.
     -- Это какой умник из общества "Знание" на твоем дурацком телевизионном
отделении  рассказал  тебе, что  от продажи газет  в  России можно жить?  --
отбрил его Артамонов. -- Голдовская,  что ли? Лучше бы занялся рекламой, раз
обещал!
     На  пятом  номере  начала  морочить  голову  типография  --  подолгу не
выдавала или вообще не печатала оплаченный тираж. Альберт  Смирный уклонялся
от договора со штрафами, а потом вообще сбежал из города.
     Читатели  жаждали кроссвордов и нервничали. Это обещало смуту. Невыходы
комкали  бизнес  рекламодателей,  и  те  поднимали хай. Финансовый  стержень
газеты, воткнутый в их спины, покачивало.
     -- Сегодня опять промурыжили! --  забил в колокола дежурный по  выпуску
Орехов, вернувшись  из типографии.  -- Обещают  крайний  срок  завтра. Мы не
успеваем разнести тираж до выходных! Будет тьма претензий!
     -- Свинство в номинации "плоская печать"!  -- возмутился  Артамонов. --
Придется произвести полиграфический демарш! -- он угрожающе  распахнул дверь
и  попросил Макарона пройтись  по  коридору  парадным  шагом.  --  Вот  так,
хорошо...  Купим  свою бостонку!  В  этой  стране, похоже, и  впрямь,  чтобы
выпускать свою газету, надо построить свою типографию!
     В  Рыбинске  вовсю  продолжался социализм. ГЭС  разобрали до основания,
паромы не каботировали, фабрика "Полиграфмаш" лежала на боку.
     --  Готовых  станков в  наличии  не имеется, -- открыл  тайну  залетным
покупателям директор Крючков. -- Возможность появится через год.
     -- Что будем делать? -- спросил Артамонов.
     -- Придется вам уехать ни с чем, -- развел руками Крючков.
     -- У нас так не принято.
     --  Мы недавно из Голландии, --  пояснил ситуацию Макарон,  -- выставку
там проводили... Последняя романтика лайка...
     -- Какая еще лайка? -- сморщил лоб директор.
     --  Экспозиция так называлась. Художники придумали --  причуда такая...
Ни одной картины не продали поначалу. Не берут голландцы лайку, хоть им  кол
на  голове теши!  Даже  Шевчука  по  их "Oh!-radio"  запускали.  "Что  такое
осень..." Слышали?  Ну, вот. И все равно  бесполезно. А  потом, когда  после
месячного  торчания на чужбине Давликан стал кричать: "Аедоницкого  давай!",
когда чертовски захотелось "Хванчкары", я и говорю Давликану: хочешь продать
картины?  Хочу, отвечает.  Тогда прыгай в воду! Зачем? --  спрашивает. Чтобы
картины продать, -- говорю. Как  это? Да так, --  я  ему, -- прямо в этот их
самый обводной  канал Бемольдсбеланг  и прыгай. А когда прибегут журналисты,
расскажи в красках,  что рухнул за парапет в голодном  обмороке.  Завтрашние
газеты  разнесут это,  и  амстердамцы узнают, что  у  них под носом устроена
русская выставка с непереводимым названием, и побегут скупать шедевры оптом,
пока их не сорвали со стен разовые покупатели...
     --  Ну  и  что,  прыгнул? --  вступил  в  диалог  увлекшийся  рассказом
директор.
     -- Нет.
     -- Почему?
     -- Не поверил мне Давликан. Пришлось прыгать самому.
     -- Вот козел! -- запереживал Крючков. -- Ну и как, удачно?
     --  Сначала пять раз неудачно -- все на лодки  головой  попадал, у  них
половина населения живет в лодках --  налог на  землю  большой.  А на шестой
удачно -- прямо в акваторию угораздило.
     -- Ну, и?..
     --  Продали  все  до картинки.  На  вырученные  гульдены  купили  "Ford
Scorpio". Пятнадцать  штук отвалили.  Пригнали,  растаможили,  новый  почти,
коробка-автомат, цвет темно-синий.
     -- И где же он, этот "Ford"?
     -- В Твери, а ключи -- хоть сейчас.
     -- А деньги у вас есть на оплату станка?
     -- Всмотритесь в наши лица.
     --  Ясно,  --  произнес  директор  после беглого  осмотра  и  дал  знак
секретарю.
     --  Вонюкин! --  ударом  кулака  по  стене секретарша  перевела вызов в
соседний кабинет, откуда выскочил главный инженер.
     -- Что у нас с печатными станками? -- строго спросил директор.
