и  прочнее. Пойдем,
Вася, пойдем, пока не догнали.
     Ушли, объятые страхом...

        "Русалка"

     - Вы кашляете? - учтиво спросил поэта Пеликанова художник Кранц.
     - Да, - вздохнул бледный поэт. - И кроме того, у меня насморк.
     - Где же это вы его схватили?
     -  На реке. Вчера всю  ночь  на  берегу  просидел. И  нога, кроме того,
ломит.
     - Так, так, - кивнул головой третий из компании - угрюмый Дерягин.
     - Рыбу ловили, с ума сошли или просто так?
     - Просто так. Думал.
     - Просто так? Думал? О чем же вы думали?
     Пеликанов встал и закинул длинные светлые волосы за уши.
     - О чем  я думал?  Я думал о них... о  прекрасных,  загадочных, которые
всплывают в ночной тиши на поверхность посеребренной луной  реки и  плещутся
там   между  купами  задумчивой  осоки,  напевая  свои  странные,  чарующие,
хватающие за  душу песенки и расчесывая  гребнями длинные волосы, в  которых
запутались водоросли...
     Бледные,  прекрасные, круглые руки поднимаются из воды  и  в безмолвной
мольбе протягиваются  к луне... Большие печальные глаза сияют между  ветвей,
как звезды... Жутко и сладостно увидеть их в эту пору.
     - Это кто ж такие будут? - спросил Дерягин. - Русалки, что ли?
     - Да... Русалки.
     - И вы их надеетесь увидеть?
     - О, если бы я надеялся! Я только мечтаю об этом...
     - Рассчитываете дождаться?
     - Полжизни я готов просидеть, чтобы...
     Дерягин в бешенстве вскочил с кресла.
     - Будьте вы прокляты, идиоты, с вашими дурацкими бреднями. Встречаюсь я
с вами уже несколько лет, разговаривал с вами, как с порядочным,  нормальным
человеком,  и вдруг, -  нате, здравствуйте! Этот  человек бродит по ночам по
берегу  реки!   Зачем,  спрашивается?  Русалок  ищет,  изволите  ли  видеть!
Бесстыдник.
     - Вы  не  понимаете прекрасного! -  сказал,  свеся  голову на  грудь  и
покашливая, Пеликанов.
     - Да ведь их нет! Понимаете, это чепуха, мечта! Их не существует.
     Поэт улыбнулся:
     - Для вас, может быть, нет. А для меня они существуют.
     - Кранц!  Кранц! Скажи ему, что он бредит,  что он с  ума сошел!  Каких
таких он русалок ищет?
     Художник Кранц улыбнулся, но промолчал.
     - Нет! С вами тут с ума сойдешь. Пойду  я домой. Возьму ванну, поужинаю
хорошенько и завалюсь спать. А ты, Кранц?
     - Мне спать рано. Я поеду к одной знакомой даме, которая  хорошо  поет.
Заставлю ее петь,  а сам  лягу  на  диван и, слушая, буду тянуть шартрез  из
маленькой-маленькой рюмочки. Хорошо-о-о!
     - Сибарит! А вы, Пеликанов?
     Пеликанов грустно усмехнулся:
     -  Вы,  конечно,  будете  ругаться... Но  я...  пойду  сейчас  к  реке,
побродить... прислушаться к всплескам волн, помечтать где-нибудь меж темными
кустами осоки  о прекрасных, печальных глазах... о руках, смутно белеющих на
черном фоне спящей реки...
     - Кранц! - завопил Дерягин,  завертевшись, как ужаленный. - Да скажи ты
ему, этому жалкому человечишке, что его проклятых русалок не существует!..
     Кранц подумал немного и потом пожал плечами.
     - Как же я ему скажу это, когда русалки существуют.
     - Если ты так говоришь, значит, ты дурак.
     - Может быть, - усмехнулся Кранц. - Но я был знаком с одной русалкой.
     - Боже! - всплеснул руками Дерягин. - Сейчас начнется скучища - розовая
водица и нудьга! Кранц нам сейчас расскажет историю о том, как он встретился
с женщиной, у  которой  были зеленые русалочьи глаза и русалочий смех, и как
она  завлекла его в жизненную пучину,  и  как погубила.  Кранц!  Сколько вам
заплатить, чтобы вы не рассказывали этой истории?
     -  Подите вы,  -  нахмурился  Кранц.  -  Это была настоящая, подлинная,
речная русалка. Встретился я с ней случайно и расстался тоже как-то странно.
     Пеликанов жадными руками вцепился в плечи Кранца.
     - Вы правду говорите?! Да? Вы действительно видели настоящую русалку?
