ое заключение Артамонов.
     -- Умный-то  он  умный,  а спроси  среди ночи таблицы Брадиса наизусть,
сядет в лужу, -- сказал Орехов.
     -- Кстати, Брадис жил в Твери, -- припомнил Артамонов.
     -- Видок у него больно женоненавистнический, -- выкатил Орехов.
     -- У Брадиса?
     -- Да нет, у  Отрыгина. Никакой жизни за царя с ним не просматривается.
Есть ли у вас планы на  будущее? Рассчитываете ли  вы  наращивать бизнес? --
передразнил Отрыгина Орехов. -- Умник нашелся! Все ему расскажи да покажи. Я
с ним в одном правовом поле срать не сяду!
     -- А Нидворай похож на варанчика, -- заметил Артамонов. -- Знаете, есть
такой принцип -- принцип варанчика. Реликт хватает кролика за ногу и говорит
ему  глазами: "Извини,  природа берет  верх -- я понимаю,  что вам  неудобно
терять  ногу,  не котомка все же, но  поймите  и меня --  я ногами  питаюсь,
поэтому при всем уважении -- а сам  зубами перехватывает ногу выше и выше --
вынужден  отожрать  конечность полностью, раз уж заглотил  по  колено".  Нам
такой юрист не годится. К тому же у него ботинки нечищеные.
     -- Зато просит меньше, -- резонно заметил Варшавский.
     -- Пока  меньше, а потом на  голову сядет, -- сказал Артамонов. --  При
этом он скрытый  алкоголик. От систематического  толкования  у  него изо рта
печенкой пахнет.
     --  Я  думаю, небольшие  траты на него  перебьют запах, -- окончательно
высказался Варшавский.
     -- Проснемся -- решим, -- распустил думу Орехов.
     Под напором Варшавского приняли Нидворая, у которого было два состояния
-- он или заболевал, или выздоравливал. Юрист запросил  аванс, сославшись на
проблемы  с  женой, из-за которой  ему  негде жить. Ну и,  чтобы не позорить
"Ренталл"  костюмом,  взял  взаймы  еще  полушку  на   покупку  нового.  Как
выяснилось  позже, все  это было нужно, чтобы сводить молоденькую легистку в
ресторан "Якорь" по-над Волгой.
     За  пару дней  при смутной помощи  Нидворая "Положение о лотерее"  было
составлено. В основе лежала бланкетная норма, согласно которой  участник сам
устанавливал правила поведения во время розыгрыша. По заверению Нидворая, ни
одна морская сука не могла  теперь  доколоться к  организаторам -- настолько
все в документе было облечено в правильные слова. Это было не "Положение", а
дриблинг.  Расписывалось  даже  то,  как  маленькая   девочка  под  надзором
телекамер тоненькими  честными ручонками вытащит из мешка заветные корешки и
раздаст подарки везункам.  "Ренталл"  для урегулирования  кислотно-щелочного
баланса  уступил  государству  прибыль  и   довольствовался   посреднической
десятиной.  По  инстанциям  "Положение"  прошло  легко  и  непринужденно  --
финуправление  и  Центробанк ратифицировали документ охотно.  А вот Фоминат,
ратовавший громче всех, подписать отказался. Уперся -- и ни в какую!
     -- Зачем мне лотерея?! Возвращайте деньги! -- задергался он, словно ему
под хвост попала шлея.
     --  Вы  что?!  На  них  закуплены  призы!  -- возмутился Варшавский, он
воспринял пролет в штыки.
     -- Продавайте призы и возвращайте! -- не унимался Фоминат.
     -- Да кто ж их купит?!
     -- Продавайте! Иначе подам в  арбитраж! И  предупреждаю -- через неделю
закапают пени!
     -- А как же природа? -- недоумевал сам-Артур.
     -- Какая? Китайская?
     -- Стерхи водятся в Якутии, -- всерьез уточнил Варшавский.
     Как ни крутили, как ни уговаривали -- Фоминат не подписал.
     -- Ну и не надо! -- сказал Артамонов. -- Нам, Водолеям, чем хуже -- тем
лучше!  Дадим  объявление,  что Фоминат не  утвердил  "Положение" и  лотерея
отменяется. Деньги будут возвращены участникам.
     --  Это  понятно,  но  как  вернуть деньги Фоминату? Он  же  прокуроров
нашлет! -- метался Варшавский.
     -- Стерхов жалко! -- вздохнул Артамонов.
     -- Ну и едкий же этот Фоминат натрия!  -- напрягся Орехов. -- Я считаю,
за плохое поведение ему надо поставить видеотройку.
