рвался.

     "Полиция  спросила  женщину, где парень. Женщина сказала, что  не знает
человека, о  котором  они  говорят, -- сказал  Траут. -- Тут один из легавых
заметил яйца, свисавшие со стропил, и спросил, что это. Женщина сказала, что
это китайские  храмовые  колокольчики. Он ей поверил. Он сказал,  что всегда
мечтал послушать, как звенят китайские храмовые колокольчики.
     Он  ударил по  ним своей дубинкой, но не раздалось ни звука. Он  ударил
еще раз, намного сильнее. Знаешь, что завопил парень на стропилах?"
     Я сказал, что не знаю.
     "Он завопил "ДИН-ДИН-ДОН, МАТЬ ТВОЮ ТАК!"", -- завопил Килгор Траут.



15

     Академии  следовало  бы  перевезти своих  сотрудников и фонды  в  более
безопасные кварталы вслед  за Музеем американских индейцев, который проделал
это со своей экспозицией про геноцид. Академия все  так же  располагалась на
чертпоберикакаяжеэтоглушь Западной 155-й улице.  Там  на много  миль  вокруг
жили люди, жизнь которых не стоила ни гроша, но членам академии  было  давно
на все плевать, на переезд они чихать хотели.
     Говоря по-честному, единственные, кому было не  наплевать на  академию,
были  ее сотрудники  -- клерки,  уборщицы и вооруженная охрана.  Не сказать,
чтобы им было так  уж интересно старомодное искусство. Им нужна была работа,
не важно, осмысленная или нет. Они были очень похожи на людей времен Великой
депрессии,  которые  устраивали грандиозные  праздники,  получив даже  самую
вшивую работенку.
     Траут говорил, что  во времена Великой депрессии его  соглашались брать
только на работу по "очистке часов с кукушкой от птичьего дерьма".

x x x
     Исполнительному секретарю  академии действительно  нужна  была  работа.
Моника Пелпер, так похожая на мою сестру Элли, была единственной  опорой для
себя и мужа Золтана, которого она  превратила в паралитика, прыгнув с вышки.
Она превратила здание в форменную крепость, заменив деревянную входную дверь
на полудюймовый  стальной лист с глазком. Этот  лист  можно было  закрыть  и
запереть.
     Она  сделала  все,  чтобы здание  было точь-в-точь  похоже на развалины
Колумбийского университета, что в двух милях к югу от академии,  -- такое же
давно покинутое и  разрушенное.  Окна,  как и входная  дверь,  были  закрыты
железными ставнями, поверх которых были фанерные листы, выкрашенные в черный
цвет и  исписанные разными словами.  Надписи опоясывали весь  фасад. Все эти
художества были делом рук самих сотрудников. Стальную входную дверь украшала
надпись оранжевым и малиновым спреем, изображенная лично Моникой: "ИСКУССТВО
-- В ЖОПУ!"


     Случилось    так,   что   вооруженный    охранник    афро-американского
происхождения по имени  Дадли Приис наблюдал через тот самый дверной глазок,
как  Траут  выбрасывал  "Сестер  Б-36" в мусорный бак перед  зданием. Бомжи,
интересовавшиеся  баком, были не в  новинку, это конечно, но Траут, которого
Принс принял за женщину, а не за мужчину, выглядел на особицу.
     Вот что надо сказать о  том, как  Траут выглядел издали: вместо брюк на
нем были три пары  теплых кальсон, так что из-под пальто  сверкали его голые
икры. Кроме того, на нем были сандалии,  а  не  ботинки, что делало  его еще
больше похожим  на женщину, и  еще  на  нем был головной платок из  детского
одеяла -- с красными кружками и синими медвежатами.
     Траут стоял перед мусорным баком без крышки и бурно жестикулировал, как
будто   вел   беседу  с   редактором  в  старомодном  издательстве,   а  его
четырехстраничная  вшивая  рукопись  была  великим  романом,  который  будет
продаваться, как кока-кола. И при  этом с головой у него было все в порядке.
Он позже скажет о своем "выступлении": "Это  не у меня был нервный срыв, а у
Вселенной. Меня  окружал ночной  кошмар, а  я веселился от души,  обсуждая с
воображаемым редактором рекламную кампанию,  сколько кто кому должен платить
при  экранизации  романа,  о  своих  интервью и  так  далее.  В  общем,  нес
премиленькую отвязную чушь".
     Его поведение  было настолько  эксцентричным, что всамделишная нищенка,
шедшая мимо, спросила его: "Эй, подруга, ты чего?"
     Он ей ответил со всем смаком: "Дин-дин-дон! Дин-дин-дон!"

