.
   "Расскажу о том, как Квасура получил от небожителей секрет
приготовления сурыни. И она есть утоление жажды, которое мы имели. И мы
должны на празднике-Радогоше около богов радоваться, и плясать, и венки
подбрасывать к небу и петь, славу богам творя. Квасура был мужем сильным и
от богов вразумляемым. И тут Лада, придя к нему, повелела вылить мед в
воду и осуривать его на солнце. И вот Солнце-Сурья сотворило то, что он
забродил и превратился в сурицу. И мы пьем ее во славу божью..."- рек
Любомудр еще одну, на этот раз словенскую версию обретения кваса, а
Игорь-Ингвар, вспоминая, дивился - и как это он раньше не примечал.
   - И получили мы наставление от Велеса, как творить квасуру, называемую
сурыней... Чуть настанут дни Овсеня, пахарь кончит жатву и радуется сему,
и пьют руги напиток богов. И если иной не удержит своего естества и скажет
порой горькие напрасные слова - это от Чернобога, а другой получит радость
- то от Белобога.
   Но пьем мы равно за них обоих, потому что лишь Род - мера всему! " -
говорил верховный волхв.
   Итак, внимание Ингвара привлек широкоплечий, высокий рыжеволосый скальд
с гладко выбритым лицом, что выглядело крайне необычным среди русых
бородатых ругов. С чела на щеку у него сползал свежий, багровый запекшейся
кровью шрам. За спиной незнакомца виднелись рукояти двух слегка изогнутых
легких мечей, такие многие века спустя назовут шашками. Видимо, пришелец
владел в совершенстве не только искусством скальдскапа, а также
мастерством кровавым и прозаичным.
   А Игорю, что смотрел на мир сквозь те же Ингваровы очи, но "иными
глазами", этот третий почему-то напомнил любимого им Рутгера Хауэра, и он
заочно проникся к скальду уважением.
   - Будьте здравы, страннички! Далеко ли путь держите!? - окликнул
Ратибор троицу, выступив вперед.
   - Держим путь мы с земли бодричей, ободеритов, что по Одеру да Лабе
живут. А идем к Лютобору, князю ругов и защитнику священного острова.
   - Худо им.
   - Еще бы не худо. Под германцами волком воют, а куда денешься!
   - Дело есть?
   - А то как же? Имеется... - ответил за всех мужчина с мечами.
   - Таково ли дело, чтобы князь рядил? - засомневался Сев, показываясь с
противоположной Ратибору стороны.
   - Да, ладно тебе! Смотри, как старик уморился! - прервал его Ингвар, и
уже обращаясь к путникам, миролюбиво продолжил - Вы простите нас,
странники, на то мы и в дозор поставлены, чтоб чужих высматривать. Вы
скажите нам, какого вы родуплемени... А до князя вам лучше с нами
добираться. В ночи оно и заблудиться можно.
   - Наши имена ничего не скажут, а роду мы росского, в том не
сомневайтесь. Кто такие мы? Не разведчики, не лазутчики, а певцы мы
бродячие. Нам дорога - дом родной, чисто поле - пуховая постель...- опять
ответил за всех подозрительный рыжеволосый.
   - Ой, что-то не нравится мне этот боян!
   - раздалось в ответ, - Да ты посмотри на себя! Ну, какой из тебя певец?
Глаза рысьи, нос орлиный, этот шрам - схватки лютой память?
   Песнь клинков - лучшая из песен! Скажешь не так? - не унимался Сев.
   - Ты поверь нам, добрый человек! Мы не тати и не воры. Все зовут меня
Светланою, - встала между ними девушка- А спутники мои - верный Инегельд -
она указала на мужчину - и Златогор, дед моего отца. Именуют нас
по-разному. Кто кличет фокусниками и артистами, кто певцами безродными.
Иной вспомнит о скальдах, другой о внуке Велеса, третий о Браги, сыне
Одина.
   "Ага!" - сказал себе Игорь - "То-то больно стар, кудесник. И молчун к
тому же. Он из тех же, что и мой Олег, царствие ему небесное!"
   - Имя-то не наше, Инегельд, не русское!
   - заупрямился Сев.
   - Что в имени тебе моем, юноша! Я бы звался Иггволодом, коль не страшно
тебе - таким знают меня враги! Но как величать себя - знаю сам.
   - Пусть Инегельд споет! - предложил Ратибор. Сев согласно кивнул. "А
если у незнакомца и впрямь что-то толковое получится - вот стыд то! Но
лучше лишний раз своего остановить, чем врага проморгать!" - подумал он.
   - Я не могу петь, когда того не желаю...- начал Инегельд и улыбнулся,
видя как ладонь Ратибора нервно поглаживает рукоять грозной и таинственной
датской секиры - ибо те, кто с ней познакомился поближе, никому больше не
выдавали тайну этого знакомства... впрочем, как и все остальные тайны тоже.
   - Сейчас самое время для хорошей драпы, потому что всем нам скоро
потребуются небывалые силы. Но для хвалебных строк у меня не лучшее
настроение...- продолжил молодой скальд.
   Старик Златогор незаметно сдвинул музыкальный инструмент на колени и,
не говоря ни слова, тихонько тронул струны. Певец вершил свое колдовство:
    
