о  название
чего стоит! Развелось таких, скажу я, спасу нет.  Писать  ума  хватает,  а
прикинуть, во что идейка твоя выльется - как бы не так...
   Да, о чем, бишь, я? А, вспомнил. Как вышло, что я оказался в компании с
этими мерзавцами? Трудно сказать. Скорее всего, тогда этот вопрос  меня  и
не занимал. Мы находились на Канопусе, космоботик улетел,  капитан  обещал
вернуться после захода на Спай и, таким образом, было в нашем распоряжении
около трех суток. Представляете? На всю планету - четверо  разумных:  Абай
Бабаич, Фаркаш, Валико Ломидзе и я. Группу Абай подбирал, так что знали мы
друг о друге самую малость, разве что имена.
   Формально все были туристами. Естественно, кто  признается,  что  летит
охотится на грыбру? После вспышки  ажиотажа,  вызванной  подлой  писаниной
О'Нила, с грыбрами дело стало так плохо, что экологи забили  тревогу.  Ну,
экологи,  положим,  обществу  не  указ.  Но,  оказалось,  что  чем  больше
браконьерства, тем выше показатель социальной  агрессивности.  Тут  уж  за
дело взялась Служба Контроля, а с этими ребятами шутить  не  принято.  Вам
приходилось иметь с ними дело? Нет? И не стоит  срамиться.  А  где  Служба
Контроля, там и Галактический Центр. Меры принимать начали. А какие  меры,
если браконьера прищучить нельзя? Ведь в чем штука? Грыбре-то, слава богу,
ни бластер, ни это, как его? - ружье  не  страшны.  Из  лука  ее  тоже  не
застрелишь. Только дубина! А дубин на Канопусе  -  ломай-не  хочу.  Вот  и
проблемка: кто браконьер, а кто нет? Можно, конечно,  закрыть  въезд  всем
чохом, чтобы  никому  обидно  не  было.  Кстати,  так  и  Служба  Контроля
рекомендовала. Но на это Центр не пошел. А как же? У человека свои  права,
в том числе - на передвижение. Вот, к примеру, летит себе  человек.  Куда?
На Канопус. Зачем? А вам какое дело  зачем?  Нравится  ему  там.  А  ежели
запретить въезд на Канопус, завтра, чего  доброго,  еще  что-то  запрещать
вздумают. И на тебе - опять запретные зоны. А Грыбр между тем  становилось
все меньше и на опушки они уже не совались. Научились и засады обходить, и
следы путать, и вообще, поднаторели в этой самой науке выживания так,  что
хоть сейчас в космодесант. Но куда неразумной твари до человека? Били ее и
в нос и по лбу. Вывозили пачками. Потом еще эти хваталки выдумали...
   Да вы  вообще-то  про  директиву  332  слыхали?  Правильная  директива.
Попался - не обессудь, получай прокол в личном  талоне.  И  сиди  себе  на
своей планете от года до трех, осознавай, как нехорошо жил. Только черта с
два это помогло. Разве что цены на  грыбру  подскочили.  Нет,  одиночки-то
быстро смекнули, что себе дороже выходит. Зато концерны прямо  взбесились.
Риск, понятное дело, немалый, так ведь эти нелюди не  сами  лезли.  Других
подставляли. На них еще все карикатурки рисовали. Обидеть думали.  А  они,
правду сказать, плевать на ту прессу хотели.  Бандюги,  одним  словом.  Их
только и проймешь, если по талону ударишь.
   Ну уж это я так, к слову. Было нас, значит,  на  весь  Канопус  четверо
разумных. Фаркаша, правда,  разумным  назвать  трудно.  Зато  здоровый!  С
такого и спрос-то невелик. Моя бы  воля,  так  выпороть  такого  и  пускай
катится. Инженеришко. Его Абай затем и нанял, чтобы на  себе  хваталку  не
тащить.
   Простите, вы что-то спросили? Хваталка? Конечно, конечно... Объясню.  Я
просто не предполагал... Ах, вы с Ку-Филтру! И давно, позвольте  спросить?
