заработал  Бронзовую Звезду  за  то, что подбил в  Нормандии
немецкий танк. Они с приятелем случайно  набрели на этого стального монстра,
одиноко  стоявшего в лесу.  Двигатель не  работал. Вокруг не  было  ни души.
Внутри по радио передавали популярную музыку.
     Дейв и его  приятель сходили  за базукой. Когда они вернулись, танк все
еще стоял  на месте.  По радио все еще передавали  музыку. Они выстрелили из
базуки по  танку. Немцы не  полезли наружу из башни. Радио перестало играть.
Вот и все. Тем дело и кончилось.
     Дейв и его приятель дали оттуда деру.
     Траут  сказал, что ему кажется,  что мой друг  детства  честно заслужил
свою Бронзовую Звезду. "Он почти наверняка убил людей, да и радио сломал, --
сказал  он, -- и избавил их от многих лет  разочарований и  скуки в  обычной
жизни. Он подарил  им возможность, говоря  словами английского  поэта  А. Э.
Хаусмена -- "умереть во славе и не увидеть старость".

     Траут сделал  паузу,  поправил  левой  рукой  свою  верхнюю  челюсть  и
продолжил: "Я мог бы  написать бестселлер,  если  бы  у  меня было  терпение
создавать полнокровных  персонажей. Возможно, Библия  --  это  Самая Великая
Книга, но вот  что  я вам скажу -- ни  одна книга не будет  популярнее  той,
которая  будет  рассказывать о красивом мужчине  и красивой женщине, которые
отлично проводят время за  занятиями любовью,  не вступая при этом в брак, а
потом по той или иной причине расходятся, пока они друг другу еще внове".

     Рассказ Траута напомнил мне о Стиве Адамсе, одном из трех  сыновей моей
сестры Элли, которого мы с моей первой женой Джейн усыновили после того, как
муж Элли, неудачник Джим, погиб в  железнодорожной катастрофе в  Нью-Джерси.
Через два дня после этого Элли умерла от рака.
     Когда Стив вернулся домой в  Кейп-Код на рождественские каникулы  после
первого года  в  Дартмуте, он был весь в слезах. Он только что прочитал,  по
требованию своего учителя, "Прощай, оружие!" Эрнеста Хемингуэя.
     Стив, ныне автор комедий для кино и телевидения, был настолько потрясен
книгой, что  я  решил  ее перечитать.  Что могло так поразить его?  "Прощай,
оружие!"  оказалось  памфлетом против института брака.  Герой  Хемингуэя был
ранен на войне. Он  и  его сиделка влюбились друг в  друга. Их медовый месяц
прошел вдали от  поля  боя, они  ели  лучшую  еду и  пили  вино. Они  еще не
поженились. Она забеременела,  тем самым подтвердив, как  будто в этом  были
сомнения, что он настоящий мужчина.
     Она.  и ребенок  погибают,  так что ему не  приходится  искать  работу,
покупать  дом  и  страховку на случай смерти и прочее  дерьмо, а еще  у него
остались прекрасные воспоминания.
     Я сказал  Стиву: "Слезы, которые заставил тебя пролить  Хемингуэй, были
слезами  облегчения! Ведь казалось, сейчас  парень  женится и  станет  вести
скучную жизнь. И вдруг он избавлен от этого! Вот так так! Как ему повезло!"

     Траут сказал,  что может припомнить  только одну книгу, в которой браку
достается столько же, сколько в "Прощай, оружие!"
     "Это какая же?" -- спросил я.
     Он сказал, что это роман Генри Дэвида Торо "Уолден".
     "Моя любимая книга", -- ответил я.



24

     В своих лекциях в  1996 году я говорил, что  больше половины  браков  в
Америке  распадаются, поскольку  у большинства  из  нас  нет  больших семей.
Сейчас, когда вы женитесь, то получаете только одного человека.
     Я утверждаю, что  муж и жена ссорятся не из-за  секса, не из-за денег и
не  из-за того,  кто глава семьи.  Вот что они хотят сказать  друг  другу на
самом деле: "Тебя мне мало!"
     Зигмунд  Фрейд  сказал, что не знает, чего хотят женщины. Я  знаю, чего
они хотят. Они хотят общаться с целой кучей народу.

