.. - трясущимся  голосом  спросил  Коротков,  -  куда  он
поехал? Скорей скажи, он другого, понимаешь ли...
   - Кажись, в Центроснаб.
   Коротков вихрем сбежал с лестницы, ворвался в шинельную, схватил пальто
и кепку и выбежал на улицу.



5. Дьявольский фокус

   Короткову повезло. Трамвай в ту  же  минуту  поравнялся  с  "Альпийской
розой". Удачно прыгнув, Коротков понесся вперед, стукаясь то  о  тормозное
колесо, то о мешки на спинах. Надежда обжигала  его  сердце.  Мотоциклетка
почему-то задержалась и теперь тарахтела впереди трамвая,  и  Коротков  то
терял из глаз, то вновь обретал квадратную спину в туче синего дыма. Минут
пять Короткова колотило и  мяло  на  площадке,  наконец  у  серого  здания
Центроснаба мотоциклетка стала.  Квадратное  тело  закрылось  прохожими  и
исчезло. Коротков на ходу вырвался из трамвая, повернулся  по  оси,  упал,
ушиб колено, поднял кепку и под носом автомобиля поспешил в вестибюль.
   Покрывая полы мокрыми пятнами, десятки людей  шли  навстречу  Короткову
или обгоняли его. Квадратная спина мелькнула на втором марше лестницы,  и,
задыхаясь,  он  поспешил  за  ней.  Кальсонер  поднимался   со   странной,
неестественной скоростью, и у Короткова сжималось сердце при мысли, что он
упустит его. Так и случилось. На  5-й  площадке,  когда  делопроизводитель
совершенно обессилел,  спина  растворилась  в  гуще  физиономий,  шапок  и
портфелей. Как молния Коротков взлетел на  площадку  и  секунду  колебался
перед дверью, на которой была две надписи.  Одна  золотая  по  зеленому  с
твердым знаком:

   "ДОРТУАР ПЕПИНЬЕРОКЪ",

   другая черным по белому без твердого:

   "НАЧКАНЦУПРАВДЕЛСНАБ".

