ия работ  Дэна  Грегори.  Насколько  я  знаю, это  единственная
коллекция, и он построил для нее большой частный музей.
     Прослышав, что  я был учеником Дэна Грегори, он позвонил и спросил, нет
ли у меня работ моего учителя, с которыми  я готов расстаться.  Была  только
эта, она висела в ванной одной  из многочисленных гостевых  комнат,  куда  у
меня не было причин заходить.
     - Вы  продали единственную картину, где что-то настоящее нарисовано,  -
сказала Эллисон Уайт. -  Я все смотрела на нее и пыталась угадать, что будет
дальше.
x x x
     Да, и напоследок, прежде чем они с Селестой поднялись в свои  комнаты с
бесценным видом на океан, Эллисон Уайт сказала:
     - Мы  от вас уходим, и  нам  все равно,  узнаем  мы  или нет, что там в
картофельном амбаре.
x x x
     Итак, я остался внизу совершенно один. Наверх я боялся пойти. Вообще не
хотелось  оставаться в  доме, и я  серьезно  подумывал, не перебраться ли  в
картофельный амбар, не стать ли  снова полудиким  старым енотом, каким я был
для покойной Эдит после смерти ее первого мужа.
     Несколько часов бродил я по берегу  -  прошел до  Сагапонака и обратно,
возвращаясь памятью к бездумным спокойным дням, когда был отшельником.
     На кухонном столе лежала записка от кухарки, извините, от Эллисон Уайт,
что  ужин в духовке. Я поел.  Аппетит у меня всегда хороший. Немного  выпил,
послушал  музыку. За  восемь  лет армейской службы  я  выучился  одной очень
полезной вещи: засыпать в любых условиях, что бы ни случилось.
     Проснулся я часа в два ночи: кто-то теребил меня за шею, нежно так. Это
была Цирцея Берман.
     - Все уходят,  - спросонья пробормотал  я. - Кухарка  уже предупредила.
Через две недели они с Селестой уедут.
     - Да нет же, - сказала она.- Я поговорила с ними, они останутся.
     - Слава Богу! Но что вы им сказали? Ведь им все здесь так опротивело.
     - Я  обещала, что  не уеду, и  они  тоже решили остаться. Вы  бы  шли в
постель. К утру вы здесь закоченеете.
     - Хорошо, - нетвердо сказал я.
     - Мамочка уходила потанцевать, а теперь она снова  дома. Идите баиньки,
мистер Карабекян. Все в порядке.
     - Я никогда больше не увижу Шлезингера, - пожаловался я.
     - Ну  и что с  того? - сказала она.  -  Он никогда не любил вас, а вы -
его. Неужто не знаете?
17
     Этой ночью  мы заключили  нечто вроде контракта, обсудили его условия и
срок: ей нужно то, мне это.
     По соображениям, более понятным ей самой, вдова Берман предпочитает еще
пожить, работая над книгой, здесь, а не в Балтиморе. По  соображениям, более
чем  ясным для меня, я, увы, нуждаюсь в такой яркой личности, как она, чтобы
жить дальше.
     На  какую  главную  уступку  она пошла? Обещала больше  не упоминать  о
картофельном амбаре.
x x x
     Возвращаясь к прошлому:
     Во время  нашей  первой встречи Дэн Грегори дал  мне  задание  написать
сверх  реалистическое  изображение его  студии и  после этого сказал, что  я
должен выучить очень важное изречение. Вот оно: "А король-то голый".
     - Запомнил? А ну, повтори несколько раз.
     И я повторил: А король-то голый, а король-то голый, а король- то голый.
     - Прекрасное исполнение, - сказал он, - великолепно, высший класс. - Он
похлопал в ладоши.
     Как реагировать на это? Чувствовал я себя, как Алиса в Стране чудес.
     - Хочу, чтобы ты произносил это так же громко и убедительно всякий раз,
когда  будут  говорить  что-то  положительное  о так называемом  современном
искусстве.
     - Хорошо, - ответил я.
     -  Это не художники,  а сплошь мошенники, психи и дегенераты,  - сказал
он.  - А  тот  факт, что  многие принимают  их всерьез,  доказывает, что мир
свихнулся. Надеюсь, ты согласен?
     - Конечно, конечно - ответил я. Мне казались убедительными его слова.
     - Вот и Муссолини так думает. Я в восторге от Муссолини, а ты?
     - Да, сэр.
     - Знаешь, что прежде  всего сделал  бы  Муссолини,  приди он к власти в
этой стране?
