шая подруга Иры. Почти сестра. Почему "почти"? Сестра и есть.
     Ира купила телефонную карточку, не суетясь, набрала Ленкин номер. Услышала то, что и ожидала услышать, - длинные равнодушные гудки. Потом позвонила Соловьевой.
     - Ой, Ирочка! Здравствуй, милая! Как хорошо, что ты позвонила! А у меня сегодня Леночка была...
     - Когда она уехала? - незаслуженно грубо оборвала Галку Ира.
     - Сразу. Минут двадцать побыла. Даже чаю не выпила. Я ей говорю: Леночка, ну что же ты всегда так спешишь...
     - Сказала, куда едет?
     - Ну да, я ей и говорю, что же ты всегда так спешишь? А она сказала, что ей еще в косметический салон заехать надо, а потом за Валериком на дачу. Скоро ведь первое сентября. Ирочка, ты помнишь, как мы познакомились на первом курсе, первого сентября? На тебе еще была такая симпатичная голубая гипюровая блузочка, точно под цвет глаз...
     Ира положила трубку, спустилась в метро и поехала в салон. Тот самый салон, в котором она наводила лоск перед культпоходом с Аксеновым в Большой.
     Ленкина косметичка узнала ее сразу. Всполошилась:
     - Что же вы не позвонили, не записались? Мы уже закрываемся. Ладно, я сейчас вас к Марине попробую определить, она, кажется, еще не ушла... - Но осеклась, наверное, увидев в Ире что-то режущее глаз, неуместное здесь, в дорогом косметическом салоне.
     - К вам Лена заезжала сегодня? - Иру сейчас ничуть не заботило, что она невежлива с косметичкой и даже не помнит, как ее зовут.
     - Да, - отчиталась та, словно перед ней стояла не клиентка, а следователь по особо важным делам. - Она крем забрала, вчера новую партию привезли. Эту фирму только мы во всей Москве завозим, по чуть-чуть. Очень дорогая, но необыкновенно эффективная косметика. Я бы вам посоветовала... - Она снова осеклась, наткнувшись на Ирин взгляд, и закончила уже по делу:
     - Но Елена Васильевна только на минутку заезжала, и уже давно.
     - Она говорила, куда поедет дальше?
     - Говорила. К портнихе. Она с тканью была, мы блеск для губ в тон подобрали, Елена Васильевна помаду не особенно любит.
     - К портнихе, - повторила Ира и потребовала, точно косметичка обязана была знать:
     - Адрес или телефон этой портнихи у вас есть?
     - Сейчас, - порылась она в сумочке. - Я тоже к ней хотела. Елена Васильевна как раз сегодня мне ее новый адрес дала. Она только-только переехала.
     Ира внимательно, несколько раз сверив, записала телефон и адрес дальней, аж за Кольцевой, новостройки. Потом молча подошла к барной стойке у входа в салон, не спрашивая у барменши, подвинула к себе телефон, набрала номер, послушала длинные гудки и вышла на улицу. Ей уже не приходило в голову позвонить Ленке и убедиться, что любимая подруга, сделав тот же круг по салонам, портнихам и дачам, вернулась благополучно домой. Она слишком хорошо, хоть и неизвестно откуда, знала, что Ленка не вернулась.
     Она, как собака, чуяла, что взяла верный след, что, сколько бы ни пришлось петлять, именно этот след приведет ее к Ленке и ей придется вплотную, нос к носу, столкнуться с тем страшным, что случилось с ее Ленкой.
     Долго петлять не пришлось. На так называемой новой квартире, куда только-только переехала Ленкина портниха, все и закончилось. Ира приехала в район-новостройку и, безошибочно ведомая своим нечеловечьим чутьем, сразу поднялась на последний этаж одноподъездной, почти не заселенной пока башни. Нужный номер квартиры был крупно выведен мелом на обыкновенной дээспэшной двери. Такие двери жильцы обычно заменяют стальными сразу после, а то и до переезда, но эта была еще и гостеприимно приоткрыта.
     Ира на одно мгновение, лишь на мгновение приостановилась перед дверью, глубоко вдохнула пыльный цементный воздух, как перед прыжком с трамплина, запретила себе думать и чувствовать и шагнула в квартиру.
