телось их даже лизнуть. Круглый зад, обтянутый
шоколадно-серыми трусами, притягивал как магнит.
     Мяуканье было  совсем  некстати.  Неужели ее  научил этому  заместитель
директора клиники?  От  одной мысли,  что  она  исполняет роль  возбужденной
кошки, сжалось сердце.
     - Я сейчас вернусь...
     Он  сам удивился своему сочувственному тону.  Может,  когда-нибудь он и
впрямь вернется к девочке, но лишь после того, как отыщет жену.


     Когда  он  вышел  в  коридор,  со  стуком захлопнулось сразу  несколько
дверей.  Но  убежать успели не все,  и  теперь несколько человек в  пижамах,
шаркая,  поспешно скрывались в палатах.  Видимо,  это больные,  они услыхали
объявление по  радио и  вышли узнать,  что происходит.  Ну  точно вспугнутые
раки-отшельники.
     Кабинет медсестры был  пуст.  Радиостудия,  наверно,  где-то  в  другом
месте.  Дверь  полуоткрыта.  Если  он  зайдет туда  на  пару  минут,  ничего
страшного не случится.  Важно вернуться в приемную раньше секретарши,  тогда
не придется оправдываться.  Хотя он все равно уже пойман с поличным. Главное
сейчас -  смазать ранку йодом. Хоть она и крохотная, но колотая рана гораздо
легче воспаляется, чем резаная.
     Половину дальней стены занимал стеллаж с историями болезни.  Они стояли
в алфавитном порядке. Он поискал историю болезни жены. Но не обнаружил. Он и
не надеялся найти ее, поэтому особого разочарования не испытал.
     Пожалел,  что не узнал фамилию девочки. Может, вернуться и спросить? Но
ему известен номер палаты.  Восьмая палата на втором этаже. Где-нибудь здесь
должна  быть  регистрационная книга  с  указанием номеров  палат  и  фамилий
лежащих в  них  больных.  Когда  он  стал  осматривать большой рабочий стол,
выдвинутый на  середину комнаты,  чтобы им  можно было  пользоваться с  двух
сторон,  за грудой бумаг раздался звук,  похожий на бульканье воды, льющейся
из бутылки с узким горлышком.
     Потом  из-за  бумаг  показалась  белая  шапочка  хихикающей  медсестры.
Видимо,  старшая сестра или медсестра равного ей ранга,  судя по трем черным
полоскам  на  шапочке.  У  носа  -  родинка.  Бульканье  воды  прекратилось.
Перегнувшись через стол,  мужчина увидел,  что  она сидит на  круглом низком
стуле,  склонившись над невысоким пультом,  снабженным компактным передающим
устройством.
     - Вы что-то ищете?
     - Мне нужно узнать фамилию больной из восьмой палаты...
     - Прошу прощения.  - Она улыбнулась, покачав головой. - Если б я знала,
что вы имеете отношение к охране, не стала бы вызывать вас по радио...
     Взгляд ее,  устремленный на  халат мужчины,  был  преисполнен почтения.
Зная о том влиянии, которым пользуется охрана, она беспокоилась все сильнее.
     - За кого же вы меня приняли?
     - За  одного из  тех типов,  что часто проникают сюда.  Ну,  эти самые,
которые уводят, - наслушаются магнитофонных записей и обезумевают...
     - Магнитофонных записей?..
     - Да, магнитофонные записи голоса той девочки. Кошачье мяуканье - что в
нем  хорошего,  не  пойму.  Но  людям  нравится.  Даже  господин заместитель
директора клиники и тот прямо без ума от него.
     - Значит, эти записи продает ее отец...
     - Но как они пронюхали? Ведь имени никто не называет.
     - Она в самом деле больна?
     - Больна-то она больна. Недавно кто-то увел ее, и за три дня отсутствия
она укоротилась на восемнадцать сантиметров.
     - Укоротилась?
     - Таяние костей - очень неприятная болезнь. Вы поранились?
     - Ничего страшного.
     Выступившую на руке кровь мужчина смочил слюной и стер рукавом халата.
     - Нельзя этого делать. Ну-ка покажите.
     Снова послышалось бульканье воды.  Совсем рядом.  Но -  ни опрокинутого
стакана,  ни  упавшей  бутылки.  Старшая сестра  сидела  напрягшись и  глядя
исподлобья на мужчину. Веки ее как-то странно покраснели.
     - В чем дело?
