью.  Было  тепло, но не  солнечно, небо  заволакивала
сизая ватная пасмурь. Выехали  за город; от просыхающих бугров налетал запах
перегноя и одевшегося  почками мелкокустья. Под ременной  упряжью вспотевших
лошадей желтовато пенилась шерсть. Валерий Геннадьевич остановил пролетку на
проселочной дороге. Слева - овраг, в нем еще белеет снег. Справа - пастбище,
там только-только зазеленела травка; за пастбищем - лес.
     Десятка два коров, лоснясь после линьки гладкой шерстью, щиплют травку,
из леса несутся птичьи голоса. Ближе к проселку бык с  широко расставленными
рогами врыл копыта в податливую землю. Так  и  чувствуется  прочность низких
ног,  что держат  длинное туловище  с литой покатой  спиной; почти до  колен
свисает  шелковистый  бычий  подгрудок.  Костарев,   обращаясь  к  спутнику,
размашисто повел рукой, приглашая:
     - Посмотрите,  какая  гармония в  природе! - он сделал сладкий глубокий
вдох и, как бы в упоении пейзажем, тряхнул головой. Потом, указывая пальцем,
спросил с некоторым драматизмом: - Замечаете быка? Косится на нас. Наверняка
хотел  бы  побаловать, но видит - мы  не  по  нему. А бреди  здесь старушка?
Проходи семилетний мальчик? Каким чудовищем  предстал бы этот спокойный бык!
Заласкай  он жертву рогами до смерти  - думаете, его бы  зарезали? Он  нужен
всей деревне.
     - Но  старушка,  мальчик  - это же люди! -  доктор  сделал  ударение на
последнем слове.
     - И однако же права деревня. С этим согласится вся крестьянская Россия!
Жертву  не оживишь,  а  бык необходим, чтобы рождались телята,  чтобы коровы
давали  молоко:  чтобы  поддерживалась  жизнь.   Таким  же  образом,  и  бык
Пудовочкин нужен, чтобы жизнь Россиивернулась  к гармонии. Вы возразите, что
Пудовочкин наделен сознанием  и ответствен за  свои  поступки. На это я  вам
скажу: убейте его - но все равно без быков, имеющих обыкновение беситься, мы
не обойдемся! Когда я слышу, что  народный вождь должен  быть честен, что им
должен быть порядочный интеллигент,  на меня  нападает неудержимое  чиханье.
Все,  кто  поднимутся спасать Россию от красных, не будучи сами чудовищами в
достаточной мере, - обречены!
     - Но почему? - вскричал Зверянский.
     - Потому  что ряд несообразностей повлиял  на Ход Истории,  и  он завел
Россию в кровавое болото. Чем дальше, тем больше и больше крови, неслыханных
бедствий, разврата, смертной тоски.  Туда ведет большевицкая идея.  Свернуть
вправо,  влево - тоже кровь, химеры. Но скоро можно будет выбраться на сухое
место.  И  тогда  - все исправлено; гармония -  когда  душа радуется, а глаз
наслаждается  красотой!   Однако  заворотить  Россию   сможет  лишь  редкого
бешенства бык.
     -  Откуда в  вас  столько ужасного,  Валерий  Геннадьевич?  -  не вынес
доктор. - Такой цинизм? Такая рассудочная кровавость?
     - О  себе  я расскажу в другой раз. А сейчас я  хочу,  чтобы  вы поняли
смысл, - с  нажимом продолжил Костарев. - Я произнес слово "несообразности".
И вот
     вам главная!
     Испанцы,    англичане,    французы    имели    периоды    исторического
возбуждения,когда они устремлялись за моря, захватывали и осваивали огромные
пространства, несоизмеримые с  величиной их собственных  стран.  Грандиозные
силы возбуждения избывались.
     Русский народ таит  в себе  подобных сил поболее, чем указанные народы.
Русские с  кремневыми ружьями прошли  Аляску, поставили свои форты там,  где
теперь  находится Сан-Франциско. Но  дальше подстерегала несообразность.  За
титанами России не потянулся народ, как потянулись испанцы за своими Писарро
и Кортесом. Крепостничество, сонное состояние властей, сам косный, замкнутый
характер чиновничьей империи  не  дали  развиться движению.  Гигантские силы
стали копиться под спудом. С ними копилась и особенная непобедимая ненависть
народа к господам, к царящему  порядку - ненависть, чувство мести, мука - от
того неосознанного  факта,  что великому народу  не дали пойти достойным его
величайшим путем.
     Между  прочим, это смутно чувствует и российская интеллигенция, которая
так любит говорить о великом пути России - не  понимая, что смотреть надо не
вперед,  а  назад:  в   эпоху,  когда   возможность   такого  пути  упустили
правители...
     Петр Столыпин был умницей наипервейшим, он лучше всех понимал все то, о
чем я веду речь. Его хлопоты о  переселении крестьян в Сибирь -  это попытка
исполнить,  пусть в крайне  малом масштабе, но все-таки исполнить те задачи,
на которые предназначалась титаническая энергия  России. Попытка дать  выход
накопленным силам возбуждения...  Но  Столыпина не стало. А большевики - для
выпуска энергии -  указали народу другой в известном смысле тоже грандиозный
путь.


