и теперь топали по аллеям Лысодрома.
     - Должен быть свободным ум! - пьяным  кошачьим голосом заорал Семен. Он
уже шагал  задом,  размахивая в  такт поднятыми руками, чтобы  подхватили. -
Справедливым - социум!
     - ...олжен... женбы!.. осво... бу-у-ум!  - отозвались  ему.  - Сапра...
дули!.. цыцы... у-у-у-у-у-ум!..
     Бабец  обернулся и посмотрел на своих. Под его начало как-то сами собой
сбились человек двадцать, молчаливо признавшие в нем вожака; да и вся толпа,
не  теряя  единства, поделилась  внутри на похожие стайки: выдавила из  себя
мелких  атаманов и  сгустилась вокруг  них.  Ишь,  разобрало...  Не от водки
косели - что там пили-то? - по граммульке. От удачи забалдели пацаны. Ладно,
пусть...
     - Бабенко! - рядом  с ним  оказался Фитиль -  шагал, размахивая плетями
рук. Мокрая  кепка  косо  сидела на длинной,  огурцом,  голове.  Мокрый  нос
блестел. - Слышь, Бабенко! Если сейчас встретят у Комплекса, обходим справа!
Понял? В Шарабад не суйся! А потом к "Мекке"! Понял?
     - Да ладно, - процедил Володька, отворачиваясь. - Учи, мля, ученого...
     Этот Фитиль со вчерашнего вечера  всю дорогу под ногами. Откуда взялся?
Месяца  два назад стал захаживать. То  у  скамейки  торчал, где ребята козла
забивают... то на детской площадке  - по  теплой  погоде  там тоже,  бывало,
распивали... Пел чего-то такое про справедливость там свою...  Одно и то  же
заладит: зу-зу-зу, зу-зу-зу!.. Никто из пацанов свои пять копеек не вставит.
Гнилушка...  Володька  как-то  раз  навесил  ему  пару горячих... тут мужики
встряли - чего ты, Бабец, чего  ты!.. не тронь Фитиля!.. А почему  не тронь?
чем он лучше?.. Надоели его песни... все одно и то же -  мол, то-се, надо по
справедливости... Ежу понятно, что надо по справедливости. А толку что?.. По
справедливости  ему...  вот  тебе  и по справедливости: кто  теперь банкует?
Фитиль банкует. Телефон  у  него откуда  ни  возьмись,  ишь все  названивает
куда-то... По справедливости! У Володьки-то нету телефона... понятно, ему-то
куда звонить? Его дело маленькое. Это Фитилю надо... Нет, ей-ей, Володька бы
ему  и еще навесил, не заржавело  б... А ребята Фитиля зауважали - мол, дело
говорит  Фитиль.  Хрен  его знает.  Так-то  посмотришь  -  может, и  правда.
Противный,  а  соображает.  Может  по   уму  распорядиться.  Ловко  у   него
получается, ничего  не  скажешь. Жучило. Завел пацанов.  Раскрутил. Ладно...
Нет, ничего... весело. Пускай.
     Он оглянулся.
     Толпень споро текла по аллеям Лысодрома.
     -  До-о-олжен... женбы!.. осво...  бу-у-ум!  Сапра...  дули!..  цыцы...
бу-у-у-у-у-ум!..
     Во  разорались-то на  радостях! Конечно,  что  ж... Во-первых,  пеньков
смели.  Как  дали дружно: раз  -  и квас.  Во-вторых,  каждому  приятно, что
живой-здоровый, ноги-руки целы. Помяли маленько или там носопырку разбили  -
это не в счет. Ходишь - и ладно. Сколь у Восточных-то народу осталось.  Пока
еще очухаются. На два часа разряд в  бессознанку бросает... лежать вот так -
кому охота?
     - Эх, я ему врезал! Если б не каска!..
     Бабец не  слушал,  - всегда  кто-нибудь  после  драки  кулаками  машет.
Пытался представить, что впереди. Ух, скорей бы! Ничего, скоро... сейчас!
     - А чо те каска?
     - Вот те и чо - не проломишь.