     - Мочусь.  -  Из-под юбки ее, задранной до бедер, выглядывал обложенный
губкой  огромный эмалированный горшок.  -  С  мочевым  пузырем  неладно,  не
слушается он меня.
     - Но это же неудобно, особенно когда ходишь...
     - Конечно неудобно. Сейчас, например, на третьем этаже проводится очень
интересный эксперимент.  Все пошли смотреть,  я  одна осталась ни  с  чем...
ничего  не  поделаешь...  Стала  резиновые трусы  носить  -  нет,  не  могу.
Обливаюсь потом. Что это вы на меня уставились? Неприятно даже.
     Но она продолжала улыбаться и не собиралась опускать юбку.
     - Мне удалось, правда недолго, наблюдать эксперимент на третьем этаже.
     - В холодильнике пиво.
     Мужчина,  смягчая улыбкой свой отказ, сделал отрицательный жест и вышел
из комнаты - не слишком поспешно, чтоб не обидеть женщину.


     В центре приемной, расставив ноги, стояла секретарша. Она, будто ожидая
нападения,  заняла  оборонительную  позицию.  Падавший  сзади  свет  лучился
ореолом  вокруг  ее  головы,  лицо,  остававшееся в  тени,  казалось  совсем
круглым.  Она покачивала перед грудью пальцем,  продетым в  кольцо с ключом.
Стальной ключ крутился, поблескивая на свету.

     (Шум автомобиля. Наверно, приехал жеребец.)


                                Тетрадь III

     Комната,  где  я  сейчас  нахожусь,  расположена  в  подвальном  этаже,
оставшемся от старого, уже разрушенного здания клиники. Ливший со вчерашнего
вечера дождь  прекратился,  сквозь щели  в  вентиляционной трубе пробивается
полуденный свет.  Только что я  решил вернуться к своим запискам,  используя
вместо стола большой картонный ящик.  Сколько времени мне удастся писать, не
знаю.  Когда солнце начнет клониться к западу, станет темно и работать будет
невозможно,  да и  в  том случае,  если мои преследователи пронюхают,  где я
скрываюсь, записки придется оставить.
     Смысл и цель записей в этой третьей по счету тетради совсем не те,  что
прежде.  Предыдущие две заполнялись по поручению жеребца, а теперь заказчика
нет.  И нет необходимости стесняться,  лгать, выгораживая себя. Я достаточно
попортил крови жеребцу,  так что эти мои записки ничего уже не прибавят.  На
этот раз я  собираюсь писать правду,  только правду.  Предыдущие две тетради
были донесениями о  проведенном расследовании,  теперь я  обличаю.  Я еще не
представляю  себе,  кому  дам  прочесть  их,  но  примириться со  всем,  что
произошло, махнуть на все рукой не собираюсь.
     Как  раз  напротив картонного ящика безмятежно спит,  заложив между ног
одеяло,  девочка из  восьмой палаты.  От  нее уже не исходит запах топленого
молока  -  его  забила  вонь  крысиного  помета.  Треск  фейерверка,  грохот
музыкального ансамбля,  вселяющие во всех веселье и бодрость,  - наверху вот
уже шесть часов подряд празднуют юбилей клиники,  -  перекатываясь здесь,  в
подземном  лабиринте,   вызывают  какие-то  сложные  галлюцинации.  Кажется,
откуда-то  доносится шепот,  сдавленный смех,  или  все  это  чудится мне со
страху?
     Итак, начинаю писать, сохраняя стиль второй тетради.


     Вчера вечером жеребец появился с  опозданием и  вначале не пытался даже
скрыть раздражения.  Едва  подъехал его  белый фургон,  разверзлись небеса -
хлынул  проливной дождь.  Ветровое стекло  покрылось сплошной пеленой  воды,
"дворники" не помогали.  Жеребец хранил молчание, вцепившись в руль; мужчина
тоже молчал,  потирая пальцами виски.  Он писал с  самого утра,  и нервы его
позеленели,  как старые электрические провода.  Жеребец опоздал на целых два
часа, а успокоительные таблетки кончились.
     - Куда поедем?
     - Ко мне домой, я думаю, там мы будем чувствовать себя непринужденно.
     Пепел разворошило ветром,  и  вспыхнул огонь.  Жеребец -  а он вел себя
так, будто нет у него никакой личной жизни, - вдруг пригласил мужчину к себе
домой.  Тот  насторожился,  но  любопытство пересилило.  Он  зевнул,  широко
раскрыв рот, на глаза навернулись слезы.
