венного достоинства. Оно  не  ломается.
Мужчинам случается любить мужчин,  и на войне, и в мирное время. Я любил еще
своего фронтового друга Бернарда В. О'Хару.

     Многие  люди терпят неудачи из-за того, что их мозг, их три с половиной
фунта  пропитанной кровью губки, их корм для собак не работает  как следует.
Такой  вот простой причиной могут объясняться  все  неудачи. Некоторым людям
просто фатально не везет! Такие дела.
     У меня есть кузен, мой ровесник. Он тоже учился в Шортриджской школе, и
учился из  рук вон плохо. Он  был несчастный двоечник, очень добрый человек.
Как-то  раз  он  пришел  домой  с совершенно  ужасными  оценками.  Его  отец
просмотрел дневник  и спросил: "Что это,  черт возьми, означает?"  Мой кузен
ответил: "Разве ты не знаешь, папа? Я -- тупой, я -- просто тупой .."

     Чтобы  вы   не  расслаблялись,  расскажу  вам  еще  одну  историю.  Мой
двоюродный  дедушка  по  матери  Карл Барус  был  основателем и  президентом
Американского физического общества. Многие  годы дедушка  был профессором. Я
никогда не встречался с ним. А вот мой брат встречался. До лета 1996 года мы
с Берни считали его безобидным человеком, прилагавшим свои скромные усилия к
тому, чтобы род людской сделал очередной шаг в понимании природы.
     И  вот  в  прошедшем  июне  я  попросил  Берни  рассказать  мне,  какие
конкретно, пусть небольшие, открытия сделал  наш знаменитый предок, чьи гены
Берни в  столь  полной  мере унаследовал.  Берни  глубоко  задумался,  Берни
несколько  часов морщил лоб.  Берни был ошеломлен. Он  понял, что дядя Карл,
чей пример вдохновил его стать физиком, ни разу не рассказал ему, что он сам
открыл. Берни был вдвойне ошеломлен тем, что понял это так поздно.
     "Я поищу его работы", -- сказал Берни.
     А вот теперь держитесь!

     Штука вот  в чем.  Примерно в  1900 году дядя Карл экспериментировал  с
рентгеновским  излучением  и радиоактивностью  при конденсации в пузырьковой
камере, деревянном цилиндре, наполненном туманом. Туман делал сам дядя Карл.
Он все  исследовал  и опубликовал  статью, где  утверждалось,  что ионизация
относительно мало влияла на процесс конденсации.
     Примерно в то же время, друзья  и сограждане, шотландский  физик Чарльз
Томсон  Риис Вильсон провел  похожие  эксперименты  с  пузырьковой  камерой,
сделанной  из  стекла.  Он  выяснил,  что  ионы,   возникшие   под  влиянием
рентгеновского излучения и радиоактивности, оказывают преизрядное влияние на
конденсацию. Он напечатал  работу,  в  которой  уничтожил  дядю  Карла. Тот,
оказывается, игнорировал грязь, отстававшую от деревянных стенок его камеры,
туман   делал  допотопными  методами   и  к  тому  же  не  защищал  его   от
электрического поля рентгеновского аппарата.
     Вильсон продолжил свою работу и достиг того, что траектории  заряженных
частиц  стали  видны  в  его  камере,  которую  с  тех  пор называли камерой
Вильсона, невооруженным  глазом.  В  1927  году  он  получил за  эту  работу
Нобелевскую премию по физике.
     Наверняка дядя Карл чувствовал себя, как последнее дерьмо!



56

     Как  истинный  луддит, каким  были  Килгор  Траут и  сам  Нед  Лудд  --
вероятно,  вымышленный рабочий, который громил  машины,  предположительно, в
городе Лейчестере, Англия, в начале девятнадцатого  века, -- я  все  так  же
пишу  на механической пишущей машинке. Но даже так я на  несколько поколений
опережаю, с технологической точки  зрения, Уильяма Стайрона и Стивена Кинга,
которые, как и Траут, пишут ручками на желтой бумаге.
     Я  правлю  написанное  ручкой или карандашом. Я приехал на Манхэттен по
делу, я звоню  женщине,  которая многие годы перепечатывает  мои рукописи. У
нее  тоже нет компьютера. Подарить ей его, что ли? Она переехала из города в
глубинку. Я спросил ее о погоде и тому подобных мелочах, например, прилетали
ли к ее кормушке новые птицы, пробрались ли к ней белки и так далее.
     Да, белки нашли новый  способ добираться до кормушки. Если понадобится,
они выделывают штуки почище цирковых акробатов.
     Когда-то у нее  болела спина. Я спросил у нее, как  она себя чувствует.
Она ответила, что в порядке. Она спросила меня,  как поживает моя дочь Лили.
Я ответил, что Лили в порядке. Она спросила меня, сколько ей сейчас лет, и я
ответил, что в декабре ей будет четырнадцать.
     Она сказала: "Четырнадцать! Боже мой. Боже  мой.  Мне кажется, что  еще
вчера она была грудным ребенком".