     Я   поблагодарил  Траута  за  изобретение  супругочаса   --   на  манер
человекочаса  --  единицы измерения супружеской близости. Супругочас  -- это
промежуток  времени длиною в час, когда муж и жена  достаточно близки, чтобы
заметить это, когда они говорят друг с другом, не переходя на крик --  если,
конечно, они хотят говорить. В своем рассказе "Золотая свадьба" Траут пишет,
что мужчине  и женщине  не  нужно  ничего говорить  друг другу, чтобы честно
провести вместе один супругочас.
     "Золотая свадьба" -- это еще один рассказ, который Дадли  Приме  вырвал
из объятий мусорного бака перед катаклизмом. В нем рассказывалось о торговце
цветами,  который пытался увеличить свои прибыли, убеждая  супругов, которые
вместе работают дома или имеют собственное  дело, что они имеют полное право
праздновать несколько годовщин свадьбы в течение одного года.
     Он  подсчитал,  что  в  среднем  супруги, работающие  в разных  местах,
проводят вместе  четыре супругочаса ежедневно по рабочим  дням и шестнадцать
-- в уик-энд.  Сон в  расчет  не принимался. В  результате  выходит  средняя
супругонеделя в тридцать шесть супругочасов.
     Он  умножил  это число  на  пятьдесят  два.  В  результате он  получил,
округлив  вверх,  средний  супругогод в  тысячу  восемьсот  супругочасов. Он
разместил рекламное объявление,  что любая супружеская пара, которая провела
вместе такое количество супругочасов, имеет право  праздновать  годовщину  и
дарить  подарки и  цветы, даже  если на это им  понадобилось всего  двадцать
недель.
     Если бы пары накапливали супругочасы, как предлагал этот торговец и как
делал я с  обеими своими  женами, они бы  праздновали  золотую свадьбу всего
через двадцать лет, а бриллиантовую -- через двадцать пять!

x x x
     Я не имею намерения рассказывать о том, как я их люблю. Я просто скажу,
что до сих пор не  могу  спокойно смотреть  на женщин --  как же это они так
сделаны, а? -- и что я сойду в могилу с желанием тискать их груди и бедра. А
еще  я скажу,  что,  если  честно, занятия любовью  -- одна из лучших  идей,
вложенных  Сатаной  в Евино  яблоко. Хотя, конечно, самая  лучшая  из них --
джаз.



25

     Я  говорил,  что  поезд,  в  котором  ехал муж Элли  Джим Адаме, упал в
пропасть с разведенного разводного моста за два дня до того, как Элли умерла
в больнице. Так вот -- это правда, так и было. Нарочно не придумаешь!
     Джим изобрел игрушку и залез по  уши  в долги, пытаясь ее  производить.
Это был резиновый мячик, наполненный внутри мягкой глиной.  Это была глина с
кожей!
     На  мячике  была  нарисована  клоунская  физиономия. Вы  могли пальцами
широко  открыть ему рот, или  вытянуть  нос, или глубоко вдавить  ему глаза.
Джим  назвал игрушку Путти Пусс.  Путти Пусс не пользовалась успехом. Больше
того, из-за Путти Пусс Джим нес огромные убытки.
     Элли и Джим были родом из Индианаполиса,  а жили  в Нью-Джерси, и у них
было четверо  детей,  все  мальчики.  Одному не было  и года,  когда  жители
умерли. Никто из них не просил производить себя на свет. .

x x x
     Мальчики и девочки  в нашей семье имели врожденные таланты  -- кто умел
рисовать, кто лепить и т.д. Вот такая была и Элли. Две наши с Джейн  дочери,
Эдит  и Нанетт, стали  профессиональными художницами,  им  под  сорок, у них
проходят выставки, их картины продаются. То же можно сказать про нашего сына
Марка, детского врача. То же можно сказать и обо мне. Можно было бы  сказать
и про  Элли, если бы в свое  время она  захотела тяжко работать, а потом еще
подсуетиться где надо. Но, как я  где-то уже  писал,  у  нее было  следующее
кредо:  "Если  у  вас  есть  талант,  это  не  значит,  что  вы  обязаны  им
пользоваться".
     В романе "Синяя  борода"  я сказал: "Бойтесь  богов,  дары приносящих".
Когда  я писал эти строки, я вспоминал об Элли, и когда в  первой  книге про
катаклизм я  заставил Монику Пеплер написать поперек  входной стальной двери
академии слова  "ИСКУССТВО  -- В  ЖОПУ!", я тоже вспоминал  о  ней. Элли  не
знала, что  существуют заведения, подобные академии, я  уверен в  этом, но я
уверен и в том, что она была бы рада увидеть такую надпись в любом месте.
     Наш  отец-архитектор  просто не  находил  себе места от восторга, когда
видел  очередной  рисунок  маленькой  Элли,   он   явно   считал   ее  новым
Микеланджело, и в конце  концов ей стало  очень  стыдно. Она не была глупой,
вкус  у нее тоже был. Отец,  без всякой задней  мысли,  своими восторгами на
самом деле растолковывал ей, что дар ее ничтожен, и тем самым портил всякую,
даже самую малую радость, которую она могла испытывать, рисуя.
     Возможно,  что  Элли  думала,  будто к  ней  относятся  снисходительно,
осыпают ее  похвалами  только  потому, что  она  симпатичная девочка. Только
мужчины становятся великими художниками.