     В Ленкином взгляде застыла ласковая, невыносимо щемящая грусть. Совсем несвойственное ей выражение - мягкое, обреченное, кроткое. Идеально очерченный овал лица, идеально четкий изгиб губ, идеально изогнутые брови идеально оттеняются высоким кокошником, а от него на виски спускаются шелковые шнурочки с пушистыми помпончиками. Один из помпончиков щекотно поддевает Ленкину длинную шею. Давно знакомая и давно позабытая черно-белая фотография, на которой Ленке-Снегурочке от силы двадцать лет. Ленка подрабатывала в этой роли в детском новогоднем представлении года три подряд. По сценарию Ленку-Снегурочку похищал злой Кощей с целой командой всякой нечисти, а дети помогали старому Деду Морозу выручить внучку.
     Боже, как визжали от восторга малыши, когда бело-серебристая Ленка освещалась лучом прожектора и говорила: "Спасибо, мои дорогие друзья!"
     Фотография стояла на трехногом журнальном столике посреди пустой комнаты, в которой никогда никто не жил.
     Рядом с фотографией на том же столике лежала телефонная трубка, а под трубкой - типовой машинописный лист А-4 с выведенными на лазерном принтере крупными жирными цифрами. Цифр было шесть. И цифры эти Ира без всякой подсказки знала наизусть. Номер телефона, который должен был стать и ее, Ириным, номером. Домашний номер Аксенова в его городе. Значит, они решили, что не все потеряно.
     Она улыбнулась той самой нехорошей своей гримасой-улыбкой. Неинтересно. Это совсем неинтересно. В каком-то детективе уже была фотография. А в другом детективе уже был листочек с телефоном. Шарады. Символы. Простенько. Направо пойдешь - подругу потеряешь. Налево пойдешь - предашь его. Простенько и без всякого вкуса.
     Детский сад. Ее неожиданно и необоримо одолела зевота.
     Один раз. Потом еще раз. И еще. Жутко захотелось спать.
     Стали ватными ноги, и залепились густым сиропом веки.
     Спать. Спать. Спать... Ира опустилась на балконную приступку и ощутила промозглую струю сквозняка. Вернее, много струек, большую - от входной двери до балконной, и много-много маленьких из-под дешевых коричневых обоев и кое-как набитых плинтусов. Плохо строят. Отвратительно.
     Хорошо, что она живет в кирпичном доме с нормальными двойными рамами в окошках. Хотя нет, она уже там не живет. У нее уже ничего и никого нет. Спать. Спать...
     Бесконечный Ленкин фотовзгляд нежно провожал ее в сон. Тонкая шея, тонкие брови, тонкие ноздри, тонкие губы, тонкие, хрупкие, иконописно прекрасные черты Ленкиного лица. Тронь одну линию, и все рассыплется. Но они могут тронуть! Ведь Ленка еще жива. Иначе не было бы смысла затевать этот дешевый спектакль. Жива, но ее могут убить.
     А могут... Могут не только убить. Могут тронуть, смять, стереть, рассыпать грубыми грязными руками это чудо, эту необыкновенно тонкую красоту под земным псевдонимом "Ленка Смирнова". А в это время она, Ира, будет спать на балконной приступочке дома за Кольцевой.
     Сон как рукой сняло. Похолодел лоб. Обострилось зрение. Думать. Надо думать. "Всегда можно найти какой-то выход", - сказала вчера Ленка. Она бы нашла.
     Она бы обязательно нашла. Позвонить в милицию? Что она скажет? Товарищи, граждане или как их там теперь?
     Вспомнила - господа!
     " - Господа милиционеры, у меня подруга пропала.
     Очень красивая. Такая одна на миллион.
     - Сколько лет?
     - Тридцать три.
     - Где прописана?
     - В Смоленской области.
     - Когда вы ее последний раз видели?
     - Сегодня утром.
     - Обращайтесь через трое суток в отделение по месту постоянной прописки.
     - Но ее могут, с ней могут.., что угодно сделать.
     Понимаете, что угодно! Здесь фотография, телефон. Если я ему не позвоню и выйду из этой квартиры... А она такая красивая! Одна на миллион.
     Короткие гудки".
     Или:
     - Саша, это я.
     - Да, я слушаю. - Голос усталый, напряженно-равнодушный.
     - Саша, Ленка пропала! - Слезы.
     - Какая Ленка?
     - Моя Ленка. У которой мы были на даче, в гостях.
     Ее похитили. Из-за меня. Они хотят, чтобы я была с тобой и все им рассказывала. - Слезы.
     - Кто они? Что рассказывала? - Раздражение, недоверие.