     13.


     Пудовочкин сидел  в  кресле в  гостиной сахарозаводчика,  ел  из  ушата
моченые яблоки.  Вошел  Сунцов, доложил, что стрелявший  наказан,  обрисовал
происшедшее.
     - А это... - Пудовочкин откусил пол-яблока, - родичи?
     - Отпеты! - Сунцов махнул  ладонями вниз. Пояснил:  все, кто был в доме
Семеновых - старик-пчеловод, обе его дочери, зять и работник - расстреляны.
     -  Надо вот чего, - с сухой деловитостью  сказал Пудовочкин, выплевывая
сердцевину, -  объяви на публику, что парнишка был  не один, а было их двое.
Второй - одинаковый с ним по  росту. Сыми с парнишки обувку, пинжачок и  дуй
по домам: всем парням примеряй. Кому будет подходяще,  собирай  их на рынок.
Кто из родных вякнет - аминь на месте!
     Скоро в городе стали раздаваться выстрелы. Пудовочкин вскочил на лошадь
и возбужденно гонял ее по Песчаной  улице на Ивановскую  площадь и обратно -
на  рыночную. Его  ярило  предстоящее.  Бил лошадь плеткой - пускал  вскачь,
подымал на дыбы. Она храпела, роняла пену, глаза налились кровью.
     Но вот Сунцов и группа конных пригнали десятерых подростков. Пудовочкин
подскакал к ним,  наклоняясь с седла, заглядывал  в  лица, казалось бы,  без
тени злобы, смеялся:
     - Павлинами надо быть, хвосты кверху, а вы вон чего - печальные!
     Сын путевого обходчика Коля Студеникин спросил:
     - За что нас?
     - А чего ваш бздун в меня целил? - обиженно вскричал Пудовочкин. - А то
     вы с ним не одних мыслей!
     - А если нет? - Коля не отвел взгляда.
     Пудовочкин - сердясь как бы в шутку - бросил:
     - Ну, знать, мне еще извиняться перед тобой! Дурак ты, что ли?
     Он указал плеткой на площадку, обнесенную изгородью: там обычно держали
пригнанный на рынок скот; сейчас  площадка пустовала. Приведенных загнали на
нее.



     Прибывал народ.  Пудовочкин скакал взад-вперед по  площади,  беспокойно
похохатывал, повторял: "Ну, попали  в меня,  а?", "А вот я це-е-ленький!" и:
"Кому охота еще попробовать?" Люди молчали.
     Он спрыгнул с лошади, неуловимым движением тягнул из-за спины винтовку.
Огромный, кудрявый,  он  не  пошел  -  он стремительно покрался  к площадке,
слегка клонясь вперед.  Ноги  несли богатырское туловище,  точно  воздушное.
Десятизарядный "винчестер" выглядел детским ружьишкой в громадных ручищах.
     Легко  перемахнул  через изгородь, что  была по плечо человеку среднего
роста. Ребята  пятились от него,  жались к городьбе. Пудовочкин  встал к ним
спиной.
     Перед  площадкой сидел  на  лошади  Сунцов.  Поймал  взгляд  командира.
Приподнялся на стременах, повернулся к толпе:
     - Все видят, товарищи  и граждане? Вот так  всегда  будет  делаться  за
разное нехорошее,  да-а! - кривясь, помахал над собой рукой, словно разгоняя
зловоние.  -  В  пор-рядке  рабоче-крестьянского  наказанья...  алле  гоп  -
р-р-раз! - рубнул воздух ладонью. - Алле гоп - два!
     Когда  крикнул: "Три!" -  Пудовочкин подпрыгнул, в прыжке развернулся к
подросткам, упирая приклад в сгиб локтя, выстрелил. Колю Студеникина сорвало
с ног, швырнуло оземь - будто ударило дубиной.
     А ладонь Сунцова опять рубила воздух:
     - Алле гоп - раз!
     При  выкрике  "три!"  -  пленники  упали  на  землю,  но Пудовочкин  не
подпрыгнул. Он хохотал... Подпрыгнул при счете  "шесть".  Выстрел убил Власа
Новоуспенского,  сына  протодьякона.  После  этого  прыжок и  выстрел  вновь
последовали при счете "три". Затем - при выкрике "пять".