     Как-то раз -- мне тогда было десять, Элли пятнадцать, а нашему старшему
брату  Берни,  ученому,  было двадцать --  я сказал за ужином, что в мире не
было   ни  одной  великой  женщины.   Даже  лучшие  повара  и  модельеры  --
исключительно мужчины. Мама немедленно вылила мне на голову кувшин воды.
     Но и мама была не  без греха. Отец неуемно восторгался ее  рисунками, а
мать вбила себе в голову, что Элли просто обязана выйти замуж за богача, что
в этом -- смысл ее жизни. Во время Великой депрессии родители пошли на самые
настоящие финансовые жертвы, чтобы отправить  Элли в школу, где учились дети
сливок нашего общества. Это была "Школа для девочек в Тюдор-Холле", или, как
ее  называли,  "Кадка для дамочек с жалкой долей" -- муштровали там  ого-го!
Эта школа находилась в четырех кварталах к  югу  от Шортриджской школы,  где
она  могла  получить  то  же, что  получил я,  --  свободное, демократичное,
по-настоящему хорошее образование и  вдобавок преизряднейший  объем знаний о
противоположном поле.
     Родители моей первой жены Джейн, Харви и Райа Кокс, поступили точно так
же --  отправили свою единственную дочь в Тюдор-Холл,  покупали ей роскошные
платья  и отдавали  последние деньги  за членство в  Вудстокском гольф-клубе
ради  того, чтобы  она  могла выйти замуж за  человека  из богатой и знатной
семьи.
     Когда закончились  сначала  Великая депрессия, а потом  Вторая  мировая
война,  мысль  о том,  что мужчина из богатой  семьи,  из  высшего  общества
Индианаполиса может жениться на женщине за  одни только ее аристократические
манеры и закрыть  глаза на  то,  что у ее  родителей нет денег  купить  себе
ночной  горшок,  стала  казаться  таким  же  полным  абсурдом,  как  и мысль
продавать мячики с глиной внутри.
     Бизнес, сами понимаете.

     Самое  большее, на что могла рассчитывать  Элли, --  это выйти замуж за
Джима Адамса, красивого, очаровательного, смешного парня без шиша за душой и
без профессии, который служил в воинском пресс-центре во время войны.  Самое
большее, на что могла  рассчитывать  Джейн -- ведь времена-то для незамужних
были  просто  хуже  некуда,  --  это  парень,  который провалил  в  Корнелле
буквально  все экзамены, от  нечего  делать  ушел на войну,  вернулся с  нее
рядовым первого класса и не имел ни малейшего понятия, что ему теперь делать
перед лицом свободы воли, которая снова взяла всех за жабры.
     А  теперь  я  вам  вот  что  скажу:  у  Джейн  не  только  были  манеры
аристократки, она не только носила роскошные платья. Она окончила  Свартмор,
где была членом ФБК[17], и выдающимся членом!
     Я еще думал, не стать ли  мне каким-нибудь вшивым ученым --  у меня  же
было научное образование.



26

     Третье издание Оксфордского  словаря  цитат приводит  слова английского
поэта Сэмюэла Кольриджа (1772--1834)  о том, что надо "желать усыпить на миг
дух сомнения, ибо иначе не быть поэзии". Во вздор нужно верить, без этого не
получишь никакого удовольствия ни от стихов, ни от романов, ни от рассказов,
да  и от пьес тоже. Правда, слова иных писателей выглядят порой такой полной
чушью, что поверить в них в самом деле затруднительно.
     Кто,  например, поверит Килгору Трауту, когда прочтет следующий отрывок
из его книги "Десять лет на автопилоте": "В Солнечной  системе есть планета,
где живут просто ужасающие  ослы. Миллион лет кряду они не могли догадаться,
что  у их планеты есть вторая половина. Они узнали об этом всего пятьсот лет
назад!  Каких-то несчастных пятьсот лет назад! А они еще величают  себя Homo
sapiens, человек разумный.
     Нет-нет, погодите-ка! Вы говорите "ужасающие ослы"? Я вам еще не  таких
покажу. Народ на второй половине планеты  не знал, что  такое алфавит! Когда
ужасающие  ослы  с  первой половины  их нашли, те  еще не изобрели  колесо!"
Мистер Траут, хватит!

