ко, что я был уверен, ты проспишь полдня.
     Наташа ответила чисто механически, не задумываясь:
     - Обычно я встаю рано.
     - Гм! Похвальная добродетель, которой я, к сожалению, не обладаю - особенно после такой страстной ночи.
     Наташа прищурилась. Интересно, сколько подобных ночей у него было? В ее жизни такая ночь была всего одна - прошедшая - и, наверное, она навсегда останется единственной.
     - Это стало еще одной причиной, по которой я спешил вернуться, - заметил Марк со смешком. - Знаешь, Наташа, ты необыкновенная любовница! Как восхитительно было ощущать, что ты оживаешь в моих руках, слой за слоем сбрасывая оболочку холодной изысканности, которой ты себя защищала. Это невозможно забыть! Я так надеялся, что успею разбудить тебя поцелуем, и сегодня это повторится еще много раз!
     Наташе пришлось поспешно опустить глаза, чтобы скрыть, какую взволнованную реакцию вызвали у нее слова Марка.
     Полуденное солнце заглянуло в окно, отбрасывая на полированный деревянный пол сияющий прямоугольник света. Марк стоял у окна, и его фигура выделялась на светлом фоне темным силуэтом. Словно только сейчас вдруг вспомнив, что он все еще в куртке, Марк сбросил ее. Под курткой оказалась рубашка, которая ладно сидела на стройном торсе, облегая широкие плечи. Марк закатал рукава до локтя, обнажая сильные мускулистые руки, и посмотрел на Наташу. Их взгляды встретились. Его глаза уже не выражали крайнюю степень отчаяния, как было всего лишь несколько мгновений назад. Теперь в синей глубине читалась только безграничная, чисто мужская уверенность, которая так околдовала Наташу ночью. И она почувствовала, что снова начинает подпадать под власть этой силы.
     Марк оттолкнулся от подоконника. Возвышаясь в полный рост, он шагнул к Наташе, и она в который раз изумилась вопиющей мужественности Марка и неизменной способности заставлять ее сердце биться чаще. Он был воплощением атлетической грации, и его движения завораживали Наташу: Марк навис над ней, и она, как марионетка, которую потянули за ниточки, поднялась с кресла. Ноги не слушались девушку, но ей все же удалось гордо выпрямиться перед ним.
     - Наташа, - прошептал Марк, ловя ее взгляд. - Давай забудем все неприятности. Так уж случилось. Так было необходимо. Нет никакого смысла зацикливаться на этих проблемах. Все это ничего не значит по сравнению с той нежностью, которую я к тебе чувствую. Позволь мне доказать, как легко мы можем все забыть! О да! Забыть было бы слишком легко. Если бы она захотела, то могла бы без труда потеряться, растаять в огне его страсти. Но Наташа знала, что все равно - рано или поздно - наступит еще одно одинокое утро. Все равно когда-нибудь ей придется остаться в одиночестве и взглянуть в лицо суровой действительности.
     Когда Марк стал неторопливо склоняться к ней, чтобы поцеловать, Наташе казалось, будто время приостановило свой бег. Как в Замедленном кино, словно со стороны, Наташа удивленно наблюдала, как ее собственная ладонь описала в воздухе дугу и врезалась в его щеку звонкой пощечиной. Наверное, этот звук будет вечно отдаваться эхом в ее голове.
     - Не смей меня целовать! - прошипела она, с трудом узнавая в холодном злобном голосе свой собственный.
     Поразительно, но Марк не дрогнул и даже не удивился. Он продолжал по-прежнему искать что-то в ее глазах, словно ничего не произошло.
     - Cherie, мне жаль, если я заставил тебя волноваться. Я жалею больше, чем ты можешь себе представить. Прошу, пожалуйста, позволь показать тебе...
     Сделав шаг назад, Наташа угрожающе подняла руку.
     - Слишком поздно для извинений! Теперь они ни к чему. Ничто уже не может перечеркнуть тот факт, что ты меня просто использовал! Я тебя ненавижу! - В ее голосе зазвучали нотки истерики, от которой девушку не могли удержать никакие силы.
     - Наташа...
     - Не приближайся ко мне! Ты больше не коснешься меня даже пальцем!
     Марк замер.
     - Наташа, это не я тебя использовал, тобой воспользовался твой начальник...
     - Нет! Именно ты соблазнил меня, чтобы добиться своей цели! Тебя интересовал только твой гонорар!
     И Наташа разразилась рыданиями, выплескивая наружу вместе со слезами всю захлестнувшую ее боль. К боли примешивалась страшная, безумная злость и слепая потребность причинять ответную боль.
     Все ее тело дрожало от ярости.
     Не решаясь подойти ближе, Марк в беспомощном призыве протянул к ней руку.
     - Прошу тебя, Наташа, выслушай...
     - Нет, ни за что! Я уже однажды тебя послушала, и вот что из этого вышло! Я больше никогда не смогу тебе поверить!
     - Дорогая...
     - Убирайся! Я никогда... я больше никогда в жизни не хочу тебя видеть!

***

     Спустя двадцать минут после ухода Марка Наташа все еще смотрела невидящими глазами на закрытую дверь, вздрагивая от бури, бушевавшей в ее душе. Ее кулаки и зубы были крепко стиснуты, а слезы безудержным потоком текли по щекам. Молча посылая вслед Марку тысячи проклятий, она оплакивала конец самой прекрасной сказки в своей жизни.
     Наташа начала оглядываться по сторонам - квартира вдруг стала казаться незнакомой, чужой, - заметила лежащую на полу телефонную трубку и вспомнила, что выронила ее, когда услышала шорох за дверью. Она принялась наводить порядок... и успокоилась. С печальной ясностью Наташа вдруг поняла, что жизнь продолжается. Возможно, она станет отныне пустой и бессмысленной, но по крайней мере будет идти дальше, несмотря на случившееся.
     Наташин взгляд наткнулся на длинную коробку из цветочного магазина. Подойдя ближе, она открыла ее. Внутри лежали великолепные красные розы, укоризненно смотревшие на нее со своего ложа из белого атласа. Несколько мгновений Наташа колебалась, вспоминая немыслимое счастье, которое она, пусть ненадолго, познала глубокой ночью...
     Но лучше об этом не думать. Закрыв крышку, она затолкала белую коробку в мусорное ведро и мысленно поклялась себе, что бесследно сотрет из памяти этого мужчину... а вместе с ним и этот ночной кошмар.

Глава 5

     Якоб Нокс не отличался щедростью, и Наташа получала более чем скромное для ее должности жалованье. Однако кабинет ассистентки в галерее был обставлен дорогой мебелью: белый ультрасовременный рабочий стол и вся остальная мебель - чистых строгих линий, в том же стиле. Ощущение легкости и простора усиливал утренний свет, лившийся сквозь двухцветные стекла окон, которые выходили на Мэдисон-авеню. За толстыми стеклами гудки такси и шум автобусов были едва слышны, но сегодня даже они страшно раздражали Наташу.
     Вздохнув, она оттолкнула от себя желтый деловой блокнот и нервно забарабанила карандашом по столу. Наташа терпеть не могла рассеянности на работе, но именно такой она и была ежедневно вот уже три недели - с той самой ночи, когда в ее жизнь вошел Марк, "ночи француза", как мысленно окрестила ее Наташа с мрачным юмором.
     Разумеется, она изо всех сил старалась вообще не вспоминать о ней. Всего лишь один звонок Трейси положил начало длинной череде свиданий с "подходящими" нью-йоркскими холостяками, каждого из которых - Наташа знала точно - была бы счастлива заполучить любая одинокая женщина. Ее водили на балет в Линкольн-Центр, на шикарную танцевальную вечеринку в самом модном из новых ночных клубов, на премьеру новой пьесы современного автора - последнего любимца критиков... Ей старались угодить во всем, осыпали комплиментами и цветами... и все же ей было так неимоверно скучно в их обществе.
     Единственное, в чем Наташа находила себе хоть какое-то развлечение, - это безжалостно разрушать в общем-то понятные надежды ее спутников провести с ней ночь. Об этом не могло быть и речи!
     Временами она задумывалась, сможет ли вообще когда-нибудь снова чувствовать себя с мужчиной настолько свободно, чтобы быть в состоянии заняться с ним любовью. Даже сама мысль, что такое когда-нибудь может произойти, приводила ее в ужас. Любой эксперимент заранее был обречен стать разочарованием: Наташа знала, что ни один мужчина как любовник не может сравниться с Марком.
     Отбросив карандаш, девушка откинулась на спинку своего кожаного с хромированными подлокотниками кресла и нахмурилась. Почему, ну почему она не может выбросить его из головы раз и навсегда! Ей отчаянно хотелось забыть "ночь француза" и продолжать жить дальше, но это оказалось чертовски трудно сделать.
     Даже работа, которую она всегда любила, не могла отвлечь девушку. Конечно, ее жизнь не облегчало и то, что задание, которым она сейчас занималась, было особенно противным.
     На краю рабочего стола лежала целая кипа газет, которые Наташа каждый день приносила из киоска на Большой Центральной станции. Это были специально доставляемые авиапочтой выпуски газет из крупных городов страны и из нескольких европейских столиц. В обязанности Наташи входило каждое утро внимательно просматривать деловые разделы, некрологи и колонки светских сплетен.
     Смерть, развод, банкротство - это три события, в результате которых чаще всего выбрасывают на рынок картины. Когда одно из этих бедствий постигает известного коллекционера предметов искусства, на которых специализируется галерея, Якоб тут же срывается с места, чтобы наперегонки с другими торговцами и владельцами аукционов мчаться к наследникам и их адвокатам. Именно такая погоня за картинами и толкнула Якоба в Калифорнию несколько недель назад.
     Наташа представила себе, как жадные торговцы, словно стервятники, кружат над открытой могилой, ощупывая глазами автомобили и траурные одежды родственников покойного, пытаясь прикинуть, смогут ли те содержать поместье или им придется выставлять имущество на аукцион, чтобы заплатить налог на наследство.
     Конечно, на самом деле все происходило не совсем так. Такие деликатные вопросы решались более тактично - добрая улыбка, несколько сочувственных слов, тисненная золотом визитная карточка, которую предлагают чуть ли не извиняясь. Позже, через несколько дней, Якоб позвонит из отеля. Назначаются встречи, проводится оценка, подаются заявки, и вскоре - если повезет - в галерею начинают поступать коробки с картинами.
     В ее мысли опять прокралась "ночь француза", но Наташа неумолимо прогнала ее прочь. Она принялась с некоторой брезгливостью переворачивать измятые страницы лондонской "Тайме", пока не дошла до раздела некрологов. Их было несколько, все написаны в вычурном газетном стиле - обстоятельные и хвалебные. Наташа пробежала глазами подробности карьеры известной актрисы, мельком просмотрела достижения выпускника Оксфорда и задержалась на имени бывшего министра. Кажется, это достаточно важная персона, чтобы обратить на него внимание.
     Поднявшись с места, Наташа подошла к противоположной стене, где был оборудован не бросающийся в глаза шкаф с картотекой. Выдвинув один ящик, она принялась просматривать ряды карточек, помеченных условными знаками цветового кода. Есть! Уэллс, Джеффри Кингман. Под его адресом и профессией сообщалось, что десять лет назад он приобрел на аукционе Сотбис небольшое полотно Курбе за пятьдесят тысяч фунтов. Ни о каких других покупках записей не было.
     Наташа сделала пометку в рабочем блокноте. Позже она напечатает для Якоба докладную записку, а уж он потом решит, бросаться ли в бой. В данном случае он, наверное, не станет участвовать в "гонках". Одно-единственное полотно не стоит того, чтобы мчаться за ним в Лондон, тем более что местные английские торговцы явно опережают соперников на старте.
     Вести учет и обновлять картотеку было довольно противным занятием, к тому же нудным и отнимавшим много времени. Но система, которую наладил Якоб, чтобы отслеживать полотна интересующих его художников, внушала Наташе определенное уважение. Этот порядок обеспечивал Якобу преимущество перед менее организованными торговцами. По заявке клиента он мог быстро просмотреть картотеку, причем классификация была прекрасной - по владельцам, фамилиям художников и по тематике картин, - и тут же определить, где находится, к примеру, речной пейзаж Добиньи. Иногда, если предложить хорошую цену, можно убедить нынешнего владельца расстаться с картиной. В таких случаях Якобу удавалось зарабатывать свои комиссионные, не дожидаясь непредсказуемых смертей, разводов и банкротств.