     - А ты этих  вот с собой позови. Слышь, Фаридка! Болванов-то. Гляди-ка,
целая армия. На  подмогу, мол! Чо там каска?  Как лаптей  каменной окучит по
чайнику - вот те и каска! Каска-раскваска.
     -  Этих-то?  Да  ты  чо,  им  несподручно... Гипсовые,  хрупкие. Такому
дубинкой как даст пенек промеж ушей - он и покололся!
     - Га-га-га!
     - Зато быстрые!
     - Ге-ге-ге!
     - Ворота, ворота ими проламывать!
     - Гы-гы-гы!..
     -  Под  такого  угадаешь  - мало  не  покажется!  Это тебе  не с  бабой
кувыркаться!..
     - Слышь,  Рява!  А вот сам угадай, что  такое: идет -  жуется,  сидит -
смеется! А?
     - Го-го-го!..
     Ишь, разреготались. А и правда - хорошо!  Весело,  мля!..  Вон  сколько
народу - гомоня, черными потоками струится река между молчаливых идолов.
     Вдруг заволновался, заплескал над головой свет: пригас... ожил... опять
пригас.
     Затрепетали, качнулись тени.
     Качнулись  и   изваяния  на  своих  постаментах  -   точь-в-точь  будто
нерешительно перетаптываясь: сейчас и впрямь шагнут с возвышений, вольются в
людской поток.
     - А-а-а-а-ах! - прокатилось тревожно; сбились с шага, задирая головы.
     Празднично  сиявшее  лазурное  небо  Рабад-центра,  украшенное  кипенью
пышных облаков, начинало тускнеть... Как будто  тучка набежала на светило...
больше...  больше...  Солнце медленно гасло, уже только в самой середке тлел
багряный уголь... вот и он пропал. Погрузнели в сумраке башни небоскребов, и
кто-то  мгновенно вырезал  в них квадратики  окон. Свод  приблизился, тяжело
навис.  Темные  полосы  конструкционных  балок  перекрестили  его  в  разных
направлениях...  и сразу стало понятно,  что там, снаружи, дождливая ночь  и
мрак, и неуют, и одиночество.
     - А-а-а-а-ах!.. га-га-га!.. бы-бы-бы!.. ать-ать-ать!..
     - Разахались!  - прикрикнул Бабец. - Давай,  мля!  А  то проваландаемся
тут!..

x x x

     На освещенной площади "Маскавской Мекки" их ждали.
     В  плотных сумерках, сменивших искусственный день Рабад-центра, десятки
мигалок  крошили сиреневые  огни  на  глянец  мостовой.  Несколько  тюремных
фургонов  поодаль.  Две пожарные  машины фырчат  дизелями у самого  портала.
Десяток  ухмыляющихся  пожарников  возле  гидрантов.  Полурота  кобровцев  -
мерцающей цепью.
     Толпа вытекала из  нескольких аллей. Из центральной, что пошире, валили
густо.
     Кобровцы  по команде сделали  пару шагов вперед, сомкнулись. Тут и  там
появились стволы шокерганов - стоящие сзади положили их  на плечи  передних.
По команде дубинки дружно ударили по гулким щитам: ба-ба! ба-ба!..
     Колоколя многократным эхом, тяжелый голос раскатился по площади:
     -  Предлагаю разойтись во  избежание.  Выход компактными группами через
Восточные ворота. В противном случае адекватно. Три минуты на раздумье.
     Смолк на секунду и добавил устало:
     - Расходитесь, господа, расходитесь!..
     Бабец оглянулся -  народ растерянно теснился по краю площади, как будто
опасаясь переступить невидимую границу. Воздух звенел от сдавленного  ужаса.
Вдруг  что-то  сорвалось  в самой гуще, и  тут  же зазвенел, забился  вопль.