     Кажется, главной мишенью для Траута служат американские аборигены. Они,
думается,   и  так   уже  понесли   наказание   за   свою   глупость.   Ноам
Хомский[18],   профессор   из  Массачусетского   технологического
института, где  мой  брат, мой отец и мой дед  получили высшее образование и
откуда за неуспеваемость был отчислен мой дядя по матери Петер Либер, пишет:
"По современным оценкам получается, что  ко  времени, когда  Колумб "открыл"
континент,  автохтонное  население  Латинской  Америки  составляло  примерно
восемьдесят  миллионов  человек.  По  тем  же оценкам,  на  землях  севернее
Рио-Гранде  жили  еще примерно  на двенадцать--пятнадцать миллионов  человек
больше".
     Хомский продолжает: "К 1650 году почти 95 процентов населения Латинской
Америки  было уничтожено, а  ко времени установления  континентальных границ
Соединенных  Штатов  автохтонное население  сократилось до примерно  двухсот
тысяч человек".
     По  моему  мнению,  Траут далек от  мысли очередной  раз унизить  наших
аборигенов. Я думаю,  он ставит -- возможно, чересчур тонко -- вопрос о том,
в  самом  ли  деле великие открытия,  как, например,  открытие существования
другого полушария или открытие атомной энергии, делают людей счастливее, чем
они были прежде.

     Я-то сам утверждаю, что атомная  энергия сделала людей  несчастнее, чем
они  были до ее открытия, а необходимость смириться с тем, что у планеты два
полушария, сделала наших  аборигенов  еще  несчастнее.  Надо сказать, что  и
вышеупомянутые "ужасающие ослы", все-таки знавшие алфавит и колесо, не стали
больше радоваться жизни, открыв второе полушарие.
     Впрочем,  отмечу, что  я  --  максималист  и  зануда из  древнего  рода
максималистов и зануд. Потому-то я и пишу так хорошо.

     Вы думаете, два полушария лучше,  чем одно? Я знаю, что факты из личной
жизни с  научной  точки зрения не  стоят выеденного  яйца, но я вам расскажу
все-таки одну  историю. Мой прадедушка  со стороны матери переехал из одного
полушария в  другое, подгадав так, чтобы успеть получить  ранение в  ногу за
время    нашей    печально    знаменитой   Гражданской    войны.   Он    был
солдатом-юнионистом.  Его  звали  Петер  Либер.  Он  купил  в  Индианаполисе
пивоварню, она процветала. Один сваренный  им сорт выиграл Золотую медаль на
Парижской выставке 1889 года.  Назову вам секретную добавку, в  которой было
все дело. Это кофе.
     Но потом Петер Либер  передал дела своему сыну Альберту, моему  деду по
матери, и вернулся в родное полушарие. Он решил, что там ему было лучше. Еще
кое-что. Как  мне рассказывали, в наших  школьных учебниках часто печатается
фотография, где изображены высаживающиеся на  берег иммигранты. Так  вот, на
самом деле они садятся на корабль, чтобы вернуться домой.
     Полушарие,  в котором я  живу,  -- не райские  кущи. Здесь покончила  с
собой моя мать, здесь упал с моста поезд, в котором ехал муж моей сестры.



27

     Первый рассказ, который Траут написал  заново после того, как катаклизм
отбросил его обратно в 1991 год, назывался "Корм для собак". Так мне говорил
он  сам.  В  рассказе  шла  речь о безумном ученом  по  имени Флеон  Суноко,
исследователе  из  Национального  института здравоохранения  в Бетесде, штат
Мэриленд. Доктор  Суноко был абсолютно убежден, что у всех одаренных людей в
голове  есть  маленький  радиоприемник.   Несомненно,  какие-то  неизвестные
существа  передают через этот приемник все те блестящие идеи,  что  приносят
одаренным людям славу и успех.
     "Не может быть  так, чтобы  умникам кто-то не подсказывал", --  говорил
мне Траут  в Занаду.  Траут  изображал  психа Суноко,  и  казалось, он и сам
верит,  что  где-то  есть большой  компьютер,  который  по  радио  рассказал
Пифагору о прямоугольных треугольниках,  Ньютону -- о гравитации. Дарвину --
об эволюции,  Пастеру  --  о бактериях,  Эйнштейну об относительности, и так
далее.
     "Этот компьютер, Бог его  знает,  где он находится и что это за  штука,
притворяется, будто помогает нам, а на самом деле он, может  быть,  пытается
нас уничтожить.  У нас же  мозги лопнут  думать  о стольких вещах сразу", --
говорил Килгор Траут.