 Встречай зарю, пока ты юн, А если млад - познай булат!
   Мужчиной быть - далеко плыть...
   В могильник слег, чуть срок истек.
   Звенящий вал тишь разорвал.
   Враг у ворот - вставай, народ!
   Когда огнем пылает день.
   И тень длинна. И кровь красна.
   Запел клинок, и ночь легла Кровавых рос да вдовьих слез.
    
 Из пепла вновь восстань Любовь!
   Смерть на конце шальной иглы, А на лице сто тяжких мук - На что мне лук
без тетивы!
    
 Следом запела и Светлана, ее исполнение не шло ни в какое сравнение с
приблатненными выкриками размалеванных эстрадных певичек конца двадцатого
века, столь привычными для слуха Игоря. Под мерный перезвон струн и
аккомпанемент морской волны, набегавшей на берег, братья услышали такую
балладу:
    
 О власти волшебников много легенд, И это оно неспроста.
   Той власти в сердцах возведен монумент, За тысячи лет до Христа.
    
 Ту власть сто веков проклинают слова, Но сердце иное твердит...
   Легко Чародеям - считает молва, Но этот неверен вердикт.
    
 Нет могуществу мага границ, Он творит несомненно и глыбко.
   Почему же тогда, у волшебников с лиц, Навсегда исчезает улыбка?
    
 Попы чародеям готовят костры, И пытки в подвалах тюрьмы.
   Мечи крестоносцев длинны и остры, Но так ли их мысли прямы?
    
 Их души источены страхом вконец, Им зависть сжигает сердца.
   И магу наденут терновый венец, Восславив святого отца.
    
 Нет могуществу мага границ, Он приводит подонков в смятение.
   И они перед ним, сами падают ниц - Чтоб потом отомстить за падение.
    
 Тому, для кого все открыты пути, Не стоит земным рисковать.
   Работай, играй, путешествуй, шути, Учись свое счастье ковать.
    
 Но если спиною ты чувствуешь Рок, И боль причиняешь, любя, Знай, это тебе
преподносят урок - То Магия ищет тебя!
    
 Нет могуществу мага границ, Хоть могущество - это не мед.
   Он стряхнет мои слезы, с пушистых ресниц, И взамен ничего не возьмет...
    
 Ингвар вздрогнул, где-то за холмами прозвучал гонг, и рог в свою очередь
затянул унылую вечернюю песнь - то угас последний солнечный луч, красный
диск скрылся за обзором. Все замерли...
   - Раунд прошел в позиционной борьбе - усмехнулся Игорь в усы.
   - Ночуйте с нами! Рискованно вам в потемках под свои же стрелы
соваться! - нарушил Всеволод повисшее в воздухе молчание.
    