     - Что же тут удивительного? Ведь вы же сами утверждаете, что они должны
быть...
     - И вы ее ясно видели? Вот так, как меня? Да?
     -  Не волнуйтесь, юноша... Если это  и кажется  немного чудесным, то...
мало ли  что на  свете бывает! Я  уже  человек  немолодой и за  свою шумную,
бурную,  богатую  приключениями жизнь видел  много  такого, о чем вам  и  не
снилось.
     - Кранц! Вы... видели русалку?!
     -  Видел.  Если  это  вас так  интересует  -  могу  рассказать.  Только
потребуйте вина побольше.
     - Эй! Вина!
     - Только побольше.
     - Побольше! Кранц! О русалке!
     - Слушайте...
     - Однажды  летом я охотился... Собственно, охота  какая? Так,  бродил с
ружьем. Люблю  одиночество.  И  вот,  бродя таким  образом, набрел я в  один
теплый летний вечер на  заброшенный  рыбачий домик на  берегу реки. Не знаю,
утонули  ли  эти  рыбаки  во время  одной из  своих  экспедиций или  просто,
повыловив в этой реке всю рыбу,  перебрались на другое место, -  только этот
домик  был  совершенно  пуст.  Я  пришел  в  восторг  от  такого прекрасного
безмолвия,  запустения и одиночества;  съездил  в  город,  привез  припасов,
походную кровать и поселился в домике.
     Днем  охотился, ловил рыбу, купался, а  вечером валялся в кровати и при
свете керосиновой лампочки читал Шиллера, Пушкина и Достоевского.
     Об этом времени я вспоминаю с умилением...
     Ну, вот.
     Как-то в душную, грозовую ночь мне не спалось. Жара, тяжесть какая-то -
сил  нет  дышать.  Вышел  я на берег  -  мутная  луна  светит, ивы  склонили
печальные  головы, осока замерла  в духоте. Вода тяжелая, черная, как густые
чернила.
     "Искупаюсь, - решил я. - Все-таки прохладнее".
     Но и вода не  давала  прохлады: свинцовая,  теплая  -  она расступилась
передо  мной и опять сомкнулась,  даже не волнуясь около моего тела.  Я стал
болтать руками,  плескаться и петь  песни,  потому  что  кругом были жуть  и
тишина  неимоверная.  Нервы у меня  вообще  как  канаты,  но  тут  воздушное
электричество, что ли, так их взвинтило, что я готов был расплакаться, точно
барышня.
     И вот  когда я уже  хотел выкарабкаться на  берег, у меня, около плеча,
что-то  такое как всплеснет! Я  думал -  рыба. Протягиваю инстинктивно руку,
наталкиваюсь на что-то длинное, скользкое,  хватаю... Сердце так и заныло...
На ощупь  - человеческая  рука. Ну, думаю, утопленник. Вдруг это неизвестное
тело  затрепетало,  забилось  и  стало  вырываться...  показалась  голова...
прекрасная женская голова с печальными молящими глазами... Две белые круглые
руки беспомощно взметнулись над водой...
     И, странно, я сразу же успокоился, как только увидел, с кем  имею дело.
Случай был  редкий,  исключительный, и я моментально решил  не упускать его.
Руки  мои крепко обвились вокруг ее стройной, гибкой талии,  и через  минуту
она уже билась на песке у моих ног, испуская тихие стоны.
     Я  успокоил  ее  несколькими  ласковыми  словами,  погладил  ее  мокрые
волнистые волосы и, бережно подняв на руки, перенес в домик. Она  притихла и
молча следила за мной своими печальными глазами, в которых светился ужас.
     При  свете  лампы  я подробнее рассмотрел  мою пленницу. Она была точно
такого  типа, как рисуют художники: белое мраморное  тело,  гибкие  стройные
руки   и  красивые  плечи,  по  которым  разметались  волосы  удивительного,
странного, зеленоватого цвета.  Вместо  ног  у  нее  был  длинный чешуйчатый
хвост, раздвоенный на конце, как у рыбы.
     Признаться  ли?   Эта  часть  тела  не  произвела  на  меня   приятного
впечатления.
     Но,  в  общем,  передо   мной   лежало  преаппетитное  создание,   и  я
благословлял провидение, что оно послало такое утешение  одинокому бродяге и
забулдыге.
     Она лежала на  моей  постели, блестя  влажным  телом,  закинув  руки за
голову и молча поглядывая на меня  глазами, в которых сквозил тупой животный
страх.
     - Не бойся! - ласково сказал я. - Старина Кранц не сделает тебе зла.
     И я прильнул губами к ее полуоткрытым розовым губкам.