     Траут  сказал, что был не прочь  написать  заново "Корм для собак", а с
ним  и  еще триста с гаком рассказов.  Он  все  их  заново  написал и заново
выбросил в  помойку прежде,  чем  свобода воли  снова взяла  всех за  жабры.
"Писать  или  переписывать -- мне  все равно,  -- сказал  Траут.  -- В  свои
восемьдесят четыре я все такой же, каким был в четырнадцать, когда я открыл,
что  если я прикоснусь пером к бумаге, то  -- ба-бах! -- сам собой напишется
рассказ. Я  открыл это, я удивился, мне стало жутко интересно. И  так по сию
пору".
     "Рассказать  тебе, почему  я  говорю другим, что меня зовут Винсент ван
Гог?  -- спросил он. Тут  непременно надо в скобках отметить,  что настоящий
Винсент ван Гог, голландский  художник, жил и писал на  юге Франции картины,
которые в наши дни считаются одними из  самых великих сокровищ  в  мире. При
жизни же ему удалось продать всего две. -- Дело не только в том, что он, как
я, плевал  на  свой внешний вид  и презирал женщин, хотя, конечно,  это тоже
существенно", -- сказал Траут.
     "Главное сходство  между ван Гогом и мной, -- сказал  Траут, -- состоит
вот в чем. Он  писал картины,  которые поражали его  своей значительностью и
величием, хотя  никто  не  давал  за  них ломаного  гроша. Я пишу  рассказы,
которые поражают меня, хотя за них тоже никто не дает ломаного гроша".
     "Какая удача, а?"

     Траут был сам себе благодарной публикой, для нее он жил и писал. Другая
ему   была  не  нужна.  Это  помогло  ему  бесстрастно  пережить  катаклизм.
Произошедшее  просто лишний раз доказывало, что окружающий мир давно сошел с
ума. Он  не  заслуживал  ни  малейшего внимания  с его  стороны, как  его не
заслуживали войны,  экономические кризисы, чума, цунами, кинозвезды и прочее
фуфло.
     Траут  потому  сумел  стать  настоящим  столпом  разума в  окрестностях
академии в тот момент, когда свобода воли снова взяла всех за жабры, что он,
на мой взгляд, в отличие от всех остальных, не  видел большой  разницы между
жизнью до катаклизма и после.
     В книге "Десять лет на  автопилоте" он делает одно  замечание,  которое
позволяет оценить, как мало на  него повлиял катаклизм в сравнении с другими
людьми --  а для них он стал сущим адом: "Мне  не нужен был катаклизм, чтобы
понять, что жизнь -- дерьмо. Я знал  это с  детства,  об этом рассказывали в
церкви, об этом писали в исторических книгах".

     Расскажу,  пока  не  забыл:  доктор Флеон  Суноко  сказочно  богат,  он
нанимает грабителей могил, чтобы  те выкапывали тела покойных  членов  клуба
Менса, клуба для людей с  высоким IQ, то есть коэффициентом интеллекта. Этот
коэффициент  определяется  с  помощью  тестов  на  различные   навыки.  Этот
коэффициент отличает  членов  клуба от всяких Джонов Нишишазадушой,  то есть
люмпен-пролетариев.
     Его "наемные рабочие" выкапывали умников и отправляли Суноко их  мозги.
Еще они  отправляли  ему для сравнения мозги  людей, погибших  в  результате
какой-нибудь глупости, например,  переходя улицу на красный свет или разводя
на пикнике  костер с помощью  бензина,  и так  далее.  Чтобы  не  возбуждать
подозрений,  они  доставляли  ему  свежие мозги  в корзинах,  украденных  из
близлежащей   закусочной  под  названием   "Жареные  цыплята  из  Кентукки".
Разумеется, начальство Суноко  не могло  и  вообразить, над