 * * *
 Ярославова "Правда" узаконила деление божьих рабов на "новых" русичей -
огнищан и русичей "старых" - смердов: "Если холоп ударит свободного
человека и скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12
гривен. Истец же имеет право везде умертвить раба, своего обидчика".
Впрочем, тогда ни одному княжескому холую не пришло в голову обозвать всех
смердов ленивыми и ни на что не способными. Умения трудиться народу
русскому не занимать.
   Хромой сын Владимира, подобно отцу, весело проводил ночи в своей
загородной резиденции, селе Берестове.
   Иерей местной церкви Святых апостолов, Илларион, вскоре стал
митрополитом и благословил православных на окончательное изничтожение
языческой ереси.
   С той поры служители Велеса засекретили свою деятельность, хотя то
здесь, то там появлялись перехожие калики, лечившие заклинанием да
заговорами. Костоправы и травники, скоморохи и сказители путешествовали по
дорогам и почитались за юродивых да блаженных. Волхвы и вещуны схоронились
в чащах и пещерах. Впрочем, через двадцать лет,, один из них, по слухам-
дед руянского волхва Любомудра возглавил восстание в Новом городе. Бедный
люд взялся за колья, но жрец не хотел крови, наивный, он верил в силу
Слова, ведь и зверь, бывает, слушает, как человек. Епископ Новгородский в
полном облачении и с крестом в руках вышел на вечевую площадь, предложив
всем язычникам отойти к волхву, а христианам собраться вокруг князя Глеба.
   Сам князь вышел на переговоры:
   - Если ты волхв, скажи, что сбудется с тобою самим?
   - Мои боги говорят, что ты не в силах причинить мне вред. И еще говорят
мои боги, что свершится скоро великое чудо.
   - Говорят? Врут твои истуканы!
   Получи!...- с этими словами Глеб обрушил топор, ранее спрятанный под
плащом, на голову жреца.
   Все, кто стал за язычника, были порубаны предательски налетевшей,
остервенелой и вооруженной до зубов дружиной.
   Года через три епископ Феодор скончался при странных обстоятельствах,
Глеб тоже отправился вслед за святым отцом в свой христианский загробный
мир два лета спустя. Произошло это, надо полагать, не без ведома Стрибога.
    