     - Нет, сэр.
     - Сжег бы Музей современного искусства и запретил слово "демократия". А
потом объяснил бы  нам, кто мы есть  и  кем  всегда  были, и направил бы все
усилия  на увеличение производительности. Или  работай как следует, или  пей
касторку.
     Примерно через  год я осмелился спросить Дэна, кто  же мы, американские
граждане, такие, и он ответил:
     - Избалованные дети, которым нужен строгий, но справедливый Дуче, чтобы
растолковать, что мы должны делать.
x x x
     - Рисуй все в точности, как есть, - говорил он.
     - Да, сэр.
     Он указал на модель клиппера, маячившего в сумерках на каминной доске.
     -  Это,  мой  мальчик,  "Властелин  морей",  - сказал  он,  -  который,
используя  только  силу  ветра,  двигался  быстрее  большинства  современных
грузовых судов! Только подумай!
     - Да, сэр.
     - Когда  ты нарисуешь все, что есть в студии, мы вместе проверим каждую
деталь клиппера с увеличительным стеклом. Я укажу любую рейку в оснастке - и
ты должен будешь сказать, зачем она и как называется.
     - Да, сэр.
     - Пабло Пикассо так никогда не нарисует.
     - Да, сэр.
     Он  взял с оружейной  полки  винтовку  "Спрингфилд" образца  1906 года,
тогда это было  основным  оружием  пехоты  Соединенных  Штатов. Была  там  и
винтовка  "Энфилд", основное оружие британской пехоты, примерно из такой вот
винтовки его потом и убьют.
     - Нарисуй  эту  замечательную пушечку  так,  чтобы я  мог зарядить ее и
убить грабителя.
     Он указал  на небольшой выступ около дульного среза и спросил, что  это
такое.
     - Не знаю, сэр, - ответил я.
     - Ствольная накладка, сюда крепят штык, - сказал он. И посулил, что мой
словарь  увеличится  во много  раз,  а для  начала надо выучить материальную
часть винтовки,  там все  имеет  свое название. От  этой простой тренировки,
которую в армии  проходит каждый  новобранец,  мы  перейдем к изучению  всех
костей, мышц, сухожилий, органов, трубочек и ниточек человеческого тела, как
будто учимся в медицинском колледже. Когда он был учеником в Москве, от него
это тоже требовалось.
     Он добавил, что я получу и хороший  духовный урок, изучая  обыкновенную
винтовку  и  необыкновенно сложно  устроенное  человеческое  тело, поскольку
винтовка предназначена для того, чтобы это тело уничтожить.
     - Что олицетворяет добро, а что - зло? - спросил он у меня.  - Винтовка
или этот резиноподобный, трясущийся, хихикающий мешок  с костями, называемый
телом?
     Я сказал, что винтовка - зло, а тело - добро.
     - Но разве ты не знаешь, что американцы создали эту винтовку для защиты
своих домов и чести от коварных врагов? - спросил он.
     Тогда я сказал: все  зависит от того, чье  тело  и  чья винтовка, то  и
другое может быть как добром, так и злом.
     - Ну, и кто же принимает окончательное решение? - спросил он.
     - Бог? - предположил я.
     - Да нет, здесь, на земле.
     - Не знаю.
     - Художники, и еще писатели, все писатели: поэты, драматурги, историки.
Они -  судьи  Верховного Суда над  добром  и злом,  и  я член  этого суда, а
когда-нибудь, может, станешь им и ты!
     Ничего себе мания духовного величия!
     Вот я и  думаю:  может быть,  памятуя, сколько  крови  пролилось  из-за
превратно   понятых   уроков  истории,  самое  замечательное  в  абстрактных
экспрессионистах то, что они отказались состоять в таком суде.
x x x
     Дэн Грегори держал меня при себе довольно долго, около трех лет, потому
что я был  по-холопски услужлив, а он  нуждался  в компании после  того, как
оттолкнул  почти  всех  своих знаменитых друзей отсутствием чувства юмора  и
неистовостью  в политических спорах. Когда  я признался Грегори  в первый же
вечер, что  слышал с лестницы прославленный голос знаменитого У.С.Филдса, он
сказал, что никогда больше не пригласит в дом ни Филдса, ни Эла Джолсона, да
и всех остальных, пивших и ужинавших у него в тот вечер, - тоже.
     - Они просто ни черта не смыслят и смыслить не хотят, - заявил он.
     - Да, сэр.