   Наудачу Коротков устремился в эти двери и  увидал  стеклянные  огромные
клетки и много белокурых женщин,  бегавших  между  ними.  Коротков  открыл
первую стеклянную перегородку и увидел за нею какого-то человека  в  синем
костюме. Он лежал на столе и весело смеялся в телефон. Во втором отделении
на  столе  было  полное  собрание  сочинений  Шеллера-Михайлова,  а  возле
собрания неизвестная пожилая женщина в платке взвешивала на весах  сушеную
и дурно пахнущую рыбу.  В  третьем  царил  дробный  непрерывный  грохот  и
звоночки - там  за  шестью  машинами  писали  и  смеялись  шесть  светлых,
мелкозубых  женщин.  За   последней   перегородкой   открывалось   большое
пространство с пухлыми колоннами. Невыносимый треск машин стоял в воздухе,
и виднелась масса голов, - женских и мужских, но Кальсонеровой  среди  них
не было. Запутавшись и завертевшись, Коротков остановил первую  попавшуюся
женщину, пробегавшую с зеркальцем в руках.
   - Не видели ли вы Кальсонера?
   Сердце в Короткове упало от радости,  когда  женщина  ответила,  сделав
огромные глаза:
   - Да, но он сейчас уезжает. Догоняйте его.
   Коротков побежал через колонный зал туда, куда ему указывала  маленькая
белая рука с блестящими красными ногтями. Проскакав зал,  он  очутился  на
узкой и темноватой площадке и увидал  открытую  пасть  освещенного  лифта.
Сердце ушло в ноги  Короткову,  -  догнал...  пасть  принимала  квадратную
одеяльную спину и черный блестящий портфель.
   - Товарищ Кальсонер, - прокричал Коротков и окоченел. Зеленые  круги  в
большом количестве запрыгали по площадке. Сетка закрыла стеклянную  дверь,
лифт  тронулся,  и  квадратная   спина,   повернувшись,   превратилась   в
богатырскую грудь. Все, все узнал Коротков: и  серый  френч,  и  кепку,  и
портфель, и изюминки глаз. Это  был  Кальсонер,  но  Кальсонер  с  длинной
ассирийско-гофрированной бородой, ниспадавшей на грудь. В мозгу  Короткова
немедленно родилась мысль: "Борода выросла, когда он ехал на  мотоциклетке
и поднимался по лестнице, - что же это такое?"  И  затем  вторая:  "Борода
фальшивая, - это что же такое?"
   А Кальсонер тем временем начал погружаться в сетчатую  бездну.  Первыми
скрылись ноги, затем живот, борода, последними глазки и рот,  выкрикнувший
нежные теноровые слова:
   - Поздно, товарищ, в пятницу.
   "Голос тоже привязной", - стукнуло в коротковском черепе.  Секунды  три
мучительно горела голова, но потом, вспомнив, что  никакое  колдовство  не
должно останавливать его, что остановка  -  гибель,  Коротков  двинулся  к
лифту. В сетке показалась поднимающаяся на канате кровля. Томная красавица
с блестящими камнями в волосах вышла из-за трубы и, нежно коснувшись  руки
Короткова, спросила его:
   - У вас, товарищ, порок сердца?
   - Нет, ох нет, товарищ, - выговорил ошеломленный Коротков  и  шагнул  к
сетке, - не задерживайте меня.
   - Тогда, товарищ,  идите  к  Ивану  Финогеновичу,  -  сказала  печально
красавица, преграждая Короткову дорогу к лифту.
   - Я не хочу! - плаксиво вскричал Коротков, - товарищ! Я спешу. Что вы?
   Но женщина осталась непреклонной и печальной.
   - Ничего не могу сделать, вы сами знаете, - сказала она и придержала за
руку Короткова. Лифт остановился, выплюнул человека с портфелем,  закрылся
сеткой и опять ушел вниз.
   - Пустите меня! - визгнул Коротков и, вырвав руку, с проклятием кинулся
вниз по лестнице. Пролетев шесть мраморных маршей и чуть не  убив  высокую
перекрестившуюся старуху в наколке, он оказался внизу возле огромной новой
стеклянной стены под надписью вверху серебром по синему:

   "ДЕЖУРНЫЕ КЛАССНЫЕ ДАМЫ"

   и внизу пером по бумаге:

   "Справочное".

   Темный ужас охватил  Короткова.  За  стеной  ясно  мелькнул  Кальсонер.
Кальсонер иссиня бритый, прежний и страшный. Он прошел  совсем  близко  от
Короткова, отделенный от него лишь тоненьким слоем стекла. Стараясь  ни  о
чем не думать, Коротков кинулся к блестящей медной ручке и потряс  ее,  но
она не подалась.
   Скрипнув зубами, он еще раз рванул сияющую медь и тут только в отчаянии
разглядел крохотную надпись:

   "Кругом, через 6-й подъезд".

   Кальсонер мелькнул и сгинул в черной нише за стеклом.
   - Где  шестой?  Где  шестой?  -  слабо  крикнул  он  кому-то.  Прохожие
шарахнулись. Маленькая боковая дверь открылась, и из нее вышел люстриновый
старичок в синих очках с огромным списком в  руках.  Глянув  на  Короткова
поверх очков, он улыбнулся, пожевал губами.
   - Что? Все ходите? - зашамкал он, - ей-Богу, напрасно. Вы уж послушайте
меня, старичка, бросьте. Все равно я вас уже вычеркнул. Хи-хи.
   - Откуда вычеркнули? - остолбенел Коротков.
   - Хи. Известно откуда, из списков. Карандашиком  -  чирк,  и  готово  -
хи-кхи. - Старичок сладострастно засмеялся.
   - Поз...вольте... Откуда же вы меня знаете?
   - Хи. Шутник вы, Василий Павлович.
   - Я - Варфоломей, - сказал Коротков и потрогал рукой  свой  холодный  и
скользкий лоб, - Петрович.
   Улыбка на минуту покинула лицо страшного старичка.
   Он уставился в лист и  сухим  пальчиком  с  длинным  когтем  провел  по
строчкам.
   - Что ж вы путаете меня? Вот он - Колобков, В.П.
   - Я - Коротков, - нетерпеливо крикнул Коротков.
   - Я и говорю: Колобков, - обиделся старичок. - А вот и  Кальсонер.  Оба
вместе переведены, а на место Кальсонера - Чекушин.
   - Что?.. - не помня себя от радости,  крикнул  Коротков.  -  Кальсонера
выкинули?
   - Точно так-с. День всего успел поуправлять, и вышибли.
   - Боже! - ликуя воскликнул Коротков, - я спасен!  Я  спасен!  -  и,  не
помня себя, он сжал костлявую когтистую руку старичка. Тот  улыбнулся.  На
миг радость Короткова померкла.  Что-то  странное,  зловещее  мелькнуло  в
синих глазных дырках старика.  Странна  показалась  и  улыбка,  обнажавшая
сизые десны. Но тотчас же Коротков отогнал от себя  неприятное  чувство  и
засуетился.
   - Стало быть, мне сейчас в Спимат нужно бежать?
   - Обязательно, - подтвердил старичок, -  тут  и  сказано  -  в  Спимат.
Только позвольте вашу книжечку, я пометочку в ней сделаю карандашиком.
   Коротков тотчас полез в карман, побледнел, полез  в  другой,  еще  пуще
побледнел, хлопнул себя по карманам брюк и с заглушенным  воплем  бросился
обратно по лестнице, глядя себе под ноги. Сталкиваясь с людьми,  отчаянный
Коротков взлетел до самого верха, хотел увидеть красавицу с камнями, у нее
что-то спросить,  и  увидал,  что  красавица  превратилась  в  уродливого,
сопливого мальчишку.
   - Голубчик! - бросился к нему Коротков, - бумажник мой, желтый...
   - Неправда это, - злобно ответил мальчишка, - не брал я, врут они.
   - Да нет, милый, я не то... не ты... документы.
   Мальчишка посмотрел исподлобья и вдруг заревел басом.
   - Ах, Боже мой! -  в  отчаянии  вскричал  Коротков  и  понесся  вниз  к
старичку.
   Но когда он прибежал, старичка уже не было. Он исчез. Коротков  кинулся
к маленькой двери, рванул ручку. Она оказалась запертой. В полутьме  пахло
чуть-чуть серой.
   Мысли закрутились в голове Короткова метелью, и выпрыгнула одна  новая:
"Трамвай!" Он ясно вдруг вспомнил, как жали его на площадке  двое  молодых
людей, один из них худенький с черными, словно приклеенными, усиками.
   - Ах, беда-то, вот уж беда, - бормотал Коротков, - это  уж  всем  бедам
беда.
   Он выбежал на улицу,  пробежал  ее  до  конца,  свернул  в  переулок  и
очутился  у  подъезда  небольшого  здания  неприятной  архитектуры.  Серый
человек, косой и мрачный, глядя не на  Короткова,  а  куда-то  в  сторону,
спросил:
   - Куда ты лезешь?
   -  Я,  товарищ,  Коротков,  Вэ  Пэ,  у  которого  только   что   украли
документы... Все до единого... Меня забрать могут...
   - И очень просто, - подтвердил человек на крыльце.
   - Так вот позвольте...
   - Пущай Коротков самолично и придет.
   - Так я же, товарищ, Коротков.
   - Удостоверение дай.
   - Украли его у меня только что, - застонал Коротков, - украли, товарищ,
молодой человек с усиками.
   - С усиками? Это, стало быть. Колобков.  Беспременно  он.  Он  в  нашем
районе специяльно работает. Ты его теперь по чайным ищи.
   - Товарищ, я не могу, - заплакал Коротков,  -  мне  в  Спимат  нужно  к
Кальсонеру. Пустите меня.
   - Удостоверение дай, что украли.
   - От кого?
   - От домового.
   Коротков покинул крыльцо и побежал по улице.
   "В Спимат или к домовому? - подумал он. - У домового прием  с  утра;  в
Спимат, стало быть".
   В это мгновение часы далеко пробили  четыре  раза  на  рыжей  башне,  и
тотчас из всех дверей побежали люди с  портфелями.  Наступили  сумерки,  и
редкий мокрый снег пошел с неба.
   "Поздно, - подумал Коротков, - домой".



6. Первая ночь

   В ушке замка торчала белая записка. В сумерках Коротков прочитал ее.

   "Дорогой сосед! Я уезжаю к маме в Звенигород. Оставляю  вам  в  подарок
вино. Пейте на здоровье - его никто не хочет покупать. Они в углу.
   Ваша А.Пайкова".

   Косо  улыбнувшись,  Коротков  прогремел  замком,  в   двадцать   рейсов
перетащил к себе в комнату все бутылки, стоящие  в  углу  коридора,  зажег
лампу и, как был в кепке и пальто, повалился на кровать. Как зачарованный,
около получаса он смотрел на портрет  Кромвеля,  растворяющийся  в  густых
сумерках, потом вскочил  и  внезапно  впал  в  какой-то  припадок  буйного
характера. Сорвав кепку, он швырнул ее в угол, одним  взмахом  сбросил  на
пол пачки со спичками и начал топтать их ногами.
   - Вот! Вот! Вот! - провыл Коротков и с хрустом давил  чертовы  коробки,
смутно мечтая, что он давит голову Кальсонера.
   При воспоминании об яйцевидной голове  появилась  вдруг  мысль  о  лице
бритом и бородатом, и тут Коротков остановился.
   - Позвольте... как же это так?.. -  прошептал  он  и  провел  рукой  по
глазам, - это что же? Чего же это я стою и занимаюсь пустяками, когда  все
это ужасно. Ведь не двойной же он в самом деле?
   Страх пополз через черные окна  в  комнату,  и  Коротков,  стараясь  не
глядеть в них, закрыл их шторами. Но от этого не полегчало. Двойное  лицо,
то обрастая бородой, то  внезапно  обрываясь,  выплывало  по  временам  из
углов, сверкая зеленоватыми глазами.  Наконец,  Коротков  не  выдержал  и,
чувствуя, что мозг его хочет треснуть от напряжения, тихонечко заплакал.
   Наплакавшись  и  получив  облегчение,  он  поел   вчерашней   скользкой
картошки, потом опять, вернувшись к проклятой загадке, немного поплакал.
   - Позвольте... - вдруг пробормотал он, - чего же это я плачу,  когда  у
меня есть вино?
   Он залпом выпил пол чайного  стакана.  Сладкая  жидкость  подействовала
через пять минут, - мучительно  заболел  левый  висок,  и  жгуче  и  тошно
захотелось пить.  Выпив  три  стакана  воды,  Коротков  от  боли  в  виске
совершенно забыл Кальсонера, со стоном содрал с  себя  верхнюю  одежду  и,
томно закатывая глаза, повалился на постель. "Пирамидону бы..."  -  шептал
он долго, пока мутный сон не сжалился над ним.



7. Орган и кот

   В 10 часов утра следующего дня Коротков наскоро  вскипятил  чай,  отпил
без  аппетита  четверть  стакана  и,  чувствуя,  что  предстоит   трудный,
хлопотливый день, покинул свою комнату и перебежал в тумане  через  мокрый
асфальтовый  двор.  На  двери  флигеля  было  написано:  "ДОМОВОЙ".   Рука
Короткова уже протянулась к кнопке, как глаза его прочитали:

   "ПО СЛУЧАЮ СМЕРТИ СВИДЕТЕЛЬСТВА НЕ ВЫДАЮТСЯ".

   - Ах ты, Господи, - досадливо воскликнул Коротков,  -  что  же  это  за
неудачи на каждом шагу. - И добавил: - Ну, тогда с  документами  потом,  а
сейчас в Спимат. Надо разузнать, как и что. Может, Чекушин уже вернулся.
   Пешком, так как деньги все были украдены, Коротков добрался до  Спимата
и, пройдя вестибюль, прямо направил свои стопы  в  канцелярию.  На  пороге
канцелярии он приостановился и приоткрыл рот. Ни одного знакомого  лица  в
хрустальном зале не было. Ни Дрозда, ни Анны Евграфовны, словом -  никого.
За столами, напоминая уже не ворон на проволоке, а  трех  соколов  Алексея
Михайловича,  сидели  три  совершенно   одинаковых   бритых   блондина   в
светло-серых клетчатых костюмах и одна  молодая  женщина  с  мечтательными
глазами и бриллиантовыми серьгами в ушах.  Молодые  люди  не  обратили  на
Короткова никакого внимания и продолжали скрипеть в гроссбухах, а  женщина
сделала Короткову глазки. Когда же он в ответ на это растерянно улыбнулся,
та надменно улыбнулась и отвернулась. "Странно",  -  подумал  Коротков  и,
запнувшись о порог, вышел  из  канцелярии.  У  двери  в  свою  комнату  он
поколебался, вздохнул, глядя на старую милую надпись: "ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ",
открыл дверь и вошел. Свет немедленно померк в коротковских глазах, и  пол
легонечко качнулся под ногами. За коротковским столом, растопырив локти  и
бешено  строча  пером,  сидел  своей   собственной   персоной   Кальсонер.
Гофрированные блестящие волосы закрывали его грудь. Дыхание перехватило  у
Короткова, пока он глядел  на  лакированную  лысину  над  зеленым  сукном.
Кальсонер первый нарушил молчание.
   - Что вам угодно, товарищ? - вежливо проворковал он фальцетом.
   Коротков судорожно облизнул губы, набрал  в  узкую  грудь  большой  куб
воздуха и сказал чуть слышно:
   - Кхм... я, товарищ, здешний делопроизводитель...  То  есть...  ну  да,
ежели помните приказ...
   Изумление изменило резко верхнюю часть  лица  Кальсонера.  Светлые  его
брови поднялись, и лоб превратился в гармонику.
   - Извиняюсь, - вежливо ответил он, - здешний делопроизводитель - я.
   Временная немота поразила Короткова. Когда же  она  прошла,  он  сказал
такие слова:
   - А как же? Вчера то есть. Ах, ну да. Извините, пожалуйста. Впрочем,  я
спутал. Пожалуйста.
   Он задом вышел из комнаты и в коридоре сказал себе хрипло:
   - Коротков, припомни-ка, какое сегодня число?
   И сам же себе ответил:
   - Вторник, то есть пятница. Тысяча девятьсот.
   Он повернулся, и  тотчас  перед  ним  вспыхнули  на  человеческом  шаре
слоновой кости две коридорных лампочки, и бритое лицо Кальсонера заслонило
весь мир.
   - Хорошо! - грохнул таз, и судорога  свела  Короткова,  -  я  жду  вас.
Отлично. Рад познакомиться.
   С этими словами он пододвинулся к Короткову и так пожал ему  руку,  что
тот встал на одну ногу, словно аист на крыше.
   - Штат я разверстал, - быстро, отрывисто и веско заговорил Кальсонер. -
Трое там, - он указал на дверь в канцелярию, - и, конечно, Манечка.  Вы  -
мой помощник. Кальсонер - делопроизводитель. Прежних всех в шею. И  идиота
Пантелеймона также. У меня есть сведения, что он был лакеем в  "Альпийской
розе". Я сейчас сбегаю в отдел, а вы пока напишите с Кальсонером отношение
насчет всех и в особенности насчет этого, как его... Короткова. Кстати: вы
немного похожи на этого мерзавца. Только у того глаз подбитый.
   - Я. Нет, - сказал Коротков, качаясь и с  отвисшей  челюстью,  -  я  не
мерзавец. У меня украли все документы. До единого.
   - Все? - выкрикнул Кальсонер, - вздор. Тем лучше.
   Он впился в руку тяжело задышавшего Короткова и, пробежав по  коридору,
втащил его в заветный кабинет и бросил  на  пухлый  кожаный  стул,  а  сам
уселся за стол. Коротков, все еще чувствуя  странное  колебание  пола  под
ногами, съежился и, закрыв глаза, забормотал: "Двадцатое было понедельник,
значит, вторник,  двадцать  первое.  Нет.  Что  я?  Двадцать  первый  год.
Исходящий N 0,15, место для подписи тире Варфоломей Коротков.  Это  значит
я. Вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник.  И
понедельник на Пэ, и пятница на Пэ, а воскресенье... вскрссс... на Эс, как
и среда..."
   Кальсонер с треском расчеркнулся на бумаге, хлопнул по  ней  печатью  и
ткнул ему. В это мгновение яростно зазвонил телефон.  Кальсонер  ухватился
за трубку и заорал в нее:
   - Ага! Так. Так. Сию минуту приеду.
   Он кинулся к вешалке, сорвал с нее фуражку, прикрыл ею лысину и исчез в
дверях с прощальными словами:
   - Ждите меня у Кальсонера.
   Все  решительно  помутилось  в  глазах  Короткова,  когда   он   прочел
написанное на бумажке со штампом:

   "Предъявитель сего суть действительно мой помощник  т.Василий  Павлович
Колобков, что действительно верно.
   кальсонер".

   - О-о! - простонал Коротков, роняя на пол бумагу и фуражку,  -  что  же
это такое делается?
   В эту же минуту дверь спела визгливо,  и  Кальсонер  вернулся  в  своей
бороде.
   - Кальсонер уже удрал? - тоненько и ласково спросил он у Короткова.
   Свет кругом потух.
   - А-а-а-а... - взвыл, не вытерпев пытки, Коротков  и,  не  помня  себя,
подскочил к Кальсонеру, оскалив зубы. Ужас изобразился на лице  Кальсонера
до того, что оно  сразу  пожелтело.  Задом  навалившись  на  дверь,  он  с
грохотом отпер ее, провалился в коридор, не удержавшись, сел на  корточки,
но тотчас выпрямился и бросился бежать с криком:
   - Курьер! Курьер! На помощь!
   - Стойте. Стойте. Я вас  прошу,  товарищ...  -  опомнившись,  выкрикнул
Коротков и бросился вслед.
   Что-то загремело в канцелярии,  и  соколы  вскочили,  как  по  команде.
Мечтательные глаза женщины взметнулись у машины.
   - Будут стрелять. Будут стрелять! - пронесся ее истерический крик.
   Кальсонер вскочил в вестибюль на площадку  с  органом  первым,  секунду
поколебался, куда бежать, рванулся и, круто срезав угол, исчез за органом.
Коротков бросился за ним, поскользнулся и, наверно, разбил бы себе  голову
о перила, если бы не огромная кривая и черная ручка, торчащая  из  желтого
бока. Она подхватила полу коротковского  пальто,  гнилой  шевиот  с  тихим
писком расползся, и Коротков мягко сел на  холодный  пол.  Дверь  бокового
хода за органом со звоном захлопнулась за Кальсонером.
   - Боже... - начал Коротков и не кончил.
   В грандиозном ящике с запыленными медными трубами  послышался  странный
звук, как будто лопнул стакан, затем пыльное, утробное ворчание,  странный
хроматический писк  и  удар  колоколов.  Потом  звучный  мажорный  аккорд,
бодрящая полнокровная струя  и  весь  желтый  трехъярусный  ящик  заиграл,
пересыпая внутри залежи застоявшегося звука:

   Шумел, гремел пожар московский...

   В черном квадрате двери внезапно появилось бледное  лицо  Пантелеймона.
Миг, и  с  ним  произошла  метаморфоза.  Глазки  его  засверкали  победным
блеском, он вытянулся,  хлестнул  правой  рукой  через  левую,  как  будто