     Расстреляны  десять  патронов; трое  ребят  еще  вздрагивают на  земле,
крутятся,  силятся вскочить. Кровь,  стоны. Сунцов, не слезая с  седла, стал
издали добивать  раненых из  винтовки. Смертельных  попаданий  нет,  мучения
длятся.
     В это время пригнали еще группу: человек  пятнадцать. Пудовочкин воздел
громадные руки, в правой - "винчестер".
     -  Даю  помиловку!  - и брюзгливо добавил: -  Спасибо не жду, поскольку
люди суть скоты неблагодар-рные!
     - Везуха, козлики! - заорал Сунцов, направляя лошадь на кучку ребят. Те
бросились бежать.
     А Пудовочкин  вдруг подошел к плохо одетой старушке,  опустил ручищу на
ее сгорбленную спину:
     - Как увижу - хватит с них, я им со всей душой - живите!
     Наклонился,  чмокнул  старушку  в  губы, погладил по спине  и  пошел по
площади, поправляя франтовато надетую фуражку; винтовка болталась за спиной.


     14.


     Пролетка  въехала  на  взгорок,  с него  хорошо  виден Кузнецк. Блестят
золоченые купола церквей, высится элеватор. Среди россыпи домиков выделяются
вокзал,  двухэтажные  здания.  Различим  мост  через  речку,  что  извилисто
перерезает город, видны конюшни, огороды,  кладбище, темнеющий лесок, правее
потянулась   насыпь  железной  дороги,  вблизи   нее  -  линия  покосившихся
телеграфных столбов, которые кажутся издали кое-как воткнутыми палочками.
     -  Какая  во  всем  этом   бесхитростность  и  мирная  невзрачность,  -
растроганно   проговорил   Костарев.  Затем   в  голосе   зазвучало   что-то
таинственно-зловещее: - От земли меж тем исходят токи некоего взвинчивающего
нетерпенья. Так и тянет хлестать стаканами спирт и ласкать вороненую машинку
под  названьем  "револьвер".  Разве   вы  не  чувствуете  такого,  Александр
Романович?
     "Он серьезно болен", - подумал доктор, не отвечая.
     -  А  множество  простого   народа   давно  уже  чувствует  это  темное
нетерпеливое напряженье. Поэтому в России столь болезненно-жадно пьют водку.
Я  нигде за границей  не видел,  чтобы  так горячечно пили. А вам как  врачу
должно  быть  известно:  спивается или  стреляется  человек,  отлученный  от
единственно достойного его дела.
     Русский народ был  отлучен от свободного заселения просторов. Расширься
Россия в свое время до глубин Нового Света, освой Аляску, пол-Канады,  Запад
Соединенных  Штатов  -   сколько  народу  переместилось  бы  туда,   сколько
интеллигенции! Там,  вдали  от  России  старой,  сколько было  б произведено
революций  и прочих социальных опытов, сколько титанической энергии избылось
бы в них!  И не трясли бы добрую старую  матушку  Русь лихорадка  и истерика
умов, не вызрело бы того  неосознанного отчаянья обделенных, того бешенства,
той алчности к  земному, к небывало жирному и сладкому, что так умело теперь
эксплуатируют большевики.
     - Вы на карту  давно смотрели?  -  укоризненно  прервал  Зверянский.  -
Вернемся домой - взглянете. Эдаких-то просторов мало России?!
     - А вы что, - сдерживая ярость, сдавленно произнес Костарев, - измерили
силу русских и приобрели право решать, чего с них достаточно? Почему Англия,
уже  имея Индию  и  Австралию, захватила  еще  и  Новую Зеландию,  не сказав
"хватит"? Почему  отняла  Мальвинские острова у Аргентины? Почему, проглотив
треть Африки, сцепилась с  Францией из-за  крохотного  форта  Фашода  и,  не
спасуй французы,  была  готова вести с  ними  долгую  кровопролитную  войну?
Почему сожрала и обе бурские республики?
     Я  могу  привести  десятки примеров,  когда  английское  правительство,
казалось бы, не могло  уже не сказать "хватит",  но не сказало этого! В свое
время не говорило подобного и испанское правительство. И ряд  других - тоже!
Зато российское, по-видимому, следовало вашему совету,  доктор,  и только  и
делало,
     что подходило  к карте и твердило:  "Ну и  будет с нас! Довольно!"  Как
ненужный излишек продало Аляску, Алеуты...
     Однако при этом совалось в европейские  дела, лезло на Балканы! Это все
равно как если бы Англия, вместо того  чтобы забирать заокеанские необъятные
плохо защищенные земли, лезла бы в Швейцарию, на Сардинию, на Сицилию.
     Но  нет,  английское правительство  всегда  оказывалось  достойно своей
нации, тогда как наше не вмещало духа народа - самого величайшего, самого
     творческого народа мира.
     "Ни-и-икогда   не   соглашусь  с   его  рассужденьями,  -  взволнованно
протестовал доктор. - Однако же до чего он трогателен  в своих заблуждениях!
Какая любовь к России снедает его!"
     - В детстве, в юности, - говорил Костарев со страстью,  - меня изводила
невзрачность российской провинции,  ее  душащая мертвой тоской  недвижность,
невозможность в ней каких-либо открытий,  приключений,  подвигов. Как манили
меня Кордильеры, Соломоновы острова, горы и равнины Тибета! Как хотелось мне
быть  до  мозга  костей  мексиканцем  или   не  знающим  страха  сикхом.  Не
исключительно  ли это русская черта, доктор:  находить  любимые национальные
типы и отождествлять себя с ними?