Кто-то дико рвался из толпы, выдирался из  ее  утробы, еще окутанный влажным
теплом,  и  толпа,  ошеломленная  напором,   подавалась,   негромко  рыча  и
пошатываясь...  вот  лопнула по краю, разошлась...  выкатился комок  черного
тела... завертелся, как ужаленный.  Вопль, вибрирующий  вопль расплескивался
от  него  -  было  видно,  как  воздух  рябит  мелкими злыми  волнами  возле
распяленного черного рта:
     - У-у-у-у-у-уки!.. а-а-а-а-а-ади-и-и-и!.. у-у-у-й-у-у-у-у!..
     - Ба-ба!.. ба-ба!.. - сдержанно отвечали дубинки.
     Фитиль выдрался вперед, встал  возле  припадочного (тот уже докатывался
свое - сипел и ежился, собирая  тело в тряпичный комок), поднял ко рту  дулю
мегафона; в сравнении  с голосом, только что  грохотавшим над  площадью, его
яростный хрип казался игрушечным:
     -  Ребята!  Не  слушайте  командиров! Вас дурят! Не  стреляйте  в  нас!
Вспомните, откуда вы! У каждого есть мать, есть  отец! Сестры, братья! Разве
они  в  "Маскавской Мекке"? Разве за игорными столами? Жрут устриц? Нет, они
черствый хлеб! У нас тоже нет на это! Которые не  знают горя, поставили вас!
Вспомните своих! Кто сказал,  что  надо так? Слушайте, солдаты! Кто поднимет
на нас, заплатит кровью матерей  и сестер! Кто против, тот  отцов и братьев!
Бросьте стволы! Мы заодно, верьте!..
     - Га-а-а-а-а! - отозвалась толпа, оживая.
     - Ба-ба!.. ба-ба!..
     - Разве для того мы в одном, что одни здесь, а другие никогда и маковой
соломки? Разве одни для горя, а  другим  по барабану? Нет! Пусть  ответят за
все, что они  для себя! Мы  спросим по  праву  нищих: где все?  Где для нас?
Пусть!.. И если кто-нибудь посмеет...
     - Га-а-а-а-а!.. р-р-р-р-р-ра-а-а-а!..
     - Ба-ба!.. ба-ба!.. ба-ба!..
     - Повторяю,  -  накатил  вперебив  Фитилю  прежний  огромный  голос.  -
Осталась  минута.  Немедленно  компактными группами через Восточные  ворота.
Факела складывать направо. Расходитесь  во избежание. Повторяю - в противном
случае адекватно, вплоть до применения. Предлагаю очистить.
     - ...никто из этих! -  снова прорвался хрип  Фитиля. - Мы-то знаем, где
ветер дует! Мы что же?!  -  не видим, куда ноги растут?! А если кто  думает,
что временно, так это навсегда! И кто посмеет поднять, того народ сам решает
свою судьбу! Призываем: бросайте! И к нам! Думаете,  вы там в  безопасности?
Со своими дубинками? Со своими  шокерганами? Нет! Это над вами нависла беда!
Страшная беда!  Не простим никому и поименно!.. Только с нами, плечо к плечо
с вашими братьями! Вливайтесь! Мы идем к вам, пацаны!
     Темное тело шатнулось, вспучиваясь, заревело и потекло...

x x x

     Шепча матерное, Бабец вырвал из-под панели пучок разноцветных проводов,
раздергал, где были, контакты, посовал друг к другу голые концы... не то, не
то... Вот посыпались  искры... А, мля!.. Стартер щелкнул...  с третьего раза
завыл,  засвистел...  двигатель  стрельнул,  завелся - и заревел, разгоняясь
пуще.