     Когда Траут вернулся в приют,  вооруженный охранник Дадли Принс  открыл
стальную  входную  дверь  и, от  скуки и любопытства,  вытащил  рукопись  из
мусорного бака. Он хотел знать, о чем эта  нищенка, которой, казалось, самое
время покончить с собой, говорила с таким чувством.



16

     Вот вам  --  вдруг  на  что  сгодится? -- отрывок  из первой  книги про
катаклизм,  рассказ о причинах  катаклизма и  его последствиях. Это  написал
Килгор  Траут,  взято  из  его  неопубликованных  мемуаров  "Десять  лет  на
автопилоте".
     "Катаклизм  2001  года -- это  вселенский мышечный спазм, случившийся у
госпожи  Судьбы.  В  момент,  который  в  Нью-Йорке  полагали  двумя  часами
двадцатью  семью  минутами  пополудни,  тринадцатого  февраля   2000   года,
Вселенная  пережила  острый  приступ  неуверенности  в  себе.  Стоит  ли  ей
расширяться бесконечно? За каким дьяволом?
     Вселенная колебалась. Не вернуться ли ей на пару минут туда, откуда все
пошло, а потом снова устроить Большой Взрыв?
     Вселенная неожиданно вернулась на десять лет назад. Она вернула  меня и
всех обратно в семнадцатое февраля 1991 года, что касается меня  лично -- то
в момент семь часов пятьдесят одна минута утра,  когда я  стоял перед банком
крови в Сан-Диего, штат Калифорния.
     По причинам,  одной  ей известным, Вселенная решила  не  возвращаться к
началам, по крайней мере пока. Она продолжила расширяться.  Кто, если кто-то
такой был, сказал решающее слово в вопросе расширяться  или  сжиматься, я не
знаю. Несмотря на  то, что  я  прожил восемьдесят четыре года, или девяносто
четыре, если  считать "подарочный" червонец, на многие  вопросы я до сих пор
не знаю ответа.
     Вселенная  вернулась  назад на  десять  лет без четырех дней. Некоторые
говорят,  что  это  доказывает,  что  Бог  существует,  и что  он  живет  по
десятичной системе счисления. У него  десять пальцев  на руках и ногах -- он
использует их при счете, как и мы.
     У меня есть сомнения на этот счет,  ничего  тут не могу поделать. Уж  я
такой. Даже если бы мой отец, орнитолог профессор Реймонд  Траут из колледжа
Смита  в  Нортхэмптоне, штат  Массачу-сетс, не убил мою мать,  домохозяйку и
поэтессу, мне  кажется, что я  все равно был бы  таким. С  другой стороны, я
никогда серьезно не изучал религии, так что я не специалист. Все, что я знаю
с точностью, это что правоверные мусульмане не верят в Деда Мороза".

     В  первое (из  двух)  Рождество  2000 года  все  еще верующий  охранник
афро-американского  происхождения  Дадли Принс  решил,  что  рассказ  Траута
"Сестры Б-36" есть не что иное, как послание Академии лично от Господа Бога.
В конце концов произошедшее на планете Бубу в целом не слишком отличалось от
того,  что  явно уже произошло  на  его  собственной планете,  особенно  что
касалось его  работодателей,  Американской академии  искусств и словесности,
что  на чертпоберикакалжеэтоглушь 155-й Западной улице, в  двух кварталах от
Бродвея.
     Траут потом познакомился с Принсом, так же, как с  Моникой Пеппер  и со
мной,  после того, как "подарочный" червонец завершился и свобода воли опять
взяла  всех за жабры. Пережив катаклизм, Принс  перестал во что-либо ставить
идею  о  мудром  и  справедливом Боге, как и  моя сестра Элли.  Однажды Элли
сказала,  имея в виду не только свою жизнь, но скорее  жизнь всех и каждого:
"Если Бог существует, уверена,  что он нас  всех ненавидит. Это все,  что  я
могу сказать".
     Когда Траут услышал  о том, что Принс  в то  Рождество 2000 года принял
"Сестер Б-36"  всерьез,  о том, что  Принс решил, что  помоечница специально
махала  руками  перед  мусорным  баком  затем,  чтобы   разбудить  у  Принса
любопытство,  чтобы он  пошел и  вынул  вшивые  странички  из  бака,  старый
писатель-фантаст  отметил:  "Ну  разумеется,  Дадли.  Любой,  кто   верит  в
существование Бога,  вот как ты  тогда,  с  полпинка поверит в существование
планеты Бубу".

