ообща с толпой страусов, пророчащих беды, ворчащих,  брюзжащих  и
сующих свои головы в песок, ибо им легче думать, что Дьявол мертв.
   Он взял себя в руки и продолжил более спокойным тоном:
   - Скажите мне, мой дорогой мальчик: после того, как волк напал на вас
и вы, прежде чем начали поправляться, долгое время  провели  в  постели,
что видели вы в ночных горячечных снах? К чему возвращалась ваша душа?
   - Боже милостивый, сэр, человеческая кровь! - содрогаясь,  воскликнул
я, вспомнив о том, какие усилия я прилагал, чтобы отгонять  от  себя  те
кошмарные видения. - И больше всего  кровь  детей.  Я  испытывал  к  ней
отвращение и в то же  время  страстно  желал  ее.  И  чем  сильнее  было
отвращение, тем сильнее была моя страсть к ней.
   - И эти видения, это страстное желание постепенно стали исчезать?
   - Они исчезли внезапно. Вы, возможно, улыбнетесь, сэр;  но  это  было
так, словно они исчезли после некоего  фокуса,  исполненного  надо  мной
Уэшти однажды ночью, когда она заменяла в качестве  моей  няньки  старую
Джуди Хоскинс.
   - Так вот чем объясняется это, - важно кивнул головой пастор.
   - Объясняется что?
   - То, что ваша  душа  по-прежнему  принадлежит  вам,  а  не  Дьяволу.
Сомневался ли я в этом? Нет. Никогда. Но так как я  занимался  изучением
этих  явлений,  я,  сопоставляя  один  факт   с   другим,   плел   ткань
фантастической идеи, которая, казалось, снизошла на землю в тот день и в
то мгновение, когда вы были готовы принять символ веры в  ваши  уста.  В
соответствии с древней верой в культ Сатаны освященный хлеб сжег бы вас,
подобно горящему углю, окажись я прав.
   - А теперь взгляните сюда. - Он отпер выдвижной ящик стола и,  достав
оттуда лист бумаги, вложил его в мои руки. - Вам знаком этот почерк?
   - Эсквайра Киллиана? - удивился я. Но у меня не было сомнений в  том,
кому принадлежит  этот  неразборчивый  почерк  со  множеством  маленьких
заключительных  росчерков  и  начальных  завитушек.  Слова,  написанные,
должно быть,  в  состоянии  высочайшего  возбуждения,  читались  ясно  и
безошибочно. Они гласили:
   "После того, что я увидел сегодня ночью, я с почтением отказываюсь, о
Боже, оставаться дольше в мире, где могут происходить такие вещи".
   - Эта записка лежала на столе Киллиана, и чернила едва высохли, когда
я той ночью нашел в кресле его мертвое тело, - в  ответ  на  мой  взгляд
объяснил м-р Сэквил. - Я не считал, что следователю так уж необходим был
этот документ, поэтому я унес его с собой.
   - Вы  думаете,  он  увидел  то  же,  что  и  я  сегодня  утром?  -  в
растерянности спросил я. - Конечно, он не был человеком, который...
   - Я думаю, что либо он увидел больше, либо  понял  то,  что  осталось
необъяснимым для вас. Я думаю, эсквайр видел  превращение  Сен-Лаупа  из
обличья Де Реца в человеческий образ. Прошу вас,  Роберт,  -  с  мольбой
воскликнул м-р Сэквил, - постарайтесь забыть на время  наши  современные
представления об этих явлениях, потому что  идеи,  приходящие  в  головы
людей век или два назад, действительно кажутся нам нелепыми сегодня.  Но
вспомните: все эти ужасные убийства начались только после приезда в  наш
город этого француза.  Ничего  не  происходило  и  между  его  временным
отъездом и прибытием сюда  его  собаки.  Затем  почти  сразу  мы  с  нею
знакомимся. Но никто не видел возвращения в  город  Сен-Лаупа.  Ни  один
человек не видел его и его собаку одновременно. Они никогда и  нигде  не
появлялись вместе в одно и то же время.
   Сен-Лаупа никогда не было в  его  доме  в  то  время,  когда  Де  Рец
слонялся вокруг вашего дяди или отправлялся на прогулку с  Фелицией.  Ни
одна корова, ни одна овца не были зарезаны поблизости, не было ни одного
нападения волка на людей, за исключением тех, кто начинал мешать ему или
чем-то вызывал его гнев. Но те, кто мешал ему, все стали жертвами волка,
исключая бедного Киллиана, который был погублен каким-то зловещим чудом,
и двух слуг вашей юной кузины, у  которых  оказались  такие  неожиданные
средства  защиты,  что  он  вынужден  был  обратить  против  них  их  же
собственные жалкие амулеты, натравив на них вашего дядю.