     Гм... Признаться  ли вам:  многих  женщин  мне  приходилось целовать на
своем веку, но  никогда  я не  чувствовал  такого запаха рыбы, как в  данном
случае.  Я люблю  запах  рыбы  - он  отдает морем, солью  и здоровьем,  но я
никогда бы не стал целоваться с окунем или карасем.
     -  Я  думаю,  -  спросил я,  нерешительно  обнимая ее  за талию,  -  вы
питаетесь главным образом рыбой?
     - Рыбы... - пролепетала она, щуря свои прекрасные печальные глаза.
     - Дай мне рыбы.
     - Ты проголодалась, бедняжка? Сейчас, моя малютка, я принесу тебе...
     Я достал  из ящика, служившего мне буфетом, кусок холодной жареной рыбы
и подал ей.
     - Ай, - закричала она плаксиво. - Это не рыба. Рыбы-ы... Дай рыбы.
     -  Милая!  - ужаснулся. -  Неужели  ты  ешь  сырую  рыбу?..  Фи,  какая
гадость...
     Тем не менее пришлось с  большими усилиями достать ей живой рыбы... Как
сейчас помню: это были карась  и два маленьких пескаря. Она кивнула головой,
схватила привычной  рукой  карася  и,  откусив  ему  голову, выплюнула,  как
обыкновенная  женщина  -  косточку  персика. Тело же  карасиное  моментально
захрустело на ее  зубах. Вы  морщитесь,  господа, но должен  сказать правду:
пескарей она съела целиком, с головой и внутренностями... Такой уж, видно, у
них обычай.
     - Воды, - прошептала она своими коралловыми губками. - Воды...
     "Беднягу томит жажда", - подумал я. Принес ей большую  глиняную кружку,
наполненную водой, и приставил заботливо ко рту.
     Но  она  схватила  кружку  и, приподнявшись,  с  видимым  удовольствием
окатила себя с хвоста до головы водой, после чего рухнула обратно на постель
и завизжала от удовольствия.
     -  Милая, - сухо сказал я. - Нельзя ли  без этого? Ты мне испортила всю
постель. Как я лягу?
     - Воды! - капризно крикнула она.
     - Обойдешься и так!  Вон вода ручьями течет  с постели.  Как не стыдно,
право.
     Действительно, одеяло и подушка  были  мокрые,  хоть  выжми, и вода при
каждом движении пленницы хлюпала в постели.
     - Воды!!
     -  А чтоб  тебя, -  прошептал я. -  На воду. Мокни!  Только  уж извини,
голубушка... Я  рядом с тобой не  лягу... Мне  вовсе  не  интересно схватить
насморк.
     Второй ковш воды успокоил ее.  Она  улыбнулась,  кивнула мне головой  и
начала шарить в зеленых волосах своими прекрасными круглыми руками.
     - Что вы ищете? - спросил я.
     Но она уже  нашла  - гребень. Это был  просто обломок  рыбьего хребта с
костями,  в виде зубьев гребня, причем на этих зубьях кое-где рыбье мясо еще
не было объедено.
     - Неужели ты будешь причесываться этой дрянью? - поморщился я.
     Она промолчала и стала причесываться, напевая тихую, жалобную песенку.
     Я долго сидел  у  ее хвоста, слушая странную, тягучую мелодию без слов,
потом встал и сказал:
     - Песенка хорошая, но мне пора спать. Спокойной ночи.
     Лежа навзничь, она  смотрела  своими печальными глазами в потолок, а ее
губки продолжали тянуть одну и ту же несложную мелодию.
     Я  лег  в  углу на разостланном  пальто  и пролежал  так  с  полчаса  с
открытыми глазами. Она все пела.
     - Замолчи же, милая, - ласково сказал я. - Довольно. Мне спать хочется.
Попела - и будет.
     Она тянула, будто не слыша моей просьбы. Это делалось скучным.
     - Замолчишь ли ты, черт возьми?! - вскипел я. - Что это за безобразие?!
Покоя от тебя нет!!
     Услышав  мой  крик,  она  обернулась,  посмотрела  на  меня внимательно
испуганными глазами и вдруг крикнула своими коралловыми губками:
     - Куда тащишь, черт лысый, Михеич?! Держи влево! Ох, дьявол! Опять сеть
порвал!
     Я ахнул.
     - Это что такое? Откуда это?!
     Ее коралловые губки продолжали без всякого смысла:
     - Лаврушка, черт!  Это ты водку  вылопал? Тебе  не рыбачить,  а сундуки
взламывать, пес окаянный...
     Очевидно, это был весь лексикон слов, которые она выучила,  подслушав у
рыбаков.