Понятно. Так вот, хваталка - это штука нехитрая, зато  подлее  некуда.  Я,
честно скажу, хотел бы повидать того, кто эту мерзость изобрел. Нет,  я  б
только в глаза глянул - он, гад,  у  меня  потом  все  бы  жизнь  примочки
изобретал. Представьте: ящик прозрачный. Кладется туда приманка повкуснее.
Тут главное - угадать, что грыбра  в  этот  сезоне  любит.  Ежели  угадал,
считай, полдела сделано. И бегай себе по кустам, вопи, создавай  тревожную
обстановку.  Грыбра  тебя  услышит,  туда-сюда  помечется  и  на  хваталку
наткнется. А как приманку увидит - все. Ухватит и  сама  себя  забудет.  С
места не двинется, пока все не потребит. И по сторонам не смотрит, дура.
   Сложнее всего, значит, с приманкой, Грыбра, она с  норовом:  с  первого
раза ей что не приглянется - и пиши пропало. Тут большой специалист нужен.
Вот, кстати, почему из всех троих мне больше всего не приятен был  Валико.
Его еще Ломом для простоты звали. С Абаем все ясно с первого взгляда. Этой
породе что грыбра, что швабра - все едино, лишь бы  покупатель  подходящий
нашелся. Такому заплати, так  он,  чего  доброго,  и  законы  нарушать  не
станет. Через себя перешагнет, а не станет - если, конечно, кто-то  больше
не предложит. Хантер его кличка. Хантер и  есть.  Но  Лом-то  ведь  не  из
таких! Он от тех двоих как бы в стороне держится, все  говорил,  что  сам,
конечно, этих дел не одобряет, но невеста - женится он, видите ли, надумал
- собственный дом хочет, чтобы без мамы-папы жить, а  домик,  ясное  дело,
денег стоит, так что вы, Абай Бабаич, мол не рассчитывайте на мои услуги в
дальнейшем. Это, мол, для меня разовая работа.
   Говорит он так, говорит. Фаркаш  тем  временем  хваталку  монтирует,  а
Бабаич сидит себе на травке, веточку стругает и кивает согласно:  верно-де
говоришь, парень, все правильно, о чем речь конечно - разовая, понятно, не
рассчитываю. А я зубами скриплю, чтоб не завопить:  "Да  ты  что  ж,  Лом,
сдурел? Беги, милый, пока коготок не завяз!" Я  ж  на  этих  делах  собаку
с'ел, знаю, на чем вот таких  Ломов  ловят.  Вот  возьмут  они,  допустим,
грыбру, увезут. Бабаич ее по своим каналам реализует... Лом  домик  купит,
невесту в жены разжалует, расплодится-размножится, а потом  -  не  завтра,
так через пять лет - звонок: здравствуй, Ломик, здравствуй, дорогой, а  не
желаешь ли посмотреть кой-какие  фотокарточки?  И  все!  Снимочки-то  эти,
попади они в грыб-контроль, отольются Лому  года  этак  в  три  без  права
выезда, да еще и диплом отнимут, и портрет на доске позора,  и  еще  много
всякого. Сколько я их перевидал, умников!  И  что  обидно:  ведь  без  них
Хантеры давно бы на нет сошли. Где  им,  Хантерам,  мозгов  занять,  чтобы
приманку правильную выбрать? Эх, люди...
   Ну, вот. Возится, значит, Фаркаш с хваталкой, Бабаич веточку мучит, Лом
книжечку листает. А я как я, сижу себе за рацией, аккурат против хваталки.
Простите?  А,  ничего  сложного.  Тут  ведь,  к  слову,  не  все   просто.
Грыбр-контролю, ГРЫКу,  проще  сказать,  для  оформления  протокола  улики
нужны. А что хваталка? Пока она пустая, Абай любому  может  заявить:  "Да,
хваталка, ну и что? Покажите мне, офицер,  закон,  по  которому  свободный
человек не имеет права поставить хваталку, Что? Какие грыбры? Вы  за  кого
меня принимаете?!" И так далее, и тому подобное. Другое  дело,  ежели  там
уже грыбра сидит да приманку потребляет. Тут уж не отвертишься.
   Потому-то приманка не прямо на донышке лежит, а в специальных  зажимах.
Грыбра, положим, клюнула, а потреблять прямо так и приходится. А ежели что
- охотник кнопочку нажмет, зажимы раскроются - и сирена. Грыбра,  понятно,
в кусты, вместе с  приманкой,  а  хваталка  пустая,  как  голова  Фаркаша.
Попробуй, придерись. И сразу крик: "Я свободный человек, офицер, и вам  не
удастся меня опорочить! Это  вам  не  старое  время!"  Демагоги  из  таких
Хантеров, надо признать, отменные. И "Кодекс"  знают  не  хуже  нашего,  а
директиву 332 - так  прямо  наизусть  и  шпарят:  "Свидетельством  состава
преступления  признается  комплекс  трех  компонентов:  капкан,  именуемый
"хваталкой", приманка, вне зависимости от размера, цвета  и  содержания  и
объект браконьерства..." - грыбра то есть. "В случае же отсутствия  любого
из таковых, задержанный вправе возбудить встречный иск по факту  клеветы."
И ведь возбуждают, подонки!
   Ну вот, смонтировал Фаркаш хваталку, Лом приманку наладил. И  началось!
До сих пор в ушах звенит, так они по лесу бегали да вопили. Я, на  что  уж
привычный, так и сам чуть не оглох. Сутки отбегали -  в  хваталке  никого.
Вторые отвопили - то же  самое.  А  третьи-то,  между  прочим,  последние,
космобот придет и уйдет. Мерзавцы мои уже на  ультразвук  перешли,  с  ног
валятся. Нет грыбры. Слышу,  Лом  говорит  тихо  Абаю,  тихонько  так,  со
злостью: вот и все, добились, дескать, своего, гады, всех выбили. А Бабаич
ему: заткнись, щенок, придушу! - и Фаркашу: не может, кричит, быть,  чтобы
не одной, приборы показали, что есть! Шакал! Не рация бы моя, видит бог  -
врезал бы, и будь что будет.
   Дело, однако, к полудню идет. Охрипли, гады, сели, обед затеяли. И  тут
рев,  облака  в  огне,  г-р-р-ром  и  молния!  Угадайте,   кто   является?
Правилььно, патрульный катер ГРЫКа. Уж на что я не  слюнтяй,  а  слезы  не
сдержал: трап на траву, сами - по трапу и прямиком к нашему  бивуаку!  Эх,
любо-дорого посмотреть: орлы-соколики, один к одному, а впереди, верьте-не
верьте,  майор  грыб-контроля  шагает!  Смотрю,  троица  моя  готова:  Лом
невестиного платья белей, Фаркаш трясется, да и Абай,  на  что  тертый,  а
занервничал.  Ясное  дело,  майоры  ГРЫКа  за  так  не  являются.  Однако,
держится. Ухмыляется этак, похабненько и говорит: какая честь,  начальник,
ума не приложу, чем обязан. И вправду, ежели по директиве,  так  чего  ему
бояться: два компонента в наличии, а объект где?
   И тут такое зло меня взяло, что оставил  я  рацию  свою  и  -  прыг!  В
хваталку. Абай, как увидел меня, весь перекосился, кнопку в кармане  жмет.
Сирена как завоет! Но я-то не глупая грыбра. Полез в  кузов,  так  держись
груздем! Сижу. Как  схватил  приманку,  как  прижал  ее  к  груди,  так  и
держусь...