     --  Все  расписаны, -- доложил технический  человек.  --  Остался  один
экземпляр. В спецтаре. Завтра отгружаем в Аргентину.
     -- В Аргентину, говоришь?..  -- задумался директор. -- Тут вот товарищи
уверяют, что развивать надо не Аргентину,  а Россию. По-моему, в этом что-то
есть.
     -- Не понял, -- напрягся главный инженер, зависнув в дверях.
     -- А  что  тут  понимать? -- сказал директор.  -- Ни в  какую Аргентину
ничего  не  отгружать.  Этот  станок  отдаем  в  Тверь.  А  который  индусам
запланировали через год  --  тот в Аргентину. А который в Чувашию --  тот  в
Индию. Понял?
     -- Но ведь это штрафы в валюте! -- попытался возразить Вонюкин.
     -- У нас АО или не АО?!
     -- АО!
     -- В чем тогда дело?! Передай шоферу, что мы отбываем  в Тверь, и пусть
эта чума Феоктистов тоже собирается! А то, понимаешь, коммерческий директор,
а я тут и переговоры веди, убеждай клиентов. Ни хрена работать не умеете!
     -- А  платить  они  будут? --  cпросил главный инженер,  гоняя глаза по
покупателям.
     -- Считай,  что  предоплату  за них произвел  Маркос! -- поставил точку
Крючков.
     Рыбинск -- удивительный город. Стоит на  таком перепутье! Одна Соборная
площадь с рюмочной "Соточка" чего стоит!
     "Ford Scorpio" Крючкову понравился. Чего нельзя было сказать о печатном
станке,  по  которому  плакала Аргентина.  Да  и  каким  мог  быть  агрегат,
произведенный на свет  инженером  по фамилии Вонюкин? Самым  примитивным. Но
суть была в другом -- он, этот станок, уже  не  принадлежал государству,  он
стал первой в России частной печатной офсетной ротационной машиной... До сих
пор подобная техника отпускалась по разнарядке.
     -- Наша машина, наша! -- напевал Артамонов. -- Ура!
     -- Будет наша, когда оплатим, -- остужал пыл Варшавский.
     -- Мы берем с отсрочкой платежа, голова! А за  пять лет чего только  не
произойдет!  Платить в  стране, которая сама  по себе  нелегитимна,  -- верх
глупости.   Любую   сделку  можно  признать  недействительной   по   причине
недействительности страны. Все финансовые схемы  должны  выстраиваться  так,
чтобы  не ушло  ни  копейки.  Это закон.  Ему  необходимо  следовать.  Тогда
появляется навар. В старину была даже такая провинция во Франции -- Наварра,
-- подкрепил  документарно свои  размышления Артамонов.  -- То есть люди уже
тогда знали, что почем. За свои деньги и дурак купит. Ты попробуй без денег!
Главное -- затащить станок  в город, а кому он будет принадлежать на бумаге,
не имеет значения!
     -- Мне кажется, мы  поторопились  отдать рыбинцам "Ford", --  продолжил
параллельную вокализу сам-Артур. --  Сначала пусть бы станок пригнали.  А то
вдруг передумают? И "Ford", считай, пропал, -- не давал покоя Варшавский. Он
приноровился ездить  на нем по делу и без  дела, брал на выходные, колесил с
Галкой по магазинам, мотался в Домодедово  встречать и провожать зачастивших
в гости якутов. -- У меня ощущение, что Рыбинск кинет.
     -- А почему у тебя этого ощущения не появилось в отношении Фаддея?!
     -- В отношении Фаддея? Там другой коленкор.
     -- А насчет Рыбинска не переживай. Мы с Макароном потому  и не пожалели
тачки, чтобы  у  них  выхода  не было, -- сказал Артамонов. -- Они заглотили
наживку, и отступать им теперь некуда. Да, мы рискнули  -- отдали автомобиль
за возможность умыкнуть печатный  станок без  сиюминутных  выплат. И  теперь
ждем: срастется  -- не срастется. Я  думаю,  срастется.  Ну что, пятачок, --
перевел он стрелки на Орехова, -- партию в шахматы?
     -- Давай.
     -- Что-то я в последнее время часто проигрывать стал. К чему бы это?
     -- Денег прибудет.
     -- Нам бы до весны продержаться, а там и трава пойдет.
     -- И сколько же он стоит, этот газетный агрегат? -- продолжал крутиться
под ногами сам-Артур. -- Лимонов двести?
     -- Тепло.
     -- Двести пятьдесят?
     -- Еще теплее.
     -- Триста?
     -- Горячо.
     -- Неужели больше?
