друг! Я
тебе ручаюсь, устрою так, что тебе ни за что не придется отвечать.  Веришь
моему слову? Ну, то-то...


   Ночь подходила к полночи. Иону сморило сном в  караулке.  Во  флигельке
спали истомленная Татьяна Михайловна и Мумка.  Дворец  был  бел  от  луны,
слеп, безмолвен...
   В рабочем кабинете  с  наглухо  закрытыми  черными  шторами  горела  на
открытой конторке керосиновая лампа, мягко и зелено освещая  вороха  бумаг
на полу, на кресле  и  на  красном  сукне.  Рядом  в  большом  кабинете  с
задернутыми двойными шторами нагорали  стеариновые  свечи  в  канделябрах.
Нежными искорками поблескивали переплеты в шкафах,  Александр  I  ожил  и,
лысый, мягко улыбался со стены.
   За конторкой в рабочем кабинете сидел человек в  штатском  платье  и  с
кавалергардским шлемом на голове. Орел победно взвивался над  потускневшим
металлом со звездой. Перед человеком сверх  вороха  бумаг  лежала  толстая
клеенчатая тетрадь. На первой странице бисерным почерком было написано:
   "Алекс Эртус. История Ханской ставки. 1922-1923".
   Тугай, упершись в щеки кулаками, мутными глазами глядел не отрываясь на
черные строчки. Плыла полная тишина, и сам Тугай слышал, как в жилете  его
неуклонно шли, откусывая минуты, часы. И двадцать минут, и  полчаса  сидел
князь неподвижно.
   Сквозь шторы вдруг проник долгий тоскливый звук. Князь очнулся,  встал,
громыхнув креслами.
   - У-у, проклятая собака, - проворчал он и вошел в парадный  кабинет.  В
тусклом стекле шкафа навстречу ему пришел мутный кавалергард  с  блестящей
головой. Приблизившись к  стеклу,  Тугай  всмотрелся  в  него,  побледнел,
болезненно усмехнулся.
   - Фу, - прошептал он, - с ума сойдешь.
   Он снял шлем, потер висок, подумал, глядя в  стекло,  и  вдруг  яростно
ударил шлем оземь так, что по комнатам пролетел гром  и  стекла  в  шкафах
звякнули жалобно. Тугай сгорбился после  этого,  отшвырнул  каску  в  угол
ногой и зашагал  по  ковру  к  окну  и  обратно.  В  одиночестве,  полный,
по-видимому, важных и тревожных дум, он обмяк, постарел и  говорил  сам  с
собой, бормоча и покусывая губы:
   - Это не может быть. Не... не... не...
   Скрипел  паркет,  и  пламя  свечей  ложилось  и  колыхалось.  В  шкафах
зарождались и исчезали седоватые зыбкие люди. Круто повернув на  одном  из
кругов, Тугай подошел к  стене  и  стал  всматриваться.  На  продолговатой
фотографии  тесным  амфитеатром  стояли   и   сидели   застывшие   и   так
увековеченные люди с орлами на головах. Белые раструбы  перчаток,  рукояти
палашей. В самом центре громадной группы сидел невзрачный,  с  бородкой  и
усами, похожий на полкового врача человек. Но  головы  сидящих  и  стоящих
кавалергардов были вполоборота напряженно прикованы к небольшому человеку,
погребенному под шлемом.
   Подавлял  белых  напряженных  кавалеристов   маленький   человек,   как
подавляла на бронзе надпись о нем. Каждое слово в ней с  заглавной  буквы.
Тугай долго смотрел  на  самого  себя,  сидящего  через  двух  человек  от
маленького человека.
   - Не может быть, - громко сказал Тугай  и  оглядел  громадную  комнату,
словно в свидетели приглашал многочисленных собеседников.  -  Это  сон.  -
Опять он пробормотал про себя, затем бессвязно продолжал: - Одно, одно  из
двух; или это  мертво...  а  он...  тот...  этот...  жив...  или  я...  не
поймешь...
   Тугай провел по волосам, повернулся, увидал идущего  к  шкафу,  подумал
невольно: "я постарел", - опять забормотал: - По живой моей  крови,  среди
всего живого шли и топтали, как по мертвому. Может быть,  действительно  я