     --  Не жирно  ли будет? Его поведение больше  двойки не заслуживает, --
скорректировал размер взятки Артамонов.
     -- Думаете, возьмет? -- спросил Варшавский.
     -- Попытка не пытка.
     Орехов придумал,  что в момент последней пульки забыл у Фомината  очки.
Напросившись  поискать  их  по  шхерам  огромной  квартиры,  он  на  пару  с
Артамоновым потащил технику в жилище генеральному экологу.
     -- Лифт застрял! -- запыхавшиеся, просочились они в прихожую и грохнули
коробки на пол.
     -- Что это еще за груз?! -- изумился Фоминат, подвязывая халат.
     -- Со спутниковой антенной. Все западные программы!
     -- Телевизор, что ли?  Вы  с  ума сошли!  Добить меня хотите?! -- начал
раскидывать руками Фоминат.
     -- Вы же говорили, что интересуетесь...
     -- Но не до такой же  степени!  --  искоса  посмотрел он на коробки. --
Выносите вон! Весь проход загородили!
     --  Может быть,  завтра?  У нас  нет  сил  таскать это  по  городу,  --
попытался отсрочить провал Орехов.
     -- Какое  завтра! Мне  что,  спецназ  вызывать?!  -- Фоминат  поднял  и
опустил телефонную трубку. -- Я это в момент организую.
     -- Зачем? Пусть техника временно постоит, -- придумал Орехов.
     -- Как вам такое в голову приходит?!
     -- Хотели показать призы.
     -- Ну раз хотели -- показывайте, -- смягчился Фоминат. -- Что за марка?
     -- Sony.
     -- Тринитрон, что ли?
     -- Он самый.
     --  И  экран плоский? -- внимательно  наблюдал Фоминат,  как  Артамонов
вспарывает упаковку.
     -- Диагональ двадцать пять дюймов.
     -- А это? Видеомагнитофон?
     -- С двумя головками.
     Вынутые  аппараты даванули на Фомината свежими  матовыми  корпусами. Он
закурил. А когда в видак воткнули "Калигулу", Фоминат окончательно сдался.
     --  Ну,  хорошо, -- сделал  он  три глубоких вдоха.  -- Пусть  постоит.
Временно.  И по-быстрому  разбежались, у меня времени нет. -- Одной рукой он
выпроваживал поставщиков,  а  другой  спешно звонил подруге,  потому  что на
экране уже укладывалась  под кусты совершенно в  одной жилетке Друзилла, а к
ее эргономической попке пристраивался Макдауэлл.
     -- Конечно, -- сказал Орехов. -- Будет сподручней.
     -- А где антенна? -- вспомнил вдруг Фоминат.
     -- Спутниковая? -- переспросил Артамонов.
     -- Да, для западных программ.
     --  Ах  да,  для западных. Конечно.  Она  внутри телевизора.  Ее  долго
настраивать.  Надо  в схему лезть.  Прямо сейчас все выключать и часа четыре
копаться, -- припугнул Фомината Артамонов.
     --  Ладно,  я  поищу. Сам!  -- дерзновенно  бросил  Фоминат, захлопывая
дверь, потому что подруга была уже на подступах к логову и там планировалось
такое, что  Орехову с Артамоновым настаивать  на  дальнейшем присутствии  не
было никакого резона.
     -- Мы  к  вам  завтра на работу  зайдем, -- забросил  масонскую  штучку
Артамонов.
     -- Заходите, -- денеслось из-за двери.
     --  Ну вот,  теперь никуда не  денется  -- подпишет, -- стер пот с лица
Артамонов. -- Заглотил наживку.
     Когда наутро  явились  за  подписью,  секретарша сообщила, что  Фоминат
отбыл в отпуск, и  протянула Орехову листок.  Это был приказ об  увольнении.
Фоминат исчез, не  подписав "Положение".  Возможно, он  выполнял  хитрый ход
Платьева,  который  мог  мыслить так: вопрос  с зачинщиками улажен,  процесс
улегся в нужное  русло, никто из  властей в общем-то не против лотереи, даже
разработано и  почти  утверждено "Положение",  но  по  сути  злокачественная
выхухоль  несанкционированной   азартной  игры  рассифонена  и  спущена   на
тормозах.
     -- А может, не возвращать  деньги  народу?  -- предложил Варшавский. --
Давайте отправлять  их себе на  левые адреса.  Никто  ничего  не заподозрит.
Уведем все к черту, раз они все здесь такие умные!
     -- Не валяй дураков у дятла! -- матернулся Артамонов.
     На  заблокированном счету висели деньги. Единственная операция, которую
разрешалось  проводить  с этими стреноженными  барышами,  --  отправлять  их
назад,  игрокам.  В  этом был  какой-то сюр.  И  не  то чтобы  у  Галки руки
отваливались заполнять бланки обратных почтовых  переводов, просто разбирать
почти построенный дом кому охота. Были подавленны  и скрипели обе стороны --
и организаторы, и участники. Какой облом был у людей! Они не хотели получать
назад свои деньги -- они жаждали выигрышей.
     --  Зачем нам  эти  копейки?!  Нам  нужны  призы! -- звонили  участники
лотереи.
     -- Мы столько ждали!
     --  Мы пожалуемся в милицию!  Вы  не имеете права отменять лотерею!  Вы
врете, что вам ее запретили!
     Горстки внезапно обездоленных  игроков стали сбиваться в плотные ряды и
мерно вышагивать от  "СКиТа" до гостиницы "Верхняя Волга" и далее до конторы
Фомината.  Подзадоривая  друг  друга,  они  разбили каменьями  экологическое
табло, на котором круглогодично высвечивался один и тот же уровень радиации,
затем уделили внимание  Ильичу, которого продолжали игнорировать таксисты, и
на излете буйства столкнули в  реку двухтонную скульптуру лежавшей на берегу
бабы.  Затем толпа проследовала к вокзалу перекрывать движение поездов.  Для
разгона бунта прибыл конный ОМОН и спросил через мегафон:
     -- Кто здесь организовал агитплощадку?
     Вопроса никто  не  понял. Для  острастки  толпу протравили газом, потом
привели в чувства брандспойтами и разогнали по домам.
     Возврат денег  затянулся  до лета.  Промотав  полученные  назад взносы,
участники розыгрыша окончательно стихли, а  организаторов лотереи продолжали
таскать по следственным структурам.
     -- Пора дергать! -- крутился как волчок Варшавский. -- Нас пересажают!
     -- Куда? -- поинтересовался Артамонов.
     -- Что куда? Пересажают куда? -- переспросил Варшавский.
     -- Да нет, куда пересажают, понятно. Дергать куда?
     Тополя зацвели без всякого согласования с ЖЭКами. Дворники пребывали  в
отпусках. Город завалило тополиным пухом.  Аллергики чихали  и кашляли.  Пух
забирался в святая святых, и не было от него никакого спасения.
     -- Сидим, плюемся, -- названивал Орехов Макарону. -- Эта дрянь лезет во
все щели.  Да  еще торфяники горят, в городе задохнуться можно.  Первородное
уставное  дело провалено,  во рту сухо. Чертовски хочется "Хванчкары". Ну, а
на чем ты там у себя зиждешься?
     -- Да так как-то все.
     -- Приезжай в гости и привези питья. Денег не осталось ни копе...
     --  Может, вам отправить фуру тосола?  Продадите,  и  у  вас образуется
мелочь  на  расходы.  Мне  всучили  цистерну вместо  гонорара  за статью про
"Chesnokoil".
     -- А пить его можно?
     -- Не пробовал.
     -- Тогда не отправляй.
     --  Что  ж,  в  таком случае спешно выезжаю! -- как  мина  замедленного
действия взорвался Макарон.
     Ожидая его, подельники вытягивались в креслах, водрузив ноги на стол.
     --  Эх,  плакали  лотерейные  денежки!  Сколько  газет  можно  было  бы
раскрутить! -- фантазировал Орехов.
     -- Можно было бы раскрутить,  -- дублировал  Артур. В критические дни у
него проявлялась наклонность повторять за собеседником  последнюю фразу, как
бы  поддакивая. -- С долгами  бы рассчитаться, -- заунывно исполнил он  свою
обычную песню.
     --  А что, они тебя сильно  тяготят? Ты их сторнируй -- сделай обратную
запись в своей книжонке. И никаких долгов не будет.
     -- Никаких долгов не  будет. Как  бы  не  так!  Я занял  массу  денег у
знакомых, чтобы накупить аппаратуры.
     -- А куда подевал?
     -- Куда, куда? Вы прожрали!
     -- Ну,  тогда мы вообще приплыли! -- оплакал безвременную кончину денег
Орехов. --  Оказывается, мы  в  долги  успели  залезть!  Артур,  как-то  так
незаметно ты нарушил наш тройственный уговор  -- мы  клялись никогда не быть
должными друг другу. Это не по-джентльменски!
     -- Не по-джентльменски! Вы сами нарушили. Надо было не брать!
     -- Надо было не давать!
     -- Успокойтесь, -- не  переживал  Артамонов. -- Не подписал Фоминат,  и
ладно. Что-нибудь придумаем.
     И как в воду глядел. Все вокруг забурлило,  начались бесконечные обмены
денег, один за другим пошли "черные"  вторники. Рядовые отечественные товары
перекочевали в "комки" и  стали  стоить впятеро  дороже,  импортные, которые
раньше доставались  по  блату,  появились в  открытой торговле.  Соотношение
старых и новых цен -- или, как любил говорить Артур, котанго -- стало просто
невероятным.  Одна за другой  полезли  из земли товарные биржи  --  явление,
невиданное   для   социализма.  Начались  повсеместные   гнойные   выделения
юридических лиц. Страну пучило, она на глазах утрачивала былую яйценоскость,
с  полей сходил  лоск,  а  с промышленных зон  --  налет  трудовых  вахт. Из
паспортов выхолащивалась прописочная оседлость  -- вооруженные конфликты  на
окраинах  поднимали  волны  миграции. Гостиницу  "Верхняя Волга"  заполонили
беженцы со всех концов Союза.
     На  фоне  этого  работники  "Ренталла"  сидели на чемоданах  и  ожидали
выселения за неуплату.

     После  знаменательного телефонного  разговора  с  Макароном,  в  момент
которого  была брошена  сакраментальная  фраза  "немедленно выезжаю", прошло
полгода. Макарон приехал как снег на голову. В компании с огромной псиной по
кличке Бек. Это  был квартерон -- гремучая  смесь волкодава, среднеазиатской
овчарки,  бульдога с отвисшими брылями и дворняжки. Как и все преданные псы,
Бек  невероятно  походил  на  хозяина  --  он   так  же  молниеносно  поедал
разрезанные  вдоль  батоны и, если вставал передними ногами на плечи,  сразу
лез целоваться.
     Встретили Макарона как  высокого гостя -- растяжкой во всю ширину улицы
между  гостиницей  и  "Старым чикеном".  Текст  на  цветастом  ситце  вывели
короткий,  но поучительный:  "Макарону  наших дней".  На  "Волге",  убранной
лентами, словно для свадьбы,  гостя доставили в люксовые покои гостиницы, на
входе в  которую в ознаменование приезда  дежурил Орехов  в ливрее. В рамках
культурной программы обвешанная монистами  Галка сыграла  на хамузе якутскую
пьесу.  Вместо  дебальзамированных цыплят, потребляемых в будни,  и домашней
колбаски, навсегда свернувшейся  в кольца под гербарием сорняков, проходящих
по  меню  как  зелень,  заказали  в  "Старом  чикене"  настоящего  молочного
поросенка  с  гречневой  кашей. Под вечер  Макарон, не  снимая  плаща,  съел
выделенные  ему квоты  по  системе  Станиславского  --  он  накладывал  горы
поросенка прямо в поднос, вмиг уминал и говорил: "Не верю!" В эти минуты Бек
старался не смотреть на хозяина.
     -- Заводчик  советовал не  перекармливать, -- объяснил жесткость своего
отношения к зверю Макарон.  -- Пес очень способный.  И на  молочного  секача
реагирует, и на наркотики -- парень хоть куда. Но, между нами говоря, до сих
пор мне удалось натаскать его только на с-сук!
     -- Где ты собираешься его держать? -- спросил  Орехов.  -- Из гостиницы
тебя с ним точно попрут.
     -- В машине поживет -- не  барин. Ему теперь любая жизнь медом кажется.
Когда я принес его в лечебницу,  мне  посоветовали  сделать  укол и усыпить.
Чума  высосала  его дотла.  Я послал  всех  на  фиг, выдавил  в стакан водки
головку чеснока и влил ему в глотку. И вот  -- встал из могилы. Бек, Бек! Ко
мне! -- позвал собаку аксакал.
     После поросенка Макарон вытаращил глаза  и перестал не  только слушать,
но и понимать окружающих.
     -- И пошли к нам все кому не лень,  -- ведал ему  в "молоко" Артамонов.
-- Квартальные  надзиратели  текли нескончаемым  потоком, отдел  по борьбе с
организованной преступностью  --  по плотному  графику, муниципалка --  всем
составом. Не побывал у нас разве что участковый гинеколог!
     --  И  тут, Макарон,  пришла  она,  спасительница  наша,  --  продолжил
перечень ходоков Орехов.
     -- Да кто пришла-то?
     --  Инфляция! -- почти  обиженно выпалил  Орехов.  -- Цены поплыли  так
быстро,  что  рассчитаться   с   Фоминатом   хватило  телевизора.  В   нашем
распоряжении  оказался   прямо-таки  центр  управления   полетами:  двадцать
экранов,  штабель видаков, камер,  несколько  двухкассетников, море кухонной
утвари  и  тачка.  Не  какие-нибудь  тебе  там  неосязаемые  активы, а самые
настоящие  авуры.  Мы  предложили  государству   совместный  бизнес  --  оно
отказалось,  это  его проблемы.  Навар получился  феноменальный. Без  всяких
менеджерских штучек.  И тогда наш пучеглазый Артур  скупил весь  "комок"  на
первом этаже и  отправил в Якутск контейнер  техники -- сплошной  пал-секам!
Галке взял семь пар сапог и пантуфли, а себе -- электробритву с вибратором.
     -- C вибратором? -- удивился Макарон.
     -- Да, чтобы доставала до луковиц.
     -- Я только одного не пойму: кой черт дернул вас с насиженных мест? Это
и есть ваша так называемая военная служба?
     Повествование длилось,  пока у Макарона не миновал период социализации,
которая заключалась  в  поминутном хождении  в  ларек.  Кроме этого,  ему  в
обязанность  было  вменено усваивать  и  обобщать последние известия. Иногда
Макарону   удавалось   отлучиться,   и   тогда   его   можно   было   видеть
коленопреклоненным  перед  писсуаром, из  которого  он пытался вынуть  душу.
Потом Макарон  падал в  ванну, и  объем  его  тела становился  равным объему
вытесненной жидкости.
     -- Ну ладно, я пойду-побегу, -- прерывал действо Макарон, собираясь  за
очередной  нормой.  На  чужбине он  рекомендовал  употреблять  "отвертку"  в
щадящем режиме -- бутылка водки на пакет цитрусового нектара.
     --  И  бросай  ты  свою  дурацкую  диссертацию!  Неужели  она  тебе  не
опостылела? --  вербовал аксакала Орехов. -- Переезжай к нам. Золотых гор не
обещаем, как Артур Галке, но подходящую работенку подыщем.
     -- Надо подумать.
     -- И думать нечего. Без тебя мы тычемся тут, как без анализов. А  потом
за плохое поведение мы поставили Фоминату двойку.
     --  Вот  ты все  говоришь:  Фоминат,  Фоминат! Кто  такой  Фоминат?  --
отчаялся узнать главное Макарон.
     -- Экономно это понятие обозначается как сволочь, -- прибегнул Орехов к
толковому словарю. -- Но нас выручил. Поэтому никаких претензий.
     В  завершение встречи  в верхах Орехов  с Макароном набрались пива  под
селедку,  напустили полную  комнату  бензольных колец  и  пролежали сутки  в
агрессивной среде.  По истечении  времени  в  комнате  было  обнаружено  два
туловища. При них находились личные вещи усопших. Лежащие навзничь, товарищи
были   настолько  высказанными,  что   Варшавский  с  Артамоновым  не  могли
придумать, как приступить к реанимации.
     -- Да у них тут целый газоносный бассейн! -- перекрыл нос Варшавский.
     --  Орехова  точно не поднять  --  спит, как  рельс.  Когда не  пьет --
человек,  а  напьется --  обрубок!  -- плюнул  Артамонов,  развеивая бытовую
завесу.
     -- Их надо отправлять на горно-обогатительный комбинат. Другого способа
я не вижу, -- предложил Артур.
     -- Развели, понимаешь ли, бытие! -- запускал скандал Артамонов.
     --  Ну хорошо, -- вдруг  заговорил  Макарон,  тщетно усаживаясь  а позу
лотоса, -- я к вам приеду. Насовсем.
     -- Он приедет, -- подтвердил Орехов, пытаясь приподняться на локтях. --
Я его уболтал.
     -- А  что ему здесь  делать? --  спросил Варшавский и, пособив Макарону
сесть на стул, начал хулить тенденцию соратников: -- Юристов набрали, а  чем
заниматься  дальше, никто  не  знает!  -- выпалил он, исследуя  будто лунную
поверхность только что вынутый из кратера палец.
     -- Все  очень просто,  пятачок, -- исторг Орехов горючие пары. -- Берем
минимальную конфигурацию...
     -- И выпускаем газету, -- продолжил Артамонов.
     -- Вы сойдете с ума, -- предрек Макарон. -- Затевать нынче свое издание
-- такая головная боль! --  он достал  из-под кровати припасенную специально
для  пробуждения бутылку  сидра. -- Между тем в пустыне Каракумы  существует
крутой способ  выращивать арбузы. Надрезают стебель саксаула, расщепляют его
и вставляют  в  расселину  семечко  арбуза. И саксаул начинает  качать своим
сорокаметровым  корнем-насосом влагу для паразита. Арбуз