     Долго она еще  выкрикивала разные  упреки  неизвестному  мне  Лаврушке,
перемежая это приказаниями и нецензурными рыбацкими ругательствами.
     Забылся я сном лишь перед рассветом.
     Яркое  солнце  разбудило  меня.  Я  лежал на  разостланном пальто,  а в
кровати  спала  моя  пленница, разметав  руки,  которые  при  дневном  свете
оказались   тоже  зеленоватыми.  Волосы   были  светло-зеленые,  похожие  на
водоросли,  и так как влага на  них высохла, пряди их стали ломаться.  Кожа,
которая  была  в  воде  такой  гладкой и нежной,  теперь стала  шероховатой,
сморщенной.  Грудь  тяжело дышала, а  хвост  колотился о спинку кровати  так
сильно, что чешуя летела клочьями. Услышав  шум моих шагов, пленница открыла
зеленые глаза и прохрипела огрубевшим голосом:
     -  Воды!  Воды,  проклятый  Лаврушка, чтобы  ты  подох!  Нету  на  тебя
пропасти!
     Поморщившись, я пошел на реку за водой, принес ковш и, только  войдя  в
комнату, почувствовал, как тяжел и удушлив воздух в  комнате:  едкий  рыбный
запах, казалось, пропитал все...
     Хрипло бормоча что-то, она стала окачиваться водой, а я сел на пальто и
стал размышлять, хорошо ли, что я связался с этим нелепым существом: она ела
рыбу, как щука, орала  всю ночь нецензурные слова, как матрос,  от нее несло
рыбой, как от рыночной селедочницы.
     - Знаете что... - нерешительно сказал я, подходя к ней... - Не лучше ли
вам на реку обратно... а? Идите себе с Богом. И вам лучше, и мне покойнее.
     - Тащи невод, Лаврушка! - крикнула она.  -  Если  веревка лопнет  - ухи
оборву!
     -  Ну  и  словечки, - укоризненно сказал я. - Будто пьяный мужик. Ну...
довольно-с!
     Преодолевая отвращение от сильного рыбного запаха, я  взял ее на  руки,
потащил  к  реке  и,  бросив  на  песок, столкнул в воду.  Она  мелькнула  в
последний раз своими противными зелеными волосами и скрылась. Больше я ее не
видел.
     История с русалкой была выслушана  в полном молчании.  Кранц поднялся и
стал искать шапку. Собрался уходить и Дерягин.
     - А вы куда? - спросил он поэта Пеликанова. - На реку?
     - Пожалуй,  я пойду домой, - нерешительно сказал  поэт. -  Нынче что-то
сыровато...

        "Слепцы"

     Посвящается А. Я. Садовской
     I
     Королевский  сад в  эту  пору  дня был  открыт, и  молодой писатель Ave
беспрепятственно  вошел  туда.  Побродив немного  по  песчаным дорожкам,  он
лениво  опустился  на  скамью,  на которой  уже  сидел  пожилой  господин  с
приветливым лицом.
     Пожилой  приветливый  господин  обернулся  к  Ave  и  после  некоторого
колебания спросил:
     - Кто вы такой?
     - Я? Ave. Писатель.
     - Хорошая  профессия, - одобрительно улыбнулся незнакомец. - Интересная
и почетная.
     - А вы кто? - спросил простодушный Ave.
     - Я-то? Да король.
     - Этой страны?
     - Конечно. А то какой же...
     В свою очередь Ave сказал не менее благожелательно:
     - Тоже хорошая профессия. Интересная и почетная.
     - Ох, и не говорите,  - вздохнул король. - Почетная-то она почетная, но
интересного   в  ней   ничего  нет.  Нужно  вам  сказать,  молодой  человек,
королевствование не такой мед, как многие думают.
     Ave всплеснул руками и изумленно вскричал:
     -  Это даже удивительно! Я  не встречал ни одного человека, который был
бы доволен своей судьбой.
     - А вы довольны? - иронически прищурился король.
     -  Не  совсем.  Иногда какой-нибудь  критик  так  выругает, что плакать
хочется.
     - Вот видите! Для вас существует не более десятка-другого критиков, а у
меня критиков миллионы.
     - Я бы на вашем  месте не боялся никакой  критики, - возразил задумчиво
Ave  и, качнув головой,  добавил с осанкой видавшего виды опытного короля, -
вся штука в том, чтобы сочинять хорошие законы.
     Король махнул рукой.
     - Ничего нe выйдет! Все равно никакого толку.
     - Пробовали?
     - Пробовал.
     - Я бы на вашем месте...