мертв? Я - тень? Но ведь  я  живу,  -  Тугай  вопросительно  посмотрел  на
Александра I, - я все ощущаю, чувствую.  Ясно  чувствую  боль,  но  больше
всего ярость. - Тугаю показалось, что голый мелькнул в темном зале,  холод
ненависти прошел у Тугая по суставам. -  Я  жалею,  что  я  не  застрелил.
Жалею. - Ярость начала накипать в нем, и язык пересох.
   Опять он повернулся и молча  заходил  к  окну  и  обратно,  каждый  раз
сворачивая к простенку и вглядываясь в группу. Так прошло с четверть часа.
Тугай вдруг остановился, провел по  волосам,  взялся  за  карман  и  нажал
репетир. В кармане нежно и таинственно пробило двенадцать раз, после паузы
на другой тон один раз четверть и после паузы три минуты.
   - Ах, Боже мой, - шепнул Тугай и заторопился.  Он  огляделся  кругом  и
прежде всего взял со стола очки и надел их. Но теперь  они  мало  изменили
князя. Глаза его косили, как у Хана на полотне, и белел в них лишь  легкий
огонь отчаянной созревшей мысли. Тугай надел пальто и  шляпу,  вернулся  в
рабочий кабинет, взял бережно отложенную на кресле  пачку  пергаментных  и
бумажных документов с печатями, согнул ее и  с  трудом  втиснул  в  карман
пальто. Затем сел к конторке и в  последний  раз  осмотрел  вороха  бумаг,
дернул щекой и, решительно  кося  глазами,  приступил  к  работе.  Откатив
широкие рукава пальто, прежде всего он взялся за рукопись Эртуса, еще  раз
перечитал первую страницу, оскалил зубы и  рванул  ее  руками.  С  хрустом
сломал ноготь.
   - Ат... чума! -  хрипнул  князь,  потер  палец  и  приступил  к  работе
бережней. Надорвав несколько листов, он постепенно превратил всю тетрадь в
клочья. С конторки и кресел сгреб ворох бумаг  и  натаскал  их  кипами  из
шкафов. Со стены сорвал небольшой портрет елизаветинской дамы, раму разбил
в щепы одним ударом ноги,  щепы  на  ворох,  на  конторку  и,  побагровев,
придвинул в угол под портрет. Лампу  снял,  унес  в  парадный  кабинет,  а
вернулся с канделябром и аккуратно  в  трех  местах  поджег  ворох.  Дымки
забегали, в кипе стало извиваться, кабинет неожиданно весело ожил неровным
светом. Через пять минут душило дымом.
   Приоткрыв дверь и портьеру,  Тугай  работал  в  соседнем  кабинете.  По
вспоротому портрету Александра I  лезло,  треща,  пламя,  и  лысая  голова
коварно улыбалась в дыму. Встрепанные томы горели стоймя на столе, и тлело
сукно. Поодаль в кресле сидел князь и смотрел. В глазах  его  теперь  были
слезы от дыму и веселая бешеная дума. Опять он пробормотал:
   - Не вернется ничего. Все кончено. Лгать не к чему. Ну так унесем же  с
собой все это, мой дорогой Эртус.
   ...Князь медленно отступал из комнаты в комнату, и сероватые дымы лезли
за ним, бальными огнями горел зал. На занавесах изнутри играли  и  ходуном
ходили огненные тени.
   В розовом шатре  князь  развинтил  горелку  лампы  и  вылил  керосин  в
постель; пятно разошлось и закапало на ковер.  Горелку  Тугай  швырнул  на
пятно. Сперва ничего не произошло: огонек сморщился и исчез, но  потом  он
вдруг выскочил и, дыхнув, ударил вверх, так что Тугай еле отскочил.  Полог
занялся через минуту, и разом, ликующе, до  последней  пылинки,  осветился
шатер.
   - Теперь надежно, - сказал Тугай и заторопился.
   Он прошел боскетную, биллиардную, прошел в черный  коридор,  гремя,  по
винтовой лестнице спустился в  мрачный  нижний  этаж,  тенью  вынырнул  из
освещенной луной двери на восточную террасу, открыл ее  и  вышел  в  парк.
Чтобы не слышать первого вопля Ионы из караулки, воя Цезаря, втянул голову
в плечи и незабытыми тайными тропами нырнул во тьму...