     15.


     -  Помните,  доктор,  в  момент  нашего  знакомства  вы  заговорили   о
"небедных", как вы выразились,  помещиках Костаревых?  Именье под  Инзой,  о
котором вы упомянули, принадлежало моему дяде.  Я вырос в другом - победнее.
Позднее унаследовал и его, и дядино.
     В юности я уехал за границу, путешествовал, поездил по Мексике, побывал
в Аризоне,  в Клондайке.  Двадцати трех лет уплыл в Южную  Африку  и  воевал
волонтером на стороне буров против англичан.  Когда армии бурских  республик
были  разбиты, я еще  два года  участвовал  в партизанских  действиях буров.
Кажется, лишений натерпелся вдоволь, головой рисковал достаточно. Однако  же
как только возвратился в Россию, я почувствовал - переполнявшая меня энергия
далеко не растрачена. Исходящее от этой земли нетерпенье электризовало меня.
Но теперь я устремился не за моря, а в революцию.
     Я вступил в боевую организацию анархистов, участвовал в экспроприациях,
в актах террора. И лишь в девятьсот седьмом году с  меня оказалось довольно.
Я понял: отнюдь не великая революция надобна народу... Продав унаследованные
именья,  я купил в  глубине  Финляндии  полтораста десятин леса с прекрасным
озером, занялся  разведением  коров  и рыбной  ловлей.  Женился  на  простой
финской девушке, она родила мне четверых детей.  Я  был бы совсем  счастлив,
доктор, если бы не думал о том, куда Ход Истории влечет Россию...
     Потроша, коптя рыбу, сбивая коровье масло, я размышлял... Ход Истории
     еще  не поздно обмануть.  Направить колоссальную  неистраченную энергию
России не на самое себя, а на Восток.
     - Далась же вам география! - в сердцах воскликнул Зверянский.
     - Ах, Александр Романович! Будь по-моему, Пудовочкин и тьмы ему
     подобных разбойничали бы сейчас в пустыне Такла-Макан,  а в вашем тихом
Кузнецке некому было б бесчинствовать. Но и теперь еще можно все  исправить.
Именно  для  этого  я  год назад  приехал  из  Финляндии, вступил  в  партию
большевиков, сделался комиссаром красного отряда.
     Если  мой план удастся - о! Мы бросим против большевицкой  идеи -  идеи
будущего  рая - иную! Идею рая, до которого лишь