     Только представьте себе, что произойдет с Дадли Принсом, величественным
представителем власти и хранителем порядка,  облаченным  в  форменную одежду
охранной  фирмы,  которая  круглосуточно  охраняла  несчастную  академию,  с
пистолетной кобурой на поясе, спустя всего пятьдесят один день после первого
(из  двух) Рождества 2000  года: катаклизм  забросит его обратно в одиночную
камеру, в каменный мешок, окруженный стенами и вышками Исправительной тюрьмы
строгого режима  для  совершеннолетних,  что  в  Афинах,  штат  Нью-Йорк,  в
шестидесяти милях  южнее  его  родного  города  Рочестера,  где у  него была
маленькая фирма по видеопрокату.
     Оно конечно, катаклизм омолодил его на десять лет,  но что  толку! Дело
было в том,  что  он  теперь снова отбывал свой  дважды пожизненный срок без
права  на  помилование  за  изнасилование  и  убийство  десятилетней девочки
Кимберли  Вонг, китайско-американского  и итало-американского происхождения,
которое он совершил в предназначенном на  снос доме в  Рочестере. А главное,
он был абсолютно в этом невиновен!

     Правда,  Дадли  Принс в начале  своего  "подарочного  червонца",  как и
остальные из нас, помнил все, что должно  произойти с ним в следующие десять
лет. Он знал,  что  через семь лет его оправдают на основании ДНК-экспертизы
спермы,   оставшейся   на   белье  жертвы.  Эти  оправдывающие  вещественные
доказательства  снова  будут  обнаружены томящимися  в конверте у  районного
прокурора,  который  подставил  Дадли  Принса  в  надежде  быть избранным  в
губернаторы.
     И, разумеется, этот же самый  прокурор будет найден на дне озера Кайюга
с "цементными ботинками"  на ногах еще через шесть лет. А Принс за это время
снова  получит  свидетельство  о  среднем образовании, ревностно  уверует  в
Христа и так далее.

     И когда он снова окажется на  свободе, он снова пойдет на телевизионное
ток-шоу  вместе  с  другими  людьми, которые,  как  и  он,  были  неправедно
обвинены,  а затем  праведно  оправданы, чтобы рассказать,  что пребывание в
тюрьме стало для него самым счастливым периодом в жизни, ибо именно в тюрьме
он нашел Христа.



17

     В канун Рождества 2000 года, не важно, которого из двух, экс-преступник
Дадли Принс принес "Сестер Б-36"  в офис к Монике Пеппер.  Ее  муж  Золтан в
своем кресле-каталке  в этот  момент предсказывал исчезновение грамотности в
недалеком будущем.
     "Пророк Мухаммед был неграмотен, -- говорил  Золтан. --  Иисус, Мария и
Иосиф  наверняка  тоже были  неграмотны, Мария  Магдалина  была  неграмотна.
Император Карл Великий признавался,  что неграмотен. Читать -- ведь  это так
сложно!  Никто  во всем западном  полушарии  не умел читать и  писать,  даже
искушенные майя, инки и ацтеки не могли себе представить,  как это делается,
пока не появились европейцы.
     Кстати, и большинство европейцев в то время тоже не умели ни писать, ни
читать. Те немногие,  кто умел,  были  узкими специалистами.  Я обещаю тебе,
дорогая,  что  благодаря  телевидению скоро  снова никто не  будет  уметь ни
читать, ни писать""
     И тут Дадли  Принс сказал -- в первый  ли раз, во второй  ли, не важно:
"Прошу прощения, но, кажется, кто-то пытается нам что-то сказать".

     Моника  читала "Сестер Б-36" со всевозраставшим  нетерпением. Прочитав,
она  сказала, что это чушь собачья. Она протянула  рассказ своему мужу. Едва
он прочел имя автора, как волосы встали у него дыбом. "О господи, о господи!
--  воскликнул он. -- Четверть века прошло,  и снова  Килгор Траут вторгся в
мою жизнь!"
     Я вам расскажу, почему  Золтан  Пеппер так  себя повел. Дело  было так.
Когда Золтан учился во втором классе школы в Форт-Лодердейле,  штат Флорида,
он  переписал  один  фантастический  рассказ из  одного  старого журнала  из
отцовской коллекции. Он предъявил его  своей учительнице английского, миссис
Флоренс Уилкерсон, выдав за собственное сочинение. Это был один из последних
опубликованных рассказов Килгора Траута. Когда Золтан учился в школе, Килгор
Траут уже рылся в помойках.
     В сворованном  рассказе говорилось  о планете в  другой галактике,  где
жили маленькие зеленые человечки с единственным глазом в центре лба, которые
могли добывать пищу, только продавая товары или услуги кому-то еще. Когда на
планете не осталось покупателем, никто не смог придумать, что же делать. Все
зеленые человечки подохли с голоду.
     У  миссис  Уилкерсон  возникло  подозрение,  что  это  плагиат.  Золтан
признался, поскольку считал, что просто пошутил, ничего серьезного. Для него
плагиат  был  тем, что  Килгор Траут  назвал бы словом криптоэксгибиционизм,
которое означает "обнажение половых органов в  присутствии слепого  человека
одного с эксгибиционистом пола".

     Миссис  Уилкерсон решила  преподать  Золтану  урок.  Она  заставила его
написать на доске "Я УКРАЛ СОБСТВЕННОСТЬ КИЛГОРА ТРАУТА" перед всем классом.
Затем,  в  течение  следующей  недели,  она  приказала ему носить  на  груди
картонку с надписью  ВОР. Из  нее бы душу  вытрясли, сотвори она подобное со
школьником в наши дни. Но тогда -- это тогда, а теперь -- это теперь.
     Вдохновил миссис Уилкерсон на  то, что она сделала с Золтаном Пеппером,
несомненно,  роман  "Алая  буква" Натаниела  Хоторна. Там  женщине  пришлось
носить  на  груди  букву  П  -- от  слова  прелюбодеяние, --  поскольку  она
позволила мужчине, не  своему мужу,  извергнуть семя  в ее влагалище. Она не
сказала, кто это был. Он ведь был священник!

     Поскольку Дадли Принс сказал, что странички в мусорный бак перед входом
бросила нищенка. Золтан  не  мог даже вообразить,  что это сделал сам Траут.
"Это, наверное, его дочь  или внучка,  -- заявил он.  --  Сам  Траут, должно
быть, давно отбросил  копыта.  Я  очень на  это  надеюсь, будь проклята  его
гадкая душа".
     А Траут-то, живехонький, находился  в двух шагах  оттуда!  И преотлично
себя чувствовал! Он так обрадовался, что избавился наконец от "Сестер Б-36",
что  начал новый рассказ.  Он  писал рассказ  в  среднем  каждые десять дней
начиная  с четырнадцати лет. В год их получалось  в  среднем тридцать шесть.
Это мог быть его две  тысячи пятисотый рассказ. Его действие  происходило не
на другой  планете. Оно  происходило в  кабинете психиатра в Сент-Поле, штат
Миннесота.
     Название  рассказа  совпадало  с именем  главного героя,  психиатра  --
"Доктор  Шаденфрейд"[9].  Пациенты  у  этого  доктора  лежали  на
кушетке[10] и говорили, но  рассказывать они имели право только о
всякой  ерунде, которая  происходила с абсолютно незнакомыми  им  людьми  на
рекламе в супермаркетах и с гостями телевизионных ток-шоу.
     Если  пациент случайно  произносил "я",  "мне"  или  "мое",  у  доктора
Шаденфрейда  появлялась пена  у  рта.  Он  выскакивал  из  своего  набивного
кожаного кресла. Он топал ногами. Он махал руками.
     Он обрушивал  свое тело на пациента, и  тот  глядел в  его  разъяренное
лицо. Он рычал,  он  кричал, он бесновался: "Когда  ты наконец  поймешь, что
всем на тебя насрать, да, на тебя, на тебя, никому не нужный ничтожный кусок
дерьма?! Все твои  проблемы из-за того, что ты думаешь, что что-то  значишь.
Выкинь это из головы или выметайся отсюда ко всем чертям!"




