и разгрызли клочья мерзкой плоти.  Но  стрелка
не было. Только пулемет, минуту назад умолкший, раскаленный. Тропа заплыла
кровавой жижей. Курды стояли вокруг лужи, не протягивая  к  "льюису"  рук:
можно было испачкаться во вражеской крови,  а  это  очень  худая  примета.
Стрелок погиб  уже  давно  -  даже  колдуну  не  выжить,  потеряв  столько
жизненной влаги. Но длинное ружье стреляло! И тело исчезло... Этого  курды
объяснить себе не могли. Ни следов, ни кровавой полосы;  тропа  за  камнем
была чиста.
   Курды испуганно переглядывались.  Необъяснимое  страшило  горцев,  хотя
пугливость почиталась среди них величайшим пороком. И  потому  одиннадцать
младших облегченно вздохнули, когда вожак молитвенно  провел  ладонями  по
вспотевшему лицу и выдохнул:
   - Шайтан унес подлую душу, да будут ее уделом вечные муки! Аллах акбар!
   - Аллах акбар! - откликнулись остальные.
   И они повернули вспять, на юг.
   Медленно  побрели  в  осиротевшие  села,  неся  горькую  весть   семьям
правоверных.
   Очень медленно потащились друг за  другом,  не  оглядываясь  больше  на
проклятое, отмеченное печатью ада место.
   Сумерки ворвались в ущелье, настигая курдов.  И  лишь  большие,  совсем
багровые во  мгле  камни  еще  какое-то  время  были  видны.  Естественной
баррикадой заслоняли они дорогу на перевал. Почти правильный  вертикальный
треугольник, образованный тремя  глыбами,  надежно  прикрывал  испачканный
кровью "льюис" и четвертый  камень,  распластанный  в  спекшейся  кровавой
корке, как стрелок, только что отвалившийся от пулемета...