     - Все. Все, что им понадобится. Они меня шантажируют. Вначале кредитом. Но я рассчиталась. Потом пленками, где тогда ты у меня... Теперь Ленкой. Они ее убьют! Или хуже. Они что-нибудь сделают с ней! А она такая красивая. Ты же видел. Одна на миллион.
     - Почему ты мне сразу не сказала?
     - Я.., я хотела сама. Я думала, сама... Саша! Помоги!
     - Ты понимаешь, что наделала?
     Слезы".
     Бесполезные слезы. Это все не пройдет. Глупо. Она даже не успеет сказать пару первых фраз, и Ленка... Ее уже никогда не найдут. Даже Эдик со своими связями-возможностями не сможет ее найти. Разве так уж трудно спрятать одного-единственного человека - живого или мертвого? Вон Чечня какая маленькая, а сколько там прячут заложников?
     А в Москве народу - десять миллионов. А в России - сто пятьдесят. И только троим из них - ей, Валерке и Эдику - есть дело до Ленки. А что тут удивительного? Не было же ей, Ире, закосневшей в своем непробиваемом московском благополучии, никакого дела до пленных мальчишек-солдатиков, над которыми измываются чеченские бандиты. До их исплаканных матерей и почерневших отцов.
     Не было же ей, Ире, никакого дела до тех самых женщин из далекого сибирского городка, которые каждый день гадали, чем накормить детей, если зарплаты уже полгода не видать.
     Вот и до Ленки никому не будет дела. И вообще кто сказал, что в России сто пятьдесят миллионов человек?
     Нет, в России сейчас пятьдесят миллионов раз по три человека. Пятьдесят миллионов раз по пресловутой средней семье, в каждой из которых плачут по своему и только своему ребенку, матери, отцу. Хорошо еще, что в России пока еще не сто пятьдесят миллионов раз по одному человеку. Иначе Ленке совсем не на кого было бы надеяться.
     Но пока, пока еще Ленка может надеяться на нее, Иру, свою неродную, но больше, чем родную, сестру. И ей, Ире, сейчас не должно быть никакого дела до Аксенова с его комбинатом и его городом, ни одному из сотен жителей которого нет дела до Лены и Валерки. Сейчас она поднимет трубку, наберет номер и скажет:
     " - Саш, привет, это я.
     - Да, я слушаю. - Голос усталый, напряженно-равнодушный.
     - Ну вот, я сижу на чемоданах, а ты куда-то пропал...
     Растерянное молчание.
     - Видишь, ты какой! (Возмущенно.) Стоило мне один раз, ну только один раз пошутить, и ты сразу купился. А я-то, дурочка, думала, что ты, как истинный рыцарь, тут же сядешь в самолет и примчишься сражаться за меня с мифическим любовником! (Обиженно.) Господи, ну что же вы, мужики, такие простые... (Тоскливо.) Так ты меня встречаешь? (Игриво.) Во сколько ночной прилетает, ну тот, на который я тебя провожала? (деловито.) - В половине третьего по-нашему. - Машинальный ответ. И тут же вполне искренняя угроза:
     - Ну, только приземлись! Я тебе покажу шуточки!
     Смех".
     Ленка будет жива и, как всегда, красива. Она всегда будет красива и молода. Валерка счастлив, что вернулась мама. Они с Аксеновым поженятся, и от нее не потребуется ничего особенного - только иногда отвечать на кое-какие вопросы. Пленка ляжет в укромный уголок в качестве залога ее искренности. Но искренность - штука трудноизмеримая. Всегда можно сказать: "Не знаю. Он со мной на эти темы не разговаривает". Можно даже сделать так, чтоб и в самом деле не разговаривал: "Милый, женщинам это неинтересно!" Все. Все живы-здоровы, хоть и не особенно счастливы. Так это только дети думают, что есть в жизни счастье. Взрослые люди понимают, что его нет и быть не может. Только почему-то не получается у нее взять со стола трубку и набрать номер. То ли руки, то ли голова не слушается, то ли все вместе. Теперь она понимает, в каких случаях люди на стены головой бросаются.
     В случаях, когда голова не желает слушаться хозяина, ей, голове, видите ли, счастья подавай. А Ленка тут при чем?
     Ленка ни при чем. Она не виновата, что угодила ей в подруги. И Аксенов ни при чем. Он не виноват, что она оказалась форменной дурой. Но ей придется между ними выбирать. Направо пойдешь, налево пойдешь... Ей придется сделать этот выбор.