 * * *
 Ах, как все похоже! Язычников никогда не любили - их боялись, не важно,
были они японцами, эфиопами, татарами или итальянцами. Не было и нет
всеобщего рецепта от бед, единого лекарства от всех болезней. Если власти
и знали об этом, то от осознания собственного бессилия казнили направо и
налево, тщетно доказывая свою необходимость и значимость. Любой
инакомыслящий тем или иным способом преследовался, изничтожался, его
втаптывали в грязь, сжигали и распинали. Между тем, именно еретики от
науки, отщепенцы от религии, язычники искусства подымали человеческую
культуру ввысь, покоряя вершину за вершиной. Именно то, что называют
благом цивилизации или государственным благом неумолимо сталкивало
культуру вниз и обращало в ничто.
   Летопись свидетельствует о восстаниях русичей Новгороде, в Ростове,
Муроме; все они жестоко подавлялись.
   Язычники-вентичи, несмотря на гонения, еще в конце четырнадцатого века
сжигали мертвых по обычаю предков, поклонялись Сварожичу да Велесу.
   После смерти Ярослава Мудрого были Изяслав, Владимир и Всеволод. Они,
впрочем, не оставили по себе доброй памяти. Правда, брат их, Святослав
Ярославич Черниговский с тремя тысячами воинов уничтожил половецкое войско
в пять раз большее по численности, но он не прокняжил и четырех лет, как
внезапно умер.
   Поговаривали, что Святослава Ярославича извели ... Кто знает?...
   Читая в бытность свою "Историю Российскую" Татищева, Игорь обратил
внимание на описание волнений в Киеве за 1113 год. Поводом тогда послужила
смерть князя киевского Святополка. А причины были в том числе таковы, что
ростовщики в правление Святополка получили "многия пред христианы
вольности", "отчего многие христианы торгу и ремесел лишились".
Приобретенные выгоды ростовщики надеялись удержать с помощью Олега
Святославича. Он был тесно связан с Тьмутараканью и всячески оберегал
хазарскую торговую корпорацию, чем привлек к себе иудейскую общину Киева,
которая после смерти Святополка выступила на стороне киевского тысяцкого
Путяты. Последний добивался вокняжения брата Олегова, Давида - эту смуту и
тщету "творяху людем" ростовщики. Соловьев не без оснований полагал, что
они-то и "озлобиша киян непомерными резами".
   Киевляне пригласили Владимира Мономаха, а попутно "кияне же разграбища
двор Путятин, тысяцкого, идоша на Жиды и разграбиша я".
   Государь Владимир Мономах! За тридцать два года фактического правления
он изрядно досадил ростовщикам и "миссионерам", со времен Вещего Олега у
Руси не было лучшего князя.
   Вот уж кто, действительно, Красно Солнышко.
   Отпрыск самого Вещего, тоже Олег в 940 году был провозглашен королем
Моравии, там при поддержке двоюродного брата - Игоря Старого, он воевал с
остатками авар - венграми. Война продолжалась девять лет с переменным
успехом, сначала боги покровительствовали Олегу Младшему, но после удач в
945 года, спустя пару лет, его разбили на реке Мораве. Бесполезным выдался
и поход на Велеград. Некоторые историки видят в венграх потомков гуннов, и
с этой точки зрения деятельность Олега Олеговича оправдывалась в глазах
современников, особенно киевлян, подсознательно питавших вражду к ним.
После победы у Ольмюце последовал разгром при Брюнне. Затем из Гардарики
неожиданно пришло известие о смерти Игоря. Около года погостив у ляшского
князя Земислава, и приняв христианство, Олег Младший вернулся в Киев, где
помог Ольге расправиться с древлянами и благоустроить Русь. Вероятно, он
же и подтолкнул старую княгиню на крещение десять лет спустя. Олег кончил
свои дни в 967 году, так и оставшись лишь тенью великого отца.
   По смерти Мстислава, сына Мономаха, Рюриковичи передрались, не брезгуя
никакими средствами, лишь бы досадить соседу. Тут нельзя не вспомнить и
младшего Мономашича, Юрия, прозванного Долгоруким, за персты загребущие.
Юрий Владимирович действительно обустроил Ростово-Суздальский край, и
поставил он на реках да озерах немало городов и крепостей- та же Москва с
Дмитровым, Звенигород, Переславль- Залесский и Юрьев. Однако, женатый на
дочери половецкого хана, князь не раз подговаривал половцев нападать на
русские земли. В конце- концов он воссел на Киевском престоле, но, будучи
превеликим любителем питья, еды, женщин, не прокняжил там двух лет, как
скончался. Не выдержало старое сердце, ему было около шестидесяти пяти.
   Друг-дружку князья, как правило, ослепляли, так случилось с Васильком,
и зятем Глебовым, выжгли очи рязанскому князю Ярополку.
   Еще Мудрый Ярослав заметил к стыду своему - оскудела Земля Русская на
ученый люд. И тогда хлынули на Русь греки да латыняне, иудеи и персы, уму-
разуму русичей поучить.
   Отчего же не послушать разумных иноземцев, коли не врут и душой светлы?
Только стоило ли резать собственных книжников?
   Жен, к слову, стеснялись князья брать из славян, пришла мода на ромеек.
   О подвигах и подвижничестве святых, монахов да аскетов слагались
легенды, но если целомудренное и трезвое поведение вдруг стало предметом
пристального внимания и восторженных речей - знать, вызывало оно удивление
и не было обычным. "Судити митрополиту опорочи мирян, а в что их осудить,
волен..." - выносить сор из избы никто и никогда не любил, а культовые
служители и подавно.
   Мы и ныне поднимаем на щит то одного, то другого сановника,
соизволившего проявить благотворительность - пожалеть сирот и бедных
детишек. Он поставил одной рукой свечку в храме, другой - подписал указ о
начале военных действий. Не свеча ли это за упокой окровавленных
мальчиков?! От щедрот своих князь с княгинею сыпали полну руку мелочи на
головы подданных, осчастливленная подачкой голытьба дралась и ползала в
глине, выискивая монеты, на потеху знати да бояр. Кому досталось - тот
кричит здравицу, кто остался с носом - желает околеть более удачливому и
не только ему. Не помилует князь - так, княгиня заступится. Не можешь
совладать с мужчиной - одари его женщину соболями да мехами, подари ей
платье драгоценных огней. Правда, редкая женщина осмеливалась в
стародавние времена вмешиваться в державные дела супруга.
    