     -- Четыреста, -- назвал точную стоимость Артамонов.
     -- Ничего себе! А в баксах?
     -- Сам переведи.
     -- Это что,  такие деньги  отвалить за  какую-то печатную  машинку?! --
развел челюсти Варшавский.
     -- Пропиваем больше, -- мимоходом  вбросил Орехов, делая победный ход в
излюбленном ладейно-пешечном окончании.
     --  Опять проиграл, -- признал Артамонов, сгребая с доски  фигуры. -- К
чему бы это, пятачок?
     Спустя  месяц  открытые платформы с  печатной  машиной в  спецтаре были
выставлены в тупике на пятой  ветке. Оставалось подыскать цех для  установки
ценного груза.
     --  Помещение под  монтаж --  это отдельное полысение,  -- доложил итог
поисков Орехов. -- Каждый, с кем заговариваешь на эту тему,  шарахается, как
от огня. Как будто Додекаэдр предупредил весь директорский корпус.
     На брошенный клуб завода штампов им. 1 Мая напоролись не сразу. Занесла
туда  чистая случайность.  Отчаявшись отыскать биотуалет, Макарон  нырнул  в
римский дворик слить наболевшее.
     --  Поаккуратней там, -- предупредил Орехов, -- а то был случай: ребята
помочились под окнами -- и получили по году.
     -- Я не в затяг, -- успокоил его Макарон.
     Назад  он вернулся  с  помещением и  привел под  руку смотрителя  клуба
Толкачева, с которым только что пописал "на брудершафт".
     -- Мои афиллированные лица, -- представил Макарон Орехова и Артамонова,
-- влияют на процесс за счет преимущества.
     -- У вас свои  штампы, -- поздоровался Орехов, --  у нас -- свои.  Хотя
делаем мы общее дело -- простаиваем по вине экономической обструкции.
     Как  мастер   исторических   заливов,   Макарон  предложил   выпить  по
"отвертке".  В  результате  обмена  мнениями  по общедоступной международной
тематике  было  подписано соглашение,  по  которому  прибыль от  совместного
использования клуба делилась строго пополам.
     -- У нас еще со времен лотереи повелось делить все поровну с партнером,
--  сказал  смотрителю Артамонов. --  Чтобы  не  платить за  аренду. В  наше
смутное время  никому  ни за что нельзя платить. Все  расчеты потом -- когда
улучшится социальная обстановка. Вот так и живем -- с миру по Магнитке.
     --  Лучше,  если  бы   вы  платили  за  аренду,  --  выказал  сожаление
смотритель.
     --  А  кому сейчас легко? --  согласился с  ним Макарон. --  Берем  вас
старшим печатником.
     -- Я выходец из госсобственности, -- сообщил он патетически и тут же во
всем признался: -- Воровал страшно! Прошу учесть.
     -- У нас не будешь, -- сказал Артамонов.
     -- Почему?
     -- Макарон тебя закодирует.
     -- Как это?
     -- Главное -- дело разумей, -- спасал Толкачева Орехов.-- А переборщишь
-- Макарон тебе бахмутку в лоб впаяет!
     -- Какую бахмутку?
     -- Лампа такая у шахтеров. Знаешь?
     -- Нет.
     -- Ну вот те раз!
     -- А если не буду воровать?
     -- Тогда верстатку в зад воткнет. Что такое верстатка, знаешь?
     -- Знаю.
     --  Значит, сработаемся. Приходите в "Верхнюю Волгу",  Нидворай оформит
контракт. Испытательный срок -- сто лет.
     -- Ну и шуточки у вас! -- попытался воззвать к простоте Толкачев.
     --  Тебя, наверное, в детстве  так сильно  качали,  что  ты вылетал  из
коляски.
     -- С чего вы взяли?
     -- Голова не так отрихтована.
     -- Ваше дело -- платить.
     -- Наше дело -- разговоры разговаривать и юмор шутить. А твое -- блюсти
печать. Не то -- сократим.
     -- А сколько будете платить за смену?
     -- Сто рублей и трудодень.
     -- И все?
     -- Плюс на выбор билет МММ или ваучер, -- установил надбавку Артамонов.
     -- А за час переработки?
     -- На час раньше на пенсию.
     Толкачев ощутил всю прелесть полной словесной фиксации и заткнулся. Но,
как и предупреждал, воровал  вовсю -- уводил  часть тиража и куда-то сбывал.
Кому -- непонятно. Но это устраивало нанимателей.
     --  Не  надо  выдумывать  дополнительных способов  распространения,  --
мыслил Орехов.
     -- Может, он сдает в макулатуру? -- выказал догадку Артамонов.
     --  Это  тоже  способ.  Оттуда  газета  попадает   в  СИЗО,  а  значит,
прочитывается. Читатель там самый благодарный.
     "Лишенец" тем временем разрастался. Немецкая версия распространялась до
дыр в породненном городе  Оснабрюке по  три марки  за экземпляр. В Безансоне
"Лишенец" на родном  языке  читали за  каких-то пару франков. Процесс пошел.
Идею газеты-стигматы со щупальцами в  городах-побратимах и дыхальцем в Твери
одобрили итальянцы из Бергамо и шотландцы из Глазго. На горизонте  замаячили
лиры и  фунты.  В  очередь  встали  финны.  Они  оказывали помощь региону  в
автоматизации  управления. В разгар пребывания  делегации компания сидела  в
"Старом чикене" и вела разговоры о системе сетевого администрирования.
     -- Мы тоже вводим подобное, -- сказал помощник мэра Гладков.  -- Я даже
знаю, где лежит ключ от каморки, в которой уже два года стоит приготовленный
для этих целей компьютер.
     Переводчика  перекособочило,   словно  с  него  содрали  цедру.  В  его
исполнении высказывание  прозвучало мягче:  под  компьютеры,  мол,  отведено
специальное помещение  -- и финны понимающе закивали головами. Что поделаешь
-- чухна.
     Итогом пребывания делегации стал протокол о совместном выпуске финского
варианта   "Лишенца".  Финны  дали  переводчика,  потому  что  все   местные
умудрились закончить  школу  с уклоном  от угорских  наречий. Гладков взялся
обеспечить  переводчика жильем,  но забыл.  Выпуск "Лишенца" для Скандинавии
сорвался.
     --  Я вас  ренталл!  -- выразился чухонский  толмач и уехал  к себе  на
родину  переводить  на  добро  другое говно. Что  он  имел  в  виду  -- было
непонятно -- восстановить ход его красивых мыслей не удалось.
     --  И  правильно  сделал,  --  сказал  ему  вдогонку  Орехов на ломаном
русском, как будто так иностранцу наш язык становится понятней.
     О том, что до китайского варианта  не доходили  руки, в Инкоу никто  не
догадывался.
     --  Вообще  регион  берется  нелегко,  --  подвел  итоги  первого  года
пятилетки Артамонов. -- Все пытаются кинуть!
     -- Дан талант -- езжай на Запад, нет  -- в  другую  сторону! --  пропел
Макарон.










Глава 8. ДОМ НА ОЗЕРНОЙ

     Город  жил насильственной  жизнью. Ему  насаждали  чуждую  архитектуру,
навязывали чудаковатых правителей и принуждали к веселью.
     -- Мы будем работать так, чтобы  людям по крупице становилось лучше, --
пообещал  мэр  на  инаугурации.  -- Нагрубил начальник ЖКО  -- снять  его  с
работы!
     После  этого   мэра  больше  не  видели.  Градоначальник  не  переносил
контактов  с  горожанами и  всю работу по  управлению городом  брал на  дом.
Текучку в мэрии на Советской площади вел клеврет Гладков, в недавнем прошлом
вор-домушник.  Он отмазывал  мэра-надомника по  всем вопросам  --  занимался
освящением знамен,  участвовал  в комиссиях,  разрезал  ленточки,  зачитывал
тексты  соболезнований,  пускал  по  миру   корабли,  встречал   и  провожал
депутации. Жизнь в городе шла  вразнобой. В ходе приватизации Гладков продал
одну и ту же недвижимость по  нескольку раз. Истинный покупатель определялся
потом  разборками  с  потасовкой.   Город  потрясали  хронические  бюджетные
расстройства --  объекты  не  доводились до  ума,  и  вопрос  с  завершением
строительства превращался  в философский. Собственно,  это был  не город,  а
один сплошной долгострой.
     Самой  именитой  незавершенкой считался  тридцатиэтажный Дом творческих
союзов на тонкой монолитной ноге.  Он располагался на Озерной улице  и  имел
запутанную кредитную историю.  Хозяева помещений пытались завести в подвалах
переплетные мастерские, но сами попали в финансовый переплет. Долгострой был
настолько долог, что  ему  вместо  1-го присвоили  11-й номер, а послали еще
дальше -- на 11а, поскольку на финише его  обошел спуртом пенобетонный гараж
по  соседству.  В  миру  высотный  Дом  творчества  звался  "унитазом".  Имя
прикипело к бросовому  объекту  без  отторжения,  чему способствовала свалка
отходов "Старого чикена" у подножия. Ходили слухи, что Дом союзов должен был
вот-вот  рухнуть.  Будто  бы  поплыли  грунты и  стал уходить в  сторону  от
ответственности неправильно залитый  фундамент. Строительство  приостановили
на  неопределенный срок.  А все потому, что Тверь выстроена  на историческом
болоте. В народной среде находились конкретные  источники, которые  ведали с
точностью  до  градуса,  что крен обозначился  в сторону обкома  и  "унитаз"
обязательно  на него рухнет. Его  обломки  вздыбят  частный  сектор,  сметут
"хрущебы" и вломятся в кабинет Додекаэдра. Квартиры и дома по оси вероятного
падения катастрофически дешевели.
     -- С  этим  "унитазом" просто беда!  --  сетовал  окрестный люд. Бабки,
проходя мимо, убыстряли шаг и крестились.

     Замедленное падение высотки не отмечалось глазом, как в случае с Пизой,
но ощутимо присутствовало в  городе  по разделу  народных верований. Досужий
визирь Гладков подсказал  мэру разобрать падающее чудо света до пятого этажа
и устроить казино, но из-за чертовщины, витающей вокруг объекта, на демонтаж
никто не отважился. Это бы привело к более дробному расколу электората.
     Шпиль  
'унитаза''  наблюдался из любой точки  города  и  непрестанно
мозолил глаза. Эти неосвоенные капиталовложения не давали покоя Макарону.
     -- К вам из общества слепых, -- доложила Журавлева, оторвав аксакала от
заоконного пейзажа.
     -- Зачем? -- напряг он голову.
     -- Как обычно -- оформить льготную подписку.
     -- Слепые? Подписку? Ну, пусть зайдут.
     --  Живем тут,  как  сервитутки! --  произнесла  Галка, когда просители
удалились. -- Проходной двор!
     -- Может, нам приобрести офис? -- забросил идею Варшавский  собравшимся
на планерку коллегам.
     -- Хорошая идея, -- согласился Орехов.
     -- А то наше нынешнее присутствие приводит клиентов в ужас.
     -- Особенно слепых, -- поддержал Артамонов.
     -- Да ладно тебе. Яблоку упасть негде.
     -- Я видел объявление  о продаже  Дома  союзов,  --  сказал Макарон. --
Гложет меня одна мыслишка по этому поводу.
     --  Надо  подбросить  ее  Мошнаку.  Он обязательно на нее  западет,  --
посоветовал Артамонов. --  Кого-кого, а Капитона Ивановича раскрутить можно.
Он человек с понятиями.
     -- Честно говоря, я бы  на вашем месте и по поводу  жилья призадумался,
-- добавил Макарон. -- А то Артур уже, как ледокол, расчищает путь Галкиному
животу. Переживает  за свое  чадо-юдо. Да  и Дебора  того и  гляди  в декрет
свинтит.  И,  судя  по  расцветке  глаз,  дело  вряд   ли  завершится  одним
экземпляром.
     -- Детей надо сначала  родить одного, а  потом  добавлять по  вкусу, --
объяснила Дебора, застеснявшись.
     -- Но они  же не голосеменные  в конце концов, --  вступился за молодых
Нидворай. --  У  них  нормальный конкубинат,  живут с  намерением установить
брачные отношения.
     --  Да, дом  -- это  серьезно,  -- задумчиво произнесла Улька.  Ей было
неудобно быть не беременной в одиночку, и доля этой правды, хоть и пряталась
на донышках глаз, нет-нет, да и выплескивалась наружу.
     --  Закон возвышения потребностей,  -- растолковал Нидворай. -- Человек
всегда стремится захватить вокруг себя все больше пространства.
     -- Этот вопрос надо решить раз и навсегда, -- подвел черту  Макарон. --
А то ваша страсть к бродяжничеству скоро перерастет в дромоманию. Тогда бы и
я за Лопатой смотался. Если будет дом, она приедет.
     -- Долго ты за ней собираешься.
     -- А куда спешить?
     -- Давайте строить жилье по очереди, как при  социализме, -- предложила
Дебора. -- Сначала Макарону -- он самый старший, а потом остальным.
     -- У тебя всегда так -- сначала логика прорезается,  а потом зрение, --
пристыдил Дебору Артамонов. -- Где ты раньше была со своей подсказкой?
     -- Я слышал, в местечке Крупский-айленд участки выделяют под застройку,
-- подсказал Нидворай. -- Вполне селитебная территория.
     -- Напрямую нам не выделят, прописки нет.
     --  Оформим  на  подставное