   - Посмотрите, чьи могилы были осквернены: маленькой Аджи, чей  слабый
умишко сразу же распознал его суть; эсквайра Киллиана,  который  вынудил
его - я в это верю - обнаружить свои дьявольские способности. То, что вы
мне сейчас рассказали о ваших  бредовых  горячечных  снах  и  колдовстве
Уэшти, восполняет единственное недостающее звено. Или  вы  не  знаете  о
том, что было хорошо  известно  в  старину:  покусанный  оборотнем,  сам
превращается в него? Если я до сих пор еще сомневался... - Боже,  что  я
говорю? До какой же степени я  заражен  скептицизмом  нашего  века,  что
по-прежнему все еще сомневаюсь в этом.  Но  полоска  человеческой  кожи,
какую вы видели вокруг  его  тела,  была  тем  инструментом,  с  помощью
которого ликантропист переходил в свою звериную форму.
   Не раз и не  два  я  готов  был  прервать  это  страстное  объяснение
произошедших событий.
   Но всякий раз пастор останавливал меня движением руки, и  каждый  раз
его новая мысль вызывала мой очередной протест. Рассказ Сен-Лаупа о  его
возвращении из Нью-Йорка в экипаже его приятеля  не  основывался  ни  на
чем, кроме  его  собственных  слов.  Его  письма,  пришедшие  перед  его
возвращением и после прибытия Де Реца,  легко  могли  быть  написаны  им
прежде, чем он сел на корабль в  своем  волчьем  обличьи.  Хозяин  любой
таверны мог отправить их позднее от его имени. Что касается  синяков  на
его  лице,  которые  он  объяснил  несчастным  случаем  с  экипажем  его
приятеля, то я никогда не забуду, как, ослабляя хватку челюстей волка на
моем плече, Фелиция в снежных сумерках в роще старого Пита  сломала  мою
тяжелую трость о голову зверя. И когда в  дядином  саду  сверкнуло  жало
выхваченной мною из  трости  вкладной  шпаги,  Де  Рец  спасся  бегством
прежде, чем я сделал своей неуклюжий выпад. Не случилось ли это  потому,
что даже легкая царапина превратила бы  собаку  в  голое  отвратительное
существо в человечьем обличье?
   - Даже если бы все это и могло быть правдой... - начал я.
   - Это правда, - негромким голосом прервал меня пастор.
   - Однако  можете  ли  вы  вообразить  себя  идущим  к  дяде  с  этими
фантастическими обвинениями против Сен-Лаупа?
   - Я могу вообразить себя идущим с этими фантастическими обвинениями к
мосье де Сен-Лаупу, - жестко произнес он. - Вы не побоялись виселицы час
назад. Я не боюсь ее сейчас.
   С пылающими синими глазами, с серебряным нимбом волос вокруг  головы,
он был похож на архангела Михаила в восточном окне его старой церкви,  и
слова, сверкающие под ним, звучали в моей голове подобно звукам трубы:

   Шла война на небесах. Михаил и его ангелы сражались против дракона; и
дракон сражался и его демоны, и победы не торжествовал никто.

   Когда я был ребенком, я читал эти строки каждое воскресное утро.
   - Тогда я пойду с вами, - вскочив на ноги, воскликнул я.
   - Я знал это, мой мальчик, - и лучезарная улыбка осветила его лицо. -
И мы поспешим. Мы не можем рассказать людям о поступках  этого  негодяя;
но я знаю, что, не найдя вас в своем доме, он догадается о том,  что  вы
видели его пробирающимся сквозь  кусты,  и  что  вы  бросились  с  вашим
открытием либо к дяде, либо ко мне.
   Пастор повернулся, чтобы подхватить свой плащ, когда мы услышали стук
в дверь кабинета, сопровождаемый голосом моего дяди:
   - Сэквил, вы здесь? С вами ли моя племянница и  Сен-Лауп?  Я  прождал
вас в церкви не менее получаса. Почему вы медлите?
   Двух больших шагов  хватило  пастору,  чтобы  добраться  до  двери  и
распахнуть ее?
   - Вы ждали нас в церкви? Почему?
   - Из-за венчания, конечно. Только не говорите мне,  что  они  еще  не
прибыли! - резко выразил дядя  свое  недовольство,  окуривая  комнату  с
раздражением  человека,  которого  ради  брачной   церемонии   заставили
оставить свои важные дела, а он вдруг узнает, что жених и невеста еще не
приехали.