     "Неужели ты не видишь, это же ложный выбор!"
     Они с Аксеновым шли с кладбища в городе Бабкине. Он говорил торопливо и сбивчиво, а она его не слышал. Оказывается - слышала. Просто не понимала, о чем речь.
     "Нас заставляют выбирать - либо сволочь, либо быдло.
     Но это ложный выбор, стоит только от него отказаться, и все становится на свои места".
     Стоит только от него отказаться... Что будет, если" она не выберет? Не выберет, и все. Ленка нужна им только для того, чтобы заставить ее выбрать. К Аксенову без нее им не подобраться. Вся проблема только в ней.
     Без нее все станет на свои места. Значит, нужно сделать так, чтобы ее не было. Как же она сразу не догадалась!
     Это выход. Единственный выход.
     Она больше не смотрела ни на тонкое Ленкино лицо, ни на телефон. Она теперь могла на них не смотреть. Она встала на цыпочки, чтобы повернуть верхнюю ручку балконной двери. Ленка не понимала: "Как ты можешь жить на шестнадцатом этаже? Это все равно что быть подвешенным между небом и землей, ни туда ни сюда". Правильно не понимала. В многоэтажках по большому счету и не живут, в них существуют в ожидании смерти. И сейчас, когда ей осталась последняя балконная задвижка, ей почему-то жаль именно того, что всю свою жизнь она так и провисела на этажах над мертвым асфальтом. Сейчас она наконец-то поняла маму. Мама - молодец. Она не просто так укатила в деревню копаться на грядках, разводить кур и варить для отчима его любимую грибную лапшу. Она уехала жить. Там она сможет пережить потерю своей единственной дочки.
     Визгливый сигнал телефонной трубки оборвал ее мысли в тот момент, когда до самого главного, что требовалось сейчас уяснить, оставалось совсем немного. Ей было вовсе не интересно, что и кто ей скажет, но телефонный визг мешал думать и действовать. Она взяла трубку и нажала кнопочку совершенно спокойно, точно ее оторвали от вечернего чаепития со сдобными булочками.
     - Ирка, стой! Не смей этого делать! Слышишь? Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь! Скажи!
     - Ле-на, - протянула Ира, опустилась все на ту же приступку, а балконная дверь с размаху захлопнулась сквозняком и стукнула ее по спине. Она не могла так вот сразу отойти от своих мыслей и намерений, хоть совсем не великим краешком, но все же распространившихся уже за ту сторону, и потому не смогла сообразить, что значит Ленкин голос в трубке.
     - Ирочка! Ира. Я успела, Ирочка, я успела! - смеялась и плакала одновременно Ленка, но, выдержав паузу и послушав Ирино дыхание, продолжала уже спокойно и даже бесстрастно:
     - Успокойся. Со мной все нормально. Я дома, сижу на диване. Я ведь сразу не поняла, что ты такое можешь придумать, а тут как вступило в сердце, просто нечем дышать. Последний этаж, как специально, последний этаж.
     Но я успела. Ирка, я успела, это главное. Я говорила ему, что ничего не получится. Не пройдет этот номер с тобой. Но ведь Эдик дурак. Умный, а дурак, ты же знаешь. Самых простых вещей не понимает. Обрадовался, что подфартило, когда узнал, что ты с Аксеновым, раскатал губу на грандиозный заказ. Твой Аксенов - у них сейчас головная боль номер один. С ног сбились, чтоб его в угол загнать, а тут ты прямо под боком... Такая Эдику удача. Только я ему сразу сказала, что ничего с тобой не получится. Ты - не я. Это я - из стороны в сторону, из стороны в сторону.
     Меня слишком много. Все хотелось куда-то деться. А куда?
     На том и поймалась. Они нас на том и ловят, Ирка, что другой жизни у нас нет. Не придумали, не устроили. Либо живешь по их законам, либо существуешь в подвешенном состоянии. Как там твой Аксенов говорит? Ложный выбор?
     - Ложный выбор, - как эхо откликнулась Ира, не понимая смысла и Ленкиных, и собственных слов, понимая только, что чутье ее не обмануло, с Ленкой уже случилось самое страшное.
     - Ну вот! - удовлетворенно поддержала ее Ленка и тут же разыграла сценку-импровизацию:
     - Они ему:
     "Выбирай, понимаешь, а то проиграешь однозначно!", а он им: "Извините-подвиньтесь, господа-товарищи, мне ваше меню не подходит, я объедками с чужого стола питаться не привык". - И грустно подытожила:
     - Смешно.