     Шел проливной дождь, и поэтому он точно не помнит, куда и какой дорогой
они ехали.  Вроде спустились вниз,  потом поднялись вверх,  повернули и, как
ему показалось, выехали на ту же самую возвышенность, где стояла клиника, но
только с  другой стороны.  Скорее всего это был западный край возвышенности.
Дорога,  шедшая  вдоль  деревянных корпусов клиники,  кончалась у  отделения
хрящевой  хирургии;   здесь  машина  и   остановилась.   Напротив  находился
оставшийся от старого больничного здания фундамент,  заросший травой в  рост
человека,  оплетенный ветвями,  как  памятник  древности,  а  между  зеленью
виднелись провалы, ведущие в преисподнюю. Комната в подвальном этаже - это и
есть нынешний мой тайник.  Если пересечь развалины и  двигаться дальше в том
же  направлении,  попадаешь на огромный,  величиной в  три бейсбольных поля,
сухой  пустырь,   окружающий  бывший  армейский  тир,  -  его-то  жеребец  и
использовал для тренировок в  беге.  Однажды,  пересекая с  едой для жеребца
этот пустырь,  я чуть не свернул себе шею,  разглядывая, как сверкают, точно
драгоценные камни,  разные  строительные детали  в  лучах  утреннего солнца,
которое пробивалось сквозь разрушенную крышу тира.  А  в  том лесу на  мысе,
вдающемся в море, - вполне подходящее место для новой жилой застройки.
     На сочной,  словно зеленое желе, траве, освещенной яркими фонарями, как
фрагмент абстрактной живописи,  высится многоэтажный дом из стекла и  плитки
цвета слоновой кости.  На  каждом этаже -  глубокие лоджии,  они поднимаются
уступами,  и потому дом напоминает пирамиду.  Оставив фургон на стоянке, они
добежали до подъезда, автоматическая дверь из толстого сантиметрового стекла
бесшумно  распахнулась;  вестибюль  был  выстлан  неброским серовато-голубым
ковром,   таким  толстым,  что  у  шагавшего  по  нему  поступь  становилась
бесшумной, как у кошки.
     Квартира жеребца была на самом верхнем этаже.
     Передняя сразу  переходила в  большую гостиную.  Она  тонула во  мраке,
прочерченном блестящими  полосами  дождя,  похожими  на  грани  хрустального
стакана,  -  по  обе  стороны комнаты стояли необычные светильники.  Даже не
светильники,  а  абстрактные скульптуры  из  пластика  в  человеческий рост,
сквозь прорези в  них излучался свет.  Слева и  справа неподалеку от входа -
двери в  соседние комнаты,  у  одной стены -  горка со стеклянными дверцами,
другая занята внушительной стереосистемой и огромной цветной фотографией. На
ней изображен все тот же жеребец, стоящий на задних ногах.
     Вплотную к  окну придвинут круглый стол с  доской из  светло-сиреневого
полированного мрамора.  Он покрыт прозрачной темно-синей скатертью с  белыми
рыбами,  на нем -  красные лаковые судки с едой,  доставленной из ресторана.
Стулья,  и обои,  и ковер на полу -  цвета слоновой кости в мелкий зеленый и
голубой цветочек,  - все это вроде было образцом утонченности и гармонии, но
оставляло почему-то впечатление заброшенности. Краска на окне потрескалась и
выцвела,  ваза для цветов,  стоявшая на горке, покрылась толстым слоем пыли,
из продранной ткани на спинках стульев торчала набивка.  Во всем холостяцкая
неустроенность, воцарившаяся после того, как супружеской жизни, напоминавшей
пьяную гонку на автомашине, пришел конец.
     Жеребец не очень любезно предложил мужчине пива и  отвернул темно-синюю
скатерть.   Красиво  разложил  украшенные  настоящими  бамбуковыми  листьями
довольно дорогие на вид суси*.
     ______________
     * Суси - рисовые колобки с ломтиками рыбы, креветками, овощами.

     - Итак, насколько продвинулось ваше расследование?
     Мужчина не  ответил.  Раньше  чем  передать жеребцу записки,  он  хотел
получить достаточно убедительное объяснение,  что за шаги слышатся в  начале
последней кассеты.  Если бы им не придавали особого значения,  зачем их было
записывать?
     Жеребец, стараясь успокоить его, согласно кивал головой.