     Я  сказал,  что  у  меня есть для нее несколько страниц.  Она  сказала:
"Хорошо". Я отправлю их ей по почте, поскольку у нее нет факса. Ага, вот оно
снова -- подарить ей его, что ли?
     Я  все  еще стою на третьем этаже нашего дома. Лифта у нас нет. И вот я
иду  вниз со своими страницами, топ, топ, топ. Я спускаюсь  на первый  этаж,
где  находится офис моей жены. Когда  она была в  возрасте  Лили, ее любимым
чтивом были рассказы о девочке-детективе Нэнси Дрю.
     Нэнси Дрю  для Джилл  -- это то же самое, что для меня  Килгор Траут, и
поэтому Джилл спрашивает: "Куда ты собрался?"
     Я отвечаю: "Иду на почту отправить письмо".
     Она говорит: "Ты же вроде  бы не бедствуешь. Почему  бы тебе не  купить
тысячу-другую конвертов  и не держать их у себя в ящике стола?"  Она думает,
что в ее словах есть логика. У нее есть  компьютер. У  нее  есть факс. У нее
есть автоответчик,  и  поэтому  она узнает все важное  вовремя.  У нее  есть
ксерокс. У нее есть все это барахло.
     Я говорю: "Я скоро вернусь"

x x x
     И вот я выхожу в окружающий мир! Кого там только нет! Голубые! Охотники
за  автографами! Наркоманы!  Люди,  делающие  настоящее  дело!  Может  быть,
девица, которую я в два счета соблазню! Сотрудники ООН и дипломаты!
     Наш  дом  находится неподалеку от  ООН, и  поэтому  вокруг много людей,
похожих  на иностранцев.  Они садятся в неправильно припаркованные  лимузины
или  вылезают из них, пытаются изо  всех  сил, как  и все мы, сохранить свое
чувство собственного  достоинства.  Пока  я медленно проходил полквартала  к
газетному  киоску на Второй авеню  --  там еще продаются всякие канцелярские
товары, -- я мог бы, если бы захотел, почувствовать себя Хэмфри Богартом или
Петером  Лорре  из  "Касабланки"[43],  третьего  самого  великого
фильма за всю историю кино. Почему? Потому что вокруг все эти иностранцы.
     Самый  великий фильм, как знают  все, у кого  хотя  бы полчерепа набито
мозгами, это "Моя собачья жизнь"[ 44]. Второй фильм -- это "Все о
Еве"[45].
     Тем  не  менее  есть  шанс,  что  я  увижу  Кэтрин  Хэпберн,  настоящую
кинозвезду.  Она  живет  в одном квартале от нас. Когда я с ней здороваюсь и
представляюсь, ома  всегда отвечает: "О, так вы тот самый друг моего брата".
Я не знаком с ее братом.
     Нет, сегодня не повезло, ну и черт с  ним. Я -- философ. Кем же мне еще
быть.

     Я иду в  газетный  киоск.  Небогатые  люди, проживающие свои  жизни, не
стоящие того,  стоят  в  очереди  за лотерейными  билетами. Все  хранят свое
достоинство. Они  притворяются, что не  знают  меня. Как  же,  поверил я.  Я
знаменитость, меня все знают.
     Киоском владеет  семейная пара. Они  индусы, честное  слово!  Индусы. У
женщины между  глаз крошечный  рубин. Ради того,  чтобы на  это  посмотреть,
стоило пройти квартал. Кому здесь конверт?
     Вам  следует помнить  -- поцелуй  все  еще поцелуй, а вздох  -- все еще
вздох

     Я  знаю  этот индусский  киоск не  хуже  его  хозяев.  Не зря я  изучал
антропологию.  Без помощи хозяйки  я  нахожу  конверт  восемь на двенадцать,
одновременно с этим  вспоминаю шутку  о бейсбольной команде "Чикагские псы".
Ходили  слухи,  что  "Псы"   переезжают  на  Филиппинские  острова,  где  их
переименуют в "Манильские листовертки". Насчет "Бостонских красных гетр" это
тоже была бы неплохая шуточка.

x x x
     Я  встаю  в конец очереди  и начинаю болтать  с покупателями. Они  тоже
пришли  не за лотерейными билетами. Подсевшие на лотерейные  билеты  люди --
надежда и  нумерология давно спустили с них семь шкур, -- если судить по  их
поведению,   вполне   могут   страдать   ПКА.   Вы  можете  задавить  такого
большегрузным грузовиком. Он не заметит.