     - Смешно, - привычно согласилась Ира.
     - А у них такой ответ не предусмотрен, не знают они, что с такими, как он, делать. Вот и боятся они его как черт ладана. И не оставят в покое, ни за что не оставят. И тебя не оставят. И меня. Ты умница, Ирка, ты правильно задачку решила, ты всегда была умницей. Только проблема не в тебе, а во мне. Все наоборот. Проблема в том, что ты оказалась моей подругой. А ты никого не бойся. Тебе бояться нечего, у тебя совесть чиста. И меня ты простишь. Ты не можешь не простить. Простишь?
     - Прощу, - как заговоренная повторила Ира.
     - И обещай мне, что больше не будешь их бояться, слышишь? Обещай!
     - Не буду их бояться, - как послушная ученица пообещала Ира.
     - Ну вот, - облегченно вздохнула Ленка. - Ты у меня умница, ты у меня самая-самая лучшая, и ты будешь самая-самая счастливая. Я ведь тебе завидовала, Ирка, ты любить умеешь, это у тебя по жизни как грамотка охранная, а я все ждала, ждала - когда, ну когда же? А когда твоего Аксенова увидела, поняла - а никогда.
     Никогда, потому что только такого, как он, я могла бы полюбить. Ты не поверишь, первый раз своими глазами увидела мужчину, которого могла бы полюбить вот так, как ты, чтоб без остатка, чтоб самую маленькую капельку на дне и ту выпить. Ты же знаешь, меня бы тогда никто не остановил, даже ты. Не полюбила. Значит, никогда со мной уже такого не будет. Никогда. Всю жизнь суетилась, боялась главное упустить - и все равно упустила... - Ленка замолчала. Потом констатировала, спокойно и уверенно:
     - Ну никогда, так никогда.
     Даже лучше раньше, чем позже.
     Короткие гудки.
     - Нет, - очнувшись несколько минут спустя, прошептала Ира в пикающую трубку. - Нет! Нет! Ленка, не смей! - закричала во весь голос, отдавшийся гулким эхом в пустых стенах. Нажала отбой, непослушными пальцами перебрала цифры Ленкиного номера. Короткие гудки. Все те же короткие гудки.
     В холодной квартире ей стало вдруг жарко, как в перегретой парилке, она метеором вылетела за дверь, нажала кнопку лифта, но дожидаться не стала, понеслась вниз по лестнице. На шоссе она, шлепая по лужам, бросалась из придорожной темноты навстречу каждой машине, шедшей по крайней полосе, и кричала:
     - Стойте! Там Ленка! Там Ленка!
     Но водители только матерились и проезжали мимо. У нее был вид тронувшейся умом. Кому охота связываться с сумасшедшей? Ей хотелось вцепиться в лицо каждому из них, ударить кирпичом по лобовому стеклу, лечь на капот, броситься под колеса, потому что время шло, а там Ленка. И она бы, в конце концов, так и сделала, если бы в последнюю секунду ее терпения на обочине не притормозил мужик с непроницаемым лицом и не спросил:
     - Куда?
     - В центр.
     - Сто баксов, - бросил водитель, глядя мимо нее.
     Это была несусветная, особенно сейчас, после семнадцатого, цена, но Ира в данный момент ничего не понимала в баксах, рублях, ценах, километрах. В страхе, что водитель захлопнет дверь, она с размаху плюхнулась на продавленное переднее сиденье и, заискивающе пытаясь поймать его взгляд и понять, что же он хочет, протянула ему свою сумку. Он взял сумку, достал оттуда кошелек, неспешно вытащил из бокового карманчика одну из трех стодолларовых бумажек, демонстративно развернув их веером, потом закрыл кошелек, засунул его в сумку, положил сумку Ире на колени, перегнулся через нее, проверив замок на дверце. Все это было долго, очень долго, но Ира замерла как изваяние, боясь его спугнуть. Так изваянием и просидела до Ленкиного дома, не реагируя на толчки, подпрыгивания и взвывания старой машины, которую, как изъездившегося, измученного коня, всю неблизкую дорогу подхлестывали газом.
     Ленка, вытянувшись во весь рост, спала на диване, но Ира уже с порога комнаты видела, что она совсем не спит. Живая Ленка спала совсем по-другому - на боку, свернувшись кала