                            Михаил БУЛГАКОВ

                            БАГРОВЫЙ ОСТРОВ

                       Роман товарища Жюля Верна

                   С французского языка на эзоповский
                     переведено Михаилом Булгаковым



                           Действующие лица.

                             Островитяне

     Сиси-Бузи - царь всея мавров и эфиопов, самодержавный владыка острова
до прибытия европейцев; огневодопоклонник (т.е. поклонник  огненной  воды,
еще проще - алкаш).
     Рики-Тики-Тави - главнокомандующий всеми вооруженными силами острова,
фантастический ненавистник мавров, но огненной воде не враг.
     Коку-Коки - или "пройдоха Коку-Коки", авантюрист, погревший  руки  на
стихийном бедствии и временно узурпировавший власть, но плохо кончивший.
     Эфиопский парламентер - смутьян.
     Рядовой солдат - мавр.
     Эфиопы и мавры - войны, рыбаки, узники каменоломен и другие.

                                Европейцы

     1. Лорд Гленарван -  известный  аглицкий  буржуй,  акула  британского
империализма, выведенная на чистую воду товарищем Жюль-Верном.
     2. Мишель Ардан - известный французский буржуй, союзник  и  конкурент
лорда Гленарвана в деле ограбления  цветных  народов.  Акула  французского
империализма.
     3.  Собственный  корреспондент  американской  "Нью-Йорк   Таймс"   на
острове. Истории известно, что он является жертвой тропического  триппера.
Кроме этого, ничего больше о нем истории не известно.
     4. Капитан  Гаттерас  -  оголтелый  колонизатор  на  службе  у  лорда
Гленарвана; за систематическую  пьянку  в  служебное  время  и  халатность
разжалован лордом в рядовые канониры  (пушкари).  С  горя  стал  пить  еще
больше.
     5. Филеас Фогг - еще один прислужник лорда, такая же зараза, если  не
хуже.
     6. Профессор Жак Паганель - ученый холуй  французских  колонизаторов,
сиречь Мишеля Ардана и компании. Близорук, в очках, рассеянный  паразит  с
подзорной трубой под мышкой. Пить, правда не пил, а что толку?
     Матросы, солдаты, надсмотрщики и другие.
     Действие происходит в первой половине ХХ века.