18

     Бомж  с соседней койки спросил Траута, что он пишет. А писал  он первый
абзац "Доктора Шаденфрейда". Траут  сказал, что это -- рассказ. Бомж сказал,
что, может  быть, Трауту удастся  получить  немного  денег  от народа  из-за
соседней  двери. Когда  Траут услышал,  что  это  --  Американская  академия
искусств  и словесности,  он  сказал:  "С  тем  же  успехом это  может  быть
Китайский колледж  парикмахеров. Я не  занимаюсь литературой. Литература  --
это то, о чем заботятся эти обезьяны за соседней дверью".
     "Все  эти буонарроти-ни-черта-на-обороте  за  соседней  дверью  создают
живых, полнокровных существ с помощью чернил  и  бумаги, -- продолжал он. --
Восхитительно! Как будто планете мало  трех миллиардов живых  и полнокровных
существ! Она и так умирает по их милости".
     Единственными людьми за  соседней  дверью,  естественно,  были Моника и
Золтан Пепперы и дневная  смена охраны -- три вооруженных охранника во главе
с  Дадли   Принсом.  Моника   предоставила   прислуге  офиса   выходной  для
рождественских покупок. Как  оказалось, они все  были  или христианами,  или
агностиками, или атеистами.
     Ночная  смена  вооруженной охраны  состояла исключительно из мусульман.
Как написал Траут в книге "Десять лет на автопилоте": "Мусульмане не верят в
Деда Мороза".

     "За  всю  мою  карьеру  писателя,  --   сказал  Траут  в  бывшем  Музее
американских индейцев, -- я  создал только одно живое полнокровное существо.
Я  сделал  это   собственным  "младшим  братом",  сунув  его  во  влагалище.
Дин-дин-дон!" Он  имел в виду своего  сына Леона, дезертировавшего  из рядов
Американской морской пехоты  во время войны,  которому впоследствии отрезало
голову в шведском доке.
     "Если бы я тратил свое время на создание существ, -- сказал Траут, -- я
бы  никогда  не  смог  привлечь   внимание  к  действительно  важным  вещам:
непреодолимым  силам  природы,  изобретениям,  приносящим  людям  страдания,
нелепым  идеалам и  правительствам,  которые заставляют  настоящих мужчин  и
женщин чувствовать себя как последнее дерьмо".

     Траут  мог  сказать,  и  я  тоже  могу  это  сказать,  но  он  создавал
карикатуры,  а  не  персонажей.  К  тому  же  его  предубеждение против  так
называемого "мейн-стрима"  в  литературе  не  было чем-то специфическим. Оно
характерно для всех писателей-фантастов.



19

     Строго  говоря,  большинство рассказов Траута не были  фантастическими,
если  не   считать  фантастическими  действующих  там  персонажей,  которые,
конечно,  и  в  страшном сне  не приснятся.  Например,  "Доктор  Шаденфрейд"
никакой  не фантастический  рассказ, разве  только  для  кого-то,  настолько
лишенного чувства юмора, что он считает психиатрию наукой. Рассказ "Партия в
бинго в бункере", который Траут отправил в мусорный бак возле академии вслед
за  "Доктором  Шаденфрейдом"  --  катаклизм  в  это  время  приближался,  --
принадлежал к жанру романов с ключом[11].
     Действие происходило в  просторном бункере-бомбоубежище Адольфа Гитлера
под развалинами  Берлина, Германия,  в  конце Второй  мировой войны.  В этом
рассказе Килгор назвал войну, в которую воевал -- а я тоже в нее воевал,  --
так:  "Вторая неудачная попытка западной цивилизации покончить с собой".  Он
так ее называл  и в разговорах,  а однажды,  в разговоре  со  мной, добавил:
"Если в первый раз у вас не получилось, то обязательно пробуйте еще раз".
     Советские танки и пехота находились всего в нескольких сотнях метров от
железной  двери  бункера на  улице.  "Гитлер оказался  в ловушке.  Он, самый
мерзкий человек из всех, кто когда-либо пришел в этот мир, -- написал Траут,
-- не знал, как поступить --  наделать в  штаны или сунуть голову в песок. И
вот он сидит в бункере вместе со своей любовницей  Евой  Браун и несколькими
ближайшими друзьями,  среди которых Йозеф  Геббельс,  министр пропаганды,  с
женой и детьми.
     Гитлеру  хочется сделать что-нибудь  решительное,  и  он,  за неимением
ничего другого, делает Еве Браун предложение. Она соглашается!"
     В  этом месте Траут задает свой  риторический вопрос, этакую  реплику в
сторону отдельным абзацем: "А почему бы и нет?"

     Идет церемония бракосочетания.  Все  забывают о своих проблемах. Однако
едва  жених поцеловал  невесту,  собравшиеся  снова  задумались, что  делать
дальше. "Геббельс хромал, -- написал Траут, -- но Геббельс всю жизнь хромал.
Проблема была не в этом".
     Тут  Геббельс   вспоминает,  что  у  его   детей  есть   с  собой  игра
бинго[12].  Это  был  трофей, захваченный