     Кровь  из  рассеченной  брови  заливала  левый  глаз.  Бабцу то  и дело
приходилось смахивать ее ладонью.  Дел и без того хватало. Трак рычал, Бабец
гнал его по эстакадам подземного гаража - вверх-вверх-вверх,  крутой поворот
(почти  на каждом он со  скрежетом и  треском проходился  стальным  бортом о
стену), и опять - вверх-вверх-вверх до следующего  поворота. Володька зыркал
по сторонам. Того и гляди, заряд ляпнет в боковое стекло. Может быть, стекло
выдержит. А может, и не выдержит. Тогда хоть успеть затормозить, что ли... а
что толку тормозить? Ладно, ему и так повезло: охранник у входа почему-то не
пальнул  сразу.  Может,  думал, по  делу. Потерял  секунду,  тюфяк.  А через
секунду уж... С  тех  пор  прошло  только  пять  или  шесть минут,  и  Бабец
надеялся,  что охранника  еще  не нашли. И  не подняли  тревоги. Вообще,  он
правильно  рассчитал: не  ждали  они, что кто-то полезет  в гараж.  Потому и
удалось.  Трак  ревел, взбираясь все  выше,  фары белым огнем жгли  одну  за
другой  многоярусные аппарели. Делов хватало... кровит,  мля!.. и крутилось,
крутилось зачем-то  в башке: бровь - оно самое  такое место. Дед Степан  так
говорил: бровь, мля, - оно самое кровавое...
     Трак  качнуло  -  правое  переднее  подпрыгнуло,  перевалив  через труп
топтуна. Разлетелась полосатая палка шлагбаума. Бабец вывернул руль. Тяжелая
машина  прогрохотала по  железным  решеткам  стоков  и вынеслась  из  темной
горловины.
     Площадь,  залитая  неверным светом  горящих  справа от  ворот  мобилей,
мерцала  и волновалась, занавешенная, как рваным тюлем, слоями разноцветного
дыма. Четыре прожектора лупили откуда-то сверху, и в их суетливых лучах гарь
струилась   и  текла   гуще.  Перед  цепью,  преграждавшей  путь  к  порталу
"Маскавской Мекки", валялось десятка полтора тряпичных кукол. Когда пожарник
опускал ствол гидранта, пружинистая струя воды обрушивалась на них, толкая и
ворочая, и они, ожив, поднимали руки и мотали головами.  Еще три или  четыре
упали  чуть  дальше  -  до них  струя  тоже  добивала,  но  тыкалась  вялой,
потерявшей силу.
     Черное месиво откатившейся в третий раз толпы надсадно выло.
     - Сейчас, мля! - бормотал Бабец, смахивая кровь. - Сейчас!..
     Руки сами, без участия головы, стали выворачивать руль, и Володька даже
удивился неправильности  их действий (но удивился  как-то странно, стороной,
как будто и руки были вовсе не его),  потому что машина по крутой дуге пошла
направо,  в противоположную от ворот сторону.  Однако ноги уже вбили педали,
его бросило  вперед, рычаг послушно хрюкнул - и трак, истошно ревя на задней
передаче и  раздирая пространство тяжелой  стальной кормой, начал выписывать
новую дугу, воображаемый конец которой упирался точно в середину портала.
     Конечно, это было верное решение - задницей. Лбом переть как на комод -
так его уже окучили бы из шокергана, и привет. И секунды бы не прошло. Пух -
и готово.  Два часа в  бессознанке.  И  то если не в голову. Это он  здорово
придумал  -   задом  на  них:  что,  взяли?..  Снопы  ядовитых  огней  зазря
рассыпались на  красном  железе с белой  надписью:  "Шараб-кола".  В зеркале
заднего вида зеленая фигура медленно метнулась к одной из пожарных машин. Не
успеть пеньку,  не  успеть.  Прошляпили они  Бабца.  Пеньки  -  они  и  есть
пеньки... Что-то  беспрестанно сверкало.  Он  как  автомат щелкал глазами  в
зеркала  - правое,  левое, правое,  левое.  Левое  было  красным...  кровит,
сволочь!..  Получите!..  Мягкие удары  -  тум,  тум.  Крики.  Кажется, сразу
четверо. Трак  ухнул  кормой в нишу портала и  вышиб ворота. Бац! - вспышка.
Лобовое стекло помутнело, будто глыба расстресканного льда. В  голове быстро
тикало.  Стрелка  таймера  подползала к черте.  Тормоза!  Передача! Пошел!..
Рывками  набирая  ход,  трак  рванул обратно.  В проем  снесенных  ворот уже
вбегали  люди. Получите!..  Ага,  мля! Не  любят!..  Снова  несколько мягких
ударов...  крики...  вспышки...  Трак  вывалился  из  портала  направо, смел
гидранты,  с громом  и скрежетом  боднул пожарный  мобиль,  яростно  буксуя,
проволок несколько  метров... Опять полыхнуло прямо в  рожу. Бабец удивился,
что еще соображает,  и  до упора вдавил педаль. Справа  густились  блестящие
каски.  Он вывернул руль... но  тут синяя  молния  ударила в  мозг, и шторки
опустились.

x x x

     Он открыл глаза и увидел луну. Луна качалась в темных облаках.
     - Ну? - спросила луна. - Очухался?
     Бабец  тупо смотрел на нее. Луна была длинная, вытянутая - огурец, а не
луна.
     - Рикошетом шмальнуло, - послышался другой  голос. - Свезло Бабцу. Если
б в лобешник - капец.
     Он скосил глаза -  но  ничего не увидел. Попробовал  повернуть  голову,
чтобы взглянуть на говорящего.
     - Брось, - возразила луна. - Его из пушки не убить. Здоров как бык.
     - Да ладно - из пушки! Говорю тебе: поперло. Если бы прямой - без мазы.
     Бабец голову все-таки повернул. Но не разглядел.
     - Что ты гонишь? - хотел спросить он сам не зная у кого. - Кому капец?
     Но выговорил только: хр-р-р-р-р.
     - Во, захрюкал, - сказала луна.  - Ишь, башкой-то мотает. Давай, давай.
Оживай. Нечего.
     Бабец уже понял: это Фитиль. Длинная белая рожа.
     Язык во рту был - как говяжий.
     - Да я ны... ны-ы-ичего, - кое-как выговорил он. - Ны... ны-ы-ормалек.
     Подтянул ноги. Мурашки бегали по всему телу.
     -  Ожил,  -  удовлетворенно  заметил  Фитиль.  - Пошли тогда, там  тебя
спрашивают.
     - Кто?
     Кислая слюна заливала рот. Бабец с усилием  сплюнул.  Повисла, сволочь,
на подбородке. Утерся.
     - Конь в пальто, - сказал Фитиль. - Вставай, герой.
     Бабец попробовал руками. Руки  шевелились. Но так, будто их только  что
слепили из пластилина.
     - Ух, мля...
     Сел. Стена поехала вправо... влево... устаканилась.
     -  Чего? - спросил  он,  часто моргая  и  переводя взгляд  с одного  на
другого. - А?
     Осторожно потрогал. Голова замотана какой-то тряпкой.
     -  Все путем, -  сказал Фитиль.  - Загасили пеньков.  С  твоей помощью.
Короче, не разлеживайся. Дел полно.
     Бабец оглянулся. Дым густо валил откуда-то справа.
     - Ага, - сказал он, морщась. - Ну ладно... пошли.
     Фитиль шагал  впереди. Бабец тащился следом. Площадь была пуста. Только
тряпичные бугры.  Кобровцев  можно  было  узнать по  форме.  Много. Особенно
здесь, у самого портала. Чад. Тени.
     - А каски? - спросил он, приглядываясь.
     - Что? - Фитиль оглянулся. - Ты прибавь шагу, прибавь. Тащимся...
     - Почему без касок-то? - повторил Бабец.
     - Ребята поснимали, - Фитиль пожал плечами. - А что, удобно... твердая.
Нравится работка?
     - А?
     - Говорю, работка-то твоя, - как, говорю, нравится?
     - Моя? - переспросил Бабец, озираясь.
     Язык  едва ворочался.  Голова гудела. Сейчас бы лечь... Погулял  -  и в
тряпки.
     - А?
     - Что ты все акаешь! С первого раза не доходит? Подожди, сказал.
     Даже разозлиться  не было сил. Он глядел в спину Фитилю. Фитиль шагал к
черному  "форду-саладину".  Бабец  потоптался.  Потом с  кряхтением  сел  на
брусчатку.
     Огни двоились... троились... радужно мерцали. Зажмурился. Но и там, под
веками,  то же  самое  -  огни... мерцание... Опять  накатила  тошнота, и он
помотал головой, разлепляя веки.
     - А?
     - Хрен на!.. Иди сюда, говорю!
     Бабец поднялся, побрел к  машине. Нет, дурь все же понемногу отступала.
Кто это недавно  говорил: если бы прямой, точно капец.  Фитиль, что ли? Нет,
не Фитиль... Не  мог вспомнить.  Или почудилось?  Почудилось,  наверное. Сам
подумал - а теперь кажется, будто кто-то сказал.
     -  Вот,  Василь  Васильич,  - отрывисто и  напряженно  говорил  Фитиль,
одновременно корча  Бабцу рожи и подгоняя  его отмашками ладони. -  Владимир
Бабенко. Достойный сын, так сказать. Благодаря  вашему... э-э-э... успешному
руководству.  Проник в  подземный  гараж, вывел грузовик  и  таранил ворота.
Благодаря чему, так сказать... самоотверженность и геройство.
     - Так  шо ж, - отвечал басовитый голос с заднего сиденья. - Разве таких
остановить?  Нет, не  остановить. Как остановить,  когда они  прут  прямо из
народной  гущи.  В  годину испытаний.  Почему?  Потомушо  народная гуща есть
неисчерпаемый  кладезь  народных  самородков.  Почему? Потомушо  сколько  ни
черпай из народной гущи, а она... так где же?
     - Вот, вот! - Фитиль потянул Бабца за рукав.
     - Ну-ка, ну-ка, дай глянуть, герой!
     Бабец  послушно  наклонился,  встретившись глазами с глазами  вольготно
сидевшего на заднем сидении.
     - А шо  не весел? - пробасил тот  насмешливо. - Ну-ка! Взвейтесь соколы
орлами! Почему? Потомушо сейчас,  как  никогда,  нужна  нам боевая бодрость!
Свежий дух. Верно?
     -  Да его маленько  шибануло,  -  извиняющимся тоном сказал  Фитиль.  -
Так-то он боевой парень... лучше и не подходи.
     -  Боевой, стало быть,  самородок?  Вот так, Сидорук!  В годину суровых
испытаний народ способен на все!  Его этому  не учили.  Сам  до всего дошел!
Почему? Потомушо в годину суровых испытаний...
     - Что это не учили, - буркнул Бабец. - Еще как, мля, учили...
     Фитиль незаметно сунул ему в бок локтем.
     - Вот я щас руками-то кому-то помашу, - недобро пробормотал Володька.
     Голова, слава богу, с каждой секундой яснела.
     - Так, так, - заинтересовался Василий Васильевич. - Где учили?
     -  Ну где, мля...  Где  служил. Дважды Ордена Красного знамени и ордена
Хызра двести вторая воздушно-десантная Исламабадская.
     Повисла пауза.
     - Сидору-у-у-ук! -  напевно протянул вдруг человек на заднем сидении. -
А  шо ж  ты мне лепишь? Нету, нету!  Как же нету! Вот  же тебе же  живой  же
командир третьего батальона!  Вот же он! Герой! Профессионал!  А ну, товарищ
Бабенко,  полезайте  сюда!  Потомушо  шо  ж  мы  как  чужие!  Дел-то  у  нас
невпроворот, товарищ Бабенко! У-у-у-у, товарищ Бабенко. Мы с вами такие дела
завернем!.. Полезайте, полезайте!
     - Есть, - хмуро сказал Бабец. - Слушаюсь.
     И зачем-то оглянулся напоследок.

Голопольск, пятница. Ударники

     Окна строительного управления вспыхнули примерно в половине третьего.
     Олег  Митрофанович сидел в  кресле  и беспрестанно курил,  осыпая  стол
пеплом.  Глаза слезились, и он  то  и дело сморщивался,  как  если бы у него
болели зубы.
     В  результате  недолгих  словопрений  между  ним  и  главным  инженером
Дмитрием  Павловичем концепция проекта  была сформирована, и  теперь Дмитрий
Павлович набрасывал черновичок.
     - Это  у  нас четверочка, -  бормотал  он,  двигая по  листу линей