   - Венчание?! - с изумлением воскликнул м-р Сэквил.
   - Конечно. Я понял из слов мосье де Сен-Лаупа, что он  уже  обо  всем
договорился с вами. Его вызвали в Нью-Йорк по каким-то неотложным делам,
и сейчас  он  не  может  сказать,  когда  ему  представится  возможность
вернуться. Он пришел ко мне  час  назад  и  умолял  меня  о  немедленной
свадьбе. Я передал ему записку от Фелиции,  прося  ее  уступить  просьбе
Сен-Лаупа и пойти с ним в церковь. Мы должны были встретиться там  через
полчаса. Самое досадное, что я оставил дела крайней  важности.  Полагаю,
дитя до сих пор возится со своими безделушками и украшениями.
   -  Вы  дали  Сен-Лаупу  записку,  в  которой  просили  мисс   Фелицию
последовать за ним? - медленно произнес пастор.
   - Просил встретиться  со  мной  здесь  в  церкви,  -  возразил  дядя,
немедленно взявший на вооружение против скрытой критики иные  интонации.
- И, конечно, с ее обрученным супругом, человеком чести...
   - Человеком бесчестия и зла, сэр! - громогласно произнес священник. -
Роберт, бегите к дому вашего дяди. Когда вы убедитесь в том, что  должно
было произойти, немедленно приказывайте закладывать  карету.  Усаживайте
Барри на козла и в экипаже возвращайтесь сюда за нами.
   Отдавая эти распоряжения, пастор вручил мне мои пистолеты  и  положил
на стол две мерцающие тяжелые пули.
   - Зарядите их, пока будете ожидать экипаж, - приказал он. - Если бы я
мог, я бы положил в ваш нагрудный карман святое причастие. Но, во всяком
случае, в 39-м параграфе ни слова не сказано против серебряных пуль.
   Столь велика была его убежденность в правоте своих слов, что мой дядя
оказался в состоянии лишь молча и изумленно взирать на него.  Но  затем,
облачившись в тогу благородного негодования, решительно произнес:
   - Ты можешь идти, Роберт, - сказал он, - и поступать так,  как  будет
угодно м-ру Сэквилу.  Но  я  думаю,  что  ты  найдешь  карету  мосье  де
Сен-Лаупа у дверей моего дома, если, конечно, не встретишь ее по  дороге
сюда. Что-либо иное представляется мне немыслимым.
   - Карета Сен-Лаупа в этот момент бешено разбрызгивает грязь на дороге
в Нью-Йорк, - резко отпарировал м-р Сэквил. - Мой добрый старый дружище,
сейчас вы должны слушаться меня. Этот  француз...  Вы  игнорировали  мои
советы, вы заставляли замолкать меня, когда я хотел  поделиться  с  вами
теми выводами о его персоне, к каким я пришел  в  результате  длительных
размышлений. Но вам придется выслушать меня сейчас, хотя это может  быть
уже и слишком поздно.
   Я не стал более медлить и со всех ног кинулся прочь. События  в  доме
дяди развивались точно так,  как  и  предсказывал  священник.  Карета  с
Сен-Лаупом и Фелицией, захватив багаж девушки и ее горничную, укатила  в
направлении церкви  часом  раньше.  Ожидая  Барри,  я  извлек  из  своих
пистолетов старые пули и перезарядил их. Это действие  послужило  некоей
отдушиной для моего нетерпения и беспокойства; но при этом я чувствовал,
словно в ночном кошмаре, как я всаживаю в дом эти серебряные пули...
   Когда через полчаса после моего ухода из дома приходского  священника
Барри остановил экипаж перед его воротами,  торопливо  вниз  по  дорожке
сбегал только м-р Сэквил. Дядя с  мертвенно-бледным  лицом  опирался  на
одну из колонн маленького белого портика. От  обычной  напыщенности  его
осанки не осталось и следа: он походил на сплющенный мешок, из  которого
выпустили весь воздух. Дядя помахал мне своей  большой  рукой,  запястье
которой обрамляла  кружевная  гофрированная  манжета,  и  я  увидел  его
шевелящиеся губы, из которых не вылетал  ни  один  звук.  Наконец  он  с
трудом прошептал:
   - Убей его, Роберт. Застрели злодея, как собаку, -  шипел  он.  -  Ты
будешь оправдан. Я хочу увидеть его смерть.
   - Пусть Бог простит меня, - прошептал  пастор  после  того,  как  дал
Барри указания и опустился на подушки  сиденья  рядом  со  мной.  Карета
накренилась и быстро покатила вперед.