 * * *
 Тучи над Арконой сгущались. Сколь ни сильны, ни многоопытны руги в деле
ратном - не совладать их дружине малой с врагом многотысячным. Триста
берсерков - световидовых всадников содержало святилище острова. Воины
отдавали храму военную добычу, случись сеча, а быть в дружине бога - само
по себе почетно.
   Они подчинялись исключительно волхву Любомудру, и князь не имел над
ними власти. Роль его, как и князя в Древнем Новгороде, сводилась к
разбору жалоб и обороне острова. Тот факт, что умнейшие и образованнейшие
люди того времени, волхвы, правили Буяном, лишний раз опровергает
распространенное мнение о пиратской сущности ругов.
   Человек двести можно собрать из числа изгоев, они добрые бойцы, им
терять нечего. Три больших лодьи промышляло вдоль Янтарного берега Рутении
- это еще сотни полторы варягов.
   Остальные - юнцы безусые, старики и женщины.
   Лютоборов младший брат, Сигур, да бывший при нем Гетарикс, ни с чем
вернулся из Киева. Великий князь Мстислав Изяславич не принял дерзких
язычников - с каких это пор единокровники словене стали варварами? С тех
самых, как окрепла христианская церковь на Руси, мигом объявив все прочие
веры греховными, а собственную - единственно правильной. В угоду Церкви в
начальный свод летописи сделали вставку об Андрее, брате апостола Петра,
который, дескать, по дороге в Рим завернул в Киев, потом пошел в
Новгородчину.
   Так он и стал, мол, первым удачливым христианским проповедником на Руси.
   Четырнадцать лет Славен и Рус, пращуры словенские, вели роды свои к
Ильмень- озеру, а шли они из-за Рипейских гор, да мимо входа в царство
Пекельное, где течет река Смородина, из-за самого моря Дон, из-за Ра-
реки. Этот путь Андрей преодолел с рекордной скоростью.
   Опьяненный недавней победой над половцами Мстислав готовился к схватке
с другим Андреем, князем Суздальским, за право княжить в Великом
Новгороде. Соперник копил силу во Владимире. Недосуг Рюриковичам о корнях
заботиться. И язычникам поганым Руянским помогать не следует - внушал
князьям митрополит. Кстати, именно этот Андрей, как Игорь помнил, святой
русской православной церкви, завершит дело, столь успешно начатое Красным
Солнышком. Через год его рать ворвется в Киев, три дня по приказу
Боголюбского дружина будет жечь и грабить полумиллионный город, три дня
будут гореть крупнейшие библиотеки и разрушаться великолепные терема, три
дня озверевшие от крови русичи будут резать русичей. Батый и его темник
Бурундай повторят княжьи подвиги лет через семьдесят. Бог, быть может,
простит, да люди не помилуют.
   Смерть от рук заговорщиков настигнет и Боголюбского*.
   Лишь ушкуйников лихих с Ладоги купил посол Лютобора. Только много ли
они, тридцать воинов, стоят ныне супротив войска датского и германского.
Восемь тысяч грозных наемников, храбрых викингов восемь тысяч - против
горсточки защитников? Пруссы обещали помочь, схоронить жен да детишек, и
на том спасибо. Ляхи - те сломя голову ринулись в католичество, не жди от
них боле помощи. Не помогут - сами под германцами окажутся.
   Два дня и две ночи Ингвар, Сев и Ратибор по приказу князя провели на
пристани, пока не отчалил последний корабль с родичами оставшихся на
смертный бой. Были и такие, кто предпочел погибнуть рядом с любимыми и
мужьями. Влада, сестра Сева, и Василиса, княжья дочь, спрятались в
погребе, чтобы их не нашли, да не вывезли с Ружного. Там Влада
проговорилась подруге об одной своей женской тайне, после чего княжна
сильно пожалела о их бабьем недомыслии.
   Теперь остров защищали самые непримиримые, самые испытанные и лютые
воины Со времен Вещего Олега на Буяне часто гостили свеи, бойцы знатные,
берсерки-язычники. Молодой король Швеции Кнуд Эриксон и его предшественник
Карл пристально следили за датской экспансией, и симпатизировали скорее
руянам, чем его императорскому величеству.
   Кроме словен- лютичей, бодричей, варинов и ругов, на острове нашли
пристанище ляхи, пруссы, литва, иной раз забредали саксы, но все они -
варяги, противники всяческого ига, в особенности рабства по-христиански.
   Язычество - рассуждал Игорь, - по крайней мере для волхвов и их
учеников, а не для фанатиков, в отличие от праведной веры, было методом
познания окружающего мира, его многогранности, отразившейся в том числе в
виде различных хейти богов.
   Беседуя с рунами, жрец прикасался к тайнам мироздания, он постигал их
неким шестым чувством, которое нормальному современному человеку
представляется интуицией или волошбой. Но все чаще и чаще это развитое
свойство называют истинным именем - магия.
   Епископ Абсалон побеспокоился, чтоб во всех церквях епископства кляли,
почем свет стоит, рюгенских пиратов.
   Клевету с усердием раструбили по всей Балтии монахи и купчишки. Эту
клевет