     Над дверью замигала маленькая красная лампочка - это Патрик, охранник галереи, подавал сигнал, что пришел клиент. Приветствовать всех посетителей было одной из Наташиных обязанностей, по мнению Якоба, самой важной из них. Предполагалось, что, войдя в галерею, посетитель прежде всего будет ослеплен высочайшим качеством выставляемых произведений, тут-то к нему и выйдет Наташа - улыбающаяся и прекрасная. Стратегия, может, и грубоватая, но она срабатывала, особенно с мужчинами, стимулируя их дорогостоящие фантазии.
     Выпрямившись, Наташа поправила прямую синюю юбку и белую блузку с гофрированной вставкой спереди. Ее изящный, но в то же время деловой костюм дополняли туфли на шпильках. Отбросив назад волосы, она легко выпорхнула в дверь и направилась в основное помещение галереи.
     У Наташи была отличная память на имена и лица - одна из составляющих ее успеха в работе. Но чтобы вспомнить имя невысокого японца, который, сложив руки за спиной, терпеливо ждал в центре зала, ей не нужно было рыться в памяти.
     - Мистер Шимазу! - удивленно воскликнула она, - Доброе утро, мисс Бэррон. - Представитель "Такамуры" кивнул, тщательно выговаривая английские слова. С появлением Наташи едва различимое недовольство сменилось на его лице столь же трудноуловимым выражением симпатии. А его глаза... они и вправду танцевали.
     - Рада видеть вас снова, - быстро проговорила Наташа, протягивая руку.
     Шимазу формально пожал ее.
     - Я тоже рад. Однако мне необходимо видеть мистера Нокса. Он меня ждет.
     - Конечно. Будьте любезны пройти сюда...
     Наташа повела его в кабинет Якоба, тщательно соразмеряя длину своих шагов, чтобы не обогнать гостя. Шимазу был всего лишь чуть выше пяти футов. Ей было известно, что небольшой рост представителя "Такамура Групп" находится в обратной пропорции к финансовой мощи компании. Инвестиционный капитал консорциума был почти безграничен. Два года назад на аукционе Сотбис они заплатили за картину Тулуз-Лотрека рекордную сумму в миллион долларов, а едва ли не через неделю после этого купили в Нью-Йорке пейзаж Сезанна за полтора миллиона.
     Хотя в Токио картины попадали в темные хранилища с контролируемым составом воздуха, где их никто не мог видеть, компания покупала только шедевры, написанные признанными мастерами высочайшего класса, и платила за них очень щедро. Было нетрудно понять стремление Якоба установить прочные отношения с "Такамура Групп", и он собирался добиться этого после продажи картины Матисса.
     Судя по всему, дело должно быть закончено сегодня - накануне Якоб наконец забрал картину из квартиры своей ассистентки. Предыдущие три недели она простояла, завернутая в простыню, в глубине ее шкафа, но Наташа все равно была счастлива, что избавилась от нее. О безопасности картины она уже не беспокоилась, ее тревожило другое - с этим полотном у нее были связаны сложные, болезненные и приятные одновременно, воспоминания.
     - Надеюсь, у вас все в порядке? - вежливо поинтересовался Шимазу.
     - Да, спасибо, - ответила Наташа чуть более сердечно, чем теребовал этикет. Незаметно присматриваясь к посетителю, она обратила внимание, что его костюм был явно сшит в Англии, а ботинки сделаны из мягкой телячьей кожи.
     Перед дверью в кабинет Якоба, как часовой на боевом посту, сидела секретарша.
     - Миссис Хабер, к Якобу пришел мистер Шимазу, - объявила Наташа. Потом, обращаясь к гостю, добавила:
     - Не хотите ли присесть? Я уверена, что мистер Нокс сейчас же вас примет.