     И он поменял тему, перейдя к Мерили Кемп. Она и так-то неуклюжа, да еще
напилась, вот и свалилась с лестницы. Наверно, он и правда так думал. Мог бы
показать лестницу, с которой она упала, ведь я  стоял на ступеньках. Но нет.
Достаточно просто упомянуть, что она упала с лестницы, и все. Какая разница,
с какой?
     Продолжая говорить о Мерили, он больше не  называл  ее по имени. Просто
говорил "женщина".
     -  Женщина  ни  за что  не признает себя  виноватой. Чем бы она себе ни
повредила, она не успокоится, пока не найдет мужчину, на которого можно  все
свалить. Правда?
     - Правда, - сказал я.
     - И  обязательно,  что  ни скажи, примет на свой счет, - добавил он.  -
Вовсе к ней не  обращаешься, даже не знаешь, что она  в комнате, а все равно
она считает, что ты ее непременно хочешь задеть. Замечал?
     - Да, сэр.  Когда  я слушал  его, мне  и впрямь  казалось,  что я и сам
замечал такое раньше.
     - Постоянно вбивают себе в голову, что им лучше тебя известно, как тебе
поступить, - говорит он.  -  Гнать  их надо подальше, а то все перепортят! У
них свои дела, у нас свои. Только мы же никогда не вмешиваемся в их дела,  а
они вечно суют нос в наши! Хочешь, дам хороший совет?
     - Да, сэр.
     -  Никогда не имей дело с женщиной, которая предпочла бы быть мужчиной.
Такая никогда не будет делать то, что положено делать женщине,  а значит, ты
погрязнешь во всех делах, и мужских и женских. Понял?
     - Да,сэр, понял.
     Он говорил, что женщина ничего не  может добиться ни в искусстве,  ни в
науке, или  в политике, или промышленности, потому что  ее  основное  дело -
рожать детей, помогать мужу и вести хозяйство. Предложил мне, если  не верю,
назвать десять женщин, добившихся  успеха хоть в чем-нибудь, кроме домашнего
хозяйства.
     Теперь, думаю, я бы  назвал, но тогда мне пришла в голову только Святая
Ионна д Арк.
     - Жанна д Арк! - воскликнул он. - Так она же гермафродит!
18
     Не знаю, к месту  или не к  месту  то,  что я хочу  рассказать,  может,
совсем не к месту. Это, конечно, самое незначительное  примечание к  истории
абстрактного экспрессионизма. И все же.
     Кухарка,  неохотно  покормившая  меня  первым   нью-йоркским  ужином  и
бормотавшая все время "что же потом? что же потом?", умерла через две недели
после моего появления. Это и оказалось "потом":  свалилась замертво в аптеке
на Тертл-бэй, всего в двух кварталах от дома.
     Но  вот  что интересно: в морге обнаружили, что она  и не женщина, и не
мужчина. Она была и то и другое. Она была гермафродит.
     И еще более  незначительное примечание:  на кухне Дэна Грегори ее место
сразу же занял Сэм By, китаец из прачечной.
x x x
     Через два  дня  после  моего приезда  из  больницы в инвалидном  кресле
вернулась Мерили. Дэн Грегори даже не спустился поздороваться  с ней. Думаю,
он не  оторвался бы от работы, даже если бы  загорелся дом. Так же,  как для
моего  отца,  когда  тот  делал  ковбойские  сапоги,  или  Терри  Китчена  с
пульверизатором,  или  Джексона Поллока, капающего краску на лежащий на полу
холст,  -   когда   Дэн   занимался  искусством,  мир  переставал  для  него
существовать.
     Я  и сам таким сделался после войны, и  это погубило мой первый брак, а
заодно  и желание стать  хорошим отцом. Трудно  мне было приспосабливаться к
обычной жизни  после войны, и тут я обнаружил нечто мощное  и непреодолимое,
словно действие  героина:  стоило  только  начать покрывать  всего-то  одним
цветом огромное полотно, как мир переставал для меня существовать.
x x x
     Полная сосредоточенность Грегори на собственной  работе по двенадцать и
больше часов в день означала для меня,  его ученика, почти полную свободу. У
него не было для меня заданий, и он не хотел тратить времени, придумывая их.
Велел  мне изобразить студию, но, вернувшись к своей работе, думаю,  напрочь
об этом забыл.
x x x
     Написал ли  я эту картину, да  так,  чтобы нельзя было  отличить  ее от
фотографии? Да, написал, написал.