   - Боюсь, я дал волю своему  гневу  на  этого  бедного  и  несчастного
старика.  Но  он  вынудил  меня  к  этому.  Он  едва  не  запрещал   мне
отправляться в погоню за этим негодяем, надоедливо толкуя о чести  этого
подлеца и  сочиняя  все  новые  и  новые  объяснения  и  оправдания  его
действиям. Но я должен был высказать ему свое осуждение в более мягкой и
великодушной форме, - добавил он с сожалением.
   - Вы считаете, что могли заставить дядю  поверить  в  то,  в  чем  не
сомневаетесь сами? - недоверчиво спросил я.
   - Я помог его душе поверить в то, во что она способна верить. Если мы
не догоним их,  его  племянница  завтра  утром  станет  заложницей  того
негодяя, а когда он  пресытится  ею,  она  будет  продана  какому-нибудь
торговцу женщинами. Я сказал ему об этом, и тем самым уберег  свою  душу
от не правды.
   - Что может быть хуже этого? - воскликнул я.
   - Множество явлений, каждое из которых ужасно и отвратительно, как  и
другие,  -  печально  ответил  он.  -  Такие  монстры,   как   Сен-Лауп,
расправляются со своими жертвами множеством разнообразных способов.
   - А мы преследуем его, шагом тащась в этом громыхающем тяжелом ящике!
- в негодовании крикнул я. -  Мы  должны  были  сесть  верхом  на  самых
быстрых коней, которые нашлись бы в городе. Он уносится от нас в  легкой
карете, запряженной прекрасными лошадьми, и мы не настигнем его даже  до
наступления ночи.
   И моя рука потянулась  к  шнурку,  чтобы  передать  Барри  требование
немедленно остановиться и повернуть назад, но пастор удержал меня.
   - Прошу прощения, - мягко сказал он, - но крепкий и бодрый для  своих
семидесяти лет, я тем не менее не выдержу долгой скачки в седле.
   - Но я, по крайней мере...
   -  Простите  меня,  но  позвольте  мне  заметить,  что  долгие   годы
проникновения в древние тайны черной магии наделили знанием о них  меня,
а отнюдь не вас. Настигни вы Сен-Лаупа  один,  вы  окажетесь  перед  ним
совершенно беспомощным. Уловки и обманы этих творений Сатаны бесчисленны
и безграничны.
   - Но с каждым шагом мы будем отставать от них все дальше и дальше,  -
возразил я.
   Действительно, сейчас, когда мы выехали  из  города  и  почувствовали
необузданную силу ливня на голой дороге, наша задача стала казаться  нам
совсем уж безнадежным делом.
   - Что может помешать ему нанять судно и опуститься сегодня ночью вниз
по течению реки. Он может оказаться в  Нью-Йорке  уже  утром,  -  горько
воскликнул я.
   - Нет ничего, что могло бы помешать  ему  сделать  это.  Но  если  он
пересядет на судно, точно так же поступим и мы. Везде и всюду  мы  будем
задавать очевидцам самые точные и требовательные вопросы, и для  нас  не
составит труда выследить его карету. Ведь в такой  день,  как  этот,  их
будет на дороге совсем немного.
   Я с трудом различал его голос. Сквозь залитое дождем стекло в  дверце
экипажа я увидел те  ступени  перехода  через  дорожное  ограждение,  на
которые тем прекрасным осенним днем несколько недель назад мы  поднялись
вместе с Сен-Лаупом и впервые  увидели  Фелицию,  склонившуюся  из  окна
своей кареты,  чтобы  спросить  у  нас,  действительно  ли  показавшиеся
впереди крыши домов это тот город, в который она держит свой путь.  И  я
закрыл  свое  лицо  руками,  чтобы  не  впустить  в  свою   память   эти
воспоминания. М-р Сэквил молчал. Но я слышал, как он  скрипит  подушками
рядом со мной, и вскоре его теплый сердечный голос вновь поддержал меня:
   - Ну, Роберт. Есть справедливый Бог, который  правит  миром,  обращая
даже удачи нечестивых слуг Дьявола во славу себе. Верьте в это, и  тогда
ничто не сможет причинить вам боль. Он посылает на землю наводнение, - и
пастор указал на бурлящий в водоворотах ручей, подмывающий настил моста,
по  которому  мы  только  что  прогромыхали.  -  Он  посылает  на  землю
наводнение, которое может размыть мост  или  вызвать  оползень  на  пути
Сен-Лаупа. "В спокойствии и доверии да пребудет наша сила".  Между  тем,
если я не ошибаюсь, со вчерашнего вечера вы  ничего  не  ели.  Вот  еда.