     - Времени у нас вполне достаточно.  Первая тетрадь, которую вы передали
мне вчера, кажется, попала уже в руки вашей жены.
     - Вы знаете, где она находится?
     - Сам я с ней не виделся. Поручил связному.
     - Зная способ связаться с ней,  легко установить ее местонахождение.  Я
сам попытаюсь это сделать - сведите меня с вашим связным.
     - Не суетитесь.  -  Видимо, взяв к суси слишком много хрена, он, втянув
носом воздух,  сделал глубокий выдох ртом.  - Всякое давление неприятно. Оно
лишь  заставляет  вашего  собеседника  насторожиться,   так  что  и  капитал
потеряете, и останетесь без процентов.
     - Да  пожелай  я  прибегнуть к  давлению,  способов нашлось бы  сколько
угодно.
     Вместо ответа жеребец резко изменил тон и стал подробно объяснять,  что
было записано в  начале той  самой кассеты.  Так  вот,  это  было утром,  он
поручил  секретарше сделать запись  -  позавчера,  пожалуй,  да,  совершенно
точно,  позавчера,  как раз шло чрезвычайное заседание Совета,  обсуждавшего
вопрос о  праздновании юбилея клиники,  на нем-то он и  услыхал порадовавшее
его известие.  Машиной "скорой помощи" доставлена супруга мужчины,  и  почти
одновременно с  этим произошло ограбление аптеки в амбулаторном корпусе.  Он
называет это  ограблением,  но  фактически ущерб  весьма невелик,  о  нем  и
говорить не стоит:  разбито окно,  выходящее во внутренний двор,  и похищено
небольшое количество жаропонижающего и  снотворного да  еще  на  восемьдесят
тысяч иен -  противозачаточных пилюль.  Правда,  кража в  клинике -  явление
необычное.  Процент  происходящих в  ней  преступлений весьма  низок  -  это
безусловно.  Разумеется,  в зависимости от того, как квалифицировать тот или
иной   проступок,   процент  несколько  повышается  или   понижается.   Если
пользоваться  общепринятыми критериями,  то  может  возникнуть  впечатление,
будто клиника как раз и  есть гнездо преступлений.  Однако больные исполнены
почтения к  чужой собственности.  Если их  взгляд на собственность претерпит
изменения,  изменится и взгляд на преступление как таковое.  Там, где трудно
понести ущерб, трудно, естественно, и нанести его.
     В  тот  день,  правда,  были похищены главным образом противозачаточные
пилюли, но, видимо, потому, что это было новое и весьма эффективное средство
и  все в  один голос расхваливали его,  имея в  виду представление,  которое
должно было  стать  гвоздем программы юбилейного празднества.  Представление
замышлялось как секс-конкурс для женщин,  и,  по слухам, сами больные украли
эти пилюли для успешного участия в конкурсе и необходимых тренировок.
     Услышав это,  жеребец сразу сообразил, в чем дело. Исчезновение супруги
мужчины из приемного покоя и ограбление аптеки -  совпадение места и времени
этих двух событий не могло быть случайным.  Если предположить, что она имеет
отношение к  краже  пилюль,  все  происшедшее находит  четкое  истолкование.
Честно говоря,  он,  жеребец,  все  время  внутренне противился тому,  чтобы
считать  ее  исчезновение  случайностью.  Не  вернее  ли  предположить,  что
исчезновение это было задумано и  осуществлено по договоренности с кем-то из
персонала клиники? Или мужчина говорит неправду, или супруга обманула его...
В общем, он сам не пожелал обсудить все серьезно и обстоятельно.
     - Но  тогда почему мне предоставили комнату,  почему разрешили свободно
пользоваться магнитофонными записями?
     - Я вас не очень-то удерживал здесь.
     - Тогда кто же?
     - Моя секретарша.
     - Почему?
     - Такой уж она человек -  не отступит,  пока не добьется своего. Она на
все пойдет.
     - Странно, она ведь...
     - Думаю, вы принадлежите к тому типу мужчин, который ей нравится.
     - Однажды она  до  крови пнула меня ногой,  в  другой раз  уколола руку
булавкой,  в  третий -  зубами вцепилась в руку так,  что едва кусок мяса не
вырвала.
     - Тут ничего не поделаешь, она ведь - дитя из колбы.
     - Ну и что же?
     - Представьте себе ее положение -  одна-одинешенька бредет она по этому
огромному миру.