   Бабаич вопит: гниды, гиены позорные, такие гнилые штучки вам  даром  не
пройдут, все же видели, не было его тут, бобика вашего.  Бобиком  он  меня
обозвал, потому как я на врага привык ходить с открытым забралом, в  форме
то бишь. А майор наш на Абаевы вопли внимания ноль, даже не оглянулся, как
их там всех под локотки берут. Прямо ко мне: "Лейтенант,  Ваша  информация
получена вовремя. Служба ГРЫК благодарит Вас за исполнение долга!"  Тут  я
приманку наконец, выпустил, встал. Хочу по всей форме рапорт отдать, а  он
рукой махнул, отец родной, и погладил меня по щеке, просто вот так  вот  -
взял и погладил. И слов уже как-то не стало, только глаза щиплет и в горле
комок. Если с поличным взяли, какие тут формальности.  Одно  нужно:  чтобы
свидетель опознал. Подводят их ко мне по одному. Я показываю: вот  этот  -
Абай, по кличку Хантер, главарь, а этот - Фаркаш, инженер, а этот... И вот
тут глянул на меня Лом, а глаза у него в этот момент были,  скажу  я  вам,
такие - ну, раненая грыбра, а не человек. Дрогнул я было,  думаю:  молодой
же, может пожалеть? Ведь позор-то  какой!  Однако  -  не  раскис.  Шалишь,
гаденыш, умел воровать, умей и ответ держать, у нас талоны зря  не  колют.
Лом это, говорю, он же Валико Ломидзе, библиотекарь. Как подрубило  парня.
Глянул он на меня укоризненно - и к  трапу.  Ребята  со  мной  потрепались
маленько о том, о сем, а когда отбывать собрались, майор и говорит:  тебе,
малыш, все равно здесь торчать, так возьми-ка вещдок себе, - и на приманку
показывает. У нас, мол, бумаги оформлены, так что можно....
   Стоит  теперь  приманка  за  у  меня  в  шкафу.  "Айвенго"  называется.
Читана-перечитана. И как открою я ее, так вспоминается  мне  эта  история.
Все вроде было верно: и гады были гадами, и долг  долгом,  и  майор  отцом
родным. А только вспомню я глаза Валико - и тускнеет на душе. Ведь молодой
был, глупый, кто  не  ошибается?  Я  ему  жизнь  покалечил.  Однако,  если
подумать, каждый выбирает свой путь.  Чужим  умом  не  проживешь.  Чем,  в
сущности. Лом лучше Фаркаша или Абая? Ничем. И нет для него прощения.
   А мне, вы думаете, легко быть последней грыброй на планете?



    Лев Вершинин.
    Сказание о рыцаре Гуго

   -----------------------------------------------------------------------
   OCR & spellcheck by HarryFan
   -----------------------------------------------------------------------


                                                              Маргарите...



   ДОН РОДРИГО  ДЕ  МЕНДОСА-И-КАРВАХАЛЬ  БЫЛ  СКАЗОЧНО  БОГАТ.  ОН  ПЕРВЫМ
ПРЕДСТАЛ ПЕРЕД БЕЗЛИКИМ, ЧТОБЫ ОБРЕСТИ ЖЕЛАННОЕ. И  ЗАЧАХ,  ОБЕРЕГАЯ  СВОЕ
ЗОЛОТО.


   ...Легенда  не  лгала:  Железный  Рыцарь  стоял  на   развилке   тропы,
безмолвный и мертвый, как сталь, из  которой  было  выковано  его  могучее
тело. Колонноподобные ноги слегка согнулись, вынудив  исполина  преклонить
колени, торс мучительно отклонился назад, и тяжелые руки, чуть разведенные
в стороны, бессильно замерли на весу, так и не сомкнув гибельных объятий.
   Воистину - даже и в смерти  своей  тщился  страж  тропы  не  пропустить
отважного путника в сумрак заповедного леса. Сколько же раз меняли деревья
свой убор с того дня, когда меч дона  Родриго,  рожденного  в  поднебесной
Астурии, стране снега и камня, навеки остановил биение  стального  сердца?
Двести, если верить сказителям. Немало.  Но  и  поныне  не  заржавела  под
дождями и не помутнела от лесной сырости  стальная  грудь,  мерцающая  под
усталым солнцем подобно глади озера в час, когда ветер затихает.
   Грозно и молчаливо стоит Железный Рыцарь там, где принял свой последний
бой, словно пытаясь одним видом своим устрашить малодушного. И ничто, даже
время, не властно опрокинуть его, могучего и в самом небытии...
   Гуго фон Вальдбург спешился и,  вонзив  в  мягкую  землю  меч,  склонил
голову. Молитва! - вот что сейчас нужнее  всего.  Пусть  короткая,  но  от
всего сердца. Ибо дальше род сенью леса, теряет силу обращение к  Господу;
не укрепив же душу святым словом, немыслимо двигаться дальше.
   Во всем оказались правы сказители, ни о чем не  умолчали.  Вот  оно:  и
едва примятая трава, скрывающая тропу, и тусклый, почти  уже  предвечерний
свет холодного солнца, медленно стекающий по темным стволам  сквозь  полог
разлапистых ветвей. И кучки  добела  омытых  слезами  неба  костей  у  ног
истукана тоже не были придуманы. То  здесь,  то  там  ухмылялись  в  траве
пробитые черепа, словно злорадствуя над тем, кто стоит здесь - еще  живой,
но уже и не подвластный жизни.
   Когда-то все они были полны сил и надежд: иного привела  сюда  гордыня,
другого - алчность. Но всех уравняла  встреча  на  развилке  тропы,  когда
железные объятия выдавили дыхание и остановили сердца,  разметав  мечты  и
страсть по примятой траве. Они  погибали  один  за  другим.  Но  приходили
новые, чтобы, в свою очередь, остаться навсегда тут. И  так  было  до  той
минуты, когда  неистовая  астурийская  сталь,  отскочив  от  звонкой  руки
гиганта, все же нашла единственную, неразличимую взглядом щель в доспехах,
пронзив обитель жизненных сил.
   Вот это меч! Почти до половины вошел он туда, где наплечье смыкается  с
панцирем, вонзился и застрял, остановив взмах  нечеловеческих  клешней.  И
дивно: словно обуглена благородная сталь и почернела от гари рукоять.  Да,
огонь, а не кровь бушевал в жилах  исполина,  и,  выпущенный  мечом,  ушел
огонь в небеса, и стал Железный Рыцарь подобен камню.
   Воистину, хвала  и  честь  тебе,  астуриец!  Первым  был  ты,  сумевшим
проехать под свод  заповедного  леса,  одолев  стража,  и  ныне  Гуго  фон
Вальдбург, не подняв оружия, проезжает эту поляну, некогда  гибельную  для
христианина. Хвала и честь! А все же - прости, кабальеро! - ты  был  мелок
духом. Немногого нужно было тебе для счастья...
   ...Ничто не было любезно  дону  Родриго  де  Мендоса  так,  как  сияние
золота. Отважен был гранд, и красив, и знатен: жених на зависть,  боец  на
славу! Но смеялись над ним при дворе, ибо, ослепленный алчностью, унизился
кабальеро даже и до торговли, вкладывая пай в севильские караваны. И всего
было мало Мендосе. Потому-то в один  из  дней,  оседлав  коня,  уехал  дон
Родриго искать дорогу к Безликому, поставив перед тем  святому  Себастьяну
свечу подешевле...


   Смешно и странно. Всего лишь золото...
   Гуго фон Вальдбург отнюдь не богат. Но  крепки  стены  замка,  и  верна
дружина, и есть чем кормить вассалов и друзей. Что еще нужно рыцарю?  Иные
скажут - многое. Быть может. Но рыцарский пояс не покупается за дукаты.
   И все же - астуриец знал, зачем идет на верную гибель. А Гуго? Увы.  Он
решился отправиться в путь лишь потому,  что  не  осталось  иного  пути  к
излечению от великой тоски, уже три года лишающей жизнь радости и  смысла.
Черны дни и пусты ночи. И что в сравнении с этим глупая  жажда  богатства?
Иди же, спеши вперед, Буланый!