                       ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИЗВЕРЖЕНИЕ ВУЛКАНА

                           1. История с географией

     В безбрежных просторах океана, который, - вероятно, за его постоянные
штормы и волнения, - весьма остроумно был назван некими  шутниками  Тихим,
под ... градусов  широты  и  ...  долготы  находился  большой  необитаемый
остров.  Время  шло,  и   остров   постепенно   был   заселен   и   освоен
прославленными, родственными друг другу племенами - красными эфиопами, так
называемыми белыми маврами, и еще маврами некоего  неопределенного  цвета,
не то черного с желтизной, не  то  желтого  с  чернотой.  Впрочем,  пьяные
матросы с изредка забредавших сюда судов отнюдь не утруждали себя  излишне
скрупулезным различением всех тонкостей туземной  окраски  и  всех  подряд
островитян называли попросту черно...ыми.
     Когда знаменитый мореплаватель,  лорд  Гленарван,  на  своем  корабле
"Надежда" впервые причалил к острову, то он открыл, что здесь господствует
довольно своеобразный социальный строй. Несмотря на то, что красные эфиопы
десятикратно превосходили своим числом белых и  разноцветных  мавров,  вся
полнота власти на острове была в руках исключительно  этих  последних.  На
троне,  воздвигнутом  под  сенью  пальм,  восседал  царственный  властелин
острова Сиси-Бузи в роскошном наряде из рыбьих костей и консервных  банок.
После  него  занимали  почетные  места   -   верховный   главнокомандующий
Рики-Тики-Тави и главный жрец всея мавров и эфиопов.
     Их охраняла отборная, вооруженная увесистыми дубинками, лейб-гвардия,
набранная из самых разноцветных мавров.
     Красные же эфиопы смиренно обрабатывали маисовые поля,  принадлежащие
белым маврам, ловили для них, а так же  для  разноцветных  мавров  рыбу  и
собирали черепашьи яйца.
     Лорд  Гленарван  незамедлительно  приступил  к  совершению  известной
процедуры, каковую он производил всегда и  везде,  где  бы  не  появлялся:
водрузил на вершине горы британский флаг и на своем прекрасном  английском
языке с оксфордским произношением торжественно изрек:
     - Отныне этот остров принадлежит британской короне!
     Однако, тут произошло  досадное  недоразумение.  Эфиопы,  которые  не
владели никакими  языками,  кроме  своего  собственного,  и  в  силу  этой
невежественности ни черта не поняли из английской речи благородного лорда,
с радостными  воплями  обступили  имперский  флаг.  Островитян  привела  в
восторг его прекрасная ткань и они, разодрав  флаг  на  множество  кусков,
тотчас начали сооружать  себе  из  них  красивые  набедренные  повязки.  В
наказание за подобное святотатство матросы,  по  приказу  лорда,  схватили
осквернителей, разложили под пальмами, содрали у них с  бедер  злосчастные
повязки и нещадно выпороли.
     Так состоялось первое приобщение темных эфиопов к цивилизации,  после
чего  лорду  пришлось  вступать  в  непосредственные  переговоры  с  самим
Сиси-Бузи. Его высочество нахально заявил благородному лорду,  что  остров
принадлежит ему, Сиси-Бузи, и никакого флага не надо.
     В ходе переговоров выяснилось, что еще до  прибытия  к  этим  берегам
лорда Гленарвана, остров открыли уже дважды. Сначала здесь побывали немцы,
а затем еще и другие, которые ели лягушек. И в доказательство  своих  слов
Сиси-Бузи указал на красовавшееся на его шее ожерелье из консервных банок.
В заключение его царское величество дипломатично  выразить  весьма  тонкую
мысль:
     - Огненная вода - это очень вкусно, да!
     - Вижу, вижу, что вы уже успели об этом пронюхать, собачьи дети, -  с
оксфордской изысканностью буркнул себе под нос благородный лорд и, хлопнув
по-приятельски Сиси-Бузи по плечу, великодушно дозволил  ему  считать  сей
чудный  островок  по-прежнему  его   собственностью.   Что   же   касается
британского флага, то  договорились,  что  он  тоже  останется  висеть  на
верхушке горы, - он ведь там никому не мешает. А в остальном все  остается
без изменений, так как и было раньше.  После  этого  начался  товарообмен.
Матросы извлекли  из  трюмов  стеклянные  бусы,  банки  залежалых  сардин,
сахарин и бутылки с огненной водой. Эфиопы  же  с  ликованием  вытащили  к
берегу целые горы бобровых мехов, слоновой кости, рыбы, черепашьих  яиц  и
жемчуга.
     Сиси-бузи забрал всю огненную воду себе, сардины тоже,  а  стеклянные
бусы и сахарин милостиво уступил эфиопам.
     С  этого   момента   наладились   регулярные   сношения   острова   с
цивилизованным миром. В бухте то и дело причаливали теперь корабли, с  них
выгружали  на  берег  английские  "драгоценности",  а  на  борт  принимали
эфиопские "безделушки". На  острове  поселился  собственный  корреспондент
"Нью-Йорк Таймс" в белых штанах и с неизменной трубкой  в  зубах,  который
вскоре заболел здесь тропическим триппером. По  совету  местных  эфиопских
медиков  корреспондент  лечил  свою  хворобу  водным   раствором   спирта,
изготовленным по особому рецепту: две капли воды  на  стакан  спирта.  Эта
микстура в какой-то степени облегчала мучения страдальца.
     В мореходные атласы мира сей райский уголок был занесен под названием
Острова Эфиопов.



                      2. Сиси-Бузи пьет огненную воду

     Жизнь на острове очень быстро достигла небывалого  расцвета.  Главный
жрец, верховный главнокомандующий и сам  Сиси-Бузи  буквально  купались  в
огненной воде. Физиономия Сиси-Бузи вспухла и блестела  как  лакированная.
Восхищенная гвардия мавров, украшенных стеклянными  бусами,  окружала  его
шатер сплошной стеной.
     На  проплывающие  мимо  корабли  с   острова   частенько   доносились
оглушительные вопли:
     - Да здравствует наш великий  вождь  Сиси-Бузи!  Да  здравствует  наш
главный жрец! Ура! Ура!!!
     Это орали пьяные мавры, особенно старались наиболее цветастые из них.
     А у эфиопов царило глухое молчание.  Поскольку  бедняги  не  получили
доступа к огненной воде и были лишены права участия в священнодействиях  с
нею, вместо чего  им  вменялось  в  обязанность  лишь  работать,  пока  не
протянут  свои  ноги,  то  в  их  рядах  стало  нарастать   возмутительное
недовольство. Нашлись, как в подобных случаях водится, и всякие зловредные
подстрекатели-агитаторы. Подзуживаемые ими  эфиопы,  наконец,  уже  громко
возроптали:
     - Братья, да где же  справедливость  на  этом  свете?  Разве  это  по
божьему закону деется - всю водку зажилили себе мавры, все  шикарные  бусы
тоже только для мавров, а для нас только этот занюханный сахарин? И  после
этого мы еще работай?
     Как и следовало ожидать, все это  кончилось  для  оппозиции  большими
неприятностями. Едва узнав  о  начавшемся  брожении  умов,  Сиси-Бузи,  не
мешкая, направил к эфиопским вигвамам карательную экспедицию, которая  под
предводительством верховного главнокомандующего доблестного Рики-Тики-Тави
привела, как выражался Сиси-Бузи, всех смутьянов к общему  знаменателю.  А
там, где еще вчера сияли блеском королевские вигвамы, сегодня громоздились
только бесформенные руины.
     Когда  поголовная  порка  окончилась,  раскаявшиеся   эфиопы,   низко
кланяясь, благодарили за науку и в один голос повторяли:
     - Сами роптать больше не будем и детям своим закажем!
     Так на острове снова были восстановлены мир и процветание.