     Но  кроме  меня,  всем было наплевать,  даже если  бы  я  и  не пытался
сотворить это чудо. Я настолько не заслуживаю внимания Грегори, настолько не
гений,  не Грегорян для  своего Бескудникова,  не конкурент, не восприемник,
никто, -  что с  тем  же успехом мог бы быть поваром, которому говорят,  что
приготовить на обед.
     Да  что угодно! Что угодно!  Ростбиф приготовить? Студию нарисовать? Им
это безразлично. Отварить цветную капусту?
     Ладно же! Я ему покажу!
     И показал.
x x x
     О  работе  для меня  думал  его  помощник, Фред  Джонс, авиатор  первой
мировой войны. Фред  сделал меня посыльным, чем нанес, видимо, страшный удар
посыльной   службе,  которой   он  обычно  пользовался.  Кого-то,   отчаянно
нуждающегося в работе, любой работе, скорее всего, выкинули  на улицу, когда
Фред вручил мне пригоршню жетонов метро и карту Нью-Йорка.
     Кроме того, он дал мне задание составить  каталог всех ценных предметов
в студии Грегори.
     - А это не помешает работе мистера Грегори? - спросил я.
     И он ответил:
     - Можешь перепилить его  пополам, распевая при этом "Звездно- полосатое
знамя" - и он не заметит. Главное, не попадайся ему на глаза, или под руку.
x x x
     Поэтому я торчал в студии, всего в нескольких шагах от Дэна  Грегори, и
заносил  в бухгалтерскую книгу перечень  обширной  коллекции штыков, когда в
дом вернулась Мерили. До сих пор помню,  какой зловещей магией веяло на меня
от этих острых ножей, которые закрепляют на дуле  винтовки. Один  был  вроде
заточенного  шомпола.  Другой  -  треугольного сечения, чтобы рана не  могла
закрыться и удержать кровь и вываливающиеся кишки. На третьем имелись зубья,
как у пилы, - наверное, кости  переламывать. Помню, я думал тогда о том, что
война - это сущий ужас, и теперь уже никакие  романтические картины, книжки,
рассказы из истории  никого, слава Богу,  не одурачат  и не втравят в  новую
войну.
     Теперь,   разумеется,  можно   купить  для   своего  малыша  автомат  с
пластиковым штыком в ближайшем магазине игрушек.
x x x
     Шум  снизу  возвестил  о  возвращении  Мерили.  Но  я,  так  многим  ей
обязанный, не поспешил вниз приветствовать ее. И кухарка, и моя первая жена,
наверно, были правы: я всегда с подозрением  относился к женщинам. Возможно,
предположила сегодня утром за завтраком Цирцея Берман,  я и свою мать считал
женщиной без веры: взяла и померла, обо мне не подумав.
     Может, и так.
     Короче говоря, Мерили послала за мной, и я вел себя очень  сдержанно. Я
же не знал, что  Грегори из-за  этих красок и холстов ее чуть на тот свет не
отправил. Но если бы  и знал,  все равно  бы держался сдержанно.  Вести себя
более  эмоционально  и  свободно  мне,   помимо   прочего,  мешало  ощущение
собственной бездомности, бессилия и неискушенности. Я был недостоин ее, ведь
она была прекрасна, как Мадлена Керолл, самая красивая из кинозвезд.
     Она,  должен  сказать, тоже  держалась  со  мной сдержанно  и  холодно,
возможно, отвечая формальностью на формальность. Кроме того,  была,  видимо,
еще  одна   причина:   она  хотела  показать   мне,   Фреду,  Грегори,  этой
кухарке-гермафродиту и всем остальным, что заставила  меня  проделать путь с
Западного побережья не из-за какого-то вздорного каприза.
     Ах, если  бы  я  мог вернуться  назад на машине  времени, какую бы я ей
предсказал невероятную судьбу:
     "Ты  останешься  такой  же прекрасной, как сейчас, но  будешь  гораздо,
гораздо  мудрее,  когда мы встретимся во Флоренции,  в  Италии, после второй
мировой войны.
     Чего ты только не переживешь во время этой войны!
     Ты с Грегори и Фредом  отправишься в Италию, Фреда  и  Грегори убьют  в
сражении  при  Сиди-Баррани в  Египте.  Потом  ты завоюешь  сердце  министра
культуры  при  Муссолини,  графа  Бруно Портомаджьоре, оксфордца, одного  из
крупнейших землевладельцев Италии.  К тому  же  окажется,  что всю войну  он
возглавлял британскую шпионскую сеть в Италии".
x x x
     Кстати, когда  я побывал у  нее во дворце после войны, она показала мне
картину, подаренную ей мэром Флоренции.  На картине  изображен  расстрел  ее
мужа фашистами незадолго до конца войны.