   Сумерки, высланные вперед  воительницей-ночью,  медленно  подползали  к
лесу, вжимаясь в траву, но уже и  пробуя  приподняться,  обвить  стволы  и
проникнуть  ввысь,  под  переплетение  крон.  Воздух   медленно   тускнел,
солнечные лучи все более выцветали, растворяясь в пока еще слабом багрянце
недоброй луны, круглой, как новенькая монета. Такую луну  любят  оборотни,
ибо она - покровитель нечистых промыслов.
   Медленно отступал день, но чем гуще уплотнялись тени под сводом ветвей,
тем холоднее дышал ветер,  и,  неотделимое  от  него,  убивающего  дневное
тепло, воцарялось в лесу безмолвие, вязкое и непроницаемое,  словно  комок
смолы,  загустевшей  на  донышке  кувшина  со  старым  мозельвейном.  Лишь
изредка, уже неразличимый и  оттого  вдвойне  страшный,  проносился  среди
листвы некто, разгоняя тусклое  марево  шелестящими  крыльями:  демон  ли,
ночная ли птица, а быть может - грешная душа  одного  из  несчастных,  что
нашли последний приют в траве у ног Железного Рыцаря. Проносился  некто  -
быстро и незримо, овевая гнилостной вонью лицо Гуго, - и тогда резко,  как
ятаган  сарацина,  вспарывал  ажурное  покрывало  заката  короткий,  кровь
леденящий вопль, исполненный угрозы и неизъяснимой муки. Взметался  ввысь,
стремясь испить лунного мерцания, но бился о  темень  свода  и  обрывался,
бессильный и затухал, и прорезь  в  вязкой  тишине  затягивалась,  подобно
ране, обильно смазанной бальзамом.
   Не единожды в холодном  поту  проснется  несчастный,  услышавший  такой
крик. Проснется, оглядится  безумно  по  сторонам  -  и  вознесет  молитву
Пречистой, моля отвести адские козни. И вряд ли заснет до утра.
   Волнуется Буланый, прядет ушами, оседает на задние  ноги,  словно  моля
господина повернуть. Да, верный друг! - еще можно, еще не поздно...  Стоит
лишь отказаться от задуманного, и еще  до  наступления  тьмы  ты  вынесешь
седока из леса, к проезжей дороге, где от века не бывало  ничего  страшнее
лесных стрелков да мятежных вилланов. Там светло, и  в  недалекой  деревне
горят свечи в алтаре...
   Но тверда господская рука, и туго натянут повод. Бесстрашно  лицо  Гуго
фон Вальдбурга, словно не слышит ужасных стонов, режущих тьму.  Что  стоит
плач погибших душ, если своя  душа  покрыта  пеплом  тоски,  обескровившей
жизнь?
   И, послушный каменной воле  человека,  вновь  стремится  вперед  добрый
конь, уже не смея просить ни о чем. Тем лучше! - ему не придется  испытать
позора шпор. Иди, Буланый, иди; если легенда не лжет, скоро тебе будет еще
страшнее. Вы расстанетесь: хозяин уйдет  в  темень,  оставив  тебя  одного
среди уже торжествующего мрака, и лишь редкие зеленые  огни  волчьих  глаз
осветят твою тропу. Страшно?
   Тогда проси своего длинногривого бога,  Буланый,  моли  его  поддержать
тебя и господина твоего, дабы крепка была рука и светел дух рыцаря Гуго  в
глуби чащобы. А еще уповай на Пречистую,  конь!  -  ведь,  неотделимый  от
хозяина, разве не можешь ты, хотя бы раз в недолгой жизни, просить  у  нее
толику милости?
   Молись, кому умеешь, мохноногий богатырь...


   ...Сразив Железного Рыцаря, предстал дон Родриго перед Безликим и ушел,
наделенный дивным даром творить золото  из  камня  и  глины.  Но  дабы  не
соблазнялись впредь легкостью  пути  к  Башне  ничтожные,  новую  преграду
воздвиг на пути к своей обители тот, для кого нет тайн. И, кинувшись вслед
за  астурийцем,  обрели  жалкие  лишь  пристойный  св