57
     Я отхожу от киоска и  прохожу еще один квартал на юг до почты. Я  тайно
влюблен  и женщину,  сидящую за  прилавком.  Я уже  положил свои страницы  в
конверт. Я надписал адрес и встал в конец другой длинной очереди. Теперь мне
нужна марка.
     Женщина,  в которую  я  влюблен, не  знает об  этом. Знаете,  что такое
"профессиональное выражение лица"? Как у игрока в покер,  например? Так вот,
эта девушка смотрит па меня, как ребенок на кремовый торт.
     Она сидит за высоким прилавком и одета в форменную одежду. Поэтому я ее
не видел целиком, только то, что  выше шеи. Этого  достаточно!  Выше шеи она
словно  шашлык из баранины! Я не имею  в виду, что  она похожа  на шашлык из
баранины. Я имею в  виду, что,  глядя на нее,  я чувствую то  же,  что когда
гляжу на лежащий на моей  тарелке шашлык из баранины. Надо ею заняться! Надо
ею заняться!
     Я уверен, даже если снять  с нее сережки и косметику, все равно ее шея,
лицо, уши и волосы будут словно шашлык  из баранины. Каждый день на ее шее и
ушах  болтаются новые украшения. Иногда  прическа  поднята  вверх, иногда --
опущена вниз. Иногда  волосы накручены, иногда -- прямые. Что она только  не
делает со своими  губами и глазами! Однажды я  покупал марку у дочери  графа
Дракулы! А на следующий день меня встречала Дева Мария.
     В  этот  раз она  была Ингрид Бергман из "Стромболи"[46]. Но
она все еще далеко от  меня. Передо мной  в  очереди стоит  множество старых
развалин, не могущих уже сосчитать сдачу, и иммигрантов, которые говорят бог
знает на чем, воображая, что это и есть английский.
     Один раз я обнаружил, что на почте у меня обчистили карманы. Кто бы это
мог быть?

     Я  с  толком  использую  ожидание.  Я  узнаю  массу  сведений  о глупых
начальниках, о делах, которыми мне уже не заняться, о частях света,  которые
я  не увижу, о  болезнях, с которыми,  надеюсь,  никогда  не познакомлюсь, о
различных породах собак, которых люди держат у себя дома, и так далее. Через
компьютер, спросите вы? Да нет. Я проделал это  с помощью забытого искусства
беседы.

     Наконец  мой конверт взвешен и проштампован той единственной женщиной в
мире,  которая могла бы сделать меня по-настоящему  счастливым. С нею мне не
нужно было бы подделывать счастье.
     Я иду домой. Я неплохо провел  время. Послушайте:  мы здесь,  на Земле,
для того, чтобы бродить, где хотим, не забывая при этом как следует пернуть.
Если кто-нибудь будет утверждать что-то иное, пошлите его к дьяволу!



58

     Я учил людей писать в течение своих семидесяти трех  лет на автопилоте,
до  ли катаклизма, после ли, Я начал это  делать в 1965 году  в Университете
Айова.  После этого  был Гарвард и  Сити-Колледж  в Нью-Йорке. Сейчас я  это
бросил.
     Я  учил, как  общаться  с помощью  чернил и  бумаги.  Я  говорил  своим
студентам,  чтобы, когда они  пишут,  они  воображали себя  на  свидании,  в
путешествии, а  если им хочется, воображали, будто они  в огромном публичном
доме, набитом битком,  хотя  на самом деле они сидят в полном одиночестве. Я
сказал, что рассчитываю на  то, что  они  будут  заниматься  этим только при
помощи двадцати шести  фонетических символов, десяти цифр и восьми или около
того знаков  препинания,  хитрым образом  составленных в последовательности,
поделенные на части,  расположенные горизонтально одна под другой, поскольку
так уже поступали до них.
     В  1996 году,  когда фильмы и телевидение полностью завладели вниманием
как грамотных, так и неграмотных,  мне приходится  задавать себе вопрос -- а
чего   стоит   моя  очень   странная,  если  хорошенько  задуматься,  метода
преподавания. Вот  что  получается. Умение соблазнять одними лишь словами на
бумаге сэкономит кучу денег  для будущих "Дон Жуанов" и "Клеопатр". Не  надо
будет платить деньги актеру или актрисе, чтобы воплотить свою идею, не нужно
будет  платить  деньги режиссеру,  и так далее, не  надо  будет платить кучу
денег всяким маниакально-депрессивным экспертам  на тему того, чего же хочет
большинство людей.
     Но  все  же,  зачем  я учу?  Вот  нам  мой  ответ. Очень  многим  людям
смертельно нужно  услышать от кого-нибудь  такие слова:  "Я чувствую и думаю
так же, как  и ты, тревожусь о том же, что и ты, хотя  большинству народа на
это плевать. Ты не один".