Примитесь за нее, даже если первые куски и будут душить вас, потому  что
вскоре вы обнаружите, что ваше прежнее  мужество  вернулось  к  вам.  Не
хлебом единым жив человек, но и не только пищей духовной, хотя слабостью
церкви всегда была неспособность опираться сразу  на  обе  эти  ипостаси
человеческой сущности.
   На сиденье напротив нас пастор постелил салфетку, на которой разложил
жареную птицу, хлеб и сыр, а также две  бутылки  крепкого  сухого  вина,
приготовленного из его собственного винограда, и когда после  некоторого
затруднения я воздал должное пище телесной,  мужество  и  надежда  вновь
воскресли во мне. Ослабленный телом и душой, я  даже  заснул  на  время.
День уже клонился к вечеру, когда рука пастора, лежащая на моем  колене,
пробудила меня ото сна.
   - Ваши пистолеты, - спокойно сказал он. - Сейчас наш друг,  вероятно,
находится не слишком далеко от нас.

Глава 18

СЕРЕБРЯНЫЕ ПУЛИ

   Взглядом поверх очков пастор указал мне вперед - туда, где  в  кювете
лежала опрокинувшаяся  почтовая  карета  с  торчащей  сломанной  осью  -
неужели наша миссия была исполнена?  И  вдруг  за  потерпевшим  крушение
экипажем раздались легкие шаги и мелькнула стройная  фигурка  девушки  -
Фелиции, ибо никому  иному  на  этой  залитой  ливнем  дороге  не  могла
принадлежать эта голубая, отороченная пушистым мехом ротонда.
   В четверти мили впереди виднелись дымовые  трубы  и  крыши  ближайших
домов  деревни.  В  ту  сторону  на  выпряженных  из  кареты  лошадях  и
отправился за помощью форейтор и, как я полагал, с тех пор о них не было
ни слуху ни духу.
   Неужели Сен-Лауп, потеряв осторожность, отправился вместе с  ним?  О,
это был бы его первый подарок нам за все его подлости последних  недель!
Подождите! А может быть, это одна из  его  хитроумных  уловок,  коварная
ловушка,  куда  он   завлекает   нас,   рассчитывая   на   утрату   нами
предосторожности? Что еще для него могло быть  лучше,  как  не  оставить
девушку рядом с перевернутой каретой и таким образом вновь сбить нас  со
следа, и, как только мы с безрассудным  восторгом  покинем  наш  экипаж,
хладнокровно перестрелять нас из придорожных кустов?
   Словно в ответ на мои мысли м-р Сэквил взял в руки  второй  пистолет,
который я положил рядом с собой на сиденье, и взвел курок.  Но  Барри  в
этот момент остановил лошадей, и пастор с отвращением  отбросил  оружие.
Стройная фигурка в голубом вдруг обернулась к нам и в  складках  ротонды
Фелиции мелькнуло лицо Хиби.
   Она спокойно, даже  покорно  стояла  перед  нами,  готовая,  как  мне
показалось, отвечать на наши вопросы,  лишь  в  улыбке,  притаившейся  в
изгибе ее прекрасных губ, пряталась дерзкая решимость. Мистер Сэквил, не
обращая на нее ни малейшего внимания, направился прямо к дверце  кареты,
открыл ее, внимательно вгляделся в  темноту  экипажа  и  на  ощупь  стал
искать в его глубине взятый в эту поездку дорожный плед.
   - Роберт, - оборачиваясь ко мне, сказал он,  -  не  сочтите  за  труд
придержать за уздцы лошадей, пока Баркли не  перенесет  дорожный  сундук
мисс Фелиции из этой кареты в наш экипаж.
   - А сейчас, моя девочка, - быстро произнес он, становясь перед Хиби и
уперев в нее пронзительный взгляд ставших вдруг суровыми  глаз,  -  будь
любезна рассказать мне, когда и где ты потеряла своего господина и  свою
госпожу.
   - Они бросили меня, м-р Сэквил, - повторила она вкрадчивым  тоном,  в
который вкралась подозрительная насмешка. - Сразу после того,  как  наша
карета опрокинулась, джентльмен пересел в почтовый экипаж  и  отправился
на нем в Нью-Йорк, город, где у него большой дом. Поэтому  он  взял  мою
госпожу туда.
   - Итак, если мы хотим обогнать их, то нам лучше тотчас же  поспешить?
- с нескрываемым удовлетворением нетерпеливо воскликнул м-р Сэквил.
   - Да, сэр. Лучшее, что вы можете придумать,  это  поспешить  за  ними
настолько быстро, насколько эт