     Картина была  образцом  коммерческого китча, стиля,  в  котором  обычно
работал Дэн Грегори, да и сам я мог, и до сих пор могу работать.
x x x
     Как она понимала свое  положение тогда,  в 1933 году, в  разгар Великой
депрессии, обнаружилось, мне кажется,  в разговоре о пьесе Ибсена "Кукольный
дом". Только что вышло новое  массовое  издание Ибсена  с иллюстрациями Дэна
Грегори, так что мы оба прочли пьесу и много о ней говорили.
     Наиболее  выразительной  получилась   у  Грегори  иллюстрация  к  самой
последней сцене: Нора, главная героиня,  покидает свой комфортабельный  дом,
благополучную буржуазную семью, мужа, детей, слуг, решив, что должна обрести
себя, окунувшись в  реальную жизнь,  и  только тогда  сможет стать настоящей
матерью и женой.
x x x
     Так  кончается  пьеса.  Нора  не  позволит  больше  опекать  себя,  как
беспомощного несведущего ребенка.
     А Мерили сказала:
     -  А  по-моему,  это только начало  пьесы. Ведь  мы  так  и  не  знаем,
выдержала  Нора или  нет. Какую работу  могла  найти  тогда женщина? Нора же
ничего не  знает, ничего не умеет. У нее  нет ни гроша  на еду, и пристанища
никакого.
x x x
     В точно такой же ситуации, конечно, находилась и Мерили. Как бы жестоко
Грегори  с  ней  ни  обращался, ничего,  кроме голода и  унижений, не  ждало
девушку за дверями его комфортабельного дома.
     Через несколько дней Мерили сказала, что с пьесой ей все ясно.
     - Конец там фальшивый! - довольная собой, заявила она. - Ибсен приляпал
его, чтобы зрители ушли домой довольные. У него мужества не хватило сказать,
что действительно произошло, должно было произойти.
     - И что же должно было произойти? - спросил я.
     - Она должна была покончить с  собой, - ответила Мерили. -  Причем  тут
же, сразу - броситься под трамвай или еще как-нибудь, но сразу, еще до того,
как опустится занавес. Вот про что пьеса. Никто этого не понял, но пьеса вот
про что!
x x x
     У  меня  было немало  друзей,  покончивших  с  собой,  но  неизбежности
самоубийства,  которую  ощущала  Мерили   в   пьесе  Ибсена,  я  так  и   не
почувствовал.  Это непонимание, возможно, еще одно  свидетельство того,  что
слишком я зауряден для занятий серьезным искусством.
     Вот  мои  друзья-художники  из  числа  покончивших   с  собой,   причем
прославились все, только одни при жизни, а другие - после смерти:
     Аршил  Горки*  повесился  в  1948  году. В  1956 году  Джексон  Поллок,
набравшись как  следует, разогнался  на пустынном шоссе и врезался в дерево.
Как раз незадолго перед этим от меня ушла первая жена с  детьми. А через три
недели Терри Китчен выстрелил себе в рот из пистолета.
     /* Аршил Горки (1904-1948), американский художник, один из  основателей
абстракционизма./
     Давно, когда еще Поллок, Китчен и я жили в НьюЙорке и  пили напропалую,
в баре "Кедр" нашу троицу прозвали тремя мушкетерами.
     Банальный вопрос: кто из трех мушкетеров жив и по сей день?
     Ответ: я один.
     Да, а Марк Ротко,  у  которого  в аптечке хватило  бы снотворного слона
убить, зарезался ножом в 1970 году.
     На какие мысли наводят  эти мрачные примеры  радикального недовольства?
Только на одну: есть  люди с действительно сильным характером, а  есть более
мягкотелые, так вот, мы с Мерили относимся ко второй категории.
     Насчет Норы из "Кукольного дома" Мерили сказала так:
     - Лучше бы ей остаться дома и жить по-старому.
19
     Мир держится почти  целиком на вере, не важно,  основана  она на истине
или на заблуждении, и  в молодости я верил,  что  организм здорового мужчины
перерабатывает неизвергнутую сперму в  вещества, которые делают его сильным,
веселым, смелым и  способным к  творчеству.  Дэн  Грегори тоже  в это верил,
верили