     Стив  Адамс, один  из  моих трех  усыновленных  племянников, одно время
писал сценарии телевизионных комедий. Это было несколько лет назад, он тогда
жил    в    Лос-Анджелесе.    Его   старший   брат    Джим   был    когда-то
солдатом-миротворцем,  а теперь он медбрат  в  психиатрической  клинике. Его
младший  брат Курт -- пилот  Континентальных  авиалиний со  стажем,  золотые
желуди  на кокарде и золотые галуны на рукавах. Младший брат Стива всю жизнь
мечтал только о том, чтобы летать. Мечта сбылась!
     Стив набил себе много шишек, пока понял, что все его шутки должны  быть
про телепередачи, и только про те, которые вышли  совсем недавно. Если шутка
была о  том,  чего не  было  на телевидении  месяц  или больше,  зрители  не
улавливали ход мысли, даже если за кадром раздавался механический смех.  Они
не понимали, над чем они сами хотели бы посмеяться.
     Знаете почему? Телевидение -- это средство для прочистки мозгов.

     Если  вам регулярно прочищают  мозги, удаляют  воспоминания о  том, что
было, то, вероятно, вам в самом деле будет легче проходить через это, что бы
это  ни было.  Моя первая  жена Джейн получила свой членский  билет  в ФБК в
Свартморе вопреки  противодействию  исторического факультета.  Она  написала
работу, а затем выступила с ней на устном экзамене, где говорилось, что все,
что можно  узнать  из истории, -- это то, что вся  история  сама  по себе --
абсолютная чушь, так что лучше изучать что-нибудь другое, например, музыку.
     Я согласился с ней. Согласился бы с ней и Килгор Траут. Но в те времена
историю  еще  не  вычистили  из мозгов.  И  когда я  начинал писать,  я  мог
упоминать события и людей  из прошлого, даже из отдаленного прошлого, будучи
уверенным, что огромное количество читателей как-то отреагирует, не важно --
положительно или отрицательно -- на мое упоминание.
     Я вот про что. Я про убийство величайшего президента, избранного нашими
согражданами на этот пост, Авраама Линкольна. Сделал это двадцатишестилетний
театральный актер Джон Уилкс Бут.

     Это убийство -- центральное  событие в первой книге  про катаклизм. Эй,
есть кто-нибудь на этом свете, кому еще нет  шестидесяти, кто не работает на
историческом факультете и кому это что-нибудь говорит?



59

     В  первой книге  про катаклизм  был  персонаж по  имени  Элиас Пембрук,
вымышленный  корабельный инженер из Род-Айленда, бывший во время Гражданской
войны у  Авраама  Линкольна помощником министра по морским делам. Я говорил,
что он  много сделал для создания турбины  броненосца "Монитор".  Я говорил,
что он не уделял много внимания  своей жене Джулии, так что она  влюбилась в
красавца, молодого актера и повесу по имени Джон Уилкс Бут.
     Джулия  писала Буту  письма. Свидание было назначено на  14 апреля 1863
года, за два года до того, как Бут выстрелил Линкольну в спину из пистолета.
Она отправилась из Вашингтона в Нью-Йорк вместе с компаньонкой, женой одного
адмирала,  алкоголичкой. Они  якобы ехали за покупками. Также  был выставлен
предлог, что в осажденной столице она плохо себя чувствует. Они поселились в
отеле, где остановился Бут и посетили спектакль, где он играл Марка  Антония
в трагедии Шекспира "Юлий Цезарь".
     В роли  Марки Антония  есть такие слова: "Переживает нас то зло. что мы
свершили"[47].  Бут  произнес  их,  и   они  оказались  для  него
пророческими.

     Джулия  и  ее  компаньонка  после  спектакля  отправились за  кулисы  н
поздравили Джона  Уилкса и вместе  с  ним его  братьев, Джуниуса,  игравшего
Брута, и Эдвина, игравшего  Кассия.  Три брата-американца, среди них младший
-- Джон Уилкс,  вместе  со  своим отцом англичанином Джуниусом  Брутом Бутом
были величайшей династией актеров-трагиков в истории англоговорящей сцены.
     Джон Уилкс  галантно поцеловал руку Джулии, как если бы они встретились
впервые,  и  незаметно передал  ей пакетик с  кристаллами хлоралгидрата. Эти
кристаллы надо было подсыпать в чай компаньонке.
     Бут дал понять  Джулии,  что  все, что произойдет между ними, когда она
придет  в ею  номер  в гостинице,  --  это  один  лишь бокал  шампанского  и
единственный  поцелуй,  который  она  будет  помнить всю  свою жизнь.  Война
окончится,  она  вернется  в Род-Айленд, но ее жизнь не будет  пустой -- она
будет помнить его поцелуй. "Мадам Бовари"!
     Джулия не предполагала,  что Бут подсыплет ей в шампанское точно  такой
же хлоралгидрат, который она подсыплет в чай своей компаньонке.
     Дин-дин-дон!
     Она залетела!  У нее еще не было детей. У ее мужа было что-то  не так с
его "младшим братом". Ей было тридцать один! Актеру было двадцать четыре!
     Невероятно, а?

     Ее муж был  доволен. Она беременна? Ага,  значит,  все-таки с  "младшим
братом"  помощника министра по морским делам Элиаса Пембрука все  в порядке!
Отдать швартовы!
     Джулия вернулась в Пембрук, штат Род-Айленд, в город, названный в честь
предка  ее  мужа, и  родила  там ребенка. Она до  смерти боялась,  что  у ее
ребенка будут острые уши, острые, как  у дьявола, -- уши  Джона Уилкса Бута.
Но у  ребенка  были нормальные  уши.  Это  был  мальчик. Его назвали  Авраам
Линкольн Пембрук.
     Целых два года после  того,  как Бут изверг  семя  во влагалище Джулии,
спящей  как убитая, никто не думал, какая  ирония окажется заключена  в том,
что единственный потомок самого эгоистичного и  грязного  негодяя  в истории
Америки будет носить такое имя. Но спустя два года после той ночи Бут послал
Линкольну кусок свинца в его корм для собак, в его мозг.

     В 2001  году в Занаду  я спросил Килгора Траута, что он думает о  Джоне
Уилксе  Буте. Он  сказал, что выступление  Бута в театре Форда  в Вашингтоне
вечером в пятницу, 14 апреля 1865  года, когда  он выстрелил в  Линкольна, а
затем прыгнул из ложи на сцену и сломал себе ногу, было ярким примером того,
что бывает, когда "актер пишет самому себе сценарий".



60

     Джулия  никому  не  раскрыла свою  тайну. Сожалела ли она? Конечно, она
сожалела, но не о  том. О том, что она влюбилась,  она  не сожалела. В  1882
году, когда ей было пятьдесят, она основала  в  память о своем  единственном
романе,  пусть  кратком  и   несчастливом,  любительскую  актерскую  труппу,
Пембрукский  клуб  маски и парика.  Она не сказала, в память  о ком она  это
сделала.

     Авраам  Линкольн Пембрук не знал, чьим сыном  он  был на самом  деле. В
1899  году он  основал фабрику Индиан  Хед  Миллс,  которая  была крупнейшей
текстильной  фабрикой в Новой  Англии,  пока в  1947  году  Авраам  Линкольн
Пембрук  Третий не  объявил  локаут  своим  бастующим  рабочим и не  перенес
фабрику в Северную  Каролину. Впоследствии Авраам Линкольн Пембрук Четвертый
продал ее международному концерну, который перенес фабрику в  Индонезию. Сам
Авраам Линкольн Пембрук Четвертый умер от пьянства.
     Ни один  не стал актером. Ни один не  стал убийцей. И  уши  у всех были
круглые.

     Перед  тем как покинуть  город Пембрук  и уехать в  Северную  Каролину,
Авраам  Линкольн  Пембрук  Третий   сделал   так,  что  залетела  незамужняя
афроамериканка Розмари Смит, работавшая у него прислугой. Он сполна заплатил
ей за молчание. Когда у нее родился  сын по имени Фрэнк Смит,  его настоящий
отец уже был далеко.
     А теперь держитесь!
     У  Фрэнка  Смита  были  заостренные  уши!  Фрэнк  Смит  стал  одним  из
величайших актеров в истории любительских театров! Он был наполовину черным,
наполовину -- белым