     Кивнув в знак благодарности, японец подтянул брюки на коленях и сел на шикарный диван для посетителей. Считая свою миссию законченной, Наташа вернулась в зал, предоставив гостя сомнительному гостеприимству миссис Хабер. Ей не улыбалась перспектива возвращения к некрологам. В последнее время Наташе просто не хватало терпения заниматься монотонным делопроизводством. Вместо этого девушка немного постояла в зале, восхищаясь окружавшими ее произведениями искусства. В экспозиции было двадцать картин - самых дорогих работ из тех, что принадлежали Якобу. В отличие от обычной практики выставления полотен Якоб приказал развесить их на сравнительно большом расстоянии друг от друга. Этим он хотел подчеркнуть что каждая вещь - уникальный шедевр, хотя, по правде говоря, некоторые из них были весьма посредственными. К примеру, "Танцовщица" Дега - темные краски, вялая композиция. Ценность ей придавало лишь имя автора. Наташа бросила на картину неодобрительный взгляд. Лично ей больше нравились сияющие краски и восточная соразмерность "Сада в Лувесьенне" Клода Моне, что висел на противоположной стене.
     Это полотно стало гордостью галереи, и стоило оно безумно дорого. Разумеется, цена в полмиллиона с хвостиком не была указана на белой картонной табличке, прикрепленной к стене рядом с картиной. Там были только аккуратно напечатаны имя художника, название картины и ее происхождение, то есть имена ее владельцев в разное время. Последнее имело решающее значение для цены картины: если происхождение подтверждалось соответствующими документами, то покупатель мог быть уверен в подлинности картины.
     Наташа не одобряла подход Якоба к торговле живописью. Ей не нравилось, когда на коллекционера оказывали хоть малейшее давление, потому что в конечном счете у него оставался неприятный осадок на душе. Наташа предпочитала только лишь проводить клиента к тем работам, которые, на ее взгляд, могли понравиться ему больше всего, и предоставить картинам говорить самим за себя.
     Девушка вдруг вспомнила, что на сегодня у нее назначена встреча со Скоттами - состоятельной молодой парой. Они были еще новичками в коллекционировании. Якоб не отнесся к ним как к серьезным покупателям, поэтому и препоручил их Наташе. Однако она подозревала, что Скотты просто не совсем уверены в своей компетенции. Если бы она смогла помочь им достаточно расслабиться, они бы взглянули на картины с той точки зрения, что им действительно хочется купить, а не что им следует купить. Наташа не сомневалась, что тогда они наверняка сделали бы покупку. Накануне она составила список из двадцати пяти картин, которые нужно подготовить для показа Скоттам. Через дверь, скрытую перегородкой, Наташа прошла в запасник. Здесь на установленных рядами деревянных стеллажах хранилась запасная экспозиция галереи. Сейчас тут было около трехсот картин, размещенных в алфавитном порядке имен их авторов. В углу стояли две специальные тележки на колесиках для перевозки крупных полотен.
     - Рауль, картины для Скоттов подготовлены?
     Рауль Гермес ведал запасником и вел в галерее дела, связанные с перевозкой и приемом картин. Это был коренастый, поседевший раньше времени мужчина среднего возраста с пышными усами.
     - Я как раз стираю пыль с последних, красавица. - Подняв глаза от верстака, он дружелюбно подмигнул. - Хочешь, чтобы я сложил их в определенном порядке?
     - Да, так, как я их переписала.
     - Будет сделано, - кивнул Рауль. - Что наш мистер Ворчун - на месте сегодня?
     "Ворчун" - это Якоб.
     - Да. Думаю, что он вскоре попросит подать работу Матисса.
     - Тогда, пожалуй, стоит поставить ее поближе, - рассудил Рауль. - Когда деле вплотную приближается к продаже, Ворчун становится ужасно нервным, взрывается по любому поводу.
     Наташа согласилась. Она не стала добавлять, что на этот раз и сама будет радоваться завершению сделки ничуть не меньше, чем Якоб. Ей хотелось, чтобы злополучная картина как можно быстрее исчезла из ее жизни навсегда.
     Через двадцать минут она была снова у себя в кабинете и задумчиво просматривала список картин, подготовленных для Скоттов. У Наташи было сильное предчувствие, что им должен понравиться маленький натюрморт Ренуара, который она отобрала. Однако в ее списке он стоял одним из первых, и Наташа опасалась, что Скотты могут просто упустить его из виду. Пожалуй, разумне