                              3. Катастрофа

     Вигвамы Сиси-Бузи и главного жреца стояли в наиболее живописной части
острова, у подножия потухшего триста лет тому назад старого вулкона.
     Но однажды ночью вулкан вдруг,  совершенно  неожиданно,  проснулся  и
сейсмографы  в  далеком  Пулкове  и  Гринвиче   зарегистрировали   ужасное
сотрясение.
     Над огнедышащей горой взметнулся в небо высокий столб дыма и пламени,
затем градом посыпались камни, и, наконец, подобно клокочущему кипятку  из
самовара, хлынула раскаленная лава.
     К утру все было кончено.
     Объятые ужасом эфиопы узнали, что они остались без своего  обожаемого
монарха  и  без  главного  жреца.  Судьба  сохранила  им  лишь  верховного
главнокомандующего, доблестного Рики-Тики-Тави. А там, где еще вчера сияли
блеском королевские  вигвамы,  сегодня  громоздились  только  бесформенные
груды постепенно застывшей лавы.



                          4. Гениальный Коку-Коки

     Вся стихийно собравшаяся после катастрофы толпа уцелевших  островитян
в первый момент была как громом поражена, все стояли оцепеневшие. Но уже в
следующий момент в головах эфиопов и немногих оставшихся  в  живых  мавров
зародился естественный вопрос:
     - Что же теперь дальше? Как быть?
     Вопрос породил брожение. Гул голосов, вначале неясный и едва слышный,
стал нарастать все более и более, кое-где уже готова была начаться свалка.
Неизвестно, к чему бы это  привело,  не  случись  тут  новое  удивительное
явление. Над волнующейся толпой, выглядевшей словно алое  маковое  поле  с
редкими белыми и цветными вкраплениями, внезапно возникла сначала  испитая
физиономия с бегающими глазками, а затем и вся тщедущная фигура известного
на острове горького пьянчуги и бездельника Коку-Коки.
     Эфиопы вторично остолбенели, словно громом трахнутые.  Причиной  тому
был, прежде всего, необычный внешний вид Коку-Коки. Все от мала до  велика
привыкли видеть его либо отирающимся в бухте,  где  выгружались  на  берег
заманчивая огненная вода, либо поблизости от вигвама Сиси-Бузи,  где  этот
деликатес распивался. И всем было доподлинно  известно,  что  Коку-Коки  -
природный цветной мавр высокой  кондиции.  Но  теперь  он  предстал  перед
изумленными островитянами весь обмазанный красным суриком, с головы до пят
покрытый эфиопским боевым узором. Даже самый опытный глаз не мог бы сейчас
отличить этого вертлявого плута от любого обычного эфиопа.
     Коку-Коки покачнулся на бочке сперва  вправо,  потом  влево,  разинул
свою широкую пасть и громогласно изрек странные слова, которые восхищенный
корреспондент "Нью-Йорк Таймс" тотчас записал в свой блокнот:
     - Отныне мы свободные эфиопы, объявляю всем благодарность!
     Никто в толпе эфиопов не мог понять, почему и за что именно Коку-Коки
объявлял им свою благодарность. Тем не  менее  вся  огромная  человеческая
масса ответила ему изумительно громовым "ура!"
     Это "ура!" в течение нескольких минут неистовствовало  над  островом,
пока его не оборвал новый возглас Коку-Коки:
     - А теперь, братья, ступайте приносить присягу!
     Пришедшие в восторг от новой идеи эфиопы вразнобой загалдели:
     - Так кому же мы будем теперь присягать?
     И Коку-Коки величественно обронил:
     - Мне!
     На сей раз остолбенели от изумления мавры, но их замешательство  было
недолгим. Первым опомнился