     - Но я не тот человек, с которым ей удалось бы соединить свою жизнь.
     - Мать у  нее умерла.  И  ее вырастили из яйцеклетки,  взятой у  матери
сразу же после смерти.  Отец получил в Банке мужского семени один кубический
сантиметр спермы.  Этой  женщине недостает чувства кровного родства.  У  нее
полностью  атрофировано  то,   что   можно  назвать  ощущением  человеческой
близости.
     - Ужасно!
     - Возьмите,  например,  чувство одиночества - это ведь не что иное, как
инстинкт возврата в  гнездо.  В  конечном итоге  ощущение кожи  находящегося
рядом с тобой и есть средоточие всех ощущений и чувствований,  высший символ
гнезда. А у этой женщины нет гнезда, ей некуда вернуться.
     - Я не виноват.
     - Но и она - тоже. Разве трудно ее понять? Почему она должна безучастно
наблюдать, с какой одержимостью вы ищете свою жену?
     - Ну знаете, какая тут связь...
     - Она этого не понимает.
     Жеребец допил пиво и, откупорив новую бутылку, продолжал свой рассказ.
     Лет  пять  назад  под  руководством жеребца  был  проведен эксперимент.
Задумал его не сам жеребец,  а живущая отдельно от него жена (она работает в
лаборатории лингвопсихологии).  Эксперимент назывался "Возбуждающее действие
сексуальных образов и  его  сдерживание";  в  двух  словах,  целью его  было
исследование математическими методами  механизма  воздействия на  рецепиента
сексуальной  символики  (порнографических  магнитофонных  записей  и  т.д.).
Эксперимент  ставился  на  лицах,   согласившихся  на  это  за  определенное
вознаграждение,  а также на отобранных в разных отделениях клиники больных с
симптомами потери  чувственности.  Дабы  не  удаляться от  темы,  жеребец не
касался  подробностей,  указав  лишь,  что  стимулирование с  помощью голоса
намного превосходит все  остальные виды  воздействия.  Возможно,  суть  дела
такова:  обоняние человека стало слишком примитивным,  а  зрение,  наоборот,
слишком развилось,  и как раз слух, занимающий промежуточное положение между
ними, оказался наиболее эффективным.
     Секретарша  жеребца  была  в  числе  испытуемых.  И  именно  она  своей
неадекватной реакцией едва не  свела на  нет  весь эксперимент.  Разумеется,
реакции  испытуемых  неоднозначны,   но   при   всех  различиях  сводятся  к
определенным  закономерностям,  то  есть  не  выходят  за  допустимые  рамки
индивидуальных отклонений.  Лишь эта женщина никак не  реагировала на  любые
стимулы.   Не  только  не  реагировала,  но,  более  того,  проявила  полное
физиологическое неприятие.  Когда же  ее заставляли слушать записи насильно,
шея ее покрывалась красными пятнами, резко ослабевало зрение.
     Вообще-то  первоначальной целью  эксперимента было  исцеление  жеребца,
страдавшего  импотенцией.   Когда  у   человека  нет   никаких  органических
недостатков,   такую   импотенцию  можно   объяснить  фактором  сдерживания,
обусловленным   возникновением  отрицательных   внешних   раздражителей,   и
лаборатория  лингвопсихологии как  раз  и  начала  заниматься  ее  лечением.
Жеребец,  будучи врачом, в то же время являлся пациентом живущей отдельно от
него жены,  так  что  положение у  него было весьма двусмысленное.  Болезнь,
которой  страдал  жеребец,   называлась  "психический  синдром  человеческих
отношений".   Большие   перспективы  сулит   лечение   методом  анонимизации
человеческих  отношений.   Тайно  записанная  магнитофонная  лента  обладает
высокой степенью анонимности,  и  потому предполагалось,  что  лечение с  ее
помощью может  оказаться весьма  эффективным.  Во  всяком случае,  результат
эксперимента  в  точности  соответствовал  замыслу.   Но  достигнутый  успех
ставился под сомнение из-за неожиданного случая с  этой женщиной,  хоть он и
был единственным.
     Решили  прибегнуть к  непосредственному стимулированию нервных центров,
регулирующих ощущение удовольствия.  Реакция не изменилась. При этом никаких
функциональных расстройств у нее не наблюдалось. Видимо, она страдала острой
формой "психического синдрома человеческих отношений".
     То,  что  болезнь  ее  имела  сходные симптомы с