     - Э,  на моем  месте! - нервно вскричал старый король.  - Я знал многих
королей, которые были сносными  писателями, но я не знаю ни одного писателя,
который  был  хотя бы третьесортным,  последнего разряда,  королем. На  моем
месте... Посадил бы я вас на недельку, посмотрел бы, что из вас выйдет...
     - Куда... посадили бы? - осторожно спросил обстоятельный Ave.
     - На свое место!
     - А! На свое место... Разве это возможно?
     - Отчего же! Хотя  бы для того  это нужно сделать, чтобы нам,  королям,
поменьше завидовали... чтобы поменьше и потолковее критиковали нас, королей!
     Ave скромно сказал:
     -  Ну, что ж...  Я, пожалуй, попробую. Только должен  предупредить: мне
это  случается делать впервые, и если я с непривычки покажусь вам немного...
гм... смешным - не осуждайте меня.
     - Ничего, - добродушно улыбнулся король. - Не думаю, чтобы за неделю вы
наделали особенно много глупостей... Итак - хотите?
     -  Попробую.  Кстати, у  меня  есть в голове  один небольшой,  но очень
симпатичный закон. Сегодня бы его можно и обнародовать.
     - С Богом!  - кивнул головой  король. - Пойдемте во дворец. А для меня,
кстати, это будет неделькой отдыха. Какой же это закон? Не секрет?
     -  Сегодня,  проходя  по  улице,  я видел  слепого  старика...  Он шел,
ощупывая  руками  и  палкой дома, и  ежеминутно рисковал попасть под  колеса
экипажей. И никому  не было до него дела...  Я  хотел  бы издать  закон,  по
которому  в  слепых  прохожих  должна  принимать участие  городская полиция.
Полисмен,  заметив идущего слепца, обязан  взять  его  за  руки и  заботливо
проводить до дому, охраняя от экипажей, ям и рытвин. Нравится вам мой закон?
     - Вы добрый парень,  - устало улыбнулся король. - Да поможет вам Бог. А
я пойду спать. - И, уходя, загадочно добавил: - Бедные слепцы...
     II
     Уже три дня  королевствовал скромный  писатель  Ave.  Нужно отдать  ему
справедливость  - он не пользовался  своей  властью и  преимуществом  своего
положения. Всякий другой человек  на его месте засадил бы критиков и  других
писателей в тюрьму, а народонаселение обязал бы читать только свои книги - и
не менее одной книги в день, на каждую душу, вместо утренних булок.
     Ave поборол соблазн издать такой закон.  Дебютировал он,  как  и обещал
королю,  "законом  о  провожании  полисменами  слепцов  и  об  охранении сих
последних от разрушительного действия внешних сил, как-то:  экипажи, лошади,
ямы и проч.".
     Однажды  (это  было  на  четвертый  день  утром)  Ave   стоял  в  своем
королевском  кабинете  у  окна  и  рассеянно  смотрел на  улицу.  Неожиданно
внимание  его было  привлечено  страшным зрелищем:  два  полисмена тащили за
шиворот прохожего, а третий пинками ноги подгонял его сзади.
     С юношеским проворством выбежал Ave из  кабинета, слетел  с лестницы  и
через минуту очутился на улице.
     -  Куда вы его тащите? За что бьете? Что сделал этот  человек? Скольких
человек он убил?
     - Ничего он не сделал, - отвечал полисмен.
     - За что же вы его и куда гоните?
     - Да ведь он, ваша  милость,  слепой.  Мы  его  по  закону в  участок и
волокем.
     - По за-ко-ну? Неужели есть такой закон?
     - А как же!  Три дня  тому  назад  обнародован  и вступил в силу.  Ave,
потрясенный, схватился за голову и взвизгнул:
     - Мой закон?!
     Сзади какой-то солидный прохожий пробормотал проклятие и сказал:
     - Ну и законы нынче издаются! О чем они только думают? Чего хотят?
     -  Да  уж,  -  поддержал  другой  голос,  -  умный  закончик:  "Всякого
замеченного на улице слепца хватать за шиворот и тащить в участок, награждая
по  дороге пинками и  колотушками". Очень  умно! Чрезвычайно добросердечно!!
Изумительная заботливость!!
     Как вихрь, влетел Ave в свой королевский кабинет и крикнул:
     -  Министра сюда! Разыщите  его  и сейчас  же пригласите в кабинет!!  Я
должен сам расследовать дело!
     III
     По  расследовании,  загадочный  случай с  законом "Об охране слепцов от
внешних сил" разъяснился.
     Дело обстояло так.
     В  первый  день  своего королевствования Ave призвал министра и  сказал
ему: